Текст книги "Женщина в зеркале"

Автор книги: Александр Абашели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава седьмая
МАСКА

Десять часов утра.

Инженер Гурген Камарели сидит перед распахнутым окном в своем рабочем кабинете и разбирает бумаги.

С шелестом едва распустившейся изумрудной листвы в комнату врывается солнечное тбилисское утро. Камарели смотрит на календарь: 14 апреля, четверг.

Ровно год назад, в этот же час его впервые посетил Вайсман, так изменивший жизнь и его и всего мира. Камарели хорошо помнит: 14 апреля, только не четверг, а вторник. Столько переживаний за один год! Столько побед – и неожиданно это последнее открытие, потрясшее весь мир!

Все это очень похоже на сон. И особенно остро переживает он прошлое именно сегодня, в годовщину странного визита. Сколько надежд и стремлений пробудил в нем тот день, безмятежный и мятежный апрельский день!..

В дверь постучали.

– Войдите!

На пороге показался Вайсман.

– Я как раз думал о вас! – Камарели поднялся, приветствуя иностранца. Присаживайтесь, где вам удобнее.

Вайсман расположился на диване.

– Сегодня ровно год, как вы впервые переступили порог этой комнаты. Камарели взглянул на часы. – И, если память мне не изменяет, тогда тоже было десять часов утра.

– О, первая годовщина должна быть чем-то ознаменована, – отозвался Вайсман.

Камарели горько улыбнулся:

– Эта роковая дата будет торжественно отмечена 25 ноября 1933 года.

– Кажется, вы становитесь прорицателем: день 25 ноября 1933 года действительно будет праздником для человечества.

– Да, и этот беспримерный праздник устроит человечеству невидимый режиссер слепых сил природы.

– Нужно оторвать режиссера от слепых сил, – очень серьезно ответил Вайсман.

– Но кто может это сделать?

– Человек! – черные стекла сверкнули голубоватой молнией.

– Мечта! Но мечта, в которую я тоже не могу не верить!

– Весь мир объят паническим страхом, – проговорил Вайсман. – Страх может размыть фундамент всей человеческий цивилизации подобно тому, как волны реки размывают крутой берег. Если так будет долго продолжаться, человеческое общество погибнет и без вмешательства космических сил.

Камарели сосредоточенно слушал Вайсмана.

– Люди во многих странах смирились с судьбой. Но разве можно сдаваться, даже не попытавшись бороться? – Вайсман выжидающе замолчал. Черные стекла его очков не отрывались от лица Камарели.

– Мы допустили ошибку. Человечество не должно было ничего знать о грозящей ему опасности, – с трудом выговаривая слова, возразил Камарели. – Наше предупреждение принесло только вред.

– Нет, нет, вы убедитесь, что я был прав, – прозвучал спокойный голос Вайсмана. – Известить человечество о том, – что ждет его, было совершенно необходимо. Правда, я надеялся, что в этот критический момент люди во всех концах земного шара напрягут все силы своего разума, чтобы найти выход; но моя надежда не оправдалась, и теперь я вижу, что миру необходима помощь.

– Но кто может здесь помочь? – с нескрываемым удивлением воскликнул Камарели. – Ведь не бог же?!

– Бога создали мы, люди, и мы же свергли его с престола. Человек должен заново воздвигнуть этот престол.

– Для нового бога?!

– Для единственного бога, который только и может существовать на свете.

Камарели вдруг ощутил необычайную усталость. Неужели перед лицом смертельной опасности меркнет и такой яркий ум?

– А я-то думал, – произнес он с плохо скрытой насмешкой, – что мы похоронили последнего бога. Оказывается, есть еще один. Как же он называется, этот ваш бог?

– Человеческий разум. Он должен подняться на такую вершину, с которой можно единым взором окинуть всю природу.

– К сожалению, человек еще только у подножия этой вершины.

– Он должен ее достигнуть, если хочет победить. Пропасть видна только с высокой вершины, – возразил Вайсман. – И я хочу, чтоб вы поднялись на нее.

– Что ж, я готов.

– Время не терпит, друг мой. Мы должны действовать.

– Действовать или мечтать? – улыбнулся Камарели.

