Текст книги "Лунные маршалы (сборник)"

Автор книги: Александр Бушков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Весла блеснули, и баркас отплыл, превращаясь в размытый силуэт, скользящий к еще более зыбкой тени корабля, – там черным крылом мелькнул, разворачиваясь, парус. Возница щелкнул кнутом, лошади тронулись. Лохинвар прощально заржал вслед. Верховой ехал рядом с повозкой. Донесся удаляющийся разговор – закутанный явно сердился, возница оправдывался. Савин стоял рядом с Лохинваром. Корабля уже не было, он растаял, как призрак. Словно лишний раз убеждая себя в реальности только что закончившейся погрузочно-разгрузочной операции, Савин встряхнул в ладони честно заработанные монеты. Они глухо звякнули – самые настоящие, полновесные.

Савин ссыпал монеты в карман, застегнул его на «молнию» и вскочил в седло.

Он давно уже должен был догнать тяжело груженную повозку, но… не было впереди никакой повозки. Слева тянулся внушительный скалистый обрыв, справа стелился по-над морем туман. Вот он, единственный на участке в несколько миль протяженностью пологий подъем, по которому только и могла подняться повозка, но Савин успел бы сюда раньше, неминуемо обогнал бы их!

Немилосердно понукая Лохинвара, Савин поскакал вверх. Перед ним, как и давеча, раскинулась посеребренная лунным светом равнина. И нигде не видно повозки. Позвякивали в кармане монеты, фыркал Лохинвар, где-то далеко слева, над островком косматых кустов, протяжно, пронзительно кричала какая-то ночная птица.

Савин хотел спешиться, но не смог – почему-то он чувствовал себя уверенно лишь на коне, слившись с теплым, живым, почти разумным существом. Лохинвар был свой, из знакомого и привычного мира… или и он? Если и он сейчас «во что-нибудь такое превратится»? Вокруг – не тронутые цивилизацией пустоши, до города далеко, печально стонет неизвестная птица, а луна похожа на череп…

Ну, это уж ты чересчур, одернул себя Савин. Ты видывал и не такое. Но, возразил он себе, все, что ты видел, было пусть и опасным, однако своим, а это – совсем чужое, неизвестное…

Лохинвар насторожился.

– Опять? – зло пробормотал Савин, всматриваясь. На этот раз он твердо решил не хвататься за пистолет – разве что неизвестный монстр вцепится в ботинок. Он только расстегнул футляр камеры и ждал.

Два черных зверя, поджарых и лобастых, неслись наискосок по склону холма метрах в двухстах от Савина – весело, игриво. Они шутя бросались друг на друга, останавливались с размаху, бороздя лапами дерн, рычали, кувыркались. Была в этом беге, непонятной игре под луной, ясная и постороннему радость, упоение своей ловкостью, силой, ночным простором.

Савин замер. Камера праздно болталась на ремне. Они были похожи на собак – но не собаки. Похожи на пантер – но не пантеры. Два стремительных зверя, диковинные и прекрасные, чужие в этом мире.

Он подумал о пистолете – и не пошевелился. Мельком вспомнил о камере – и не смог поднять руку. Это было все равно что подглядывать в замочную скважину. Чужая жизнь проносилась мимо, налитая чужим, непонятным азартом, чужой гармонией. Почему так спокоен Лохинвар? Он же их видит, а они не могут не видеть всадника, нелепой статуей застывшего посреди равнины…

Савин вдруг засвистел в два пальца. Взбрыкнул от неожиданности Лохинвар, а звери и внимания не обратили, и только тот, что бежал впереди и был чуточку крупнее, беззлобно рыкнул, словно отмахнулся, мотнул лобастой башкой, и оба скрылись за холмом. Савин поскакал следом. Камера больно ударяла по ребрам, это было очень важно почему-то – догнать, доскакать, пусть и без цели…

