Текст книги "Стихотворения 1909 года"

Автор книги: Александр Блок

Александр Блок
СТИХОТВОРЕНИЯ 1909 ГОДА

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

 
Идем по жнивью, не спеша,
С тобою, друг мой скромный,
И изливается душа,
Как в сельской церкви темной.
 
 
Осенний день высок и тих,
Лишь слышно – ворон глухо
Зовет товарищей своих,
Да кашляет старуха.
 
 
Овин расстелет низкий дым,
И долго под овином
Мы взором пристальным следим
За лётом журавлиным…
 
 
Летят, летят косым углом,
Вожак звенит и плачет…
О чем звенит, о чем, о чем?
Что плач осенний значит?
 
 
И низких нищих деревень
Не счесть, не смерить оком,
И светит в потемневший день
Костер в лугу далеком…
 
 
О, нищая моя страна,
Что ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чем ты горько плачешь?
 

1 января 1909

«Мой милый, будь смелым…»

 
Мой милый, будь смелым
       И будешь со мной.
 
 
Я вишеньем белым
       Качнусь над тобой.
 
 
Зеленой звездою
       С востока блесну,
 
 
Студеной волною
       На панцырь плесну,
 
 
Русалкою вольной
       Явлюсь над ручьем,
 
 
Нам вольно, нам больно,
       Нам сладко вдвоем.
 
 
Нам в темные ночи
       Легко умереть
 
 
И в мертвые очи
       Друг другу глядеть.
 

7 января 1909

«Не венчал мою голову траурный лавр…»

 
Не венчал мою голову траурный лавр
В эти годы пиров и скорбей.
Праздный слух был исполнен громами литавр,
Сердце – музыкой буйных страстей.
 
 
Светлой ангельской лжи не знавал я отрав,
Не бродил средь божественных чащ.
Сон мой длился века, все виденья собрав
В свой широкий, полунощный плащ.
 
 
И когда вам мерцает обманчивый свет,
Знайте – вновь он совьется во тьму.
Беззакатного дня, легковерные, нет.
Я ночного плаща не сниму.
 

22 января 1909

«Под шум и звон однообразный…»

 
Под шум и звон однообразный,
Под городскую суету
Я ухожу, душою праздный,
В метель, во мрак и в пустоту.
 
 
Я обрываю нить сознанья
И забываю, что и как…
Кругом – снега, трамваи, зданья,
А впереди – огни и мрак.
 
 
Что, если я, завороженный,
Сознанья оборвавший нить,
Вернусь домой уничиженный,—
Ты можешь ли меня простить?
 
 
Ты, знающая дальней цели
Путеводительный маяк,
Простишь ли мне мои метели,
Мой бред, поэзию и мрак?
 
 
Иль можешь лучше: не прощая,
Будить мои колокола,
Чтобы распутица ночная
От родины не увела?
 

2 февраля 1909

«Я сегодня не помню, что было вчера…»

 
Я сегодня не помню, что было вчера,
По утрам забываю свои вечера,
В белый день забываю огни,
По ночам забываю дни.
 
 
Но все ночи и дни наплывают на нас
Перед смертью, в торжественный час.
И тогда – в духоте, в тесноте
       Слишком больно мечтать
              О былой красоте
                     И не мочь:
       Хочешь встать —
                     И ночь.
 

3 февраля 1909

«Покойник спать ложится…»

 
Покойник спать ложится
       На белую постель.
В окне легко кружится
       Спокойная метель.
Пуховым ветром мчится
       На снежную постель.
 
 
Снежинок легкий пух
       Куда летит, куда?
Прошли, прошли года,
       Прости, бессмертный дух,
Мятежный взор и слух!
       Настало никогда.
 
 
И отдых, милый отдых
       Легко прильнул ко мне.
И воздух, вольный воздух
       Вздохнул на простыне.
Прости, крылатый дух!
       Лети, бессмертный пух!
 

3 февраля 1909 (1912?)

