Текст книги "Укрощение цифровой обезьяны. Как избавиться от интернет-зависимости"

Автор книги: Алекс Пан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Из-за близкого знакомства с клавиатурой мне не нужно для проверки заглядывать в справочник. Когда дети спрашивают меня, как пишется какое-либо слово, мысленным взором я вижу свои руки на клавиатуре и определяю получившуюся комбинацию. Сложные названия или имена янев состоянии написать правильно ни ручкой на бумаге, ни на виртуальной клавиатуре сенсорного экрана (где моя когнитивная мышечная память бесполезна), но я всегда смогу их верно напечатать на обычной клавиатуре.

Как и любой другой вид когнитивной разгрузки, кодирование воспоминаний в мышечной памяти обладает и своими минусами. Люди, которые ориентируются на местности визуально, а не по названиям улиц, сталкиваются с трудностями при объяснении дороги другим. Очевидным недостатком является то, что моя способность не универсальна: иное расположение знаков препинания на клавиатуре (к примеру, на британской, в отличие от привычной для меня американской) существенно снижает мою скорость печатания. При виде французской или японской клавиатуры я совершенно теряюсь. Крошечная клавиатура смартфона – это что-то среднее: я способен медленно набирать слова, но моя мышечная память – наклон запястья или расстояние между пальцами – бессильна подсказать, сделал ли я ошибку. Тактильный метод печатания способствует быстрому изложению мысли: я набираю текст с той же скоростью, с какой думаю.

В этой особенности запоминания я не одинок. Многие с легкостью запоминают номера телефонов и пароли, воспроизводя в памяти расположение пальцев на клавиатуре. Когда существовали дисковые телефоны, сделать это было сложно, но с появлением клавиатуры метод стал общеизвестен. Когда-то при ходьбе мы опирались на передние конечности, а теперь доверяем им память. Одним из наиболее известных примеров «интеллектуального» знания, закодированного в пальцах, является случай с одним наборщиком издательства Оксфордского университета, обнаружившим ошибку в греческой книге, которую он набирал. Ни говорить, ни писать по-гречески он не мог, однако на протяжении десятилетий он печатал на этом языке и теперь просто чувствовал, что никогда прежде не сталкивался с такой комбинацией букв. Он почувствовал ошибку – и, как выяснилось, был прав.

Разгрузка включает в себя не только когнитивно-мышечную деятельность: мы постоянно передаем воспоминания электронным устройствам, окружающим нас предметам и людям.

Много лет я ношу с собой карманную записную книжку. Эту привычку я приобрел во время учебы в аспирантуре. Я периодически вел дневник и раньше, однако, поработав несколько месяцев над диссертацией, начал испытывать регулярные приступы дежавю: сидел в библиотеке, обложенный книгами, и искал нужную информацию, но внезапно на меня находило непонятное чувство, что я работал над этим же вопросом пару недель назад. Для того чтобы следить за своим прогрессом, я завел некое подобие журнала наблюдений.

Эта записная книжка давно превратилась в стенограмму моей жизни. На двух страницах – заметки об этимологии слова «созерцание», там же – перечисление дел на ближайшее будущее, имена тех, у кого нужно взять интервью, список покупок, адрес хорошего ресторана в Кембридже, содержание беседы с когнитивным археологом Колином Ренфрю в этом ресторане, цитата из Уильяма Блейка с выставки в музее Тейт и зачем-то номер карты социального обеспечения сына.

Есть в этой книжке и другие полезные вещи: корешки билетов, приклеенные скотчем к страничкам, визитные карточки с недавней конференции, марки и мои визитки в особом кармашке, запасные стикеры на внутренней стороне обложки. К последней странице прикреплена карта лондонского метро – когда я в Англии, я без нее как без рук, а когда возвращаюсь в Штаты, то на нее приятно иногда посмотреть и вспомнить поездку.