– Я знаю, вы сочли фантазией мою мысль об уничтожении невидимого режиссера. Я хочу ее научно аргументировать. Прошу вас слушать меня очень внимательно.

Камарели насторожился: «Опять иностранец драпируется в мефистофельский плащ!»

– Земля и Биэла должны столкнуться. Возможно ли предотвратить встречу? Мы говорим – невозможно, так как здесь действуют силы, нам не подчиняющиеся. Верно это?

– Мне кажется, в этом не приходится сомневаться, – заметил Камарели.

– Да, верно, но лишь отчасти: из двух сил только одна не подвластна нам, а именно – комета. Но зато на Земле-то носителями высшей силы являемся мы, люди?

– Конечно, не нужно отрываться от реальных масштабов.

Вайсман повелительно поднял руку:

– О масштабах после. Допустим, что мы в состоянии управлять движением Земли так, как машинист – движением паровоза. Чтобы избегнуть столкновения. Земля и комета должны пройти точку пересечения орбит в разное время. Но мы не властны изменить скорость или направление движения кометы. Значит, необходимо изменить скорость движения Земли, чтобы она обогнала комету или пропустила ее раньше себя.

– Да, это очевидно, – подхватил Камарели. – Но кто может взять на себя миссию машиниста?

– Мы. И хотя наш разговор, конечно, очень условен, – добавил Вайсман, все же надо решить, какой вариант более приемлем: первый или второй?

– То есть?

– То есть, обогнать нам комету или пропустить ее вперед?

– Это нетрудно рассчитать. Ясно, что в первом случае машинисту придется затратить значительно большую энергию. Ведь, чтобы обогнать комету и избежать всех неприятных последствий, Земля должна отдалиться от точки пересечения орбит приблизительно на 400000 километров. Иначе вместо нашей планеты в опасной зоне окажется Луна, удаленная от Земли всего на 380000 километров.

Во втором же случае Земле нужно так снизить скорость, чтобы быть удаленной от точки пересечения на 10.000 километров. Тогда она избегнет неприятной встречи, 10.000 километров Земля преодолеет за шесть минут (как вам известно, она проходит в секунду 30 километров – 30 Х 60 Х 6 = 10800).

Камарели замолк. Сжимая подлокотники кресла и наклонившись всем телом вперед, он сверкающими глазами смотрел на бесстрастное лицо иностранца, на блестящие черные стекла, за которыми таились бог знает какие мысли и чувства.

– Итак, – размеренно заговорил Вайсман, – все дело решает торможение.

– Да, но какая сила в состоянии затормозить движение Земли? – спросил Камарели.

– До момента столкновения остался год и семь месяцев. Для намеченного опоздания Земля должна в течение года замедлять свое движение, и это обеспечит успех. В нашем распоряжении семь месяцев для сооружения тормозов.

– Вы уверены, что подобная задача под силу современной технике? Ведь Земля – не необъезженный конь, которого можно укротить стальными удилами!

– Мы обязаны чуть-чуть осадить нашу планету, если хотим избежать серьезных неприятностей.

– Но как вы себе это практически представляете?

– Я подсчитал почти все. Принимая во внимание массу Земли и скорость ее движения, необходимо, чтобы ежесекундно полусфере ее противодействовала мощность, равная трем миллиардам атмосферного давления.

– Во-первых, современная техника пока не в состоянии обеспечить нас таким колоссальным запасом мощности, во-вторых, как вы намерены противопоставить эту силу Земле? – спросил совершенно озадаченный Камарели.

– Мы говорим о торможении Земли, – поспешно ответил Вайсман, – так что нет необходимости заботиться о противодействии извне. Наиболее приемлемо для нас, пожалуй, устройство современных ракетных машин. Наука не сомневается в том, что ими возможно будет управлять в безвоздушном пространстве. А между Землей и ракетными машинами нет принципиальной разницы.

– Совершенно верно! – подтвердил Камарели.

– Что же касается необычайного запаса мощности, который нужен для достижения желаемого эффекта, современная наука и техника уже сегодня почти готовы оказать нам помощь.

– Вы имеете в виду атомную энергию?

– Да, высвобожденная атомная энергия будет мотором Земли. Нам понадобится энергия всего-навсего семнадцати килограммов урана.

