Текст книги "Капкан для Бешеной"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Переведи, – сказала Даша. – Что за ребус? Ты там не бывала, но часы узнаешь…

Она присмотрелась к фотографии – довольно большие часы на каминной полке, вокруг циферблата сгрудились бледно-желтые, толстомясые нимфы в манерно-вычурных позах, массивная подставка, общее впечатление самое убогое, дешевка…

– Маргарита эти часы очень похоже описывала…

– В какой связи?

– Ритка говорила, будто под этими самыми часами спрятала что-то…

Даша навострила уши. Информация, и в самом деле, пошла прелюбопытнейшая.

С месяц назад начались определенные странности, чем дальше, тем больше выплывавшие на поверхность. Что-то с Маргаритой происходило, тревожащее и совершенно непонятное. Нина это подметила довольно быстро, пробовала расспрашивать, но ясных ответов не получила. Зато, стоило хозяйке-подружке набраться как следует, градом сыпались туманные намеки, слезливые недоговоренности, смутные страхи. Нина клялась и божилась, что новаяпьяная болтовня отличалась от всего прежнего, как небо от земли. Да и вообще, раньше, насколько она помнит, Маргарита закладывала совершенно иначе, не в пример спокойнее и веселее. Теперь же казалось иногда, что она то ли начала сдвигаться умом, то ли вляпалась во что-то чрезвычайно грязное. Второе вероятнее, поскольку изменения подозрительно легко увязывались с появлением в ближнем кругу певицы двух новых закадычных друзей…

– С этим она познакомилась еще до меня, – Нина ткнула пальцем в физиономию Дашиного информатора. – Это какой-то деятель из губернской управы, особа, приближенная к императору… У меня впечатление, что он-то Ритку с этими двумя и познакомил. Вот это – Вячик. Так его все звали, и Маргарита тоже. Больше о нем ничего и неизвестно – Вячик и Вячик…

Отчество Камышана – Вячеславович, припомнила Даша. Совпадение или нет?

– А второй?

– Второго все звали Роман. Отсюда и постоянные шуточки – «веселый роман», «бесцеремонный роман»… Только шуточки были скорее, я бы сказала, подобострастные. Виктор, – она вновь ткнула пальцем в Дашиного информатора, – был, я бы сказала, ступенечкой пониже Романа, а Вячик – вообще где-то на последнем месте. Ну, вы же знаете, наверное, как это бывает: в компании очень быстро просматривается, кто есть кто, кто на котором месте… Перед Романом они оба самую чуточку лебезили. Сильный такой мужик, я не про мускулы – чувствуется, у такого в кармане и «золотые» кредитные карточки, и длинные нули на счетах… Хотя и мускулами не обижен… Импозантный джентльмен…

– Что, и к тебе клеился?

– Когда они появились, как-то само собой вышло, что меня начали отшивать. От этойименно компании. Ритка, когда уезжала с ними, меня с собой никогда не брала. А с другими компаниями, с другими дачами все шло по-старому…

– И как она это объясняла?

– А никак. «Ты уж извини, такие дела…»

– И кто из них с ней лялькался?

Нина задумчиво помолчала:

– Вот вы знаете, у меня такое впечатление, что – никто…

– А это? – Даша вытащила фотографию. – Застолье бьет ключом, народ развлекается… Все крепенько поддавши.

– Все равно, – упрямо повторила Нина. – Такое у меня впечатление. То ли там был кто-то еще, то ли пьянки были исключительно делового плана.

– Не складывается, – сказала Даша. – Некий богатенький Роман, деятель из губернской управы – и певица Маргарита. Ну какие с ней могли быть дела у импозантных джентльменов, окромя постельных? Никто, ни один человек и словом не обмолвился, что у Маргариты были какие-то коммерческие таланты. И никакими бизнесами она не занималась, все крутил Гуреев…

– Сама знаю, – потерянно промолвила Нина. – И все равно, никак не похоже было, что она с кем-то из троих спит. Такие вещи сразу видны… Понимаете?

– Понимаю, – сказала Даша. – А сама она, значит, и словечком не обмолвилась?