Записная книжка лежит у меня в заднем кармане брюк и заметно поистрепалась. Она протянет еще пару месяцев, пока я не дойду до последней страницы, хотя, может статься, она воспротивится жестокому обращению и самоуничтожится раньше. Записная книжка -часть моей повседневной жизни, но является ли она просто инструментом? Философы Энди Кларк и Дэвид Чалмерс сказали бы: нет, это часть твоего разума. Не имеет значения, занесли ли вы список покупок в книжку, которую постоянно с собой носите, или же выучили его наизусть. «В черепе и коже нет ничего священного», – зловеще заявляют Кларк и Чалмерс, когда речь заходит о познании и памяти. Важны доступность и достоверность информации и процесс ее получения. Ученые приводят в пример Отто -пожилого человека, страдающего болезнью Альцгеймера. Он записывает все, что с ним происходит, в блокнот, который постоянно носит с собой. И на этой «высокой степени доверия, надежности и доступности» Отто и его блокнот сопряжены.

Осознанно или нет, мы все время решаем, как лучше запоминать. Часто мы используем сразу несколько средств запоминания устных или письменных текстов. Римские ораторы разработали удивительно сложный метод для запоминания длинных речей, основанный на визуальных отметках, располагаемых в воображаемом пространстве. Во время произнесения речи необходимо пройти сквозь пространство в сознании, руководствуясь предметами-ориентирами, напоминающими о каждой строке. Этот метод, на первый взгляд, более сложный, чем простое запоминание слов, дает оратору шанс на импровизацию. Актерам часто приходится заучивать тысячи строк диалога, для чего используется сочетание внешних сигналов – положение, которое артист занимает на сцене, то, как он стоит, что делает. Так актеры запоминают и свой текст, и реплики коллег, чтобы подыграть в нужный момент.

Преподаватель Колумбийского университета Бетси Спэрроу обнаружила, что студенты используют различные методики запоминания экзаменационного материала, в зависимости от того, будет ли в час икс доступен Интернет. Те, кто не могли выйти онлайн, запоминали саму информацию. А студенты, которым разрешили подключиться к Сети во время экзамена, заучивали адреса и названия сайтов, где можно этот материал найти. По выражению Спэрроу и ее коллег, Интернет постепенно становится частью нашей транзактивной памяти.

Означают ли выводы Спэрроу, что студенты глупеют? Судя по откликам на полученные ею сведения, ответ – «да». Британская газета Guardian опубликовала изложение работы Спэрроу под заголовком «Плохая память? Виноват Google». Еще на одном веб-сайте поместили статью «Google постепенно убивает нашу память», в которой излагалось предположение, что всем интернет-пользователям категорически не рекомендуется полагаться на поисковики, «если они хотят сохранить живость ума».

Впрочем, этот спор нелеп. Студентам Спэрроу предложили простые вопросы, требующие общей информированности и знания любопытных фактов. Эти вопросы не касались своеобразного прустовского потока воспоминаний, который определяет нашу личность: это и образы, возникающие при виде старой фотографии, и реакция на знакомый аромат, и незабываемый момент, когда вы берете на руки своего первенца, или драматический поворот сюжета, как в «Касабланке», когда Рик, собираясь покинуть Париж, под дождем на вокзале читает прощальное письмо Ильзы. Кроме того, транзактивная память распространяется не на саму информацию, а только на понимание того, как ее найти. Мы живем в мире, где на каждом шагу нас поджидают отметки для транзактивной памяти: они называются знаками. Эти отметки встроены повсюду: в здания, по углам улиц, на упаковки, этикетки и в сотни других мест. Мы постоянно встраиваем информацию в окружающий мир.

Большая часть встроенной информации специфична. В моем холодильнике всегда можно найти несколько любимых семейных блюд. Если я ужинаю в одиночестве, то выбираю одно и разогреваю его. Несмотря на то, что так приходится делать довольно часто, я не помню ни температуры, ни времени приготовления. Дело вовсе не в плохой памяти. Я люблю стоять у плиты, хотя меню у меня ограниченное. Я не стараюсь запомнить, что цыпленка под апельсиновым соусом нужно запекать 20 минут при 200o C, а киш готовится четверть часа при температуре 190o C. Для меня это лишняя информация, ведь рецепт приготовления указан на упаковке.