«Так. Буря этих лет прошла…»

 
Так. Буря этих лет прошла.
Мужик поплелся бороздою
Сырой и черной. Надо мною
Опять звенят весны крыла…
 
 
И страшно, и легко, и больно;
Опять весна мне шепчет: встань.
И я целую богомольно
Ее невидимую ткань…
 
 
И сердце бьется слишком скоро,
И слишком молодеет кровь,
Когда за тучкой легкоперой
Сквозит мне первая любовь…
 
 
Забудь, забудь о страшном мире,
Взмахни крылом, лети туда…
Нет, не один я был на пире!
Нет, не забуду никогда!
 

14 февраля 1909 (Февраль 1914)

«В голодной и больной неволе…»

 
В голодной и больной неволе
И день не в день, и год не в год.
Когда же всколосится поле,
Вздохнет униженный народ?
 
 
Что лето, шелестят во мраке,
То выпрямляясь, то клонясь
Всю ночь под тайным ветром, злаки:
Пора цветенья началась.
 
 
Народ – венец земного цвета,
Краса и радость всем цветам:
Не миновать господня лета
Благоприятного – и нам.
 

15 февраля 1909 17 февраля 1914)

«Уж вечер светлой полосою…»

 
Уж вечер светлой полосою
На хладных рельсах догорал.
Ты, стройная, с тугой косою
Прошла по черным пятнам шпал.
Твой быстрый взор огнем докучным
Меня обжег и ослепил.
Мгновенье… громом однозвучным
Нас черный поезд разделил…
Когда же чуть дрожащим звоном
Пропели рельсы: не забудь,
И семафор огнем зеленым
Мне указал свободный путь,—
Уж ты далёко уходила,
Уже теряла цвет трава…
Там пыль взвилась, там ночь вступила
В свои туманные права…
Тревожный свист и клубы дыма
За поворотом на горе…
Напрасный миг, проплывший мимо.
Огонь зеленый на заре.
 

1 марта 1909

НА СМЕРТЬ МЛАДЕНЦА

 
Когда под заступом холодным
Скрипел песок и яркий снег,
Во мне, печальном и свободном,
Еще смирялся человек.
 
 
Пусть эта смерть была понятна —
В душе, под песни панихид,
Уж проступали злые пятна
Незабываемых обид.
 
 
Уже с угрозою сжималась
Доселе добрая рука.
Уж подымалась и металась
В душе отравленной тоска…
 
 
Я подавлю глухую злобу,
Тоску забвению предам.
Святому маленькому гробу
Молиться буду по ночам.
 
 
Но – быть коленопреклоненным,
Тебя благодарить, скорбя? —
Нет. Над младенцем, над блаженным
Скорбеть я буду без Тебя.
 

2 марта 1909

«Здесь в сумерки в конце зимы…»

 
Здесь в сумерки в конце зимы
Она да я – лишь две души.
«Останься, дай посмотрим мы,
Как месяц канет в камыши».
Но в легком свисте камыша,
Под налетевшим ветерком,
 
 
Прозрачным синеньким ледком
Подернулась ее душа…
Ушла – и нет другой души,
Иду, мурлычу: тра-ля-ля…
Остались: месяц, камыши,
Да горький запах миндаля.
 

27 марта 1909

«Не спят, не помнят, не торгуют…»

 
Не спят, не помнят, не торгуют.
Над черным городом, как стон,
Стоит, терзая ночь глухую,
Торжественный пасхальный звон.
 
 
Над человеческим созданьем,
Которое он в землю вбил,
Над смрадом, смертью и страданьем
Трезвонят до потери сил…
 
 
Над мировою чепухою;
Над всем, чему нельзя помочь;
Звонят над шубкой меховою,
В которой ты была в ту ночь.
 

30 марта 1909. Ревель

(Весна 1911)

«Когда я прозревал впервые…»

 
Когда я прозревал впервые,
Навстречу жаждущей мечте
Лучи метнулись заревые
И трубный ангел в высоте.
 
 
Но торжества не выносила
Пустынной жизни суета,
Беззубым смехом исказила
Всё, чем жива была мечта.
 