– Допустим, все это реально и возможно, – раздумчиво заговорил Камарели. – Но вы же сами говорите, что современная наука стоит пока у порога великой тайны! Какое у вас основание полагать, что за семь месяцев наука сделает такой скачок? Тем более теперь, когда невозможно рассчитывать на помощь всего мира.

Вайсман молчал. Поднялся, медленно прошелся по комнате. Пальцы его сцепленных за спиной рук нервно сжимались и разжимались.

– Вы правы. Но человечество не одиноко. Оно может рассчитывать на помощь извне.

Камарели готов был услышать от Вайсмана все, что угодно, но это… Помощь извне?

– Я вас не совсем понял: вы сказали, что человечество может рассчитывать на помощь извне? – почти шепотом спросил он. Вайсман смотрел в окно, стоя спиной к Камарели. Внезапно он обернулся, закинул голову, назад, словно желая из-под очков взглянуть на собеседника. Молчал несколько секунд. Наконец, отчеканивая каждое слово, произнес:

– Земля нуждается в помощи внешних сил.

Камарели прикрыл глаза рукой, как от яркого света. Он не ослышался? Казалось, в комнате не хватает воздуха, – он задыхался…

Снова перед глазами засветился экран, лишь недавно изгнанный из памяти огромным напряжением воли, и на экране ее глаза, ее лицо…

Поразительно, как не испепелилось сердце от этого тайно тлеющего огня!

…После рокового дня Камарели ни разу не подходил к экрану, стремясь отогнать от себя обманчивое видение неосуществимой мечты. Но к чему было притворяться, когда он знал, что мечта ли это, видение или мираж – что бы это ни было – навсегда, завладело его сердцем.

Как наивна, порой, человеческая психика! Ведь если бы он с самого начала знал, что с экрана глядит на него не земная женщина, а марсианка, разум его восстал бы против сердца, в зародыше убив это удивительное чувство, называемое любовью. Но он узнал правду, когда было уже поздно. И кто знает, сумел бы он хоть на время заглушить в себе мучительную боль, если б не новое, невероятное открытие Вайсмана, потрясшее весь мир! Но теперь, когда Вайсман снова заставил его взглянуть в неведомые дали, все существо его охватила безудержная радость. Значит, можно рассчитывать на помощь извне… при посредстве экрана? Да, ведь Вайсман получал инструкции оттуда… но… если это произойдет… тогда тлеющие в золе уголья вспыхнут ярким огнем, тогда с еще большей силой зазвенит почти замершая песнь его сердца… тогда…

– О чем вы задумались?

Камарели вздрогнул, протер глаза, как после долгого сна.

– Я совершенно забыл о вашем экране, – произнес он хрипло.

– А я хорошо знаю, почему вы о нем забыли.

Камарели не отозвался.

– Но, уверяю вас, для этого нет никаких оснований. Завтра вы убедитесь в моей правоте. Я ухожу теперь и жду вас у экрана в 10 часов утра.

Вайсман вышел из комнаты.

Камарели стоял как оглушенный. Порыв ветра, ворвавшись в окно, играл страницами раскрытой книги, шелестел листами исписанной его крупным, угловатым почерком бумаги. Камарели ничего не замечал. Резкий и настойчивый телефонный звонок несколько отрезвил его, но пока он поднял трубку, на другом конце провода уже устали ждать. Камарели рассеянно положил трубку на рычаг.

Весь вечер он рассеянно бродил по улицам и только за полночь вернулся домой.

«Завтра вы убедитесь в моей правоте!..» Какое новое чудо ожидает его у озаренного далеким светом экрана?

Тысячи мыслей, сменяя друг друга, проносятся в сознании Камарели. Теперь уже ничто не может сдержать его чувство. Так бывает, когда река прорывает плотину.

Но Камарели все же, в который раз, пытается доказать себе всю нелепость своего поведения. Ведь он не ребенок, не какой-нибудь фантазер! Что сулят ему эта любовь? И как можно любить отражение, тень? Да, может быть, когда-нибудь разрешится проблема межпланетных сообщений. Но сегодня их – его и эту женщину – разделяет мрачная бездна, через которую пока невозможно перекинуть мост. И, наконец, он должен помнить о своем долге ученого перед миром, особенно теперь, в это тяжелое время.

