Текст книги "Стихотворения 1903 года"

Автор книги: Александр Блок

Александр Блок
СТИХОТВОРЕНИЯ 1903 ГОДА

«Целый год не дрожало окно…»

Андрею Белому

 
Целый год не дрожало окно,
Не звенела тяжелая дверь;
Всё забылось – забылось давно,
И она отворилась теперь.
 
 
Суетились, поспешно крестясь…
Выносили серебряный гроб…
И старуха, за ручку держась,
Спотыкалась о снежный сугроб.
 
 
Равнодушные лица толпы,
Любопытных соседей набег…
И кругом протоптали тропы,
Осквернив целомудренный снег.
 
 
Но, ложась в снеговую постель,
Услыхал заключенный в гробу,
Как вдали запевала метель,
К небесам подымая трубу.
 

6 января 1903

«Здесь ночь мертва. Слова мои дики…»

 
Здесь ночь мертва. Слова мои дики.
Мигает красный призрак – заря.
Наутро ввысь пущу мои крики,
Как белых птиц на встречу, Царя.
 
 
Во сне и в яви – неразличимы
Заря и зарево – тишь и страх…
Мои безумья – мои херувимы…
Мой Страшный, мой Близкий – черный монах
 
 
Рука или ветер шевелит лоскутья?
Костлявые пальцы – обрывки трав…
Зеленые очи горят на распутьи —
Там ветер треплет пустой рукав…
 
 
Закрыт один, или многие лики?
Ты знаешь? Ты видишь! Одежда пуста!..
До утра – без солнца – пущу мои крики.
Как черных птиц, на встречу Христа!
 

9 января 1903

«Я к людям не выйду навстречу…»

 
Я к людям не выйду навстречу,
Испугаюсь хулы и похвал.
Пред Тобой Одною отвечу,
За то, что всю жизнь молчал.
 
 
Молчаливые мне понятны,
И люблю обращенных в слух:
За словами – сквозь гул невнятный
Просыпается светлый Дух.
 
 
Я выйду на праздник молчанья,
Моего не заметят лица.
Но во мне – потаенное знанье
О любви к Тебе без конца.
 

14 января 1903

ОТШЕДШИМ

 
Здесь тихо и светло. Смотри, я подойду
И в этих камышах увижу всё, что мило.
Осиротел мой пруд. Но сердце не остыло
В нем всё отражено – и возвращений жду
 
 
Качаются и зеленеют травы.
Люблю без слов колеблемый камыш.
Всё, что ты знал, веселый и кудрявый,
Одной мечтой найдешь и возвратишь.
 
 
Дождусь ли здесь условленного знака,
Или уйду в ласкающую тень,—
Заря не перейдет, и не погаснет день.
 
 
Здесь тихо и светло. В душе не будет мрака.
Она перенесла – и смотрит сквозь листву
В иные времена – к иному торжеству.
 

22 января 1903

«В посланьях к земным владыкам…»

 
В посланьях к земным владыкам
Говорил я о Вечной Надежде.
Они не поверили крикам,
И я не такой, как прежде.
 
 
Никому не открою ныне
Того, что рождается в мысли.
Пусть думают – я в пустыне
Блуждаю, томлюсь и числю.
 
 
Но, боже! какие посланья
Отныне шлю я Пречистой!
Мое роковое познанье
Углубилось в сумрак лучистый…
 
 
И только одна из мира
Отражается в каждом слоге…
Но она – участница пира
В твоем, о, боже! – чертоге.
 

27 января 1903 (1918)

«Днем за нашей стеной молчали…»

 
Днем за нашей стеной молчали,—
Кто-то злой измерял свою совесть.
И к вечеру мы услыхали,
Как раскрылась странная повесть.
 
 
Вчера еще были объятья,
Еще там улыбалось и пело.
По крику, по шороху платья
Мы узнали свершенное дело.
 
 
Там в книге открылась страница,
И ее пропустить не смели…
А утром узнала столица
То, о чем говорили неделю…
 
 
И всё это – здесь за стеною,
Где мы так привыкли к покою'
Какой же нам-то ценою
Досталось счастье с тобою!
 