 
Замолкли ангельские трубы,
Немотствует дневная ночь.
Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый,
Чтоб в тишине не изнемочь!
 

Март 1909

«Дохнула жизнь в лицо могилой…»

 
Дохнула жизнь в лицо могилой —
Мне страстной бурей не вздохнуть.
Одна мечта с упрямой силой
Последний открывает путь:
 
 
Пои, пои свои творенья
Незримым ядом мертвеца,
Чтоб гневной зрелостью презренья
Людские отравлять сердца.
 

Март 1909

«Весенний день прошел без дела…»

 
Весенний день прошел без дела
У неумытого окна;
Скучала за стеной и пела,
Как птица пленная, жена.
 
 
Я, не спеша, собрал бесстрастно
Воспоминанья и дела;
И стало беспощадно ясно:
Жизнь прошумела и ушла.
 
 
Еще вернутся мысли, споры,
Но будет скучно и темно;
К чему спускать на окнах шторы
День догорел в душе давно.
 

Март 1909

«Когда, вступая в мир огромный…»

Евг. Иванову

 
Когда, вступая в мир огромный,
Единства тщетно ищешь ты;
Когда ты смотришь в угол темный
И смерти ждешь из темноты;
 
 
Когда ты злобен, или болен,
Тоской иль страстию палим,
Поверь: тогда еще ты волен
Гордиться счастием своим!
 
 
Когда ж ни скукой, ни любовью,
Ни страхом уж не дышишь ты,
Когда запятнаны мечты
Не юной и не быстрой кровью,—
 
 
Тогда – ограблен ты и наг:
Смерть не возможна без томленья,
А жизнь, не зная истребленья,
Так – только замедляет шаг.
 

Март 1909

«Какая дивная картина…»

 
Какая дивная картина
Твоя, о, север мой, твоя!
Всегда бесплодная равнина,
Пустая, как мечта моя!
 
 
Здесь дух мой, злобный и упорный
Тревожит смехом тишину;
И, откликаясь, ворон черный
Качает мертвую сосну;
 
 
Внизу клокочут водопады,
Точа гранит и корни древ;
И на камнях поют наяды
Бесполый гимн безмужних дев;
 
 
И в этом гуле вод холодных,
В постылом крике воронья,
Под рыбьим взором дев бесплодных
Тихонько тлеет жизнь моя!
 

Март 1909

«Ты в комнате один сидишь…»

 
Ты в комнате один сидишь.
       Ты слышишь?
Я знаю: ты теперь не спишь…
       Ты дышишь и не дышишь.
 
 
Зачем за дверью свет погас?
       Не бойся!
Я твой давно забытый час,
       Стучусь – откройся.
 
 
Я знаю, ты теперь в бреду,
       Мятежный!
Я всё равно к тебе войду,
       Старинный друг и нежный…
 
 
Не бойся вспоминать меня:
       Ты был так молод…
Ты сел на белого коня,
       И щеки жег осенний холод!
 
 
Ты полетел туда, туда —
       В янтарь закатный!
Немудрый, знал ли ты тогда
       Свой нищий путь возвратный?
 
 
Теперь ты мудр: не прекословь —
       Что толку в споре?
Ты помнишь первую любовь
       И зори, зори, зори?
 
 
Зачем склонился ты лицом
       Так низко?
Утешься: ветер за окном —
       То трубы смерти близкой!
 
 
Открой, ответь на мой вопрос:
       Твой день был ярок?
Я саван царственный принес
       Тебе в подарок!
 

Март 1909

ИТАЛЬЯНСКИЕ СТИХИ

Sic finit occulte sic multos decipit aetas

Sic venit ad finem quidquid in orbe manet

Heu heu praeteritum non est revocabile tempus

Heu propius tacito mors venit ipsa pede.[1]1
  Так незаметно многих уничтожают годы,
  Так приходит к концу всё сущее в мире;
  Увы, увы, невозвратимо минувшее время,
  Увы, торопится смерть неслышным шагом.
  (Лат.)