Лохинвар с маху влетел словно бы в невидимый упругий кисель. Воздух сгустился, сдавил, поволок, как волна, стал швырять вправо-влево, и Савин почувствовал, что копыта коня отрываются от земли. Пронзительный фиолетовый свет, потом мрак. Фиолетовое сияние и непроницаемая мгла сменяли друг друга, вспышками били в глаза, на секунду будто, раздернулся занавес, и Савин увидел вокруг солнечный день, равнину, пересеченную узкими каналами – кажется, по ним плавали узкие, похожие на полумесяц лодки без мачт и весел, – уступчатое здание из алых и черных плит вдали, пышные деревья. Этот многоцветный феерический мираж стоял перед глазами не долее секунды – и вновь череда вспышек, пулеметное мелькание света и мрака, радужные круги, ослепившие, подмявшие волю. И – падение, сердце обрывается, лечу в пропасть, спасите…

Наваждение прошло, в лицо бил сырой ветер, и Лохинвар куда-то несся вскачь, жалобно ржал. С трудом Савину удалось остановить коня. Он сполз с седла и опустился на землю, тер ладонями лицо, и не было желаний, не было мыслей, лишь безграничная усталость и переходящее в опустошенность бессилие.

У самой головы осторожно переступили копыта, Лохинвар фыркнул в ухо, коснулся мягкими губами щеки – тревожился за него. Савин поднялся, огляделся – где они? Незнакомые холмы, не видно моря, в распадке, не очень далеко, – продолговатая темная масса. Замок, сообразил Савин. Замок с забытым названием – хозяина зарезали так давно, и фортеция, отнюдь не стратегически расположенная, простояла бесхозной так долго, что название ее помнил разве что компьютер какого-нибудь архива.

Теперь Савин мог сориентироваться. «Заколдованное место» каким-то образом перебросило его миль на пять к северо-востоку.

Желтый колючий огонек вспыхнул и погас на фоне черного замка. Савин посмотрел туда, пробормотал: «Ну я ж вас!» Прилив силы и злого азарта поднял его в седло. Он готов был сейчас встретиться с чертом, с нежитью, со страшилищем из легенды – лишь бы оно умело членораздельно объясняться на одном из знакомых ему языков.

До замка было совсем близко, когда всадник на коне темной масти двинулся навстречу Савину, словно отделившись от стены. Савин придержал Лохинвара.

 
Черный Джонстон и в придачу
десять воинов в доспехах
напугают хоть кого.
Только будет много хуже,
если Джонстона ты встретишь
ненароком одного… —
 

вспомнил он и, вопреки пришедшей на ум старинной шотландской балладе, подумал: наконец хоть какая-то определенность.

Всадник приближался, вскоре Савин увидел, что это женщина, а там и узнал ее. Он и рад был встретить ее, и чувствовал себя обманутым чуточку, что ничуть не снижало, впрочем, загадочности момента.

Он не успел придумать насмешливую фразу, и Диана заговорила первая:

– Гоняетесь за эльфами?

– И за ведьмами тоже.

– Ну, ведьма вас нашла сама.

– Повторяетесь? Во второй раз такие розыгрыши не проходят.

– Да-а? – Диана внимательно разглядывала его. – А вы в этом уверены?

На ней был черный плащ, схваченный у горла большой чеканной бляхой.

– Хотите, почитаю мысли? – спросил Савин. – В этих краях происходят странные вещи, согласен. Но вы-то тут при чем? Какая-то глупая случайность, глупое совпадение – и вас посчитали ведьмой, так что…

Он замолчал – Диана протянула к нему руку ладонью вверх, и на ее узкой ладони вспыхнуло синее холодное пламя, осветило лицо, юное и дерзко-насмешливое. Всхрапнул, попятился Лохинвар. «Это не гипноз, – подумал Савин, – я ему никогда не поддавался, даже сам Арумов, когда я делал о нем фильм, ничего не добился…»

– Это тоже не ново, – сказал он. – Аэлита…

Пламя сорвалось с ладони Дианы, метнулось к нему, голубое сияние опутало, оплело, подняло из седла. Опомнился он на растрескавшихся плитах замкового двора, похожих на такыр.

Коней не было. Диана, закутавшись в плащ, сидела рядом на низкой каменной скамье. Над ее головой в оконных проемах сонно возились, задевая крыльями камень, вороны.