Да, Камарели вырвет сердце из груди, если оно будет мешать ему, но выполнит свой гражданский долг.

Постепенно утихает буря в его душе. Он откидывает голову на мягкую спинку глубокого кресла, закрывает глаза, и незаметно дрема охватывает его. Только где-то вдалеке маячит освещенный экран, и чуть слышно звучит мелодичная речь: «norden Obra, ven gara Obran, Sanoren larg».

Камарели проспал в кресле всю ночь. Наутро он проснулся в отличном расположении духа, бодрый, энергичный, как всегда. Он вышел победителем из вчерашней борьбы, и теперь ему казалось, словно с глаз его упала пелена тумана, и он, впервые за семь месяцев, ясным взором глядит на мир.

Лучи солнца, льющиеся в окна, ласкали лицо, смеясь, заглядывали в глаза.

До десяти часов оставалось еще много времени. Камарели не спеша с аппетитом позавтракал и вышел из дому.

У подъезда его ждал черный сверкающий автомобиль.

– В Дидубе, – с улыбкой сказал он шоферу, усаживаясь поудобнее. Заряженный летаргином автомобиль бесшумно мчался по веселым тбилисским улицам. Взад и вперед сновали по мостовым трамваи, автобусы, автомобили. И нигде не было слышно грохота моторов. Летаргии окончательно. вытеснил все другие виды энергии. Не видать было электрических столбов, бесконечных проводов, еще совсем недавно густой сетью покрывавших улицы. По Куре скользили пассажирские и грузовые лодки, без весел, без парусов. У Верийского моста, там, где прежде высилось здание теплостанции, строился большой пятиэтажный дом.

В Дидубе Камарели осмотрел новый аэродром. Дня два назад были получены части огромного воздушного корабля новой конструкции, и теперь здесь, в одном из специальных ангаров, велись монтажные работы.

На белом поле борта самолета Камарели еще издали заметил черную надпись «Геда». Это название дал самолету Вайсман. Он так осторожно, робко попросил об этом Камарели, что отказать ему было невозможно, – хоть вначале н думали назвать самолет иначе. Больше того, Камарели даже не спросил, что означает это имя, интуитивно чувствуя, что Вайсману не хочется об этом говорить.

Воздушный гигант имел пятнадцать пропеллеров: девять на горизонтальных осях, расположенных в три ряда, и шесть – на вертикальных, в два ряда.

Двигатели работали на летаргине.

Корабль, сконструированный Камарели, почти полностью разрешал сложную проблему воздушных сообщений. «Геда» могла взлететь по вертикали и приземлиться на любой скорости, могла надолго застыть в воздухе на любой высоте.

Около самолета Камарели встретил молодой инженер-пилот Бакур Шеварднадзе, который руководил сборочными работами.

– Ну, сокол! Когда собираешься лететь? – с улыбкой приветствовал его Камарели.

– «Геда» пока еще птенец, вот через месяц у нее вырастут крылья, тогда и полетим, – в тон ему ответил Шеварднадзе и с любовью посмотрел на белый корпус самолета.

Смуглое, обветренное лицо Бакура с прямым носом и чуть покатым лбом, голубые глаза его, как два осколка безоблачного южного неба, дышали волей, энергией и мужеством. Казалось. Бакур был рожден только для того, чтобы в стремительном полете рассекать небесную голубизну.

Камарели нравился этот парень, и он, как будущий капитан «Геды», выбрал его в помощники среди многих претендентов.

Вдвоем проверяли они ход монтажа внутреннего оборудования воздушного корабля. Сточетырехместный салон был почти совсем готов. Кухня и ванная пока еще оборудовались.

– В каком состоянии монтаж рабочей части? – осведомился Камарели.

– Завершим через неделю, – ответил Бакур, входя вслед за Камарели в пилотскую рубку со стенами из хрусталя. Слева и справа поблескивали глубокие ниши, где должны были быть размешены различные приборы.

– Правда, они похожи на огромные глаза? – обратился Бакур к Камарели, указывая на ниши. – Я представляю, как будут они сиять, когда «Геда» подымется в воздух.

Камарели, спохватившись, взглянул на часы: было без десяти десять.

– Нет, Бакур, Земля должна по-прежнему вращаться вокруг своей оси. А вместе с ней, конечно, и наша «Геда», – произнес Камарели.