В качестве хранилищ транзактивной памяти мы нередко используем окружающих. Вы обращаетесь к транзактивной памяти всякий раз, когда задаете вопрос коллеге, вместо того, чтобы найти ответ в корпоративной интрасети; когда ожидаете, что дочь подскажет вам название очередного романа о вампирах, который запоем читают все ее друзья; когда надеетесь, что ваша супруга точно знает номер рейса и время вылета, потому что она всегда это отслеживает. Есть и такие места, сама структура которых образует гигантский инструмент для пространственной организации информации (библиотека) или же непосредственно связана с макетом информационного потока (офис).

Мысль о том, что технологии способны стать продолжением нашего сознания, все еще представляется несколько абстрактной. Каким образом устройства облегчают нашу повседневную когнитивную деятельность?

К примеру, сейчас вы читаете. Чтение – занятие привычное, однако весьма сложное и многослойное. Проанализировав процесс чтения, можно отчетливо определить, как годами разрабатываемые когнитивные функции, сознательно изучаемые формальные методы и физическая природа печатной страницы и книги работают в «одной упряжке». Взятое отдельно, чтение оказывается необыкновенным сочетанием сознательной и бессознательной деятельности, где все слои функционируют в едином ритме, сливаясь в органичное единое целое.

Для примера возьмем элементарное занятие – чтение букв.

Мы можем распознать каждую из них, связываем буквы со звуками (это называется фонемической компетентностью), нам известно, каким образом из этих звуков складываются слова.

Но сознательно мы не выстраиваем цепочку из букв и звуков. После многих лет практики мы привыкли автоматически компоновать буквы в слова. За обработку фонем отвечают определенные части мозга – височно-теменной и затылочно-височный подразделы левого полушария, а также ответственная за речь нижняя лобная извилина, называемая также центром Брока. Результаты функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ) показывают, что во время обучения чтению наиболее активна височно-теменная область, отвечающая за узнавание букв. Чем больше работает затылочно-височный подраздел мозга, тем быстрее мы читаем. Когда мы читаем молча или сталкиваемся с новыми словами, в дело вступает нижняя лобная извилина. Причина проста – распознавание новых слов часто требует произнесения их вслух.

Мы осознаем, что читаем слова и строки, но не понимаем, что глаза не движутся равномерно по буквам и пробелам: вместо этого они фокусируются на комбинациях букв. С ранних лет зрительная система учится таким образом управлять глазами, а мозг приспосабливается воспринимать отдельные кадры и преобразовывать их в безукоризненную картинку визуальной реальности.

Таким образом, узнавание происходит машинально и быстро, однако эта способность -не врожденная, мы развиваем ее много лет. В результате она перемещается из сознательной части мозга в бессознательную. Еоворя формальным языком положения о «расширенном сознании», узнавание слов происходит в автономном режиме, за счет внешних источников.

Другой аспект, облегчающий восприятие и узнавание слов, – это пробелы между ними.

А вы в детстве этого не замечали? Должны были. Как ни странно, в прошлом разделение слов считалось в лучшем случае необязательным, а иногда даже и уступкой слабочитающим. Римские ораторы зачитывали речи вслух, а полуграмотным приходилось разбирать латынь, полагаясь на пробелы между словами. Найти отдельные слова в длинной цепочке знаков – задача не из легких. Даже в настоящее время существуют такие развлекающие игры. Знак пробела появился только в Средневековье, чтобы провинциальным прихожанам было легче усвоить азы Библии на латыни, а ученым -продраться сквозь дебри научных и философских текстов, переведенных с арабского. Тем, кто только учится читать, промежутки между словами дают возможность лучше понять смысл прочитанного. Существование пробелов облегчает сам процесс чтения для опытных чтецов и устраняет необходимость читать вслух. Чтение стало созерцательным занятием, выполняющимся в тишине, меньше похожим на речь и больше напоминающим мысль.

А теперь вновь взгляните на буквы. Во многих шрифтах есть маленькие точки, штрихи и завитушки, а расстояние между самими буквами несколько различается. Завитки и точки называются засечками. Они предназначены для упрощения процесса чтения (хотя даже спустя пятьсот лет после их введения Николя Жансоном в 1470 году профессиональные печатники все еще оспаривают их пользу и эстетическую ценность); расстояние меняется, поскольку разным буквам необходимо разное пространство, чтобы их можно было прочесть, не напрягая глаз. Конечно, исключения есть, но гарнитуры и шрифты, используемые в книгах и журналах, разработаны для того, чтобы облегчить процесс чтения.