29 января 1903

«Здесь память волны святой…»

 
Здесь память волны святой
Осталась пенистым следом.
Беспечальный иду за Тобой —
Мне путь неизвестный ведом.
 
 
Когда и куда поведешь,
Не знаю, но нет сомнений,
Что погибла прежняя ложь,
И близится вихрь видений.
 
 
Когда настанет мой час,
И смолкнут любимые песни,
Здесь печально скажут: «Угас»,
Но Там прозвучит: «Воскресни!»
 

31 января 1903

«Потемнели, поблекли залы…»

 
Потемнели, поблекли залы.
Почернела решетка окна.
У дверей шептались вассалы:
«Королева, королева больна».
 
 
И король, нахмуривший брови,
Проходил без пажей и слуг.
И в каждом брошенном слове
Ловили смертный недуг.
 
 
У дверей затихнувшей спальни
Я плакал, сжимая кольцо.
Там – в конце галереи дальней
Кто-то вторил, закрыв лицо.
 
 
У дверей Несравненной Дамы
Я рыдал в плаще голубом.
И, шатаясь, вторил тот самый —
Незнакомец с бледным лицом.
 

4 февраля 1903

«Разгадал я, какие цветы…»

 
Разгадал я, какие цветы
Ты растила на белом окне.
Испугалась, наверное, ты,
Что меня увидала во сне:
 
 
Как хожу среди белых цветов
И не вижу мерцания дня.
Пусть он радостен, пусть он суров —
Всё равно ты целуешь меня…
 
 
Ты у солнца не спросишь, где друг,
Ты и солнце боишься впустить:
Раскаленный блуждающий круг
Не умеет так страстно любить.
 
 
Утром я подошел и запел,
И не скроешь – услышала ты,
Только голос ответный звенел,
И, качаясь, белели цветы…
 

9 февраля 1903

«Старуха гадала у входа…»

 
Старуха гадала у входа
О том, что было давно.
И вдруг над толпой народа
Со звоном открылось окно.
Шуршала за картой карта.
Чернела темная дверь.
И люди, полны азарта,
Хотели знать – что теперь?
И никто не услышал звона —
Говорил какой-то болтун.
А там, в решетке балкона,
Шатался и пел чугун.
Там треснули темные балки,
В окне разлетелось стекло.
И вдруг на лице гадалки
Заструилось – стало светло.
Но поздно узнавшие чары,
Увидавшие страшный лик,
Задыхались в дыму пожара,
Испуская пронзительный крик.
На обломках рухнувших зданий
Извивался красный червяк.
На брошенном месте гаданий
Кто-то встал – и развеял флаг.
 

13 февраля 1903

«Погружался я в море клевера…»

 
Погружался я в море клевера,
Окруженный сказками пчел.
Но ветер, зовущий с севера,
Мое детское сердце нашел.
 
 
Призывал на битву равнинную —
Побороться с дыханьем небес.
Показал мне дорогу пустынную,
Уходящую в темный лес.
 
 
Я иду по ней косогорами
И смотрю неустанно вперед,
Впереди с невинными взорами
Мое детское сердце идет.
 
 
Пусть глаза утомятся бессонные,
Запоет, заалеет пыль…
Мне цветы и пчелы влюбленные
Рассказали не сказку – быль.
 

18 февраля 1903

«Зимний ветер играет терновником…»

 
Зимний ветер играет терновником,
Задувает в окне свечу.
Ты ушла на свиданье с любовником.
Я один. Я прощу. Я молчу.
 
 
Ты не знаешь, кому ты молишься —
Он играет и шутит с тобой.
О терновник холодный уколешься,
Возвращаясь ночью домой.
 
 
Но, давно прислушавшись к счастию,
У окна я тебя подожду.
Ты ему отдаешься со страстию.
Все равно. Я тайну блюду.
 
 
Всё, что в сердце твоем туманится,
Станет ясно в моей тишине.
И, когда он с тобой расстанется,
Ты признаешься только мне.
 