– Ни разу. Сплошные недомолвки. Что-то такое серьезное, способное ее вознести на всю оставшуюся жизнь, что-то вовсе уж грандиозное… А параллельно с этим Ритку иногда прямо-таки трясло от страха.

– Куда – вознести?

– Представления не имею. В последние дни это у нее постоянно шло в связке – то бормочет, что взлетит на недосягаемые высоты, то начинает хлюпать носом и твердить, что ее раньше зарежут… А когда она однажды перебрала при Вячике и начала гнать ту же самую дурь, он на нее покосился так, что мне поневоле жутко стало. Как волк, право слово. А потом выманил меня на кухню и стал расспрашивать: что она мне рассказывает, особо ли со мной откровенничает… И все такое. Я, конечно, прикинулась дурой. А он… – Нину явственно передернуло. – А он вытащил пистолет, упер мне дуло вот сюда, под шею, знаете, как в кино показывают. И сказал что-то вроде: смотри у меня, ласточка, будешь болтать – или мозги по стенке разлетятся, или под асфальтом окажешься…

– Пьяный?

– Пьяный-то пьяный, а глаза – волчьи, трезвые…

– Пистолет был настоящий?

– Определенно. Он сначала вынул пистолет, потом обойму, показал мне, загнал в ручку, этак демонстративно… Патроны были самые настоящие. Мы на одной дачке пару раз стреляли из настоящего, я запомнила, как все выглядит…

– И когда это было?

– Дня за три до…

– Статья сто девятнадцатая, – сказала Даша удовлетворенно. – Объясняю, чтобы ты не особенно боялась. Уже есть основания, чтобы взять за хвост твоего Вячика.

– А если у него есть разрешение на ствол?

– Все равно. Та же статеечка. Если имелись основания опасаться осуществления угрозы… Имелись у тебя основания?

– До сих пор жутко…

– Так и напишешь потом. Когда она тебе рассказывала про часы?

– В тот же вечер. Роман вышел на кухню, Вячик успел спрятать пушку, только Роман, по-моему, все равно заметил, выставил меня в комнату, и они в кухне еще минут пять разговаривали на повышенных оборотах. Вячик вышел, как побитый, а Роман мимоходом покосился на меня, не то чтобы зло, совсем не так, как Вячик на кухне – но все равно мороз прошел по коже… Они уехали, а Ритка принялась глотать красное стаканами. Я тоже от расстройства изрядно приложилась, в меня впервые в жизни тыкали пистолетом… Мандраж был изрядный, что уж там. После всех этих ужасов в газетах… Вы правильно сказали – доказывай потом, что я ничегошеньки не знала… Ну, короче, Ритка стала ныть, что ее непременно зарежут. Ее почему-то непременно должны были не утопить там или застрелить, а именно зарезать. Может, зациклилась из-за этого вот ножика… – показала она на фотографию. – И сказала, что спрятала что-то под часами на даче.

– На какой?

– Не знаю. Показала фотографию и долго объясняла по десятому кругу: под этими самыми часами, никто сто лет не хватится, а достать, если понадобится, проще простого…

«Интересно, что там можно спрятать?» – подумала Даша, в сотый раз рассматривая фотографию. Массивная подставка, если внутри нет тайника, что можно под нее подсунуть? Листок бумаги, несколько купюр, и не более того…

– А потом?

– Ничего особенного. Ровным счетом. Она уже была едва тепленькая, да и у меня в голове шумело. Собралась и поехала домой. А в тот день… – она жадно затянулась. – Приехала около девяти, как обычно. Открыла своим ключом, прислушалась – ну мало ли, вдруг у нее кто-то в спальне, – прошлась по комнатам, заглянула в ванную, а она там, глаза распахнуты, в потолок уставилась…

Она замолчала, передернувшись. Немного выждав ради приличия, Даша негромко спросила:

– Ты ничего из квартиры не забирала?

– Да зачем? Я оттуда уже через пару минут вылетела… – бледно улыбнулась она. – И ушла в подполье…

– Точно, через пару минут?

– Честное слово! Подумала, что они могут вернуться…

– Почему «они», а не «он»?