– Как? – удивился Бакур.

– Да, луч надежды сверкает всё ярче.

– Эх, никак, и вы ожидаете чуда? – едко произнес Бакур.

– Чудо уже свершилось, парень, а через десять минут появится сам ангел. Я спешу к нему.

И Камарели, распрощавшись с Бакуром, счастливый, сияющий заспешил к своему черному автомобилю.

Бакур с недоумением смотрел ему вслед.

Через десять минут Камарели был дома.

Стараясь сдержать нетерпение, он заставил себя посидеть в комнате, просмотрел газеты.

Но с каждой минутой волнение его росло.

Он прилег на диван. Сердце гулко билось.

Вчерашние благие самообещания были сметены новым порывом душевной бури. Нет, он не в силах вырвать сердце из груди, не в силах проститься со своей мечтой…

Камарели поднялся, подошел к маленькому настенному зеркалу, оправил костюм и, глубоко вздохнув, вышел из комнаты.

В лаборатории было светло. Вайсман, сидя за столом, что-то писал.

– Наконец-то! – радостно воскликнул он. – Я уже было потерял надежду вас увидеть: жду целых полчаса. – Закрыв тетрадь, Вайсман положил ее в ящик стола.

Камарели невольно взглянул на часы: половина одиннадцатого. Удивительно! Неужели он пробыл в кабинете тридцать минут!

– Извините, Густав! Я был в Дидубе и вот задержался…

– Как поживает «Геда»? – прервал его Вайсман.

– Через месяц она будет совсем готова.

– Мы опоздали на целых три недели.

– Что вы имеете в виду?

– Я только что получил известие, что намечено открытие линии воздушного сообщения Москва-Тбилиси, а летаргиновые зоны еще не подготовлены.

– Да, с подготовкой зон мы несколько запоздали, – подтвердил Камарели.

– Но сборка «Геды» задерживается еще больше. Впрочем, ничего, мы быстро наверстаем потерянное время. – Вайсман дернул за шнур бархатного занавеса. Показался черный блестящий экран.

– Я вызываю теперь вашу приятельницу. Надеюсь, эта встреча будет более значительной, нежели предыдущие случайные свидания.

Камарели несколько удивил непривычный, покровительственный тон Вайсмана.

«Не случилось ли чего-нибудь до моего прихода? – подумал он, приближаясь к экрану. – Или, может быть, пришло время сбросить маску?..»

– Вы правы, – неожиданно прозвучал знакомый голос Вайсмана. – Маска более не нужна, но я хочу, чтобы при разоблачении присутствовала та далекая женщина. – С этими словами Вайсман открыл ящичек и повернул ручку.

Камарели вздрогнул. Как часто казалось ему, что Вайсман буквально угадывает его мысли, но так явно, бесцеремонно, как на этот раз, иностранец еще никогда не вторгался в его душу. Камарели не мог сдержать себя:

– Вы же читаете мои мысли! – возмущенно воскликнул он.

– Не удивляйтесь, – невозмутимо ответил Вайсман. – Мысль физически подчиняется почти тем же законам, что и электромагнитные излучения.

– Неужели вы всегда знали, о чем я думал? – продолжал Камарели, гневно глядя на собеседника.

– Когда я считал это необходимым.

Камарели вспыхнул:

– Я не знаю, кто вы и с какой целью обхаживаете меня. Но я должен вам сказать, что каждый интеллигентный и культурный человек сочтет недостойным для себя копаться в чужой душе.

Вайсман мягко ответил ему:

– Не обижайтесь. Я никогда не использовал эту свою способность в злых целях.

– Но и добра нельзя ждать от подобной бесцеремонности…

– Если бы я не узнал ваших сокровенных мыслей, – продолжал Вайсман, некому было бы вам помочь 11 сентября прошлого года, когда с вами произошел тот несчастный случай у экрана.

И доверительно добавил:

– А ваша приятельница была бы очень обеспокоена.

Камарели стало не по себе: целый год он, сам того не ведая, был пленником какого-то мага – каждая мысль его, каждое сокровенное движение сердца были известны иностранцу, как в открытой книге, читающему в его душе. Он почувствовал себя так, словно его, обнаженного, выставили перед толпой и всенародно в чем-то уличили.

