Текст книги "Русь окаянная"
Автор книги: Александр Ачлей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Глава 6. Рождение
Преодолеть повторяющиеся рождение и смерть и наслаждаться даром бессмертия может только тот, кто способен одновременно понять процесс погружения в невежество и процесс совершенствования трансцендентного знания.
Эзотерическая мудрость
* * *
«Завтра, быть может, твой день рождения. Если это так, то я поздравляю тебя», – сказал Берос на халдейском языке.
Стоял жаркий август. Я родился сорок лет назад в холодном декабре, под завывание московских метелей, но слова Наставника не вызывали удивления. Поймал себя на мысли, что если бы при нашем разговоре присутствовал человек, владеющий языком древних вавилонян, он все равно не понял бы нас. Для него слова Бероса означали бы то, что на следующий день я стану на год старше. Мне же было ясно, что я подошел к некой кармической точке, в которой надо мной завис дамоклов меч, и что завтра будет решен вопрос, буду ли я продолжать свое существование в этом мире или внезапно перейду в другой. Другими словами, надо мной нависла грозная опасность, и, возможно, я уже кармический мертвец, а завтра могу стать мертвецом физическим. Удивительная вещь, психическое подчинение карме. Пять лет назад, узнав, что завтра я могу погибнуть, я был бы повергнут в шок и стал бы лихорадочно высчитывать, откуда идет угроза и как ее избежать. Сейчас же меня интересовало только одно. Знает ли Наставник, какая опасность грозит его ученику? То, что он не имеет права вмешиваться в мои отношения с Высшими Силами, мне было известно. Но знает ли он, как эти Силы завтра, быть может, расправятся со мной? Несмотря на обработку, которой я подвергся за минувшие пять лет, любопытство не покинуло меня.
Я внимательно посмотрел ему в глаза. Он ждал Знака. Если я завтра погибну, то это будет означать, что он даром потратил пять лет, и жрецам вновь потребуется время на подготовку нового балансира. Если же послезавтра мы встретимся вновь, то…
Я поднялся со стула.
– Дозволяет ли мне Наставник уйти? – почтительно спросил я.
– Ступай, – равнодушно ответил он. Бредя домой по ночному Багдаду, я размышлял не о том, что завтра, вполне возможно, мой труп будет выставлен перед товарищами по службе для опознания. Больше всего меня интересовало другое. Что будет, если завтра мне суждено родиться? Куда направит меня Баланс устами моего Учителя после кармического рождения? Не географически, конечно. Здесь все было ясно. Место моего служения Балансу – Шомкара. А вот какие способы служения мне будут дозволены? Чисто энергетические или, подобно великому Маураги, мне будет разрешено влиять на ход истории Шомкары? Устранять неугодных, продвигать подсознательно служащих Балансу? Воздействовать на личности, на социум?
На следующий день ровно в семь утра я, уже позавтракавший и побрившийся, выглянул в окно. Машины, которая ежедневно отвозила меня в Таджи, еще не было (мой водитель, вечно сонный Ибрагим, всегда опаздывал на пять-семь минут). Неожиданно зазвонил телефон. Я поднял трубку, которая тут же загудела от баса бригадного генерала Дануна.
– Мархаба, хабиби (Привет, дорогой). Какая удача, что ты еще не вышел из дома.
– Что случилось?
– Я приказал Сади съездить в Хаббанию по одному делу и дал ему твою машину. Тебя же прошу пройтись до генштаба. Ровно в восемь генерал Валид проводит совещание. Поприсутствуй и выскажи нашу точку зрения. Совещание закончится не позднее десяти, поскольку Валида на одиннадцать вызвал главнокомандующий. В десять тридцать за тобой заедет автобус. Тыловики будут ехать в Таджи и захватят тебя. Куда заехать, в штаб или домой?
– Пусть приезжают домой, – сказал я, прикинув, что от моего дома до генштаба три минуты хода, а значит, я успею зайти в книжную лавку, хозяин которой накануне обещал показать мне древние книги, которые его сын нелегально привез из Иордании.