– Итак, ведьма, – сказал Савин. – Но у меня сложилось впечатление, что ведьмы – непременно нагие и непременно на помеле.

– У каждого времени своя мода.

– Может быть, хватит пугать? Каюсь – кое-какое самомнение ты с меня сбила. И только. Никакая ты не ведьма, и в прекрасных инопланетянок я тоже что-то плохо верю.

– А я вот думаю, что мне с вами делать, – сказала Диана. – Ну что мне с вами сделать?

Савин хмыкнул, подошел к ней, довольно бесцеремонно взял за плечи и поднял со скамьи. Усмехнулся, глядя ей в глаза:

– Будь ты ведьмой или альтаирским резидентом, ты не комплексовала бы из-за отношения к тебе обывателей. А ты ведь комплексуешь, красавица, злит тебя такое отношение, вот и тянет бравировать, пугать…

Синяя вспышка отшвырнула его прочь, он весьма чувствительно брякнулся на каменные плиты и закричал, не вставая:

– Ну, еще? Давай, отыграйся! А потом в подушку поплачь, хочется же!

Бац! Невидимая рука в кольчужной перчатке отвесила полновесный свинг, совсем как в Санта-Кроче, но тот капрал был пьян, и под руку Савину, в полном соответствии с нехитрым трафаретом кабацкой драки, подвернулся стул, а капрал был один, без дружков, и все обошлось как нельзя лучше…

– Этим никогда ничего не докажешь… – прохрипел Савин, ощупывая саднящую скулу. – Тоже мне, Геката…

– Ну прости. – Диана помогла ему встать. – Иногда это получается машинально, так порой взвинтят…

Она была красивая, в амбразурах возились вороны, и где-то за стеной заржали кони. С ума сойти, какой фильм получится, подумал Савин. Но хватит о деле, ей же плохо, дурак догадается…

– Разумеется, ты не Геката, – сказал он. – Ты глупая девчонка, которой случайно попала в руки забытая хозяйкой волшебная метла. Ты слишком красивая, чтобы на тебя сердиться, и слишком взбалмошная, чтобы принимать тебя очень уж всерьез…

– Пытаешься найти больное место?

– Я его уже нашел, – сказал Савин. – Хорошо, ты – кошка, которая гуляет сама по себе. Только жизнь учит нас, что таким кошкам в конце концов смертельно надоедает одиночество, и, хотя они не признаются в этом, то ли из гордости, то ли из упрямства, понемногу это становится всего-навсего позой – изображать киплинговскую кошку. Только позой. А на деле – давно надоело, плохо, мучит… Я груб? Вряд ли. Скорее прямолинеен. Но все равно – прости. Меня с вечера бросает из чуда в фата-моргану, я немного ошалел и чуточку обозлился, иду напролом и…

Он охнул и полез в карман за пистолетом. В воротах стоял зверь и смотрел на них, топыря круглые уши. Тот самый, встреченный за несколько минут до миража.

Диана подняла руку, с ее пальцев сорвались золотистые лучики. Зверь попятился, бесшумно и грациозно исчез за стеной.

– Не бойся, – насмешливо усмехнулась Диана, – они же тебя не тронули тогда…

– А ты откуда знаешь?

– А они мне сказали, – передразнила она его интонацию. – Отпусти.

– Сама освободись.

– Ах, как смело – обнимать ведьму… И самоуверенности прибавляет, да?

– Глупости. – Савин повернул ее лицом к себе: – Я не спрашиваю, кто ты, мне это более-менее ясно – не с Марса ты прилетела. Но вот откуда все это у тебя?

– Хочешь, поцелую?

– Откуда это у тебя?

– Нашла на дороге, и не хватило силы воли выбросить.

– А конкретно? Детали, обстоятельства?

– Сроки, даты и температура воздуха в эпицентре? – передразнила Диана. – Тебе никогда не приходило в голову, что чудесное нужно беречь? Я ведь все твои фильмы видела. Нет, все это хорошо сделано, не о том разговор. Только зачем? Обсосать, размножить, бросить в каждый дом, чтобы любой мог смаковать…

Она высвободилась и пошла через двор к башне, черный плащ волочился за ней по выщербленным плитам, словно знамя капитулировавшей армии, никому уже не нужное, даже победителям. Савин вспомнил, как спускали в Санта-Кроче флаг сепаратистов, пробитый пулями, бесполезный, и как его потом бросили в чей-то огород… Он догнал Диану и схватил за локоть:

– Я все равно докопаюсь, слышишь?