Вайсман удобно расположился на диване.

– Присядьте, – так же мягко обратился он к Камарели. – Нам придется подождать, пока наша знакомая отворит свое окно.

Камарели взглянул на экран: черная доска поблескивала, как полированный гранит.

– Что ж, ничего не поделаешь! Но может быть, она и вовсе не появится?

Вайсман посмотрел на часы:

– Она появится через двадцать пять минут.

– Откуда вы это знаете?

– Я рассчитал время.

– Каким образом?

– Сейчас Марс очень отдален от Земли: он находится за Солнцем, на расстоянии 350 миллионов километров от нашей планеты. Луч света проходит это расстояние туда и обратно за тридцать девять минут. Четырнадцать минут назад я подал сигнал. Таким образом, спустя двадцать пять – распахнется окно.

Камарели задумался.

– Расчет точен, но окно все же может не распахнуться, – проговорил он тихо.

– Почему?

– Ведь не обязательно женщина должна быть сейчас у экрана?

– Непременно будет.

– Откуда вы знаете?

Вайсман чуть заметно улыбнулся.

– Мы условились заранее.

«О! Вот как!..»

– Как видно, вы часто назначаете свидания перед этим экраном! – усмехнулся Камарели.

– Два раза в неделю.

Камарели почувствовал что-то похожее на ревность, но тотчас одернул себя: неуместно и смешно. Смешно соперничество двух инженеров в любви к марсианке! Эта женщина равно недоступна и недостижима для обоих, она почти абстрактна, да, да, это чистая идея, абстракция!

– Надо думать, – почти язвительно обратился он к Вайсману, – что имелся достойный повод для ваших систематических встреч.

– Бесспорно, – подтвердил Вайсман.

– И хороший результат?

– Вы правы.

– Насколько я догадываюсь, этот же повод привел вас сюда и сейчас.

Вайсман в знак согласия кивнул головой.

– Итак, можно надеяться, что вы получили ответ на интересующий вас вопрос.

– Получил.

Камарели на миг показалось, что Вайсман издевается над ним.

– Так для чего же нужен сегодняшний сеанс? – спросил он резко.

– Чтоб вы сами услышали ответ.

– А вы не могли мне его передать?

– Я хочу, чтобы вы испили из той же чаши мудрости, что и я.

Воцарилось молчание. Вайсман, в своем неизменном сером френче, не отрывая взгляда от экрана, едва заметно покачивал головой, словно в такт музыке, и ритмично постукивал кончиками пальцев по металлической табакерке, лежащей на валике. Это только подчеркивало настороженную тишину, объявшую лабораторию.

Первым тишину ожидания нарушил Камарели.

– Вы сказали мне вчера: «Я хорошо знаю, почему вы забыли об экране». Что вы хотели этим сказать?

– Я знаю, что вы умышленно избегаете экрана.

– Видимо, вы знаете и причину этого?

– Знаю.

Камарели поспешил перевести беседу на другую тему.

– Скажите мне: действительно ли вы абсолютно уверены в том, что нам удастся избегнуть столкновения?

– А разве вам недостаточно экрана? – вопросом на вопрос ответил Вайсман.

– Экран для меня – еще непрочитанная книга, автором которой являетесь вы.

Вайсман не шевельнулся, только пальцы его перестали выбивать дробь.

– Настоящий автор экрана – вы.

– Почему? – резко повернулся к нему Камарели.

– Вы любите эту женщину.

Камарели словно обдали ледяной водой. У него перехватило дыхание. Ведь он же знал, что Вайсман читает его мысли! К чему же было задавать нелепые вопросы! Он связался с опасным человеком. Кто знает, можно ли вообще доверять его советам? Кто знает, какую цель он преследует, какой дьявольский план еще вынашивает этот злой дух!..

– Добрый дух! – неожиданно, как и всегда, ответил на его мысли Вайсман.

Камарели отер рукой вспотевший лоб. Что за дьявольщина? Куда скрыться от этого человека? И как?

– Добрый дух! – повторил Вайсман. – Какое вы имеете основание так плохо обо мне думать? Разве за время нашего знакомства вы не могли убедиться в моем бескорыстном, дружеском к вам отношении? Я пришел, исполненный добра, не отвергайте же того, что я принес к вам с открытым сердцем.