Я вышел из дома и огляделся. Толпы голодных оборванных мальчишек, мрачные лица мужчин и женщин. Последние все чаще одевались в соответствии с требованиями ислама. Последние годы Ирак все заметнее исламизировался. Это и понятно. Все бывшие друзья и союзники теперь следуют в фарватере американской политики. Ирак остался один на один с таким монстром, как США. В этой ситуации приходилось рассчитывать только на Аллаха.
Без пяти десять (совещание продлилось всего сорок минут) я уже сидел в лавке и листал книги, которые Джума, хозяин лавки, вручил мне трясущимися от волнения руками. Рукописный Коран, которому на вид было лет триста, почти не поддавался чтению из-за неразборчивого почерка переписчика. Несмотря на почтительное волнение, с которым Джума передавал мне в руки манускрипт, я был уверен, что старый мошенник постарается переправить его за кордон и загнать тысяч за двадцать баксов.
Одна книга, облаченная в переплет из бараньей шкуры, особенно привлекла мое внимание. На обложке названия не было. Я открыл титульный лист. «Откровения шейха Абу Мансура ибн Джабара». Начал листать толстые страницы.
«Во имя Аллаха великого и милосердного!
Я, Абу Мансур ибн Джабар, шейх и сын шейха, под мыслью, внушенной мне Аллахом, оставил свои стада и пастбища, золото и драгоценности, жен и детей и нищим дервишем отправился пешком в великий город Багдад, дабы стать свидетелем великих событий…»
Пролистав полкниги я понял, что автор был свидетелем разграбления Багдада ордами монголов. Это было во времена Шамра, когда наступление ислама на Европу грозило глобальным нарушением Баланса и халдейские жрецы отдали приказ своему брату Азамару остановить продвижение зеленого знамени Пророка на Запад. Азамар исполнил волю старших жрецов, и монгольская степь надолго стала кармическим узлом, сдерживающим и тормозящим развитие азиатских и европейских псиполей. А когда потомки Азамара выполнили до конца его миссию, могущественная империя монголов развалилась так же внезапно, как и появилась. Некоторые фразы повествования наводили на мысль, что автор, человек фанатично верящий в Аллаха, тем не менее подспудно чувствовал, что события, свидетелем которых он стал, направлялись конкретными людьми. И считая всех людей орудием в руках Аллаха, он не мог понять, почему Всемогущий руками этих людей воздвиг непреодолимое препятствие продвижению правоверных на Запад. В конце книги Абу Мансур описал интересный эпизод, который произошел, когда «неверные» грабили дворец халифа. В разгар грабежа во дворце появился некто Хызр, дервиш, одетый в лохмотья. Одним движением руки он остановил грабеж и заставил монгольских воинов низко склониться перед ним. А когда темник, руководивший штурмом, приказал выложить перед дервишем сокровища, захваченные монголами, Хызр, не взглянув на груду золота, прошел в библиотеку, открыл тайник, расположенный в стене, достал какую то толстую книгу и, завернув ее в свой плащ, удалился.
Увлекшись чтением, я совсем забыл о том, что в моем распоряжении было всего тридцать минут. Закончив изучение книги, я посмотрел на часы. Стрелки показывали без пяти одиннадцать. Наскоро простившись с Джумой, я опрометью кинулся к своему дому. Автобуса возле подъезда не было. Я поднялся в квартиру, где служанка, нанятая мной за счет Министерства обороны, уже прибирала комнаты.
– За тобой заезжали офицеры, сэди, – сказала она, отжимая тряпку, которой протирала мебель.
– Давно уехали?
– Минуты три назад.
Я на мгновение задумался, а затем подошел к телефону и набрал номер Дануна. Телефон молчал. Моя развалюха стояла под окном, но была неисправна. Придется добираться на такси. Я вышел на улицу и помахал рукой старенькой «тойоте», на которой было написано слово «такси».
Через пятнадцать минут мы уже выехали из Багдада и мчались по шоссе в направлении Таджи. Километрах в двадцати от города мы уткнулись в огромную пробку, из центра которой валил густой черный дым. Место происшествия было окружено «красными беретами», что несколько удивило меня, поскольку дорожными происшествиями занималась полиция. Самые нетерпеливые водители съезжали с шоссе и огибали пробку по песку. Мой таксист, не задумываясь, съехал на грунт и поехал за огромным грузовым «мерседесом». Пыль стояла столбом. Я поднял стекло и, когда мы поравнялись с местом аварии, попытался разглядеть, что там произошло. Но из-за дыма и пыли мне это не удалось. «Алла, – покачал головой таксист. – Начало новой жизни».
