Текст книги "Пиранья против воров - 2"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Не надо так стараться,– защекотал ему ухо прерывающийся шепот.– Не надо мне ничего доказывать, и так хорошо, ох...

"Далеко до дряхлости, далеко",– пару раз повторил про себя Мазур, как заклинание, замедляя ритм, ощущая, как она все более расслабляется, угадав момент, закончил сильным толчком, прилег рядом, щека к щеке, и удовлетворенно слушал ее тяжелое прерывистое дыхание.

Это и называется маленькими солдатскими радостями. Красивая, довольная тобой девушка в объятиях, в тумбочке есть бутылка, и никто пока что не стоит над душой с очередной войнушкой, все, слава богу, живы и– тишина, тишина...

Катя тихонько спросила на ухо:

– Если я скажу, господин адмирал, что вы были неподражаемы, это ведь будет грубая лесть?

– И брехня,– тихонько сказал Мазур.– Нету на свете неподражаемых. Чего ни коснись...

– Ну хорошо, мне просто было хорошо...– сообщила она и надолго замолчала.

Потом деликатно придвинулась поближе, прильнула к его плечу. Мазур испытал нешуточное облегчение, видя, что все и до сих пор идет прекрасно. Переспать с женщиной – дело нехитрое. Гораздо труднее угадать такую, чтобы потом вела себя правильно. Бывают, знаете ли, крайности – и когда удовлетворенная дама тут же начинает строить далеко идущие планы, предельно романтичные и неимоверно лирические, что нормального мужика лишь напрягает. И, так сказать, наоборот, когда дама романтических планов не строит, не вопрошает надрывно, что же теперь с ними обоими будет после того, как эта ночь связала их мистическими узами,зато ударяется в излишнюю фамильярность, тормошит вовсе уж вольно, игриво сюсюкает...

Он начинал думать, что с Катей ему повезло,– она словно бы подстраивалась к нему, осторожно и ненавязчиво. Насколько была прежде остра на язычок и раскованна, настолько теперь стала воплощением осторожной чуткости.

– А вы довольны?

– Пожалуй, пора и на "ты" перейти,-сказал Мазур.

– Мне трудно вот так сразу перестроиться,– серьезно сказала она.– Вы все-таки адмирал. Мало ли что вам в голову придет...

– А это, случаем, не комплексы, а? – усмехнулся Мазур в темноте.

– Не знаю...– призналась Катя.– Вряд ли. Просто все время кажется, что вы обо мне будете думать какую-нибудь чушь...

– А конкретно?

– Не знаю, честное слово...

– Эх, молодое поколение...– фыркнул Мазур.– Я-то полагал, вы и не ведаете, что такое рефлексии...

– Выходит, ведаем...

Мазур чувствовал по тону, что она улыбается, и спросил с неподдельным интересом:

– Катенька, уж прости обормота за любопытство, но, честное слово, не могу удержаться... Каким ветром тебя занесло в наши-то ряды? Странный выбор для милой девушки...

– А это вы виноваты.

– Кто это– "мы"?

– Не "мы", а конкретно вы. Вы шли впереди всех, вы мне тогда казались самым красивым и бравым...

Приподнявшись на локте, Мазур щелкнул выключателем лампы на тумбочке, склонился над девушкой и внимательно на нее смотрел, тщетно напрягая тренированную память.

– Интересно,– сказал он озадаченно.– Ох, как интересно... Это звучит так, словно бы непременно должны были где-то встречаться... Вот только где?

Катя улыбнулась:

– Вы не старайтесь так, все равно не вспомните. Воды с тех пор утекло много... Репине, восемьдесят третий год, дача. Вы веселой такой гурьбой вошли в калитку, сначала показалось, что вас очень много, целая рота, потом только стало ясно, что– всего-то человек пять. Черные мундиры, белые фуражки, ордена звенят и колышутся...

Мазур медленно закрыл рот и спросил:

– У меня очень глупая физиономия?

– Не особенно,– заверила Катя.– Удивленная, конечно, чуточку, но что ж тут поделать... Любой бы на вашем месте...