Кроме того, слова обычно печатают черным на белой или кремовой бумаге. Что-нибудь еще привлекло ваше внимание? Некоторые буквы – особенно те, с которых начинаются предложения или имена, – больше других. Встречаются в тексте и знаки препинания -например, запятые и двоеточия, которые сигнализируют нашему внутреннему голосу, как читать предложение: где сделать паузу, на чем акцентировать внимание, какое замечание отступает от хода повествования.

Теперь посмотрите, что окружает страницу. Обратите внимание на поля по краям страницы, обрамляющие текст. Это чистое пространство позволяет вам пробежать страницу глазами и запомнить, где вы остановились, а еще предоставляет место для заметок или комментариев. Во многих книгах присутствует колонтитул – строка в верхней или нижней части страницы, содержащая некоторую повторяющуюся информацию: к примеру, название произведения или номер текущей главы. Каждая страница идентифицируется уникальным номером. Страницы вступительной части обычно нумеруются римскими цифрами, а страницы основной части – цифрами, которые мы обычно (но ошибочно) называем арабскими (это изобретение индийских математиков представители западной цивилизации обнаружили в арабских научных текстах).

В книге присутствуют и другие структурные элементы. В начале расположено оглавление с постраничным указателем, которое подскажет читателю расположение глав, а конце – алфавитный список основных тем и понятий с отсылками к номерам страниц.

Детали знакомы и привычны. Прежде вы вряд ли замечали такие подробности в книге. Все перечисленные структурные элементы библиофилы называют паратекстом – этот термин включает также заголовки и подзаголовки, подписи к рисункам и сноски. Почти все они неизменно присутствуют на страницах книг не одну сотню лет: пробелы и пунктуация – средневековые новшества, а современное типографическое искусство расцвело в эпоху Возрождения, когда издатели стали украшать книги продуманным оформлением и разнообразными шрифтами для привлечения широкого круга читателей.

Как правило, дети с паратекстом не знакомы: «Красная Шапочка» на главы не делится. Паратекст нужен для книг посложнее, чем раскраски и сказки. Чтение серьезной литературы требует усиленной работы воображения, умения мысленно ставить себя на место персонажей, а также эмоциональности и отзывчивости. Из университетского курса философии мы узнаем, что чтение означает определение и оценку суждений автора, а также анализ используемых им риторических приемов. Мортимер Адлер в своем классическом труде «Как читать книги» описал два подхода к вдумчивому чтению: аналитический и синтопический, или расширенный.

Навыки «профессионального» чтения подразумевают целенаправленность, рациональность и гибкость. В аспирантуре я, как и все мои сокурсники, научился читать «по диагонали», чтобы понять основные тезисы книги и ее положение в научной иерархии, а также определить ее важность. Подобный подход к оценке книг позднее повлияет на нашу оценку собственной деятельности. Так, чтение сводится к беглому просмотру и выборочному анализу, впоследствии к этому добавляется знакомство с критическими статьями или ранними работами автора. Юристы тоже учатся читать рационально. Судьи и адвокаты знакомятся с юридическими заключениями гораздо быстрее студентов-первокурсников, потому что с бульшим успехом пользуются структурными указателями, сносками и ключевыми словами, анализируя ход рассуждений автора и приводимые судебные прецеденты, а также вычленяя и оценивая те части решения, которые являются неоднозначными или необычными.

Эти виды чтения – не просто методы ознакомления с большим объемом информации, они побуждают взглянуть на текст со стороны и помогают определить, что значит быть ученым или адвокатом. Сложная познавательная деятельность – отслеживание аргументов, оценка мастерства автора, сопереживание, толкование – опирается на бессознательные основополагающие способности, вырабатывающиеся с детства. По словам Марианн Вулф, чтение занимает миллисекунды, но на это уходят годы: с точки зрения нейробиологии, процесс чтения происходит невероятно быстро, однако его культурные и интерпретационные составляющие развиваются гораздо медленнее.