Отпустив такси возле контрольно-пропускного пункта, я прошел на территорию лагеря. Репродукторы, размещенные на столбах по всей территории лагеря, ревели, изрыгая в атмосферу арабскую музыку, под которую довольно успешно маршировали солдаты. Я пошел по эвкалиптовой аллее в направлении штаба.
У самого входа я столкнулся с ординарцем Дануна. Солдат застыл на месте и каким-то деревянным взглядом уставился на меня. «Мархаба, Юсуф!» – я похлопал его по плечу, что означало полное благоволение офицера к низшему чину. Я относился к нему с уважением, поскольку солдатом он был только до двух часов пополудни, а затем становился поэтом. Его стихи (он дарил мне свои книги) были полны романтики и восточной философии.
– Бригадир Данун у себя?
– Да, сэди, – промямлил он голосом, по уровню «деревянности» не уступавшим взгляду.
Еще раз хлопнув его по плечу, я прошел в кабинет Дануна. Бригадир сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Когда я появился в кабинете и, как полагалось, поприветствовал его, он поднял голову и уставился на меня тем же «деревянным» взглядом, что и его ординарец. Так смотрят сыновья богатых родителей, узнав от нотариуса, что покойный батюшка завещал все свое состояние молодой любовнице, а им передал свое родительское благословение. Жестом указав мне на кресло, он еще минуты три сидел не шевелясь, глубокомысленно изучая мою переносицу. Я также сидел не шелохнувшись, памятуя о том, что терпенье не только добродетель, но и обязательное качество жреца.
Наконец, он встал, прошелся по кабинету, просвистел какой-то европейский мотив, а затем, резко повернувшись ко мне, спросил:
– У тебя на теле есть какие-нибудь знаки? Родимые пятна?
– Есть, – ответил я в некотором недоумении.
– Покажи.
Я обнажил плечо, на котором было довольно крупное родимое пятно, появившееся у меня лет в десять. Данун глубокомысленно поизучал пятно и даже потрогал его пальцем.
– Давно оно у тебя?
– С детства, – сказал я, начиная кое о чем догадываться.
– Ты Сайд (сын Аллаха), – сказал генерал с некоторым почтением. Данун не был фанатичным мусульманином, но относился к религии с глубочайшим уважением. – На чем ты добирался до Таджи?
– На такси. Но не волнуйся, я заплачу сам, поскольку виноват, что опоздал на автобус. Дивизионная касса не пострадает.
– А почему ты опоздал? Что задержало тебя? – продолжал допрос Данун.
– Завоз был в книжную лавку, – честно признался я. – Очень интересную книгу обнаружил. Настолько зачитался, что позабыл обо всем на свете.
– Аллах спас своего сына. Знаешь ли, что я сейчас писал?
– Понятия не имею, – ответил я, хотя мне все уже было ясно. Я родился вновь, дабы моя новая жизнь в этом мире послужила всемогущему Балансу.
– Автобус с нашими офицерами столкнулся с грузовиком. Все погибли. Я сейчас писал приказ о проведении нашего собственного расследования параллельно с военной полицией и распоряжение о похоронах группы офицеров, в числе которых фигурируешь и ты.
Я задумался. Громадный блок информации выполз из недр психики и сконцентрировался в сознании. Железа, как кинопроектор, начала прокручивать события минувших пяти лет, которые я провел в Междуречье. Бесстрастное лицо Учителя возникло перед глазами. «Ты жрец Хора, Великого и Всемогущего! Любовь, ненависть, слава, деньги, власть чужды тебе. Люди, животные, растения равны перед тобой как материальные элементы Баланса. В мире не существует добра и зла, как не существует двух начал, но есть силы, направленные на поддержание Баланса или на его сбой. Эти силы входят в соприкосновение и разрушают друг друга, а на их обломках возникает новая сила, представляющая нечто среднее, необходимое Балансу. Твоя миссия поддерживать, а если нужно, и создавать силу, противостоящую той, что нарушает Баланс. Ты жрец Хора, Великого и Всемогущего, живешь во имя единственной великой цели».