20 февраля 1903

«Снова иду я над этой пустынной равниной…»

 
Снова иду я над этой пустынной равниной.
Сердце в глухие сомненья укрыться не властно.
Что полюбил я в твоей красоте лебединой,—
Вечно прекрасно, но сердце несчастно.
 
 
Я не скрываю, что плачу, когда поклоняюсь,
Но, перейдя за черту человеческой речи,
Я и молчу, и в слезах на тебя улыбаюсь:
Проводы сердца – и новые встречи.
 
 
Снова нахмурилось небо, и будет ненастье.
Сердцу влюбленному негде укрыться от боли.
Так и счастливому страшно, что кончится счастье
Так и свободный боится неволи.
 

22 февраля 1903

«Всё ли спокойно в народе…»

 
– Всё ли спокойно в народе?
– Нет. Император убит.
Кто-то о новой свободе
На площадях говорит.
 
 
– Все ли готовы подняться?
– Нет. Каменеют и ждут.
Кто-то велел дожидаться:
Бродят и песни поют.
 
 
– Кто же поставлен у власти?
– Власти не хочет народ.
Дремлют гражданские страсти.
Слышно, что кто-то идет.
 
 
– Кто ж он, народный смиритель?
– Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его – и ослеп.
 
 
Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада…
Посохом гонит железным…
– Боже! Бежим от Суда!
 

3 марта 1903

«Дела свершились…»

 
Дела свершились.
Дни сочтены.
Мы здесь молились
У сонной реки.
 
 
Там льды носились
В дни весны.
И дни забылись!
Как далеки!
 
 
Мой день свершенный
Кончил себя.
Мой дух обнаженный
Для всех поет.
 
 
Утомленный, влюбленный,
Я жду тебя,
Угрюмый, бессонный,
Холодный, как лед.
 

4 марта 1903

«Мне снились веселые думы…»

 
Мне снились веселые думы,
Мне снилось, что я не один…
Под утро проснулся от шума
И треска несущихся льдин.
 
 
Я думал о сбывшемся чуде…
А там, наточив топоры,
Веселые красные люди,
Смеясь, разводили костры:
 
 
Смолили тяжелые челны…
Река, распевая, несла
И синие льдины, и волны,
И тонкий обломок весла…
 
 
Пьяна от веселого шума,
Душа небывалым полна…
Со мною – весенняя дума,
Я знаю, что Ты не одна…
 

11 марта 1903

«Никто не умирал. Никто не кончил жить…»

 
Никто не умирал. Никто не кончил жить.
Но в звонкой тишине блуждали и сходились
Вот близятся, плывут… черты определились…
Внезапно отошли – и их не различить.
 
 
Они – невдалеке. Одна и та же нить
Связует здесь и там; лишь два пути открылись:
Один – безбурно ждать и юность отравить,
Другой – скорбеть о том, что пламенно молились…
 
 
Внимательно следи. Разбей души тайник:
Быть может, там мелькнет твое же повторенье
 
 
Признаешь ли его, скептический двойник?
Там – в темной глубине – такое же томленье
Таких же нищих душ и безобразных тел—
Гармоний безрадостный предел.
 

12 марта 1903 (5 ноября 1904)

«Отворяются двери – там мерцанья…»

 
Отворяются двери – там мерцанья,
И за ярким окошком – виденья.
Не знаю – и не скрою незнанья,
Но усну – и потекут сновиденья.
 
 
В тихом воздухе – тающее, знающее…
Там что-то притаилось и смеется.
Что смеется? Мое ли, вздыхающее,
Мое ли сердце радостно бьется?
 
 
Весна ли за окнами – розовая, сонная?
Или это Ясная мне улыбается?
Или только мое сердце влюбленное?
Или только кажется? Или всё узнается?
 

17 марта 1903

NOLI TANGERE CIRCULOS MEOS[1]1
  Не тронь моих кругов (лат.).