– Не знаю, – честно призналась Нина, пожав плечами. – Так вдруг подумалось…

– Потому что связывала «они» с той компанией? Вячик, Роман и Виктор?

– А пожалуй что…

– Через пару минут, – упорно повторила Даша. – Нина, ручаешься? Около девяти, не пробыла и пары минут…

– Ну честное слово! – непреклонно сверкнула она глазами. – Не знаю, чем и клясться…

Бывает ли смертельно опасным клочок бумаги, который свободно можно подсунуть под часы? Еще как… Даша быстренько кое-что прикинула. Даже если видеомагнитофон программировала Нина, уличить ее в этом невозможно – да и зачем, откровенно говоря? Кто бы с ним ни возился, у него не было другой задачи, кроме как привлечь внимание к тому, что случившееся – все-же убийство. Задача достигнута, отлично. Не это сейчас главное… Развеселая компания с фотографии обрела конкретные имена, и, если верить девчонке, внутри этой бражки наблюдаются свои сложные отношения – а это уже посыл для вдумчивой работы, господа…

– А как сама Маргарита относилась к этой троице? – спросила Даша, спохватившись, что затянула паузу.

Нина думала совсем недолго:

– К Виктору – ровно. Симпатичный мужик, самый, я бы сказала, простой из всех. С некоторой бесхитростностью. Рита что-то похожее говорила. Роман… Вот Романа она в каком-то смысле уважала. Как сильного, настоящего мужика. А Вячика, я уверена, боялась. Побаивалась. Не потому, что он опасный, а оттого, что психованный. Знаете, бывают такие, вроде бы и соплей перешибешь, и карман от денег не лопается, и ничего в нем нет особенного – а все его побаиваются по причине явной психованности… Ну, там, прощают что-то, чего нормальному не простили бы, откровенно послать на хрен боятся… Понимаете?

– Кажется, – сказала Даша.

И подумала: даже если исходить из беглого описания, сразу видно, что все трое абсолютно несхожи характерами. Насчет Вити-Стольника Нина угодила в самую точку – вот именно, «некоторая бесхитростность», даже противозаконные грешки его отмечены этакой лапотной простоватостью, другой проворачивал бы все не в пример изощреннее и сорвал бы больше. Танцуем дальше: чисто дружеские отношения обычно возникают там, где люди во многом похожи друг на друга, зато здесь все наоборот. Суперменистый Роман, лапоть-Стольник и дерганый Вячик. Последнего Даша себе уже примерно представляла, и общее впечатление не в его пользу – серьезные люди, даже надравшись, не грозят пистолетами сопливым девчонкам. Кстати, на снимках с Маргаритой Вячик – единственный, кто получает явное удовольствие, держа нож у горла очаровательной певицы, по двум другим видно, что они забавляются, и не более того, а у этого и морда лица хищноватая, и глаза нехорошие… Неврастеник, определенно, шестерка. Конечно, следует сделать поправку на то, что Ниночка была откровенна не до конца, и все же, все же… Даже для совместных попоек и легонького блядства люди инстинктивно тянутся к тем, кто близок им по характеру, по нраву… Компашка, сцементированная чисто деловыми интересами? Вот только – какими? В какие это тайны ухитрилась почти с ходу проникнуть незадачливая Маргарита? И почему троица стала Ниночку откровенно отшивать (тут она, пожалуй, не врет, с неприкрытой обидой жаловалась, что ею вдруг пренебрегли). Как ни крути, а девочка весьма даже недурна, неглупа, держать себя умеет – пообтесалась при Маргарите, привыкла иметь дело с «высшим светом», кое-кто из допрошенных в качестве свидетелей отзывается о Ниночке с большим пиететом и ни в коей мере не считает примитивной шлюшкой… Аллах ведает, как обстоит дело с Романом и Вячиком, но Стольник – ярко выраженный гетеросексуал, даже после того, как меж ним и Дашей образовались весьма специфические отношения, пару раз пытался деликатненько закинуть удочку… Если здесь – чистейшей воды дела, бизнес, гешефт, зачем им нужна была Маргарита? Не в спонсоры же набивались?