– И будет еще одно, платиновое, перо?

– Глупости. Не ради этого работаем.

– Возможно, – неожиданно покладисто согласилась Диана. – Я верю, что вы работаете не ради золотых побрякушек. Только мало что это меняет – подглядываете в замочную скважину…

– Ничего подобного, – сказал Савин. – Просто то, что здесь происходит, не должно оставаться местной тайной достопримечательностью.

– А я вот не уверена. Знаю я людскую реакцию на чудеса…

– Твой городок – еще не все человечество.

– Ну как знать, как знать… – Она зябко повела плечами. – Я уезжаю в город. Если хочешь, можешь осмотреть замок – вдруг привидение поймаешь…

– Нет, спасибо, я устал, спать хочется адски.

Кони были привязаны снаружи, у ворот. Савин увидел метрах в ста поодаль все тех же зверей – один лежал, положив голову на вытянутые лапы, второй прохаживался рядом.

– Что они здесь делают? – как бы мимоходом поинтересовался Савин.

– Мы почему-то считаем, что свадебные путешествия – наше изобретение… – рассеянно отозвалась Диана.

– Это как понимать?

Постепенно она немного оттаяла, рассказала даже, как ездила поступать в один из эдинбургских колледжей, как провалилась на экзаменах. Савин слушал с интересом и как бы невзначай подкидывал наводящие вопросы, пока Диана не хмыкнула:

– Что, это так интересно?

– Конечно, женская душа – это всегда интересно.

– Вот только для вас она – потемки, – засмеялась Диана. – Мужские характеры вы даете хорошо, прямо-таки великолепно, а вот с женскими у вас не получается, видно вас, как голеньких…

«Признаться, это святая правда, – подумал Савин. – И слабым утешением служит тот факт, что это – недостаток не только мой, а подавляющего большинства нашей творческой братии. Девять десятых, если не больше, всех книг, репортажей, фильмов создано мужчинами о мужчинах для мужчин… Объяснение можно подыскать и такое: взявшись изучать женщину, поневоле придется и самому подвергнуться изучению с ее стороны, а как раз этого нам и не хочется. Женщины гораздо лучше умеют разгадывать нас, чем мы их, а сие ущемляет пресловутое мужское превосходство, поэтому постараемся отступить вовремя, поторопимся прыгнуть в седло…»

Савин проводил Диану, поставил Лохинвара в конюшню Беннигана и направился в отель. Он быстро шагал по темным улицам, распугивая попадавшихся на каждом шагу кошек. Настроение заметно поднялось – предстояла интересная работа, которая к тому же наверняка окажется более сложной и захватывающей, чем он сейчас думает. Неужели действительно существуют параллельные миры, тропинки сквозь четвертое измерение, в который уж раз оказались правы фантасты… и Т-физики? Да, Т-физики, но почему же тогда бросил все Гралев, почему – одни неудачи?

В окне его номера горел свет. Савин ускорил шаги. Хозяина не было за стойкой, только рядом с регистрационной книгой лежала придавленная пепельницей записка: «Мистер Савин, в вашем номере вас ожидают». Савин догадывался, кто его ждет, – кому другому мог отдать ключ хозяин?

Он приоткрыл дверь. Лесли спал, лежа ничком на неразобранной постели.

– Роб… – тихо позвал Савин.

Лесли мгновенно перевернулся на спину, открыл глаза:

– Жив?

– Ну конечно, – сказал Савин. – И даже весел. А вы меня уже похоронили? Напрасно. Вставайте. Сейчас мы будем смотреть кино. Слава богу, мы уже в том возрасте, когда пускают на ночные сеансы. Правда, сеанс, считайте, почти что утренний…

Он извлек из камеры тонкий гибкий видеодиск, распаковал маленький проектор. Пояснил торопливо:

– Лохинвар чего-то испугался, и я стал снимать…

Вспыхнул экран, на нем появилась равнина, выглядевшая почти как при дневном свете, только переходы от света к тени были более контрастными.