[Закрыть]

 
Символ мой знаком отметить,
Счастье мое сохранить…
Только б на пути никого не встретить,
Не обидеть, не говорить…
 
 
Не заметить участливого сомнения,
Не услышать повторенную речь,
Чтоб когда-нибудь от сновидения
Свой таинственный факел зажечь!
 
 
Миновать не знавших сияния,
Не истратить искры огня…
Кто не знал моего содрогания,
Отойди от меня!
 
 
Дальше, дальше, слепые, странные!
Вас душит любопытство и смех!
Мои думы – веселые, слова несказанные!
Я навек – один! – Я навек – для всех!
 

19 марта 1903 (16 марта 1918)

«Всё тихо на светлом лице…»

 
Всё тихо на светлом лице.
И росистая полночь тиха.
С немым торжеством на лице
Открываю грани стиха.
 
 
Шепчу и звеню, как струна.
То – ночные цветы – не слова.
Их росу убелила луна
У подножья Ее торжества.
 

19 марта 1903 (1907)

«Я вырезал посох из дуба…»

 
Я вырезал посох из дуба
Под ласковый шепот вьюги.
Одежды бедны и грубы,
О, как недостойны подруги!
 
 
Но найду, и нищий, дорогу,
Выходи, морозное солнце!
Проброжу весь день ради бога,
Ввечеру постучусь в оконце…
 
 
И откроет белой рукою
Потайную дверь предо мною
Молодая, с золотой косою,
С ясной, открытой душою.
 
 
Месяц и звезды в косах…
«Входи, мой царевич приветный…»
И бедный дубовый посох
Заблестит слезой самоцветной…
 

25 марта 1903

«У забытых могил пробивалась трава…»

С. Соловьеву

 
У забытых могил пробивалась трава.
Мы забыли вчера… И забыли слова…
          И настала кругом тишина…
 
 
Этой смертью отшедших, сгоревших дотла,
Разве Ты не жива? Разве Ты не светла?
          Разве сердце Твое – не весна?
 
 
Только здесь и дышать, у подножья могил,
Где когда-то я нежные песни сложил
          О свиданьи, быть может, с Тобой…
 
 
Где впервые в мои восковые черты
Отдаленною жизнью повеяла Ты,
          Пробиваясь могильной травой…
 

1 апреля 1903

«Нет, я не отходил. Я только тайны ждал…»

 
Нет, я не отходил. Я только тайны ждал
И был таинственно красив, как ожиданье.
 
 
Но Ты не приняла вечернего молчанья,
Когда я на заре Тебя лишь различал.
 
 
Ты бурно вознесла Единственную Весть,
Непобедимую Зарницу Откровений…
 
 
Ты, в сумрак отойдя. Сама не можешь счесть
Разбросанных лучей Твоих Преображений!
 

2 апреля 1903

«Вот они – белые звуки…»
(При посылке белой азалии)

 
Вот они – белые звуки
Девственно-горных селений
Девушки бледные руки,
Белые сказки забвений…
Медленно шла от вечерни,
Полная думы вчерашней…
У колокольни вечерней
Таяли белые башни…
Белые башни уплыли,
Небо горит на рассвете.
Песню цветы разбудили —
Песню о белом расцвете…
 

5 апреля 1903. Пасха

А. М. ДОБРОЛЮБОВ

 
А. М. D. своею кровью
Начертал он на щите.
 

Пушкин

 
Из городского тумана,
Посохом землю чертя,
Холодно, странно и рано
Вышло больное дитя.
Будто играющий в жмурки
С Вечностью – мальчик больной,
Странствуя, чертит фигурки
И призывает на бой.
Голос и дерзок и тонок,
Замысел – детски-высок.
Слабый и хилый ребенок
В ручке несет стебелек.
Стебель вселенского дела
Гладит и кличет: «Молись!»
Вкруг исхудалого тела
Стебли цветов завились…
Вот поднимаются выше —
Скоро уйдут в небосвод…
Голос всё тише, всё тише…
Скоро заплачет – поймет.
 

10 апреля 1903

«Кто заметил огненные знаки…»

 
Кто заметил огненные знаки,
Не уйдет безмолвный прочь.
Ты светла – и в светлом зраке
          Отражаешь ночь.
 