Вот и пришел конец моей жизни в Месопотамии. Мой путь лежал в Шомкару, географическую и энергетическую точку Глобального сбоя Баланса. В Шомкару, чей народ находился в состоянии психического транса, наведенного темными энергиями, сгенерированными им самим под воздействием группы рахжей, стремящихся к своей цели, но не представлявших, какой страшный механизм они создали и запустили в действие.
– … Поэтому, поскольку ты не умер, можно поговорить о продлении контракта. Эй! Ты меня слушаешь? – слова Дануна вывели меня из задумчивости.
– Да, да. Конечно. Только, видишь ли, я собираюсь вернуться в Россию.
Часть II. Партия
Глава 1. Александр Петрович и Андрей Иванович
Историческая вина Ельцина заключается в том, что он создал режим благоприятствования нечистоплотности. В России разбогатели, грубо говоря, не лучшие, а худшие. Произошла селекция наоборот: был создан племзавод, где собраны самые вонючие быки.
Новая газета, № 26, 1999 г.
* * *
В двухместном купе спального вагона поезда Санкт-Петербург – Москва сидели и разговаривали два человека интеллигентной наружности. Беседа, затянувшаяся за полночь, протекала в спокойном, дружелюбном тоне, как и положено беседе двух умных, уверенных в себе людей.
Тот, что постарше (на вид ему было лет пятьдесят), помешивая ложечкой сахар в стакане с чаем, смотрел на собеседника с нескрываемым любопытством.
– Все это очень интересно. Признаться, я никогда не сталкивался с подобными интерпретациями социальных процессов, но… Вы знаете, что я пытаюсь понять в ходе всего разговора? Я пытаюсь вычислить, кто вы по профессии и какое у вас образование. С одной стороны, вы типичный гуманитарий, скорее всего, историк. Хотя не исключаю, что вы философ или социолог. С другой стороны, знания в области физики, которыми вы постоянно оперируете, показывают, что вы давно оставили позади уровень средней школы. А ваши ссылки на биологические законы, которыми вы обосновываете социальные процессы, заставляют меня серьезно задумываться над вопросом: «А кто же мы такие?» Разумные существа или животные, повинующиеся природным инстинктам, облеченным в форму сознания.
Его собеседник рассмеялся. На вид ему было лет сорок. В отличие от своего флегматичного собеседника, он отчаянно жестикулировал. Его мимика свидетельствовала об эмоциональности характера, но внимательный взгляд холодных глаз выдавал с головой натуру, несоответствующую манерам.
– Вы знаете, Александр Петрович, ваши слова напомнили мне одно высказывание Рассела: «Люди считаются разумными существами. Всю жизнь я ищу доказательства этому». Но я не собираюсь ничего скрывать, поскольку уже много лет главным моим принципом в общении с людьми является открытость. Я ужасно не люблю, когда кому-то во мне что-то неясно. Это создает массу неудобств. Что касается образования, то оно у меня военное, другими словами, никакое.
– Ну, голубчик, – улыбнулся в свою очередь тот, кого назвали Александром Петровичем, – вы меня обижаете. Я ведь тоже бывший офицер.
– Офицер не может быть бывшим. Он либо есть, либо его никогда не было, – также улыбаясь, сказал его собеседник.
– Интересная мысль, Андрей Иванович. Я ее обязательно запомню. Но скажите, а чем вы занимаетесь? Где работаете?
– В настоящее время нигде. Всего месяц назад вернулся из-за границы и пока еще не устроился.
– А чем занимались?
– Был заместителем директора одной консалтинговой фирмы.
– Долго там проработали?
– Достаточно. Семь лет.
– Солидный срок. То есть вы уехали в 91-м?
– Совершенно верно. И за эти годы ни разу не был дома. Даже отпуск проводил за рубежом.
– Интересно, интересно. И чем намерены заняться?
– Пока не знаю. Присматриваюсь. Уезжал ведь из одной страны, а приехал совсем в другую. Другая политика. Другая экономика. А главное, совсем другая психология населения.