Больше подсказок ему не требовалось. Получив нужные зацепки, память заработала, как компьютер. Ну конечно, Репине, восемьдесят третий. За весь этот год он лишь однажды бывал в Репино – и именно тогда, когда их веселая бандочка вернулась с очередной работы, с очередной неизвестной для подавляющего большинства землян войнушки. Ну да, конечно же, они шумели и веселились так, что казалось со стороны, будто их и впрямь целая рота, хоть и было-то их всего пятеро. Были основания для веселья, чего уж там,– они тогда ни одного человека не потеряли, а порученное им выполнили в лучшем виде. И ордена получили, а как же, было за что. И ведь точно, первое, что они увидели во дворе,– это дерево, где на суку вниз головой, цепляясь согнутыми в коленках ногами, болтался и испускал жизнерадостные вопли девчоныш лет семи, этакая Пеппи Длин-ныйчулок... Но ведь это...

"Вот так влип",– подумал он в некоторой растерянности.

Рядом с ним лежала родная племянница Генки Лымаря, дочка его сестры. Та самая подросшая сорвиголова. В этом факте не было ничего криминального или порочащего, но все равно...

– Вспомнили? – поинтересовалась Катя с затаенной улыбкой.– Ага, она самая. Я всегда была сорванцом, здесь, наверное, точка отсчета и прячется. Одно к другому, шестеренка за шестеренку– и кончилось именно так... А вы, честное слово, были чем-то вроде катализатора. Я в вас была просто-таки влюблена, вы мне тогда казались образцом супермена...

– А родной дядя? – усмехнулся Мазур.

– Вот дядя отчего-то суперменом вовсе не казался– моряк и моряк, один из многих. Наверное, в вас было что-то такое...

– Я тебя умоляю, перестань,– сказал Мазур.– Иначе приобрету совершенно мне несвойственную манию величия.

– Нет, правда,– упрямо сказала Катя.– Вы шагали этак... знаете ли, фертом-мушкетером. Хоть я и висела вверх ногами, но все равно именно такое впечатление осталось. А может, это и был сигнал из будущего? Если учесть, что прошлое и будущее – один поток? Не знаю. Только это и был толчок... А все остальное к нему только приложилось.

Мазур слышал краем уха, что она была на флоте, но полагал, что речь идет о чем-то вроде настоящей телефонистки или, при лучшем раскладе, техника-лейтенанта. Вот это сюрприз...

– Но ведь это ничего не меняет, правда? – настороженно спросила Катя.

– Ничего,– твердо сказал Мазур.– Хорошо мне с тобой, признаюсь честно...

Глава четвертая

Вороны в высоких хоромах

– Ты что лыбишься? – спросил Лаврик без особого раздражения.

– Анекдот вспомнил,– ответил Мазур.– По теме. "Хрен его знает, кто он такой, но за шофера у него сам Брежнев сидел". Рассказать кому, что ты у нас шоферил, когда на дело ехали...

– Ты этого района не знаешь,– как ни в чем не бывало сказал Лаврик.– А мы люди не гордые, мы и за баранкой посидеть можем, руки не отсохнут и жопа не натрудится...

Он тоже был не в самом плохом настроении-вполне возможно, по делу получились какие-то интересные результаты или просто ощутимое движение вперед (хотя, конечно же, Лаврик не простирал свою благосклонность настолько, чтобы посвящать Мазура в детали, по своему обыкновению прятал в рукаве не только тузов, но и карты поплоше).

Бывший опер Гена сидел на заднем сиденье и помалкивал – помоложе Мазура лет на десять, но с большими залысинами, спокойный такой, невысокий крепыш.

Полуобернувшись к нему, Мазур спросил уже вполне серьезно:

– Мы не успели толком поговорить... Вас неумолимое торжество закона привлекает или личные обиды на первом плане?

– Трудно сказать,– честно ответил Гена.– Может, и личные. Он ведь не просто со статьи соскользнул – меня тогда в бочку с дерьмом окунули да вдобавок на темечко даванули, чтобы с головой нырнул. Кому приятно? Я так понимаю, посадить его вы не посадите – не тот расклад и не та контора...

– Уж не посетуйте,– сказал Самарин.– Но так оно и обстоит....