[Закрыть]

Надпись под часами в церкви Santa Maria Novella (Флоренция)

РАВЕННА

 
Всё, что минутно, всё, что бренно,
Похоронила ты в веках.
Ты, как младенец, спишь, Равенна,
У сонной вечности в руках.
 
 
Рабы сквозь римские ворота
Уже не ввозят мозаик.
И догорает позолота
В стенах прохладных базилик.
 
 
От медленных лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.
 
 
Безмолвны гробовые залы,
Тенист и хладен их порог,
Чтоб черный взор блаженной Галлы,
Проснувшись, камня не прожег.
 
 
Военной брани и обиды
Забыт и стерт кровавый след,
Чтобы воскресший глас Плакиды
Не пел страстей протекших лет.
 
 
Далёко отступило море,
И розы оцепили вал,
Чтоб спящий в гробе Теодорих
О буре жизни не мечтал.
 
 
А виноградные пустыни,
Дома и люди – всё гроба.
Лишь медь торжественной латыни
Поет на плитах, как труба.
 
 
Лишь в пристальном и тихом взоре
Равеннских девушек, порой,
Печаль о невозвратном море
Проходит робкой чередой.
 
 
Лишь по ночам, склонясь к долинам,
Ведя векам грядущим счет,
Тень Данта с профилем орлиным
О Новой Жизни мне поет.
 

Май – июнь 1909

«Почиет в мире Теодорих…»

 
Почиет в мире Теодорих,
И Дант не встанет с ложа сна.
Где прежде бушевало море,
Там – виноград и тишина.
В ласкающем и тихом взоре
Равеннских девушек – весна.
 
 
Здесь голос страсти невозможен,
Ответа нет моей мольбе!
О, как я пред тобой ничтожен!
Завидую твоей судьбе,
О, Галла! – страстию к тебе
Всегда взволнован и встревожен!
 

Июнь 1909 (27 февраля 1914)

ДЕВУШКА ИЗ SPOLETO

 
Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой – мечами пронзающий взор.
Дева, не жду ослепительной встречи —
Дай, как монаху, взойти на костер!
 
 
Счастья не требую. Ласки не надо.
Лаской ли грубой тебя оскорблю?
Лишь, как художник, смотрю за ограду
Где ты срываешь цветы, – и люблю!
 
 
Мимо, всё мимо – ты ветром гонима —
Солнцем палима – Мария! Позволь
Взору – прозреть над тобой херувима,
Сердцу – изведать сладчайшую боль!
 
 
Тихо я в темные кудри вплетаю
Тайных стихов драгоценный алмаз.
Жадно влюбленное сердце бросаю
В темный источник сияющих глаз.
 

3 июня 1909

ВЕНЕЦИЯ

 
С ней уходил я в море,
С ней покидал я берег,
С нею я был далёко,
С нею забыл я близких…
 
 
       О, красный парус
       В зеленой дали!
       Черный стеклярус
       На темной шали!
 
 
Идет от сумрачной обедни,
Нет в сердце крови…
Христос, уставший крест нести.
 
 
       Адриатической любови —
       Моей последней —
       Прости, прости!
 

9 мая 1909 (16 января 1914)

Евг. Иванову

 
Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь – больной и юный —
Простерт у львиного столба.
 
 
На башне, с песнию чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.
 
 
В тени дворцовой галлереи,
Чуть озаренная луной,
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой.
 
 
Всё спит – дворцы, каналы, люди,
Лишь призрака скользящий шаг,
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак.
 

Август – октябрь 1909

 
Слабеет жизни гул упорный,
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат черный
О жизни будущей поет.
 
 
Очнусь ли я в другой отчизне,
Не в этой сумрачной стране?
И памятью об этой жизни
Вздохну ль когда-нибудь во сне?
 
 
Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,
Купец, рыбак, иль иерей
В грядущем мраке делит ложе
С грядущей матерью моей?
 
 
Быть может, венецейской девы
Канцоной нежной слух пленя,
Отец грядущий сквозь напевы
Уже предчувствует меня?
 
 
И неужель в грядущем веке
Младенцу мне – велит судьба
Впервые дрогнувшие веки
Открыть у львиного столба?
 