– Понимаю, понимаю, – задумчиво сказал Александр Петрович. – Знаете что, дружище, вот вам моя визитка. – Он вынул из нагрудного кармана перо и написал на карточке номер домашнего телефона. – Я бы с удовольствием продолжил наше случайное знакомство. Думаю, что смогу в будущем оказаться вам полезным. А сейчас давайте спать. Не хочу, чтобы завтра вы были не в форме.
Андрей Иванович весело рассмеялся и ничего не ответил.
На следующее утро случайные попутчики распрощались на перроне Ленинградского вокзала. Андрей Иванович пошел к метро, а Александр Петрович вышел на площадь, где его ожидала серая «Волга», за рулем которой сидел одетый в дорогой костюм молодой человек лет двадцати пяти.
– Привет, – бросил Александр Петрович, усаживаясь на заднем сиденье. – Что новенького?
– Все в порядке, шеф, – очень лапидарно ответил молодой человек и включил зажигание.
Это означало, что все поручения, отданные депутатом Государственной думы Александром Петровичем Бирюковым перед отъездом в Питер, выполнены. Машина выехала на Садовое кольцо и пристроилась к колонне автотранспорта в правом ряду.
Бирюков расслабился, как он всегда делал перед важным разговором. Его не покидали впечатления, которые он получил, общаясь несколько часов со случайным попутчиком по купе. И дело было не только в том, что его собеседник высказывал оригинальное видение социальных процессов, имевших место в стране. Мало ли на свете ненормальных, объясняющих насморк президента той или иной страны волновыми процессами в околоземном космическом пространстве? Дело было в том, что Александр Петрович страдал бессонницей и уже несколько лет фактически не спал по ночам, а лишь погружался в какое-то непонятное дремотное состояние, время от времени выныривая из него и бодрствуя по полчаса, но затем опять погружался в дремоту. Лекарства, в огромных количествах прописываемые ему невропатологами, оказывали на него такое же лечебное воздействие, как вода из крана. Ежедневные прогулки перед сном и прочие мероприятия, рекомендуемые врачами, также не помогали. И хотя все это не особенно влияло на физическое состояние, каждую ночь Александр Петрович воспринимал как суровое наказание Божие.
Но минувшей ночью в поезде произошло нечто неожиданное. Как только Бирюков лег и сомкнул веки, он словно провалился в темную яму. Сон был настолько крепким, что он проснулся только в семь утра, когда проводница принялась немилосердно колотить в дверь и кричать, что до Москвы осталось десять минут пути. Андрей Иванович, уже умывшийся и гладко выбритый, сидел на своей полке и смотрел в окно.
Когда «Волга» остановилась, Александр Петрович вынул записную книжку и железнодорожный билет, на котором был записан номер домашнего телефона его попутчика, переписал его, а сам билет отдал водителю.
– Выясни, кто проживает по адресу, где установлен этот телефон и собери всю возможную информацию. Дело срочное, – сам не зная почему, добавил он.
– Несколько дней понадобится. Какие источники можно задействовать? – спросил молодой человек.
– Все, – кратко бросил Бирюков.
Он вылез из машины и направился к старинному трехэтажному особняку, на дверях которого висела бронзовая табличка с надписью: «ООО „Фемида“» и изображением древнегреческой богини с весами и завязанными глазами. Охранники, видимо, знали Александра Петровича в лицо, поскольку никак не отреагировали на его приход. Бирюков поднялся по красивой лестнице из дуба на второй этаж и прошел в комнату, где в креслах за круглым столом, покрытом зеленой суконной скатертью, сидели еще четыре человека.
При появлении Александра Петровича все присутствующие изобразили на лицах улыбки. Бирюков сел в одно из пустующих кресел и обвел всех приветливым взглядом.
– Сразу же скажу, что съездил очень удачно. Объекты воздействия в Петербурге фактически стягиваются в единый кулак, и с начала года «паутина» сильно окрепла, – заговорил он тихим голосом. – «Паук» считает, что банк данных и количество агентов позволяют начать формирование команд особого воздействия.
– А каково мнение Кардинала? – спросил один из присутствующих, человек лет пятидесяти с глубоким шрамом на лбу.