– Ладно, что поделать... Зато я совершенно точно уверен, что в дерьмо он у вас нырнет с головушкой...

– Правильно понимаете,– усмехнулся Лаврик.– Есть у нас с Кириллом привычка макать всякую дешевку с маковкой в дерьмо...

– А можно его, как бы сказать, легонько...– с неприкрытой надеждой осведомился бывший опер.

– По сусалам? – догадливо подхватил Лаврик.– Понимаю ваши чувства, друг мой, но вынужден категорически запретить. Вы и так рискуете, идя в квартиру. Нажмет потайную кнопочку вызова вневедомственной охраны или запишет разговор на пленочку– и оба вы окажетесь в пикантной ситуации. А впрочем... Не думаю, что он сейчас способен на осмысленное коварство. Он остался один, без покровителей и влиятельных сообщников. По сути, все, на кого он работал, либо отправились в мир иной, либо угодили в нешуточные хлопоты. Он сейчас должен забиться в уголок и бояться всего на свете, как алкаш после многодневного запоя... Но все равно избегайте, други, осужденных передовым общественным мнением методов. Самое большее, что вы можете себе позволить,– деликатненько попятить в сторону, если не захочет пускать в квартиру, или там по ушам въехать тем способом, что следов не оставляет...

– Так это ж совсем другое дело,– обра-дованно сказал Гена.– Ему хватит... Константин Кимович, вы не волнуйтесь, я и не собираюсь зверствовать. Хочется просто, чтобы сел наконец на парашу...

Лаврик обменялся с Мазуром быстрым взглядом. Мазур его прекрасно понял. Бедняга экс-опер, ручаться можно, и не представлял, что в их задачу вовсе не входило усадить почтенного профессора на плохо сколоченные нары. Программа-минимум была значительно проще: герр профессор мог кое-что знать о раскосенькой Гейше... Но сообщать Гене такие тонкости после того, как он долго делился с ними копившимися некогда на профессора оперативными разработками, было бы, мягко говоря, неучтиво. Да и о такой скучной вещи, как государственная тайна, следовало помнить. Будь опер не бывшим, а настоящим, его все равно не посвятили бы в иные секреты. Но вот взять его с собой пришлось, тут уж ничего не поделаешь– как-никак помог кое в чем, мог и далее оказаться полезным. Такой вот филантропический прагматизм...

Лаврик остановил машину у соседнего дома, выключил мотор и окинул окрестности тем цепким, все подмечающим взглядом, который Мазур прекрасно помнил по парочке совместных операций.

– Думаешь, о н придет? – спросил Мазур нейтральным тоном.

– А мало ли...

– Вы про того супермена, что всех их мочит?– спросил Гена.

– Интересно, Геннадий, отчего вам пришла в голову мысль о существовании кого-то подобного? – бархатным голосочком осведомился Лаврик.

– Я тут всю жизнь живу, Константин Кимович,– охотно ответил Гена.– И знакомых на "земле" осталась хренова туча. Один словцо обронит, другой проговорится... Ясно, что в последнее время завелся некий супермен со своим интересом, который ситуацию активно гнет в свою неизвестную пользу. Слишком много "висяков", к тому же в четко очерченном круге. Кто-то очередной передел устраивает. Кто-то сторонний.

"Неплохо,– оценил Мазур.– Этот несуетливый крепыш, должно быть, и в самом деле был в свое время толковым опером. Он все правильно проанализировал – ну, а то, что о Гейше понятия не имел, нимало его достоинств не умаляет. Его просто-напросто никогда не учили ловить шпионов, да и не заставляли это делать..."

– У меня есть идея, Кирилл,– сообщил Лаврик.– При нынешнем кадровом дефиците не будет ли разумно загрести нашего друга Геннадия в армейские ряды, благо он офицер запаса,– и пристроить в сугубо специфическую шарашку...

– Это к вам, что ли, Константин Кимович?

– А хотя бы...

– Не пойдет,– решительно сказал Гена.– Поздновато что-то строить опять государственную карьеру. Грязь достопамятная засохла и отвалилась, прижился я в заводских секьюрити, на большее как-то и не тянет, чтобы снова– в стройные, отягощенные формой ряды...