 
Мать, что поют глухие струны?
Уж ты мечтаешь, может быть,
Меня от ветра, от лагуны
Священной шалью оградить?
 
 
Нет! Всё, что есть, что было, – живо
Мечты, виденья, думы – прочь!
Волна возвратного прилива
Бросает в бархатную ночь!
 

Август – сентябрь 1909

ПЕРУДЖИЯ

 
День полувеселый, полустрадный,
Голубая гарь от Умбрских гор.
Вдруг – минутный ливень, ветр прохладный.
За окном открытым – громкий хор.
 
 
Там – в окне, под фреской Перуджино,
Черный глаз смеется, дышит грудь:
Кто-то смуглою рукой корзину
Хочет и не смеет дотянуть…
 
 
На корзине – белая записка:
«…Questa sera…[2]2
  Нынче вечером (ит.).


[Закрыть] монастырь Франциска…»
 

Июнь 1909 (5 мая 1911)

ФЛОРЕНЦИЯ

 
Умри, Флоренция, Иуда,
Исчезни в сумрак вековой!
Я в час любви тебя забуду,
В час смерти буду не с тобой!
 
 
О, Bella,[3]3
  Красавица (ит.) – название Флоренции в Италии.


[Закрыть] смейся над собою,
Уж не прекрасна больше ты!
Гнилой морщиной гробовою
Искажены твои черты!
 
 
Хрипят твои автомобили,
Твои уродливы дома,
Всеевропейской желтой пыли
Ты предала себя сама!
 
 
Звенят в пыли велосипеды
Там, где святой монах сожжен,
Где Леонардо сумрак ведал,
Беато снился синий сон!
 
 
Ты пышных Медичей тревожишь,
Ты топчешь лилии свои,
Но воскресить себя не можешь
В пыли торговой толчеи!
 
 
Гнусавой мессы стон протяжный
И трупный запах роз в церквах —
Весь груз тоски многоэтажный —
Сгинь в очистительных веках!
 

Май – июнь, ноябрь 1909

 
Флоренция, ты ирис нежный;
По ком томился я один
Любовью длинной, безнадежной,
Весь день в пыли твоих Кашин?
 
 
О, сладко вспомнить безнадежность:
Мечтать и жить в твоей глуши;
Уйти в твой древний зной и в нежность
Своей стареющей души…
 
 
Но суждено нам разлучиться,
И через дальние края
Твой дымный ирис будет сниться,
Как юность ранняя моя.
 

Июнь 1909 (5 мая 1911)

 
Страстью длинной, безмятежной
Занялась душа моя,
Ирис дымный, ирис нежный,
Благовония струя,
Переплыть велит все реки
На воздушных парусах,
Утонуть велит навеки
В тех вечерних небесах,
И когда предамся зною,
Голубой вечерний зной
В голубое голубою
Унесет меня волной…
 

Июнь 1909 (17 марта 1914)

 
Жгут раскаленные камни
Мой лихорадочный взгляд.
Дымные ирисы в пламени,
Словно сейчас улетят.
 
 
О, безысходность печали,
Знаю тебя наизусть!
В черное небо Италии
Черной душою гляжусь.
 

Июнь 1909 (27 февраля 1914)

 
Окна ложные на небе черном,
И прожектор на древнем дворце.
Вот проходит она – вся в узорном
И с улыбкой на смуглом лице.
 
 
А вино уж мутит мои взоры
И по жилам огнем разлилось…
Что мне спеть в этот вечер, синьора?
Что мне спеть, чтоб вам сладко спалось?
 

Июнь 1909 (17 марта 1914)

 
Под зноем флорентийской лени
Еще беднее чувством ты:
Молчат церковные ступени,
Цветут нерадостно цветы.
 
 
Так береги остаток чувства,
Храни хоть творческую ложь:
Лишь в легком челноке искусства
От скуки мира уплывешь.
 