– Кстати, почему он сам не пришел?
– Николай Иванович вчера уехал в командировку. Будет только через неделю, – ответил сидевший напротив здоровяк в свитере и темных очках.
– Жаль. Очень жаль. Он мне как раз сейчас очень нужен, – пробормотал Александр Петрович. – Итак, господа, я лично ознакомился с банком данных. Компромат имеется почти на всю питерскую верхушку, и мы можем приступать к особой обработке. Думаю, что скоро наша партия приобретет немало бессознательных членов, стоящих высоко на социальной лестнице.
– Я прошу прощения, друзья, – заговорил седой мужчина, сидевший рядом с Бирюковым. – Я в Совете человек новый, поэтому мне кое-что непонятно. В нашем министерстве я не сумею вам назвать ни одного из моих коллег, замов министра, на кого бы не имелось компромата. В МВД и ФСБ, я думаю, есть материал и похлеще того, что я передал в наш банк данных. Но коллеги знают об этом и ничуть не беспокоятся. И они абсолютно правы. При существующем режиме это им ничем не грозит. О сотнях миллионов долларов, что лежат за рубежом на счетах уважаемых людей, начиная от замминистра и заканчивая президентом, пишут все газеты. Реакции нет ни от прокуроров, ни от населения. Словом, всем этим компроматом можно подтереться. Вы уж простите меня за вульгаризм.
Человек со шрамом понимающе посмотрел на замминистра и таким же тихим голосом, как и у Александра Петровича, объяснил:
– Для этого и созданы команды специального воздействия, дружище. В их задачу входит не увольнение чиновника с работы или доведение его до суда, а подчинение его нам.
– Вульгарный шантаж?
– Ничего общего. Попозже Кардинал разъяснит вам суть специального воздействия, схемы которого разработаны в его лаборатории. Примитивно объясняя, это комплекс спецмероприятий, в результате которых у человека появляется сильный страх. Он боится, но при этом не знает, кого или чего именно. Этот страх постоянно подогревается, и человек все время находится в специфическом состоянии, необходимом для работы с ним. Ведь это довольно дискомфортно, бояться двадцать четыре часа в сутки.
– Вычтите шесть-восемь часов на сон, – ехидно вставил замминистра.
– Во время сна он испытывает особый страх, – сказал Александр Петрович. – Когда возвращается председатель?
– В понедельник, – человек со шрамом достал сигарету, щелкнул зажигалкой и с наслаждением затянулся. – На Совете он намерен представить на утверждение стратегию действий на ближайшие два года.
– Решение не принимать участие в выборах окончательное? – поинтересовался Александр Петрович.
– Да, – ответил здоровяк. – Кардинал сумел доказать нам всем, что «светиться» на выборах нельзя. Результаты ясны, но все параметры работы противника в ходе выборов мы сумеем снять и без «засветки».
– Кстати, – снова заговорил человек со шрамом, – ко мне поступила информация, что служба Коржа развернула несколько десятков фальшивых избирательных пунктов.
– Коммуняки знают? – спросил замминистра.
– Знают, но виду не подают.
– Ну да! Боятся отстрела. А может, надеются, что это не поможет Беспальчику, Больно уж велик был разрыв.
– На этот случай есть избирком, – веско сказал человек со шрамом. – Как говорил товарищ Сталин, «неважно, как проголосуют, важно, как подсчитают». После выборов председателя ЦИК можно либо шлепнуть, либо послом куда-нибудь отправить. Надолго.
– Но это все лирика. Наша главная задача – определить, как Третья фракция будет действовать в новых условиях. Хотя я не исключаю, что через два года будет одна тактика, а через четыре – другая.
* * *
По конфиденциальной информации, поступившей к нам из Рима, Андрей Костин изложил итальянцам подробную схему финансирования предвыборной кампании Бориса Ельцина лета 1996 года. Он также сообщил об участии Татьяны Дьяченко, Бориса Березовского и Анатолия Чубайса в использовании грязных предвыборных денег, которые им поставлял Национальный резервный банк (Лебедев) через Внешэкономбанк (Костин) и целый ряд аффилированных фирм в различных оффшорных зонах. То есть миллионные суммы отмывались через сложную цепочку подставных компаний, обналичивались и направлялись на предвыборную агитацию.