Подумав, она задала этот вопрос вслух.

– Вот уж ничего подобного, – мотнула головой Нина. – Ритка мне непременно похвасталась бы, не удержалась. Для творческих людей в наше время спонсор – чересчур большая радость, такой с хорошими знакомыми моментально делятся.

– Ну ладно, – задумчиво сказала Даша. – Бери бумагу и кратенько излагай все.

– Это что, явка с повинной?

– Да что ты, – сказала Даша. – Заявление. Можешь сделать упор на то, как ты боялась этого нехорошего типа с пистолетом, только не особенно перегибай палку.

– А потом?

– Потом съездишь с нашим человеком домой к Маргарите. И посмотришь, не пропало ли что – какая-нибудь вещичка, о которой мы и знать не могли, а ты ее отсутствие заметишь моментально… Кстати, что она держала в деревянной шкатулке? Большая такая, коричневая, вся в резьбе…

– Не знаю, при мне Рита ее никогда не отпирала… Может, документы?

– Ну, оглядишься, в общем. А потом отвезем тебя в общежитие. В милицейскую школу. Там есть девичье крыло, устроят. Дней несколько поживешь для вящей надежности, с родителями урегулируем. Чужому на территорию попасть совсем непросто, там тебя не достанут. И знать никто не будет. Согласна?

– Так это вообще прекрасно…

– Говорила же – я не зверь, – хмыкнула Даша. – Ты мне, главное, не ври – и будем жить, как Беляночка с Розочкой…

Отошла к окну и бессмысленно смотрела на асфальтовый внутренний двор, где стояло несколько патрульных машин. Она была довольна собой. Расколоть Ниночку удалось сравнительно быстро и легко – при этом Даша, что греха таить, самую чуточку нарушила Уголовно-процессуальный кодекс, но никто об этом никогда не узнает, потому что Ниночка жаловаться не будет, а Славка с Костей – люди свои. Теперь у оперов есть собственноручное Ниночкино заявление, следовательно, угрозыск – весь из себя в белом, а прокуратура, соответственно, несколько наоборот. А шестой пункт сто двадцать второй статьи УПК, гласящий, что о задержании подозреваемого лица следует письменно уведомить прокуратуру в течение двадцати четырех часов, обойден изящным финтом: не было никакого задержания, а имел место добровольный приход гражданки Ниночки в нашу славную рабоче-крестьянскую милицию. С целью активного сотрудничества, как законопослушным гражданам и положено. Остается еще бедняга Космынин, исцарапанный вдоль и поперек, – но с ним легко будет договориться за пару отгулов или небольшую премию…

Вот только подполковник Воловиков лежит в дрянненьком гробу, купленном на хилые казенные денежки, небрежно, ручаться можно, заштопанный патологоанатомами. В гробу лежит правильный мент. И мстить нужно на всю катушку…

Она придвинула к себе телефон и решительно накрутила номер. Когда трубку подняли и послышался знакомый голос, усилием воли вернула голосу некоторую игривость и спросила:

– Как дела, мистер Логунов? Вернулись, наконец, из дальних странствий?

Она не сводила глаз с Ниночки – но та, услышав фамилию Стольника, и ухом не повела.

– Да вот вернулся… – произнесли на том конце провода немножко настороженно.

– Прекрасно, – сказала Даша. – Надо бы увидеться. В исторически короткие сроки…

Глава седьмая
О пользе чтения биографий

Пока машина без особой спешки – снова ударил гололед – пробиралась по запруженным самобеглыми экипажами улицам, Даша добросовестно освежила в памяти все, что удалось собрать о Жене Беклемишевой. Увы, это опять был тот случай, когда общественное положение клиента лишь запутывает и усугубляет все, что можно запутать и усугубить. Очаровательная доченька богатого папы, весь набор – умопомрачительные шубки, злато и камушки, бизнес-колледж (разместившийся в обшарпанном здании бывшего пединститута), в друзьях-приятелях золотая молодежь обоего пола, иномарки, недоступные простым смертным увеселения и развлечения. Операционное поле – черт ногу сломит. Масса знакомых, все из тех кругов, где особенно не развернешься, а имеющиеся стукачи ясности почти не вносят; сложная паутина отношений-знакомств-связей, периодически всплывают и наркотики, и замятые в зародыше последствия пьяных забав, и пикантные интимные разгульчики. Масса информации, которую адски трудно профильтровать. Если ее кто-то аккуратненько подвел к Воловикову, отыскать следы с маху невозможно. К тому же при каждом практически шаге опера натыкаются на частные службы безопасности, стоящие на страже любимых чадушек своих патронов, и, хотя прямого противодействия нет, нормального сотрудничества тоже не получается… Трясина.