17 мая 1909 (11 февраля 1914)

 
Голубоватым дымом
Вечерний зной возносится,
Долин тосканских царь…
 
 
Он мимо, мимо, мимо
Летучей мышью бросится
Под уличный фонарь…
 
 
И вот уже в долинах
Несметный сонм огней,
И вот уже в витринах
Ответный блеск камней,
И город скрыли горы
В свой сумрак голубой,
И тешатся синьоры
Канцоной площадной.
 
 
Дымится пыльный ирис,
И легкой пеной пенится
Бокал Христовых Слез…
Пляши и пой на пире,
Флоренция, изменница,
В венке спаленных роз!
 
 
Сведи с ума канцоной
О преданной любви,
И сделай ночь бессонной,
И струны оборви,
И бей в свой бубен гулкий,
Рыдания тая!
В пустынном переулке
Скорбит душа твоя…
 

Август 1909

«Вот девушка, едва развившись…»

 
Вот девушка, едва развившись,
Еще не потупляясь, не краснея,
Непостижимо черным взглядом
Смотрит мне навстречу.
Была бы на то моя воля,
Просидел бы я всю жизнь в Сеттиньяно,
У выветрившегося камня Септимия Севера.
Смотрел бы я на камни, залитые солнцем,
На красивую загорелую шею и спину
Некрасивой женщины под дрожащими тополями.
 

15 мая 1909. Settignano

(16 января 1914)

MADONNA DA SETTIGNANO

 
Встретив на горном тебя перевале,
       Мой прояснившийся взор
Понял тосканские дымные дали
       И очертания гор.
 
 
Желтый платок твой разубран цветами —
       Сонный то маковый цвет.
Смотришь большими, как небо, глазами
       Бедному страннику вслед.
 
 
Дашь ли запреты забыть вековые
       Вечному путнику – мне?
Страстно твердить твое имя, Мария
       Здесь, на чужой стороне?
 

3 июня 1909

ФЬЁЗОЛЕ

 
Стучит топор, и с кампанил
К нам флорентийский звон долинный
Плывет, доплыл и разбудил
Сон золотистый и старинный…
 
 
Не так же ли стучал топор
В нагорном Фьёзоле когда-то,
Когда впервые взор Беато
Флоренцию приметил с гор?
 

Июнь 1909 (27 февраля 1914)

СИЕНА

 
В лоне площади пологой
Пробивается трава.
Месяц острый, круторогий,
Башни – свечи божества.
 
 
О, лукавая Сиена,
Вся – колчан упругих стрелf
Вероломство и измена —
Твой таинственный удел!
 
 
От соседних лоз и пашен
Оградясь со всех сторон,
Острия церквей и башен
Ты вонзила в небосклон!
 
 
И томленьем дух влюбленный
Исполняют образа,
Где коварные мадонны
Щурят длинные глаза:
 
 
Пусть грозит младенцу буря,
Пусть грозит младенцу враг, —
Мать глядится в мутный мрак,
Очи влажные сощуря!..
 

7 июня 1909 (1914)

СИЕНСКИЙ СОБОР

 
Когда страшишься смерти скорой,
Когда твои неярки дни,—
К плитам Сиенского собора
Свой натружённый взор склони.
 
 
Скажи, где место вечной ночи?
Вот здесь – Сивиллины уста
В безумном трепете пророчат
О воскресении Христа.
 
 
Свершай свое земное дело,
Довольный возрастом своим.
Здесь под резцом оцепенело
Всё то, над чем мы ворожим.
 
 
Вот – мальчик над цветком и с птицей,
Вот – муж с пергаментом в руках,
Вот – дряхлый старец над гробницей
Склоняется на двух клюках.
 
 
Молчи, душа. Не мучь, не трогай,
Не понуждай и не зови:
Когда-нибудь придет он, строгий,
Кристально-ясный час любви.
 

Июнь 1909 (5 мая 1911)

«Искусство – ноша на плечах…»

 
Искусство – ноша на плечах,
Зато как мы, поэты, ценим
Жизнь в мимолетных мелочах!
Как сладостно предаться лени,
Почувствовать, как в жилах кровь
Переливается певуче,
Бросающую в жар любовь
Поймать за тучкою летучей,
И грезить, будто жизнь сама
Встает во всем шампанском блеске
В мурлыкающем нежно треске
Мигающего cinema!
А через год – в чужой стране:
Усталость, город неизвестный,
Толпа, – и вновь на полотне
Черты француженки прелестной!
 