– К чему же тайна? – воскликнул Камарели. – Сорвите с нее последний покров!

– Не спешите! – сказал Вайсман. – Имейте терпение. С минуты на минуту позвонит ваша приятельница.

– Всему есть предел!..

– Нужно верить и ждать.

– Да, верить и бороться и знать, что борьба приближает победу!

– Любовь удесятерит ваши силы.

– Гм, любовь!.. Вы смеетесь надо мной. Моя любовь – мечта, призрачная греза, неосуществимая, недостижимая.

Вайсман взглянул на часы:

– Ну-ка, посмотрите на экран! Видите, как постепенно далеким сиянием освещается его мрачная поверхность? Это на крыльях Эроса летит к вам любимая. Ни один человек в мире не мчался на свидание с такой немыслимой скоростью! В девятнадцать минут она преодолела расстояние в 350 миллионов километров и вот-вот вторгнется в лазурную сферу Земли. Взгляните на края экрана! Они тонут в голубом сиянии. Это значит, что сейчас…

Звонок прервал речь Вайсмана. Экран ярко озарился голубоватым светом и в лучах его появилась женщина, далекая звезда Камарели! Вся в белом, лучезарная, с ясной улыбкой на прекрасном лице…

Камарели вскочил с места, подбежал к экрану и, оглянувшись, горящими глазами посмотрел на Вайсмана. Тот с непроницаемым лицом протягивал ему радионаушники.

Камарели почти машинально одел их и тотчас услышал знакомый голос. Но… что это? Женщина говорила по-английски!

– Гурген Камарели! Приветствую вас! Что же вы совсем забыли меня?

– Не знаю, слух или зрение обманывают меня? – только и сумел произнести изумленный Камарели.

– Чему вы удивляетесь? – донесся до него голос Вайсмана. – Я научил ее нескольким английским фразам. Ну, а грузинскому уж вы учите ее сами; прошу прощения, но грузинским я не владею.

– Но как вы ее научили? Разве вы знаете ее язык?

Вайсман, не отвечая на этот вопрос, продолжал:

– Разрешите представить вам: Геда Нуавэ, директор Центральной обсерватории Марса.

– Геда Нуавэ! – повторил Камарели.

– Она уже многое знает о вас: я рассказал ей все, что знал, остальное досказывайте сами, – заметил Вайсман.

– Геда Нуавэ! – опять повторил Камарели, словно наслаждаясь звучанием загадочного имени.

– Разрешите и мне представиться вам, – и Вайсман снял очки. – Вот и исчезла маска, так тяготившая вас, – усмехнувшись, добавил он.

Перед Камарели предстал совершенно другой человек. В нем было что-то и от прежнего Вайсмана, но что-то одновременно резко изменило его лицо. Камарели вдруг понял: глаза! Да, глаза меняли его. Они сияли, горели необыкновенным огнем, они напоминали что-то очень знакомое… Словно он когда-то, где-то видел эти глаза… Камарели взглянул на Геду Нуавэ. Неужели?.. Да, да, с экрана на него смотрели такие же необычайные, странно лучистые глаза! Камарели еще раз взглянул на Вайсмана, и потом – на марсианку. Нет никаких сомнений! Вайсман пришел оттуда, откуда глядела на него Геда Нуавэ!..

Мысли стаей вспугнутых птиц закружились в голове. Надежда, радость, восторг волной захлестнули его и умчали в неведомые дали мечты. Фантазия становилась реальностью, сновидение – явью… Лицо Камарели пылало, в ушах шумел эфир – или это кровь бушует и бьется, как морской прибой?.. И вдруг опять зазвучал голос, мелодичный, грудной голос Геды. Камарели никогда в жизни не слышал такую красивую английскую речь, никогда еще не пели так мягко, звонко и нежно тяжелые английские слова.

– Вайсман ушел вместе с черными очками, – говорила Геда. – Рядом с вами Ленгор Каро, марсианский инженер, организатор первой Обрайн-экспедиции.

– Ленгор Каро! – повторил Камарели, оборачиваясь к Вайсману.

Вайсман почтительно склонил голову, как это обычно принято при первом знакомстве.