– Вольному воля,– как ни в чем не бывало сказал Лаврик.

Однако Мазур-то его знал, насколько вообще можно было знать не самого простого человека Самарина. И видел сейчас по той самой мимолетной улыбке, которую непосвященные считали беззаботной, а люди знающие поголовно определяли как гнусную – пройдет не так уж много времени, и Лаврик найдет способ зашанхаить* приглянувшегося ему человечка, даже сейчас, когда о прежнем величии и могуществе конторы оставалось только вспоминать с тоской...

* Старинное морское жаргонное словечко, означавшее насильственную вербовку на корабль подпоенного матроса. Некогда этот процесс имел широкое распространение именно в шанхайских портовых кабаках.

К машине медленно приближалась молодая парочка– оба в белых брюках и легких футболочках, симпатичная такая влюбленная парочка, державшаяся так скромно, что вряд ли могла бы дать повод для осуждения даже злобным старушкам на скамеечке, привыкшим руководствоваться в оценке молодежного облико морале критериями века этак тринадцатого, когда приличная девушка сидела взаперти в тереме, а приличный юноша лет до тридцати рубал каких-нибудь злых татаровей и лишь потом узнавал от убеленных сединами старцев, что на свете существуют и другие радости...

Симпатичная такая влюбленная парочка, не замечавшая ничего вокруг себя, окромя друг друга,– некая девушка по имени Катя и некий молодой человек, коего Мазур так и не знал по имени, но прекрасно помнил, что именно он привез тогда Лаврика в заповедник...

Они безмятежно прошли мимо, подав парочку условных сигналов,– но, разумеется, ни одна живая душа, кроме них двоих, не поняла, что это именно условные сигналы...

Судя по этим незаметным жестам, профессор был дома один, и молодые люди не усмотрели пока что наружного наблюдения за домом.

И все равно Мазур внимательнейшим образом окинул взглядом окрестности профессионально хватко, незаметно. Он высматривал не хвостов (все равно не обладал для того достаточной квалификацией) – просто-напросто определял возможные точки, откуда их могли бы в три секунды нашпиговать свинцом, да еще и беспрепятственно скрыться после этой недолгой забавы.

Увы, подобных точек имелось прямо-таки несметное количество – поблизости имеет место быть не достроенная строителями девятиэтажка и два однотипных ей дома, уже заселенных. Чердаки, крыши, окна, проходные дворы, лоджии и подвальные окна... Ну, а что прикажете делать? Остается двигаться к аамеченной цели, хоть ты тресни...

– Ну, с богом, соколы,– негромко сказал Лаврик и тоже выбрался из машины.Я тут поброжу вокруг, и если что– звякну...

Пропустив вперед Гену и дав ему отойти на несколько шагов, Мазур совсем уж шепотом поинтересовался:

– Думаешь, он сюда нагрянет?

– Я ж оптимист,– грустно ответил Лаврик.– А следовательно, верю в худшее...

– Поговорим потом, а?

– Бога ради,– спокойно сказал Лаврик.

– Кое-чего я до сих пор не понимаю... А я ведь тебе как-никак не мичман...

– Потом, потом,– кивнул Самарин.– Иди, а то Гена оглядывается уже...

Недовольно покрутив головой, Мазур побыстрее направился к подъезду. Он никак не мог отделаться от стойкого ощущения, что не одного Гену Лаврик играет втёмную...

Вслед за Геной он поднялся на третий этаж по широкой чистой лестницедомик был не из пролетарских, что стало ясно еще снаружи при первом взгляде на него. Гена позвонил, а Мазур тем временем стоял так, чтобы его не видно было в глазок.

Дверь распахнули удивительно быстро, без всякой опаски, словно хозяин ждал кого-то и вдобавок обладал незамутненной совестью, позволявшей ему открывать гостям без малейшей опаски. Это несколько противоречило нарисованному Геной образу.

Мазур услышал совсем рядом спокойный, даже невозмутимый баритон:

– Геннадий Иваныч, какими судьбами! Не иначе как рассказал кто-то, что в наш подъезд привратник требуется? Ну что же, если хотите, я вам протекцию окажу, честное слово. Зарплатка неплохая, опять же чаевые...