 
Есть молчанье – тягостное горе,
Вздохи сердца у закрытых врат.
Но в моем молчаньи – зори
          Тают и горят.
 
 
Ты взойдешь в моей немой отчизне
Ярче всех других светил
И – поймешь, какие жизни
          Я в Тебе любил.
 

13 апреля 1903

«Глухая полночь медленный кладет покров…»

 
Глухая полночь медленный кладет покров.
Зима ревущим снегом гасит фонари.
 
 
Вчера высокий, статный, белый подходил к окну,
И Ты зажгла лицо, мечтой распалена.
 
 
Один, я жду, я жду, я жду – Тебя, Тебя.
У черных стен – Твой профиль, стан и смех.
 
 
И я живу, живу, живу – сомненьем о Тебе.
Приди, приди, приди – душа истомлена.
 
 
Горящий факел к снегу, к небу вознесла
Моя душа, – Тобой, Тобой, Тобой распалена.
 
 
Я трижды звал – и трижды подходил к окну
Высокий, статный, белый – и смеялся мне.
 
 
Один – я жду, я жду – Тебя, Тебя, Тебя – Одну.
 

18 апреля 1903

«У берега зеленого на малой могиле…»

 
У берега зеленого на малой могиле
В праздник Благовещенья пели псалом.
Белые священники с улыбкой хоронили
Маленькую девочку в платье голубом.
 
 
Все они – помощью Вышнего Веления —
В крове бога Небесного Отца расцвели
И тихонько возносили к небу курения,
Будто не с кадильницы, а с зеленой земли.
 

24 апреля 1903

«Я был весь в пестрых лоскутьях…»

 
Я был весь в пестрых лоскутьях,
Белый, красный, в безобразной маске.
Хохотал и кривлялся на распутьях,
И рассказывал шуточные сказки.
 
 
Развертывал длинные сказанья
Бессвязно, и долго, и звонко —
О стариках, и о странах без названья,
И о девушке с глазами ребенка.
 
 
Кто-то долго, бессмысленно смеялся,
И кому-то становилось больно.
И когда я внезапно сбивался,
Из толпы кричали: «Довольно!»
 

Апрель 1903

«По городу бегал черный человек…»

 
По городу бегал черный человек.
Гасил он фонарики, карабкаясь на лестницу.
 
 
Медленный, белый подходил рассвет,
Вместе с человеком взбирался на лестницу.
 
 
Там, где были тихие, мягкие тени —
Желтые полоски вечерних фонарей,—
 
 
Утренние сумерки легли на ступени,
Забрались в занавески, в щели дверей.
 
 
Ах, какой бледный город на заре!
Черный человечек плачет на дворе.
 

Апрель 1903

«Мой остров чудесный…»

 
Мой остров чудесный
Средь моря лежит.
Там, в чаще древесной,
Повесил я щит.
 
 
Пропал я в морях
На неясной черте.
Но остался мой страх
И слова на щите.
 
 
Когда моя месть
Распевает в бою,
Можешь, Дева, прочесть
Про душу мою.
 
 
Можешь Ты увидать,
Что Тебя лишь страшусь
И, на черную рать
Нападая, молюсь!
 

Апрель 1903

«Просыпаюсь я – и в поле туманно…»

 
Просыпаюсь я – и в поле туманно,
Но с моей вышки – на солнце укажу.
И пробуждение мое безжеланно,
Как девушка, которой я служу.
 
 
Когда я в сумерки проходил по дороге,
Заприметился в окошке красный огонек.
Розовая девушка встала на пороге
И сказала мне, что я красив и высок.
 
 
В этом вся моя сказка, добрые люди.
Мне больше не надо от вас ничего:
Я никогда не мечтал о чуде —
И вы успокойтесь – и забудьте про него.
 

2 мая 1903

«Моя сказка никем не разгадана…»

 
Моя сказка никем не разгадана,
И тому, кто приблизится к ней,
Станет душно от синего ладана,
От узорных лампадных теней.
 