Еще один, загадочный нюанс – полное бездействие безутешного папы, ухаря-купца Беклемишева. Единственным напоминанием о том, что он живет и здравствует, стал визит в прокуратуру одного из самых дорогих адвокатов Шантарска с целой когортой помощников и консультантов. Упирая на заключение ведущих городских психиатров и демонстрируя, как легко было предугадать, виртуозное знание всех и всяческих законов, эта команда без особого труда добилась юридического оформления того факта, что любые допросы означенной гражданки Беклемишевой откладываются на неопределенный срок, равно как и предъявление обвинения. И, что бы там ни кипело на сердце у Даши, умом она признавала, что с точки зрения закона адвокат прав. А если в карманах эскулапов прибавилось хрустких бумажек, доказать это пока что невозможно, остается одно – пахать и пахать.

Странно другое: что обещанные боевые действия, сиречь широкая огласка происшедшего, так и не грянули. Вряд ли дело тут в заботах Беклемишева о репутации доченьки – он вполне мог бы устроить все так, что ее имя нигде не появилось бы даже в виде щадящих инициалов. И тем не менее вызванные им шакалы пера, давно закупленные Беком на корню, потоптавшись у омоновского кордона, как-то подозрительно быстро слиняли. И об убийстве, вообще о смерти начальника уголовного розыска города пока что не появилось ни строчки, многие о случившемся не знали вообще, что могло быть следствием лишь прямого приказа хозяина, однако Даша совсем недавно ручаться была готова, что Бек этого дела так не оставит, и хай будет вселенским. Галахов недоумевал точно так же. После короткой беседы сошлись на том, что Бек по своим каналам получил некую информацию, заставившую его свернуть знамена, зачехлить пушки и быстренько притвориться, что Мальбрук вовсе не собирался в поход. Знать бы только, что это за информация – она должна быть чертовски серьезна и важна не для одного Бека, в первую очередь не для Бека, – но ведь не спросишь в открытую…

Несмотря на то, что Женечка Беклемишева ангелочком отнюдь не была, ничего серьезного раскопать не удалось. А посему невозможно угадать, что могло толкнуть ее на сотрудничество с Воловиковым (если все же было сотрудничество), невозможно вычислить в ее окружении какого-то дьявольски расчетливого игрока, сумевшего подвести ее к той квартире (если ее все же крупно подставили и на курок нажимал кто-то другой). Тупик.

…После прошлогодних злоключений, в которых психиатрия играла не последнюю роль, к заведению на Королева Даша относилась с неким подсознательным отвращением, в чем ее упрекнуть человеку понимающему было бы трудновато. Когда машина въехала в вечно распахнутые ворота и неуклюже завертелась на узких дорожках меж унылыми корпусами, Даша ощутила совершенно детское желание повернуть назад, но, старательно выругав себя, постаралась забыть обо всем постороннем.

Буйное отделение ничуть не изменилось с прошлого года – одноэтажное деревянное строение, где почти все окна были заколочены снаружи толстыми досками. Первый вопль, тягучий, совершенно бессмысленный, ударил ей в уши, когда она выбралась из машины, тут же поскользнувшись на обледеневшем сером снегу. Досадливо поморщившись и загнав поглубже иррациональные страхи, дернула на себя разбухшую дверь, вошла в освещенную тусклой лампочкой комнату, где тут же наткнулась на могучую санитарку, в лице у которой было нечто неуловимо дебильное – насколько Даша помнила, иные бывшие пациенты здесь же и приживались на правах вольнонаемных. Дальше все прошло гладко – толстенная баба, совсем собравшись было рявкнуть что-то запрещающее, наткнулась взором на торопливо – самую чуточку торопливее, чем следует, – выхваченное Дашей из нагрудного кармана удостоверение. Преисполнилась. Осознала. Проводила в тупичок, заканчивавшийся одной-единственной дверью, каковую без особых деликатностей дернула на себя, просунула внутрь голову и отрапортовала:

– Сергей Степанович, тут к вам из ментовки…

Даша подняла бровь, потом, когда изнутри послышалось: «Пусть заходит», мимоходом взяла санитарку за массивную кисть, быстро, пока та не успела опомниться, повернула ее руку к свету, легонько задрала рукав. Удовлетворенно хмыкнула: на кисти была выколота бабочка в венке из колючей проволоки, судя по виду, наколка давняя.

– А если поискать, кабан с гитаристкой отыщутся? [5]5
  Кабан или гитаристка – татуировки активной лесбиянки (обычно на плече или бедре). Бабочка – символ легкости и беззаботности в жизни. (Прим. авт.).


[Закрыть] – спросила она вполголоса.

Медленно, даже лениво высвободив руку, санитарка вяло ухмыльнулась:

– Обшибки молодости, начальник…

Даша протиснулась мимо нее в крохотный кабинетик. На столе в стеклянной банке пускал пузыри дешевенький кипятильник, за столом сидел человек в белом халате, лет сорока – глаза, как водится, профессионально отзывчивые, хоть Христа с него лепи. Что хотите делайте, но психиатров она с прошлого года потаенно недолюбливала…

– Простите, мне говорили по телефону про майора Шевчука… – протянул он, жестом приглашая садиться.

– Это я, – сказала Даша. – Майоры бывают и женского рода, как врач-психиатр…

– Ох, простите… – Он принялся выдергивать заклинившийся в старой розетке штепсель кипятильника. – Или, может, чайку?

– Нет, спасибо, – сказала Даша.

Он, наконец, выдернул штепсель, принялся отодвигать банку, обжегся, зашипел сквозь зубы, смутился. Даша деликатно отвела глаза. Пожала плечами:

– Контингентик у вас…

– А, Фаина… Что вы хотите? Работа поганейшая, а зарплата – еще поганее, да и ту видим пару раз в год. Попробуйте тут навербовать альтруистов, отвечающих мировым стандартам…

– Да оно везде так… – понимающе вздохнула Даша ради скорейшего установления контакта.

Лично от него, правда, явственно попахивало туалетной водой «Фаренгейт», не числившейся среди дешевых, да и сигареты на столе лежали вполне заграничные. Ну, у него, быть может, тесть богат или бабуля оставила в наследство пригоршню империалов. Или, что вероятнее, щедроты Беклемишева мимоходом пролились на это унылое заведение, вернее, на конкретных его аборигенов.

– Простите, а по имени-отчеству…

– Дарья Андреевна. Как вас зовут, я уже слышала.

– Дарья Андреевна… – произнес он так, словно усматривал в данном сочетании потаенный синдром некоего отклонения. – Вы позволите?

– Да ничего, я сама курю.

– Итак, Беклемишева… Вы ведь из-за нее приехали? Вас интересует точный диагноз?

– А его уже поставили?

– Возможно, я вас разочарую, но в нашей системе не всегда следует ожидать быстрых результатов. Поставить диагноз, Дарья Андреевна, – дело порой архитрудное. И требует долгого наблюдения, исследования…

– Меня устроят и примитивные истины, – сказала Даша. – Больна ли она, насколько серьезно больна, что ее могло привести в нынешнее состояние и когда нынешнее состояние сменится более-менее удовлетворительным, позволившим бы ее допросить, пусть мягко… – Она усмехнулась. – Архимягко, если уж мы с вами осваиваем лексику вождя…

– Понятно. Больна, безусловно. Тяжело больна. Полное отсутствие контакта, ориентировка во времени и пространстве практически отсутствует… Иными словами, замкнута на себя. По-моему, совершенно не представляет, где находится, – но в то же время ничуть этим не тяготится.