Дальше слушать это было и скучно, и некогда. Мазур одним резким движением отделился от стены, легонько посторонил Гену и в следующий миг оказался в прихожей, ногой легонько пнув дверь, а рукой припечатав хозяина к стене. Гена вошел следом, аккуратно притворил дверь, и замок автоматически защелкнулся.

– Да как вы...– успел вякнуть хозяин.

Мазур, не тратя времени и закрепляя первый успех, сграбастал его за ворот роскошного пушистого халата, пнул под коленный сгиб и головой вперед отправил в гостиную. Вошел следом.

Н-да, залетели вороны в высокие хоромы... Все вокруг наглядно свидетельствовало, что хозяина квартиры не коснулась печальная судьба российских интеллигентов, на свой хребет выпустивших из бутылки джинна тех реформ, что какой-то чмокающий шизик без всякого на то основания поименовал "рыночными". Безукоризненно лоснилась дорогая "мебель, ноги тонули в пушистом ковре. И повсюду, куда ни глянь, взгляд натыкался на нечто антикварное– картины в массивных рамах, фарфор на полированных полочках, шеренги небольших бронзовых статуэток, застекленные витринки с какими-то непонятными-предметами темного цвета. Загадочные звери, то ли наконечники стрел, то ли кинжалы...

– Вот оно,– сказал Гена, ткнув пальцем в одну из таких витринок.– Этим штукам бы в музее красоваться... Господин профессор их, разумеется, обменял у бичей на бутылку, так что никакой статьи и не припаяешь...

– Да уж,– ядовито отозвался хозяин, полноватый тип лет шестидесяти с аккуратно подстриженной седой бородкой.– Помнится, у вас, любезный, эти паяльные работы пшиком кончились, как ни пыжились.

Он обеими руками пригладил волосы, растрепавшиеся во время полета головой вперед, запахнул халат. Смотрел на ворвавшихся зло, но без особого страха.

Мазур с интересом спросил:

– Интересно, а почему вы так спокойны, милейший? К вам вдруг ворвалась без приглашения парочка хамов вроде нас... Вообще-то, в таких случаях возмущаться положено, а то и бояться. Вон сколько у вас ценных безделушек... А вдруг мы грабители?

Профессор, цепко таращась на него, ухмыльнулся:

– Да что вы, милейший... Вот этого субъекта,– он небрежным кивком указал на Гену,– я уже немного изучил. Классический образчик честного советского идиота. Маловероятно, что свяжется с лихими налетчиками. Значит и вы... не из этих. Чем обязан?

Он не то чтобы был спокоен – более того, лучился самодовольством. Казался человеком, стопроцентно спокойным за свою спину,– словно за плечами у него грозной глыбой высился танк с полным боекомплектом. Или выстроилась шеренга увешанных оружием людей. Все это несколько не совпадало с тем психологическим портретом, что Гена нарисовал получасом ранее,– трусоват, подловат, из тех, кто при малейшей угрозе налаженному благосостоянию, особенно подпольному противозаконному бизнесу, склонен впадать в легкие истерики...

Это было неправильно. Мазур мельком подумал, что уже сталкивался совсем недавно со схожей спокойной уверенностью, неизвестно чем питаемой,– когда говорил с Ларой. Тенденция, однако...

– Чем обязан, судари мои? – невозмутимо спросил профессор.

"Ну да, конечно,– подумал Мазур.– Чтобы охарактеризовать ситуацию должным образом, даже нет нужды прибегать к наработкам, сочиненным психологами в погонах, потому что все гораздо проще: именно так, весело и нагло, выежовывается шпендик, которого рослая шпана выпускает вперед для затравки и провокации. В детстве насмотрелся, как многие."

– По-моему вы, Николай Вениаминович, на сей раз влипли вполне качественно,– со злорадством сообщил Гена, глядя, как Мазур сует под нос хозяину свое удостоверение.– Хорошенько прочитали, что там написано? Контр-адмирал, чтоб вы знали, генерал-майору соответствует. Скажу вам по секрету: когда к прохвосту вроде вас для следственно-оперативных действий генерал приезжает, дела обернулись совсем хреново. Пятнадцать лет погоны носил, но в жизни не припомню, чтобы колоть жульманов генералы заявлялись. Да и полковник на моей памяти один-единственный раз приезжал самолично. Я вас поздравляю, дела ваши хреновые...