Вы, наверное, задаетесь вопросом: если буквы, слова, пробелы, знаки препинания, шрифты, типографские знаки и паратексты – такое обычное дело, почему я заостряю на них внимание? Да, они знакомы каждому, но их неприметная обыденность возникает не в силу нашей привычки. Осведомленность в этом случае не приравнивается к невидимости. В конце концов, есть вещи, с которыми мы сталкиваемся каждый день, и тем не менее они неизбежно привлекают наше внимание (со скидкой на гендерную принадлежность читателя приведу два примера: дети и женская грудь).

Структурные элементы книги невидимы по другой причине. Паратекст перераспределяет когнитивные задачи, которыми иначе пришлось бы сознательно управлять, подобно начинающему читателю: процесс был бы медленным и трудоемким, требующим осознанных усилий. Вместо этого мы функционируем на бессознательном уровне: глаза скользят по группам букв, мозговой центр обработки зрительных данных составляет безукоризненную мозаику из разрозненных частей, а в соседнем отделе мозга одновременно с этим происходит распознавание слов. Мы размышляем о значении предложений, сохраняя последние несколько строк в кратковременной памяти, думаем о структуре абзаца, анализируем ход рассуждений и дискурсивный смысл. Отдельные примеры и характерные выражения автора начинают откладываться в долгосрочной памяти. Возможно, кто-то подчеркнет значимую фразу, сделает заметку на полях или в записной книжке в отношении того места в тексте, к которому впоследствии хотелось бы вернуться.

Таким образом, мы взаимодействуем с многочисленными слоями различных технологий – буквы, поля, главы – и при этом бессознательно, автоматически пускаем в ход приобретенные навыки, которые помогают ориентироваться в тщательно продуманном и изложенном дискурсе, позволяют вычленить суть текста, отметить интересные, но второстепенные положения и делают чтение осмысленным и запоминающимся.

Сама по себе книга – не просто набор инструментов. Мы периодически пополняем этот инструментарий. Многие делают пометки на полях или выделяют отдельные строчки маркером. При чтении серьезных трудов я обычно приклеиваю желтый листочек на внутреннюю сторону обложки и не расстаюсь с ручкой. Я много подчеркиваю, делаю пометки и по ходу чтения пишу замечания. Я отношусь к чтению как к боевому искусству и благодаря этому пристально слежу за ходом мысли автора, понимаю стратегию (или обманчивость) аргументации и быстро выношу свое суждение о книге.

Другие манипуляции гораздо проще: если мы на время откладываем книгу в сторону, то чаще всего не запоминаем конкретную страницу (опять эти номера!) или название главы, а доверяем эту работу закладке. В самой закладке нет никаких способностей к воспроизведению воспоминаний как таковых, но по ее расположению мы поймем, гдеостановились (впрочем, когда я читаю книгу сыну, то обычно он запоминает, что происходило в последней прочитанной главе). Если закладкой служит корешок театрального билета или чек из книжного магазина, то она несет в себе еще один набор ассоциаций. Два этих действия не приводят к одинаковым результатам: я делаю пометки, чтобы следить за ходом рассуждений, но для того, чтобы запомнить номер страницы, закладки мне не нужны.

Удивительная сложность этого процесса становится очевидной, когда что-то идет не так. Некоторым с трудом дается автоматическое распознавание слов. Дети-дислексики испытывают трудности с построением букв по порядку, из-за этого им сложно отождествлять слова, напечатанные на странице, с привычными словами устной речи. Существует нейробиологическая основа дислексии: в частности, одним из симптомов расстройства является недостаточное участие височно-теменного и затылочно-височного подразделов мозга в процессе чтения. Впрочем, эти отделы мозга становятся более активными, когда детей-дислексиков учат читать в рамках специальных программ. Мой сын – дислексию Когда мы привели его на осмотр, оказалось, что его словесные навыки и умение рассуждать находятся на небывало высоком уровне, однако умение читать как таковое – значительно ниже нормы. После нескольких лет обучения прогресс очевиден: его левое полушарие скоро будет выполнять такой же объем работы, как и нижняя лобная извилина, по уровню чтения он нагоняет своих ровесников. Нейропластичность и упорство творят чудеса.