– То есть – не буйствует? На стены, простите за вульгарные термины профана, не лезет?

– Да, вот именно. В этом отношении с ней, слава богу, никаких хлопот – не протестует, не пытается что-то сломать, наружу не рвется, фиксировать на коечке ни разу не пришлось. Разумеется, ей давали приличные дозы соответствующих лекарств, но одним фармакологическим воздействием этого не объяснить.

– А чем еще это можно объяснить?

– Течением болезни, я полагаю. Крайне глубокий аутизм. Видите ли, обычно больные всеми силами стараются доказать, что они как раз здоровы, рвутся наружу, требуют свободы, встречи с самым главным начальством, с прокурором… Здесь мы ничего подобного не имеем. Глубокое погружение в себя – с одной стороны, это облегчает работу младшему персоналу, с другой же затягивает наши труды по установлению точного диагноза. Были, правда, поначалу хлопоты…

– Конкретно?

– Когда она начала приходить в себя после первого массированного купирования и было решено снять ее с вязок, она немножко… поскандалила. Требовала танков.

– Каких?

– Ну, знаете, этих, с гусеницами, башнями и пушками… – объяснил он невыносимо покровительственным тоном, словно растолковывал младенцу некие азы. Изобразил даже рукой волнообразное движение. – Танк как боевая машина… вот тут она, как вы точно изволили выразиться, немножко и лезла на стенки. К тому времени как раз приехал отец с нешуточной свитой, с ним и наше начальство из горздравотдела… – Он с явным неудовольствием пожевал губами, словно бы постарев на миг лет на десять. – Папочка у нее, надо вам сказать…

– Сталкивалась, – кратко сказала Даша.

– Ну, тогда понимаете.

– Сказал, что если это понадобится любимому чадушке, он сюда пригонит взвод настоящих танков и заставит ползать взад-вперед и вправо-влево?

– Примерно, – с вымученной улыбкой ушибленного реформами интеллигента кивнул психиатр. – В общем, через четверть часа люди из его свиты привезли целый мешок игрушечных танков. Я вам скажу откровенно: от моего мнения ничего и не зависело, все решало начальство. Впрочем, сам я не вижу ничего страшного в том, что ей дали игрушки. Единственное, что мы выторговали – чтобы танки ей дали по нашему выбору, те, которыми нельзя нанести себе увечье, без выступающих твердых частей. Его люди прямо здесь отпиливали стволы перочинными ножиками…

– И что? – с любопытством спросила Даша.

– Вы знаете, успокоилась. Целыми часами катает эти свои танки по полу – но боже упаси, если кто-то окажется у ее танка на пути, вот тогда-то начинается визг… А в остальном – нисколечко не буйствует. Но доискаться подробностей мы не можем. Ничего она не помнит…

– Может она симулировать?

– Сомневаюсь. Сильно сомневаюсь. У нас уже побывал сам Прушанский – это, знаете ли, наше светило, чуть ли не все мы, местные, у него учились… Версию о симуляции он решительно отвергает.

Что до Даши, ее такие аргументы не убеждали ничуть – даже медицинские светила в наше время положили зубы на полку и порой способны в обмен на бумажки с водяными знаками поступиться принципами. Однако высказывать здесь сию еретическую мысль не представлялось возможным…

– Наркотики просматриваются? – спросила она.

– Нет. «Дорожек» где бы то ни было на теле не зафиксировано. Вообще следов недавних уколов нет. В крови мы тоже ничего не нашли…

– Это еще ни о чем не говорит, верно?

– Верно, – согласился он. – Но даже если она и принимала наркотики, медицинскими средствами это определить, увы, невозможно. Родители категорически утверждают, что ничего подобного не замечали. Это опять-таки ни о чем не говорит. Как показывает практика, родители такие вещи замечают в последнюю очередь, если замечают вообще… Однако поймите меня правильно…

– Понимаю, кажется, – сказала Даша. – А могла она в таком состоянии… в том состоянии, в каком ее обнаружили, убить человека? Застрелить, если конкретнее?