Хозяин начал было улыбаться все с тем же господским превосходством, но Мазур, не теряя времени, шагнул вперед и обеими руками вмазал ему по ушам так, чтобы и боль была адская, и следов потом не осталось. Завершив композицию безжалостным тычком большого пальца в нужную точку организма, подхватил наладившегося было рухнуть на ковер профессора, закинул его в широкое мягкое кресло и навис над ним, держа перед самым носом фотографию Гейши:

– Узнаешь, подонок толстый? В глаза мне смотри, в глаза! Душу выну, тварь, и яйца оборву, как малину с куста!

– Да при чем тут эта...– плаксиво протянул профессор, еще не доведенный до нужной кондиции, но уже явно засомневавшийся в своей безопасности.

"Ага,– отметил Мазур.– А реплика-то показывает, что наш ученый человек девочку узнал..."

– Не твое собачье дело, кто тут при чем,– напористо продолжал Мазур.– Она в городе?

– Вроде бы... Не знаю...– Ненавидяще уставясь на него снизу вверх, профессор вдруг взвизгнул: – Вы ответите!

– Кирилл Степанович, вы ему еще пару раз по ушам...– предложил Гена, наблюдавший эту сцену с нескрываемой сатисфакцией.

– Нет времени возиться...– отмахнулся Мазур. Взял двумя пальцами профессора за шею пониже подбородка и сделал чуточку больно.– Ну вот что, герр профессор... Мой спутник совершенно прав: когда к субъекту вроде вас заявляется генерал, то дело у него серьезное. И последствий он не особенно боится. Вы меня еще участковым пугните, чего доброго, чтобы я описался...

– Как вы смеете... и при чем тут армия...

– Точности ради, флот,– поправил Мазур спокойно.– Очень даже при чем... Меня совершенно не интересуют те гробокопатели, кого вы не первый год вдумчиво консультируете, за что имеете жирный процент. Черт с ним пока что, с вашим процентом... Знаете, чем плохи такие забавы, профессор? Да тем, что рано или поздно к уголовному народу начинает примазываться совсем другой, гораздо более опасный и серьезный. В данном случае– тот, что на казенном языке именуется длинно: разведслужба иностранного государства... Усекли? Вот именно... Эта милая молодая дама как раз оттуда.

А это уже совсем другая статья уголовного кодекса, совсем другое обращение с подозреваемым. Знаете, чем реакционная военщина в данном случае отличается от милиции в худшую сторону? Милиция при самом скверном для вас раскладе всего-навсего настучит вам по почкам или запихнет в камеру к невоспитанным уркам. А я вас пристукну прямо на месте, если и дальше будете вилять, как пьяный сперматозоид в заднице у гомосека...

Он извлек из-под куртки "Вектор" и звонко лязгнул затвором. "Вектор", внучек "Стечкина", и так-то не был фитюлькой, а с глушителем и вовсе напоминал пресловутый марсианский бластер, производя на неопытных людей неизгладимое впечатление. Конечно, в стволе не было патрона, обоймы вообще не было, она покоилась у Мазура во внутреннем кармане,– но, судя по превратившимся в иллюминаторы глазам профессора, он не заметил эти тонкости. Ему стало очень неуютно – как любому, кому тычут под нижнюю челюсть дулом громадного пистоля...

– Совесть у меня будет чиста,– грозно, задушевно произнес Мазур.Во-первых, насколько я знаю, пользы для отечественной и мировой науки от вас маловато, вы давненько на другом зациклились. Во-вторых, коли уж вы из разряда насквозь криминальных субъектов, на деликатное обхождение рассчитывать нечего. Ну подумайте сами, кто узнает, что это именно я вас шлепнул? Сердце мне вещует, что Гена не побежит меня сдавать...

– Уж это точно,– недобро подтвердил Гена.– Пусть получит, паскуда, что заслужил...