В зрелом возрасте даже самый способный из читателей переживает моменты, когда он остро осознает, что чтение – не просто процесс, доведенный до автоматизма. Например, если мы сталкиваемся с длинным, незнакомым словом, то разбиваем слова на слоги, а затем выясняем, что это за слово, произнося его по слогам. Когда мы учим новый язык, мы вновь сознательно, усиленно разбираем звуки и связываем звучание слов с их значениями, мы по-новому осознаем, как ценна способность мгновенно распознавать слова, как много усилий тратится на это обычно незаметное действие.

Действительно, грамотный человек не в состоянии не читать, автоматически преобразовывая буквы в слова. Это создает определенные неудобства во время поездок в страны, где говорят на незнакомом языке, но используют привычный для нас алфавит. Помнится, на западе Финляндии я совершенно растерялся, тщетно пытаясь прочесть вывески и указатели на финском и шведском – ни на одном из этих языков я не говорю, а заимствованных слов из германских или романских языков в них нет. Именно поэтому финский показался мне китайской грамотой, я не мог разобрать ни слова.

С другой стороны, огромные светящиеся вывески в Японии и в Корее никоим образом не стимулируют мой «читающий» разум, потому что ни иероглифов кандзи, ни знаков хангыля я прочесть не могу, зато моментально срабатывает тот отдел мозга, который отвечает за чувство стыда: моя бабушка ужаснулась бы моей неспособности прикоснуться к культуре предков!

Как правило, во время чтения мы испытываем органичное сочетание сложности и хитроумной изобретательности. Английский философ и литературовед Айвор Армстронг Ричардс однажды заметил, что «книга – это устройство для мышления», не подозревая, насколько оказался прав. Книга содержит слои когнитивного взаимодействия, ее текст и паратекст, призванные существовать в центре и на периферии нашего внимания, служат инструментарием, позволяющим нам поглощать или разгружать информацию. Чтение не предполагает общее внимание к каждому элементу книги – мы сосредоточиваемся на чем-то определенном, полагаемся на конкретные устройства, помогающие нам помнить все остальное, и полностью переносим ответственность за другие воспоминания на иные объекты. Все эти технологии являются для нас незаметными по тем же причинам, по которым мы считаем очки «невидимыми»: перестаем осознавать, что они на носу, именно потому, что видим сквозь них мир.

Чтение явственно показывает: когда мы привыкаем к технике, она становятся частью нас. Мы без труда пользуемся ей, ощущая, как растут наши физические, когнитивные и творческие способности, и делаем это с удовольствием. Тоже чувство мы испытываем за рулем автомобиля или в седле велосипеда – машина становится продолжением тела и соединяет нас с дорогой. Это же ощущение возникает во время компьютерных игр или занятий спортом, когда ракетка или джойстик будто сливаются с рукой, и на внезапную угрожающую ситуацию мы реагируем резко и молниеносно: перед нами неприятность, которую требуется устранить, но мы все же управляем ситуацией. С этим чувством знакомы и путешественники, и альпинисты: все ощущения растворяются в окружающем, тело напряжено, однако настоящей опасности нет, есть только возможность прорваться сквозь преграды.

Это состояние Михай Чиксентмихайи называет «потоком». «Поток» состоит из четырех основных компонентов. «Концентрация настолько велика, что не остается возможности ни думать о чем-то постороннем, ни беспокоиться о неприятностях. Самосознание исчезает, а ощущение времени искажается. Подобное состояние дарит такие яркие впечатления, что люди готовы пребывать в нем, жертвуя другими интересами и не беспокоясь о последствиях».

«Потока» можно достичь, занимаясь любым делом. Чиксентмихайи изучает «поток» на протяжении десятилетий. За это время исследователь и его коллеги опросили тысячи людей разного возраста и профессий. «Даже рабочий, который целыми днями нарезает копченую лососину, подходит к своему занятию с тем же чувством творческой приверженности, что и скульптор или ученый», – поясняет он. Мы сидим в его кабинете в школе менеджмента имени Питера Друкера при Клермонтском университете. Чиксентмихайи говорит, иногда закрывая глаза и взвешивая каждое слово. За спиной у него, на столике у стены, высится огромная стопка книг. Сама стена увешана почетными грамотами, макетами книжных обложек и дипломами. Чиксентмихайи напоминает мне отца: выходцы из разных частей света, они одного возраста и обладают недюжинным интеллектом.