Они сидели плечом к плечу, затаив дыхание.

– Ага! – тихонько вскрикнул Савин.

Что-то темное мелькнуло над самой землей – густой пылевой вихрь, смерчик, не имеющий четких очертаний, он завивался размытой спиралью, рос, разбухал, занял почти половину экрана, выбросил ветвистые отростки и неожиданно стал сокращаться, худеть, гаснуть, развалился на несколько пляшущих пятен, снова разбух, стал на несколько секунд единым целым, словно бы в отчаянной попытке сохранить себя. И исчез.

Савин вернул диск к началу, включил раскадровку, но ничего нового не увидел – то же самое, только разложенные на фазы рождение и смерть смерча.

– Скорость съемки… – азартно сказал Лесли. – Может быть, нужна была замедленная съемка? Или наоборот – ускоренная?

– Кто его знает, – сказал Савин. – Вот так это выглядит. Я ничего не видел, значит, и конь ничего не видел – глаза у нас устроены одинаково, приспособлены для одного и того же диапазона волн. Однако конь что-то почувствовал, а камера что-то запечатлела, вдобавок конь пришел в ужас…

Он выключил проектор и коротко, по профессиональной привычке отсекая ненужные подробности, рассказал о баркасе, о зверях. О встрече с Дианой рассказал очень скупо.

– Вы были бы прямо-таки идеальным свидетелем, – задумчиво обронил Лесли. – Оно и понятно – вам тоже постоянно приходится профессионально работать с информацией… Звери – это весьма интересно…

– Больше, чем таинственные моряки?

– Да, а монеты? – спохватился сержант. Их было семь – серебряные, одного размера и с одинаковым изображением. На аверсе – портрет бородатого лысого старика, на реверсе – непонятный вензель.

– И никаких надписей, – сказал Лесли.

– Это не самое странное.

– А что – самое?

– Я закоренелый нумизмат, – сказал Савин. – Не самый лучший, разумеется, но рискнул бы назвать себя довольно опытным. Не решусь обобщать – для всей планеты, но за Европу ручаюсь. Я не знаю в Европе таких монет. Вы, кстати, заметили, что они выполнены грубее современных? Веку к восемнадцатому я бы их отнес, но все европейские монеты восемнадцатого века я знаю.

– Но ведь они говорили по-гэльски?

– Есть одна загвоздка, – сказал Савин. – Я не знаю гэльского, поэтому не могу судить, были то шотландцы или иностранцы, плохо знающие английский. Знаете, – вдруг вспомнил он, – я думаю о темпоральной физике. Это как раз их сфера – фокусы с пространством. Правда, никаких успехов не наблюдается… И все равно это их сфера. Что вы об этом думаете?

– А ничего, – сказал Лесли. – Я полицейский, понимаете? Человек погиб, и нужно доискаться, что его погубило. Вы говорите, фокусы с четвертым измерением? Пусть так. Но именно эти фокусы вызвали смерть человека. Что они могут вызвать еще? В любом случае мой долг однозначен: сделать так, чтобы ничего подобного не повторилось. Я просто не могу углубляться в раздумья об эпохальном значении происходящего, пока в столе у меня лежат снимки изуродованного трупа. Вы только поймите меня правильно…

– Я понимаю, – сказал Савин, – я не имею права вас упрекать или что-то советовать… И не об этом нам надо думать, а… Вы догадываетесь о чем?

– Да, – сказал Лесли. – Нужно найти тех, кто нам поверит. А где у нас доказательства? Нам поверит только тот, кто испытает на себе то, что пришлось испытать нам. Существует инерция мышления и прочие милые вещи… – Он буркнул под нос что-то по-гэльски. – Вы рискнете позвонить в свою контору и рассказать о повозке, о зверях и прочих здешних чудесах, имея в доказательство только монеты да еще этот диск? – Он кивнул на проектор. – Ни смерть Мак-Тига, ни даже монеты ваши никого ни в чем не убедят. Ну как, рискнете?