– Видите?– хмыкнул Мазур.– Судя по той уверенности, с какой вы поначалу держались, вы уже нашли нового хозяина на место прекрасной Лары. Оттого и наглели... Но вот в чем загвоздочка, любезный: ваши новые покровители – далеко, а я-то – ближе некуда. И пристукну вас, честное слово, без всяких колебаний. Я, уж не сочтите за похвальбу, людей начал убивать так давно, что они мне ни разу по ночам не снились... Когда долго этим занимаешься, они никогда не снятся...

И он прижал глушитель покрепче, добавляя профессору самых неприятных ощущений. Присмотрелся, чуть отвел дуло:

– Вы мне что-то хотите сказать?

– Так вы из-за нее...

– Я же сказал,– кивнул Мазур.– Меня нисколечко не интересуют те ваши делишки, что находятся в ведении бывшей рабоче-крестьянской милиции. Мне нужна эта девка. И ничего больше. Она вам что – дочка? Внучка? Или вы настолько увлеклись, что помимо чистого криминала еще и с чужой разведкой завязались?

– Господи, да ничего подобного! – стоном вырвалось у профессора.– Я и думать не мог...

– Вы ее знаете?

– Ну да...

– Судьба сводила?

– Ага...

– Ну вот, видите,– усмехнулся Мазур.– У нас уже завязывается вполне конструктивный разговор... Вы поняли, надеюсь, главные тезисы моей краткой речи? Если вы ее сдадите, можете и дальше предаваться неправедным деяниям. Накроет вас милиция или нет, мне по большому счету безразлично. Я пришел за ней. И только. Либо мы в кратчайшие сроки найдем компромисс, либо... Вы ведь не единственный, кто может меня на нее вывести. Понимаете? Так что быстренько постарайтесь стать мне полезным, настолько полезным, чтобы я захотел...

Он замолчал. Послышалась мелодичная трель звонка, и почти в то же самое время закурлыкала миниатюрная рация в нагрудном кармане летней куртки Мазура.

Глава пятая

Столпотворение

Он не колебался ни секунды. Бросил Гене:

– Присмотри за клиентом!

И направился в прихожую, на ходу извлекая рацию.

– Валькирия вошла в подъезд! – послышался почти спокойный голос Лаврика.Понял?

– Ага,– ответил Мазур.– И я знаю к кому... Все!

Он сунул рацию в карман и резко распахнул дверь. Белокурая валькирия Танечка, державшая правую руку за спиной, так и не успела толком удивиться Мазур в два счета сграбастал ее, подсек, кинул мимо себя в прихожую, на лету вырвав из тонких девичьих пальчиков плохо сочетавшийся с таковыми металлический предмет, точнее говоря, наган вполне исправного вида.

– Надо же, как далеко эмансипация зашла...– проворчал он, закрутив Танечке руку за спину и заталкивая ее в гостиную.– К вам гостья, профессор, и очаровательная. А вот это было у нее в руке.– Он продемонстрировал наган.Насколько я могу определить, вещичка заряжена и продырявить организм способна в два счета... Интересно, чем вы эту милую девочку обидели? Просто так девицы с наганами в квартиры к профессорам не врываются, даже современные раскованные... У нее должны быть веские причины... А?

На лице профессора появилась нескрываемая досада.

– Опять...– протянул он с величайшим неудовольствием.– Я же уже говорил этой паршивой лесбиянке...

Танечка, фыркнув, как разъяренная кошка, рванулась было к нему, но из захвата Мазура, ясное дело, освободиться не смогла– и с придушенным воплем скрючилась. Мазур хотел отодвинуть ее в сторону, чтобы не путалась под ногами...

Все произошло настолько быстро, что он не сразу и понял.

Неведомая сила – словно бы мощный разряд электрического тока – прямо-таки подбросила профессора в мягком кожаном кресле, и он тут же запрокинулся, уронив руки, с небольшой и на первый взгляд вроде бы даже несерьезной дырочкой посреди лба, а в следующий миг Гена, стоявший посреди обширной богатой комнаты, нелепо дернулся и, подламываясь в коленках, стал оседать с жуткой красной ямой на месте левого глаза – и что-то с явственным характерным стуком ударило в стену, и еще раз, уже ближе к Мазуру...