Июнь 1909. Foligm

(4 марта 1914)

«Глаза, опущенные скромно…»

 
Глаза, опущенные скромно,
Плечо, закрытое фатой…
Ты многим кажешься святой,
Но ты, Мария, вероломна…
 
 
Быть с девой – быть во власти ночи,
Качаться на морских волнах…
И не напрасно эти очи
К мирянам ревновал монах:
 
 
Он в нише сумрачной церковной
Поставил с братией ее —
Подальше от мечты греховной,
В молитвенное забытье…
 
 
Однако, братьям надоело
................................
................................
................................
 
 
Конец преданьям и туманам!
Теперь – во всех церквах она
Равно – монахам и мирянам
На поруганье предана…
 
 
Но есть один вздыхатель тайный
Красы божественной – поэт…
Он видит твой необычайный,
Немеркнущий, Мария, свет!
 
 
Он на коленях в нише темной
Замолит страстные грехи,
Замолит свой восторг нескромный,
Свои греховные стихи!
 
 
И ты, чье сердце благосклонно,
Не гневайся и не дивись,
Что взглянет он порой влюбленно
В твою ласкающую высь!
 

12 июня 1909 (12 февраля 1914)

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

 
С детских лет – видения и грезы,
Умбрии ласкающая мгла.
На оградах вспыхивают розы,
Тонкие поют колокола.
 
 
Слишком резвы милые подруги,
Слишком дерзок их открытый взор.
Лишь она одна в предвечном круге
Ткет и ткет свой шелковый узор.
 
 
Робкие томят ее надежды,
Грезятся несбыточные сны.
И внезапно – красные одежды
Дрогнули на золоте стены.
 
 
Всем лицом склонилась над шелками,
Но везде – сквозь золото ресниц —
Вихрь ли с многоцветными крылами,
Или ангел, распростертый ниц…
 
 
Темноликий ангел с дерзкой ветвью
Молвит: «Здравствуй! Ты полна красы!»
И она дрожит пред страстной вестью,
С плеч упали тяжких две косы…
 
 
Он поет и шепчет – ближе, ближе,
Уж над ней – шумящих крыл шатер.
И она без сил склоняет ниже
Потемневший, помутневший взор…
 
 
Трепеща, не верит: «Я ли, я ли?»
И рукою закрывает грудь…
Но чернеют пламенные дали —
Не уйти, не встать и не вздохнуть…
 
 
И тогда – незнаемою болью
Озарился светлый круг лица…
А над ними – символ своеволья —
Перуджийский гриф когтит тельца.
 
 
Лишь художник, занавесью скрытый, —
Он провидит страстной муки крест
И твердит: «Profani, procul ite,
Hie amoris locus sacer est».[4]4
  Идите прочь, непосвященные, здесь свято место любви (лат.).


[Закрыть]
 

Май – июнь 1909

Pcrudgia – Spolelo

УСПЕНИЕ

 
Ее спеленутое тело
Сложили в молодом лесу.
Оно от мук помолодело,
Вернув бывалую красу.
 
 
Уже не шумный и не ярый,
С волненьем, в сжатые персты
В последний раз архангел старый
Влагает белые цветы.
 
 
Златит далекие вершины
Прощальным отблеском заря,
И над туманами долины
Встают усопших три царя.
 
 
Их привела, как в дни былые,
Другая, поздняя звезда.
И пастухи, уже седые,
Как встарь, сгоняют с гор стада.
 
 
И стражей вечному покою
Долины заступила мгла.
Лишь меж звездою и зарею
Златятся нимбы без числа.
 
 
А выше, по крутым оврагам
Поет ручей, цветет миндаль,
И над открытым саркофагом
Могильный ангел смотрит в даль.
 

4 июня 1909

Spoleto