– Нет, – сказал Савин. – Журналисты – самый недоверчивый народ на свете.

– Полицейские тоже, – грустно улыбнулся Лесли. – Между прочим, прелестная Диана, когда я пытался вызвать ее на откровенность и, очевидно, рассердил, спалила бумаги у меня на столе. Двинула пальцем, и бумаги сами собой вспыхнули… Вы поверили бы часов десять назад?

– Нет, – сказал Савин.

– Что вы о ней думаете?

– У меня сложилось впечатление, что и она ничего особенного не знает, – осторожно сказал Савин. – Пользуется чем-то, чем оказалась в состоянии воспользоваться, и все. Мы с вами пользуемся всевозможными техническими новинками, но не сможем рассказать, как они устроены и почему работают.

– Вот видите. И никто нам не поверит, пока мы не раздобудем что-то такое, что-то… – Не найдя слов, он постучал кулаком по столу. – Человечество тысячи лет купалось во лжи, создало массу профессий и общественных институтов, чтобы оградить себя от вранья, – пробирные палаты, полиция, нотариат. Да и вы тоже. – Он покосился на Савина. – Вы ведь в некотором роде тоже… нотариусы, заверяющие подлинность информации. И сидим теперь, ломаем головы, а против нас – многовековая привычка не верить на слово, просто на слово…

– Вообще-то, я знаю коллег, которые поверили бы на слово…

– Да и у меня есть такие, – сказал Лесли. – Сорвиголовы нашего возраста, верно? И многое, интересно, от них будет зависеть? Вызвать их сюда означает увеличить число людей, которые окажутся в нашем сегодняшнем положении. Эх, ну почему вы не пристрелили зверя?

– Не могу объяснить, – тихо сказал Савин. – Помешало что-то.

– Глупо, глупо… Так мы никого не убедим.

– Сначала нужно самим разобраться в происходящем, а уж после – убеждать кого-то.

– Предположим, мы докопаемся до истины, – сказал Лесли. – Но грош ей цена, если у нас будет одно знание, без доказательств. Необходимо что-то весомее слов, видеодисков и монеток… Сколько патронов вы израсходовали, три? Возьмите. – Он достал обойму и еще три патрона россыпью. – И не бойтесь стрелять прицельно.

– Я не хочу стрелять, – еще тише сказал Савин.

– Тогда уж лучше уезжайте. Мы ничего не добьемся, если станем предпочитать поступку размышление. И еще. Я хотел бы вспомнить о Гралеве-Гролле. Не странно ли, что физик, занимающийся полуфантастическими вещами, приехал именно сюда?

– Думаете, здесь он должен с кем-то встретиться?

– Да, – сказал Лесли. – Жаль, что я заинтересовался им только сегодня, после того, как узнал от вас, кто он…

– А что вы знаете о фирме «Смизерс и сыновья»?

– Вы и Геспером интересуетесь?

– Он не вписывается в здешний пейзаж, – сказал Савин. – И только.

– Ничего интересного. Штаб-квартира в Лондоне, торгуют и ведут дела в основном со странами Леванта – экспорт, импорт, организация морских перевозок. Вы не хуже меня знаете эти частные конторы – мелко плавают, оттого в свое время и не угодили под национализацию, но кое-какую прибыль получают. Смизерс умер лет сто назад, сыновья давно обанкротились, фирма не один раз переходила из рук в руки, но название не менялось. Как бы там ни было, у Интерпола на них ничего нет.

– Вы интересовались?

– Я гораздо раньше вас подумал, что он не вписывается в здешний пейзаж, – сказал Лесли. – А потом подумал – имей он причины что-то скрывать, обязательно постарался бы полностью вписаться… Вот так. Ну, на сегодня, кажется, все? Вернее на вчера. Сегодня нам предстоит новая работа…

Дверь тихо затворилась за ним. Савин погасил свет, подошел к окну. Облокотился на широкий подоконник. За стеклом был серый рассвет, была Шотландия, и где-то – то ли далеко, то ли рядом – тайна.