Он прыгнул спиной вперед, в прихожую, увлекая за собой девушку, успев отметить привычным взглядом три аккуратных дырочки в высоком оконном стекле. Прижался к стене, разжав пальцы, выпустил наган, проворно извлек пистолет и ухитрился одной рукой загнать обойму, а потом и оттянуть затвор...

Танечка оцепенела от ужаса. Моментально рассудив, что вреда от нее особенного не будет, Мазур оттолкнул ее к входной двери – она упала, да так и осталась сидеть в углу на корточках. Держа пистолет стволом вверх, он осторожно выглянул из своего укрытия.

Стояла тяжелая тишина, только рация в кармане исходила пронзительным курлыканьем. Те двое, в комнате, не шевелились, и Мазур уже знал, что с ними кончено. Можно даже примерно прикинуть, где засел снайпер,– на чердаке девятиэтажки напротив. Шторы, болван, идиот, нужно было задернуть шторы... но кто же ожидал такой наглости? Средь бела дня, почти в центре города... впрочем, насколько можно судить, это не наглость, а точный расчет профессионала: если дура у него с глушителем (а так оно и есть), никто на улице не обратил пока что особенного внимания на происходящее. В одном из окон неожиданно появилось несколько дырочек – вот и все, если не приглядываться снаружи специально, то и не заметишь...

Что же, мы ему наступили чувствительно на любимую мозоль? Очень похоже, иначе не разбушевался бы так. А вообще, пора сматываться.

Пользуясь передышкой в ходе боевых действий, он выхватил из кармана рацию и нажал кнопку.

– Что у вас там творится? – крикнул Лаврик.

– Ничего особенного.

– В стекле дырки...

– Вот именно,– сказал Мазур.– Я выбираюсь с той стороны, давай в темпе подъезжай... Живо!

Не теряя времени, он сунул рацию в карман, подхватил Танечку и вывалился с ней на лестничную площадку, успев на ходу подбросить ногой наган в воздух и поймать его на лету. Быстренько протер носовым платком дверную ручку– а больше он своих отпечатков нигде не оставлял, так что беспокоиться не стоило...

Опаньки!

В обширном вестибюле – где, слава богу, не имелось никакого такого консьержа, видимо, только-только собрались завести, вон и стол для него поставили, а нанять не успели – он нос к носу столкнулся с двумя широкоплечими мальчиками. Одним из них был старый знакомец Быча, другого Мазур не знал, но это, несомненно, был валет из той же колоды...

Они уставились даже не на Мазура– на Танечку, начавшую уже было приходить в себя. Она слабо трепыхалась, но до осмысленного сопротивления было еще далеко, и слава богу, а то еще и с ней извольте возиться...

– С дороги, орлы,– быстро сказал Мазур.– Я спешу.

– Да я тебе, фраер...– грозно пообещал незнакомый, но, получив от Бычи локтем в пузо, притих.

– Кирилл Степаныч,– сказал Быча примирительно.– Понимаете, какое дело... Папа нас послал за этой соской, мы ее давненько искали... И возвращаться без нее нет никакой возможности...

– А придется,– спокойно сказал Мазур.– Самому нужна, так что ничего не попишешь...

– Но ведь...

– Я тебе ясно объяснил? – уже сердито сказал Мазур.– Самому нужна. Так и доложи Папе. Я ему объясню, что вы нисколечко не виноваты, он поймет, уж он-то знает, что так просто у меня добычу из коготков не выдерешь...

Произнося это, он пятился к высокому окну, выходившему на другую сторону дома. Быча стоял, опустив руки, с видом грустной покорности судьбе, но его напарник, явно считавший Мазура некой очередной разновидностью фраера ушастого, энергично полез под пиджак...

Мазур, разумеется, опередил. Выхватил свою бандуру и, держа их на прицеле, посоветовал:

– Быча, объясни этому детенышу, что дергаться не стоит, не тот случай... Ну?

Пока Быча, ухватив непонятливого напарника за грудки, что-то энергично ему толковал, Мазур с превеликим грохотом – увы, не получилось бы беззвучно – вышиб ногой стекло, подождал, пока обрушится на улицу отчаянно звенящий водопад осколков, вытолкнул Танечку и выскочил следом.