– Свободно, – сказал он, кивая. – И застрелить, и зарезать, и сбросить с балкона – прецедентов хватает… Убить – и даже не понять, что натворила. – Он подобрался. – Но это, понятно, чисто теоретически, без привязки к данному случаю…

– Помилуйте, я и не пытаюсь… – сказала Даша с честной, открытой улыбкой. – Э т о ведь может наступить внезапно?

– Безусловно. Человек просыпается утром – и начинается. При том, что его поведение в предшествующий день не давало никаких оснований… Порой срыв наступает, что называется, как гром с ясного неба, средь бела дня. Человеческий мозг, Дарья Андреевна, – одна грандиозная загадка. Скажу вам по секрету – мы не знаем, что там творится. Имеем дело лишь со «входом» и «выходом», но что происходит в самом «черном ящике» – тайна сия велика есть. Забавы с лекарствами ничего не проясняют. Известно лишь: если дать пациенту зеленую таблетку – следует ждать реакции по варианту «А», а применение белой микстурки повлечет за собой реакцию по варианту «Б». И неизвестно, что внутри. Еще Корсаков…

– Простите, – мягко прервала Даша, почувствовав, что разговор плавно сползает в теоретические бездны. – Но с тем же успехом могли и сработать некие внешние факторы?

– Ну разумеется! Особо сильные переживания, стресс, вызванный внешними факторами взрыв неконтролируемых эмоций. Давление на психику со стороны третьего лица, унижения, издевательства, – он глянул на Дашу словно бы виновато. – Извините, вы намерены углубляться в детали, связанные с личностью того человека…

Даша молча кивнула с неподвижным лицом.

– Ее не насиловали, – сказал врач. – Никаких следов сексуального контакта, в какой бы то ни было форме. Но издевались над ней старательно и изощренно – прижигали сигаретой, били плеткой, все это вполне могло вызвать у благополучной, изнеженной девочки нешуточный срыв…

– Она вам так ничего и не сказала?

Врач досадливо поморщился:

– Я же сказал: полный отрыв от реальности. Даже на отца с матерью практически не реагирует. Что с ней было, не помнит, где она была, не помнит, где она находится, не представляет. Когда ей сказали, что она находится в больнице, ни малейшей вспышки интереса или протеста не последовало. Впрочем… – он тяжко вздохнул. – Кое-что она все-таки говорит. Чтобы не преграждали дорогу ее танкам, потому что это форменным образом гнусно, мерзко и недопустимо – преграждать дорогу ее танкам. И вообще, она – Наполеон.

– Который?

– Я тоже поинтересовался… Просто Наполеон. Абстрактный такой Наполеон. В детали не вдается. Честно признаюсь, Дарья Андреевна, я впервые в жизни вижу Наполеона – вопреки массе анекдотов о сумасшедших домах. Здесь есть своя цикличность – Наполеон вышел из моды еще до нашего с вами рождения, за время моей работы бывали и Чингисханы, и Брежневы, и Горбачевы, недавно, как водится, поступила парочка Жириновских, Лебедь – еще не выяснили, генерал или его брат – и даже наш губернатор. Бюджетник, знаете ли, поплыл рассудком после хронических задержек зарплаты, целыми днями сидит и издает губернаторские указы о немедленной выплате пенсий и зарплат, со смертной казнью для ослушников. Накипело у человека. Одно время чуть ли не шеренгами шли последние императоры и Берии, в зависимости от того, кого на данный момент в прессе разоблачали или восхваляли, но вот Наполеон, тем более у студентки, особо не интересовавшейся военным делом и военной историей… Теряюсь, право.

– Действительно… – сказала, подумав, Даша. – Логичнее было бы – королева английская или там самозванка Шиффер… И что же, поговорить с ней никак нельзя?

Он мгновенно подобрался, даже, можно сказать, ощетинился, глянул колюче, враждебно:

– Дарья Андреевна, у меня есть недвусмысленное предписание начальства, подкрепленное к тому же письменным решением прокуратуры. Возле палаты вместе с милиционером, которого поставили от вас, круглосуточно находятся два человека из частной, я бы сказал, структуры…