 
Безответное чуждым не скажется,
Я открою рекущим: аминь.
Только избранным пояс развяжется,
Окружающий чресла богинь.
 
 
Я открою ушедшим в познание,
Опаленным в горниле огня,
Кто придет на ночное Свидание
На исходе четвертого дня.
 

8 мая 1903 (1910)

«На Вас было черное закрытое платье…»

 
На Вас было черное закрытое платье.
Вы никогда не поднимали глаз.
Только на груди, может быть, над распятьем,
Вздыхал иногда и шевелился газ.
 
 
У Вас был голос серебристо-утомленный.
Ваша речь была таинственно проста.
Кто-то Сильный и Знающий, может быть,
Влюбленный
В Свое Создание, замкнул Вам уста.
 
 
Кто был Он – не знаю – никогда не узнаю,
Но к Нему моя ревность, и страх мой к Нему
Ревную к Божеству, Кому песни слагаю,
Но песни слагаю – я не знаю. Кому.
 

5 мая 1903 (1907?)

«Я умер. Я пал от раны…»

 
Я умер. Я пал от раны.
И друзья накрыли щитом.
Может-быть, пройдут караваны.
И вожатый растопчет конем.
 
 
Так лежу три дня без движенья.
И взываю к песку: «Задуши!..»
Но тело хранит от истленья
Красноватый уголь души.
 
 
На четвертый день я восстану,
Подыму раскаленный щит,
Растравлю песком свою рану
И приду к Отшельнице в скит.
 
 
Из груди, сожженной песками,
Из плаща, в пыли и крови,
Негодуя, вырвется пламя
Безначальной, живой любви.
 

19 мая 1903

«Если только она подойдет…»

 
Если только она подойдет —
Буду ждать, буду ждать…
Голубой, голубой небосвод…
Голубая спокойная гладь.
 
 
Кто прикликал моих лебедей?
Кто над озером бродит, смеясь?
Неужели средь этих людей
Незаметно Заря занялась?
 
 
Всё равно – буду ждать, буду ждать.
Я один, я в толпе, я – как все…
Окунусь в безмятежную гладь —
И всплыву в лебединой красе.
 

3 июня 1903

Bad Nauheim

«Когда я стал дряхлеть и стынуть…»

 
Когда я стал дряхлеть и стынуть,
Поэт, привыкший к сединам,
Мне захотелось отодвинуть
Конец, сужденный старикам.
И я опять, больной и хилый,
Ищу счастливую звезду.
Какой-то образ, прежде милый,
Мне снится в старческом бреду.
Быть может, память изменила,
Но я не верю в эту ложь,
И ничего не пробудила
Сия пленительная дрожь.
Все эти россказни далече —
Они пленяли с юных лет,
Но старость мне согнула плечи,
И мне смешно, что я поэт…
Устал я верить жалким книгам
Таких же розовых глупцов!
Проклятье снам! Проклятье мигам
Моих пророческих стихов!
Наедине с самим собою
Дряхлею, сохну, душит злость,
И я морщинистой рукою
С усильем поднимаю трость…
Кому поверить? С кем мириться?
Врачи, поэты и попы…
Ах, если б мог я научиться
Бессмертной пошлости толпы!
 

4 июня 1903

Bad Nauheim

(1906?)

«Неправда, неправда, я в бурю влюблен…»

 
Неправда, неправда, я в бурю влюблен,
Я люблю тебя, ветер, несущий листы,
И в час мой последний, в час похорон,
Я встану из гроба и буду, как ты!
 
 
Я боюсь не тебя, о, дитя, ураган!
Не тебя, мой старый ребенок, зима!
Я боюсь неожиданно колющих ран…
Так может изранить – лишь Она… лишь Сама
 
 
Сама – и Душой непостижно кротка,
И прекрасным Лицом несравненно бела.
Но она убьет и тебя, старина,—
И никто не узнает, что буря была…
 

10 июня 1903

Bad Nauheim

«Скрипка стонет под горой…»

 
Скрипка стонет под горой.
В сонном парке вечер длинный,
Вечер длинный – Лик Невинный,
Образ девушки со мной.
 