Версия, № 23, 1999 г.
* * *
– Ну, здесь Кардиналу и карты в руки, – сказал Александр Петрович, всем своим видом показывая, что этот вопрос его в данный момент не интересует. – В Питере, как сообщил мне «паук», появилась очень интересная бригада киллеров. Он пытается их отследить с помощью своих людей в органах внутренних дел, но пока безрезультатно.
– Чем же они вызвали его интерес? – недовольно спросил человек со шрамом.
– Они уничтожают преступников. За минувший месяц ими было убито двадцать два бандита.
– Ну, дружище. Не понимаю «паука». Это же обычные разборки, каких сотни.
– Не совсем. Во-первых, убивают непрофессионально. Во-вторых, убивают только всякую мелкую шушеру типа той, что пасется на рынках. Ни одного авторитета они пока не тронули. «Паук» утверждает, что здесь имеет место чисто психологический фактор. Ненависть к преступному миру. Месть. Но не конкретным преступникам, а всему сообществу. И еще одна интересная деталь. На трупах почти всегда обнаруживалась бумажка с изображением собаки.
– И что же здесь интересного? – несколько недоумевающе спросил заместитель министра. Человек в свитере рассмеялся и пояснил:
– «Паук», поскольку он из команды Кардинала, видимо, не исключает использование ППД, то есть псиоружия примитивного действия. Представьте, голубчик, что нас всех поубивают, на трупы положат бумажки с собачками, а через пару дней вы придете домой, полезете в почтовый ящик и обнаружите там такую же бумажку. Как вы будете себя чувствовать?
– Я буду очень и очень заинтригован, – насмешливо улыбнулся замминистра. – Кстати, а много людей в паутине?
– «Паутина» – это не люди, – терпеливо продолжил ликбез здоровяк. – «Паутина» – это система пси-связей. Люди – это только отдельные узлы этих связей и они же объекты воздействия для «паука».
– Мухи, – рассмеялся замминистра.
– Не совсем. Вообще-то, дружище, если вы не собираетесь стать учеником Кардинала и всерьез изучать нашу науку, вам лучше не думать над этими проблемами. В противном случае вы можете прийти к выводу, что у нас крыша поехала. Но наиболее вероятный вариант это то, что крыша поедет у вас. Это было бы прискорбно.
– Постараюсь не свихнуться, – неожиданно серьезно сказал чиновник.
– Итак, господа, – заговорил человек со шрамом, – заседание Совета намечено на девятое мая. О месте и времени председатель оповестит нас дополнительно. Так что не планируйте на праздник торжественных мероприятий.
Александр Петрович вышел из особняка. Машины не было, и он отправился к метро. В отличие от владельцев служебных и личных машин он часто пользовался общественным транспортом. Это было странно, но лучше всего ему думалось не в спокойной обстановке, а во время ходьбы.
Единственным неудобством такой особенности было то, что ходя по улицам, он не имел возможности записывать свои мысли, в результате чего многие из них оказывались нереализованными.
Он неторопливо дошел до Новокузнецкой, спустился в метро и поехал домой, переваривая по пути полученную информацию. Разделяя точку зрения Кардинала о долгосрочности стратегического плана прихода к власти, он не был полностью согласен, что партии следует «светиться», даже выставляя независимого кандидата на предстоящие президентские выборы. «Паутина» еще слишком слаба. Размышляя, он поймал себя на том, что все время невольно возвращается и мыслях к своему странному попутчику.
Подсознательно он чувствовал, что этот человек очень нужен им, и в то же время что-то подсказывало ему, что Андрей Иванович никогда не присоединится ни к одной политической силе, поскольку во всех его высказываниях чувствовалось не только презрение к политикам и политике, но и уверенность, что судьбы стран вершат не политики и не финансовые магнаты. Тогда кто? Его высказывание о развитии социально-политических процессов во многом совпадали с теорией Кардинала, с разницей только в том, что Кардинал не ориентировался на природные процессы, а оперировал только психическими параметрами личностей и населения. Так или иначе, Бирюков пришел к выводу, что Андрея Ивановича необходимо показать Кардиналу.