– Теперь разрешите вас оставить, – с улыбкой сказал он. – Беседуйте без меня. – Вайсман подошел к столу, выдвинул ящик, вынул из него толстую синюю тетрадь. – Вы, безусловно, хотите получить объяснение всего происходящего. Вот мой дневник, – он указал на тетрадь. – Прочтите его – и с тайны упадет последний покров.

Когда Вайсман покинул лабораторию, Камарели снова обернулся к экрану. Оттуда ему улыбалась Геда Нуавэ.

– По-вашему было 11 сентября, – услышал он.

– Да, помню.

– Теперь вы хорошо себя чувствуете?

– Хорошо, спасибо.

– Вас спасла диванная подушка, не то вы бы сильно ушибли голову. Я тогда очень испугалась. – Она вдруг смущенно потупила взгляд.

Камарели еще ближе подошел к экрану.

– Скажите мне, хотя бы в двух словах, с какой целью Каро был послан на Землю? – голос Камарели звучал умоляюще.

– Вы узнаете это из его дневника.

– Не со злым умыслом пришел он к нам?

– Прочтите его дневник.

– Ну, хорошо, скажите хоть, вернется ли Каро на Марс?

– Вернется.

– Когда? После 25 ноября 1933 года?

– Прочтите его дневник, и вы узнаете, что думают обо всем этом санорийцы.

– А кто такие санорийцы? – вопросам Камарели, каталось, не будет конца.

– Марсиане, обитатели Марса.

– Санор – это Марс?

– Да.

– А что такое Обра?

– Ваша планета, Земля.

– А обран?

– Обран – люди Земли.

Молчание.

– Кто вам Каро? – внезапно спросил Камарели.

– Я не понимаю вашего вопроса…

– Каро ваш брат, друг, коллега, – кто он вам?

– Прочтите дневник, – снова сказала Геда и улыбнулась.

Камарели тоже улыбнулся, глядя на нее счастливыми глазами.

– А кто я вам? – спросила в свою очередь Геда.

Ему хотелось сказать ей что-то очень значительное, важное, что-то такое, что сразу бы раскрыло перед ней его чувства, Он просто не понимал, как вмешало его сердце столько счастья. Но, казалось, он вдруг забыл все слова на свете.

– Геда Нуавэ!.. – только и смог произнести он.

– Гурген Камарели! – медленно, чуть нараспев, отвечала Геда.

– Геда! – шептал Камарели.

– Камарели!.. Что такое Камарели? – вдруг спросила.

– Фамилия.

– А что она значит?

– Ничего. А Нуавэ?

– По-вашему это – «девятиокая».

– Почему вас так называют?

– Прочтите дневник Каро, – последовал все тот же ответ.

Камарели хотелось сейчас же, не откладывая, прочесть этот таинственный дневник, но он никак не мог оторваться от экрана.

– Вы знаете, почему я потерял сознание тогда, 11 сентября? – спросил Камарели, и сердце его дрогнуло – столь многого ждал он от ее ответа.

– Знаю. – Геда с нежностью смотрела на него.

Казалось, их разделяет лишь это вот стекло, толщиной в десять сантиметров. Так ясно Камарели видел каждую черточку ее лица, так близко от него были эти яркие полные губы, эти полыхающие огнем глаза, тонкие брови и белый высокий лоб с пышными, темными с позолотой волосами. Трепетали ее черные ресницы, бились тонкие голубые жилки на висках… Камарели даже слышал ее дыхание.

Это было непостижимо – женщина, отдаленная от него миллионами километров, стояла сейчас так близко от него, что, казалось, протяни руку – и коснешься ее одежды, ее нежной белой кожи… Но ты ведь знаешь, хорошо знаешь, что ощутишь кончиками пальцев лишь холодную поверхность экрана.

Это было какое-то фантастическое свидание.

– Я люблю тебя, Геда! – неожиданно для самого себя произнес Камарели.

– Я люблю… тебя!.. – донеслось до него из эфира три самых великих слова, какие только создал человек. Внутренним взором увидел он бездну, разделяющую две планеты, но простор этот уже не поражал его, как обычно, – три слова вечной молодости, одинаково прекрасные на всех языках, одинаково сильные в устах юноши и в устах зрелого мужа, победили вечное безмолвие.