 
Скрипки стон неутомимый
Напевает мне: «Живи…»
Образ девушки любимой —
Повесть ласковой любви.
 

10 июня 1903

Bad Nauheim

«Очарованный вечер мой долог…»

 
Очарованный вечер мой долог,
И внимаю журчанью струи,
Лег туманов белеющий полог
На зелёные нивы Твои.
 
 
Безотрадному сну я не верю,
Погрузив мое сердце в покой…
Скоро жизнь мою бурно измерю
Пред неведомой встречей с Тобой…
 
 
Чьи-то очи недвижно и длинно
На меня сквозь деревья глядят.
Всё, что в сердце, по-детски невинно
И не требует страстных наград.
 
 
Всё, что в сердце, смежило ресницы,
Но, едва я заслышу: «Лети»,—
Полечу я с восторгами птицы,
Оставляющей перья в пути…
 

11 июня 1903

Bad Nauheim

(1908?)

«Сердито волновались нивы…»

К. М. С.

 
Сердито волновались нивы.
Собака выла. Ветер дул.
Ее восторг самолюбивый
Я в этот вечер обманул…
 
 
Угрюмо шепчется болото.
Взошла угрюмая луна.
Там в поле бродит, плачет кто-то.
Она! Наверное – она!
 
 
Она смутила сон мой странный —
Пусть приютит ее другой:
Надутый, глупый и румяный
Паяц в одежде голубой.
 

12 июня 1903

Bad Nauheim

«Ей было пятнадцать лет. Но по стуку…»

 
Ей было пятнадцать лет. Но по стуку
Сердца – невестой быть мне могла.
Когда я, смеясь, предложил ей руку,
Она засмеялась и ушла.
 
 
Это было давно. С тех пор проходили
Никому не известные годы и сроки.
Мы редко встречались и мало говорили,
Но молчанья были глубоки.
 
 
И зимней ночью, верен сновиденью,
Я вышел из людных и ярких зал,
Где душные маски улыбались пенью,
Где я ее глазами жадно провожал.
 
 
И она вышла за мной, покорная,
Сама не ведая, что будет через миг.
И видела лишь ночь городская, черная,
Как прошли и скрылись: невеста и жених
 
 
И в день морозный, солнечный, красный —
Мы встретились в храме – в глубокой тишине
Мы поняли, что годы молчанья были ясны,
И то, что свершилось, – свершилось в вышине.
 
 
Этой повестью долгих, блаженных исканий
Полна моя душная, песенная грудь.
Из этих песен создал я зданье,
А другие песни – спою когда-нибудь.
 

16 июня 1903

Bad Nauheim

«Многое замолкло. Многие ушли…»

 
Многое замолкло. Многие ушли.
Много дум уснуло на краю земли.
 
 
Но остались песни и остались дни.
Истина осталась: мы с тобой – одни
 
 
Всё, что миновалось, вот оно – смотри:
Бледная улыбка утренней зари.
 
 
Сердце всё открыто, как речная гладь,
Если хочешь видеть, можешь увидать.
 

Июнь 1903

Bad Nauheim

«День был нежно-серый, серый, как тоска…»

 
День был нежно-серый, серый, как тоска.
Вечер стал матовый, как женская рука.
 
 
В комнатах вечерних прятали сердца,
Усталые от нежной тоски без конца.
 
 
Пожимали руки, избегали встреч,
Укрывали смехи белизною плеч.
 
 
Длинный вырез платья, платье, как змея,
В сумерках белее платья чешуя.
 
 
Над скатертью в столовой наклонились ниц,
Касаясь прическами пылающих лиц.
 
 
Стуки сердца чаще, напряженней взгляд,
В мыслях – он, глубокий, нежный, душный сад.
 
 
И молча, как по знаку, двинулись вниз.
На ступеньках шорох белых женских риз.
 
 
Молча потонули в саду без следа.
Небо тихо вспыхнуло заревом стыда.
 
 
Может быть, скатилась красная звезда.
 

Июнь 1903

Bad Nauheim