Как резальщики лососины достигают «потока»? Отвечает один из них: «Все рыбины разные. Обычно я разделываю пять-шесть штук в день. Когда я кладу лосося на мраморную столешницу, то словно вижу его насквозь». Рыбину нарезают, не прилагая особых усилий, тонкими, прозрачными ломтиками, отходов почти не остается. Это своего рода игра: как нарезать лососину минимальным количеством взмахов ножа и оставить мусорное ведро пустым.

Обычно «поток» возникает в ситуациях, подразумевающих существование поставленной задачи, четких правил и немедленной реакции. Это одна из причин, почему нас так захватывают игры – настольные (к примеру, шахматы) или консольные, ведь игроки могут мгновенно войти в «поток». Возьмем простые «стрелялки»: планету захватили инопланетяне, их надо уничтожить. Это занятие заставляет держать палец на спусковом крючке и вовремя реагировать. Профессии, позволяющие задавать краткосрочные цели (например, сменить три комплекта шин, написать пять страниц, поднять и разместить грузы на борту самым оптимальным образом), способствуют быстрому вхождению в «поток». Тот факт, что мы самостоятельно определяем эти цели, создает ощущение независимости. Задание целей, определение их как некоего барьера, который нужно преодолеть, само по себе является умением и своего рода мастерством.

Несложные игры и занятия ненадолго задерживают внимание, зато помогают влиться в «поток» гораздо быстрее, чем трудновыполнимые задания, требующие длительного обучения. С другой стороны, медицине или живописи учатся годами, но интерес к ним не ослабевает в течение всей жизни. Популярная консольная игра Guitar Hero относительно проста в освоении, однако после нескольких сотен часов азарт испаряется. Настоящую гитару освоить сложно, постоянно возникают новые стили, новые композиции, новые формы музыкального выражения. В ситуации, когда «планка очень высока, мы начинаем с малого, но, достигнув определенных умений, обретаем способность вхождения в “поток”, – объясняет Чиксентмихайи. – Можно долго совершенствовать мастерство игры в шахматы или в бридж, хотя в “поток” таким образом войти непросто, потому что сам процесс игры достаточно сложен».

Чиксентмихайи и его коллеги в области позитивной психологии – по сути, это наука о счастье – обнаружили, что люди счастливы, если вовлечены в выполнение трудных заданий, а не когда отвлекаются на незатейливые радости. «Лучшие моменты в нашей жизни – не время расслабления и созерцания, – пишет Чиксентмихайи. – Они случаются, когда тело человека и его ум напряжены до предела в едином порыве, ради достижения чего-то трудного и стоящего». Вызов, возбуждение, трудности, которые непросто преодолеть, и предстоящая награда за труды – вот из чего рождается «поток». «Поток» -ключ к счастью. Яркие воспоминания, которые дарит опыт «потока», помогает нам осознать, кто мы такие. «Стоит только понять, что это состояние отражает всю нашу сущность, все, что мы сделали в жизни, и все, чего мы хотим добиться, – говорит Чиксентмихайи, – и можно считать нашу роль в этом мире выполненной и по праву гордиться собой и своей работой».

Способность к пониманию, к управлению содержанием сознания очень важна для успеха в жизни. Она объясняет, почему постоянное отвлечение внимания представляет такую большую проблему. Если нам не дают сосредоточиться и постоянно отвлекают на посторонние дела – телефон, сообщения, коллеги с «одним маленьким вопросиком», клиенты, дети – или же если мы сами создаем проблемы, стараясь одновременно выполнить несколько задач, то хронические помехи крадут у нас ощущение способности распоряжаться своей жизнью. Все перечисленное не просто сбивает с мысли – из-за внешних раздражителей мы теряем себя.

Эффективная сопряженность позволяет применять устройства умело и без малейших усилий. Полное слияние с инструментом приносит невероятное удовольствие, стимулирует воображение, увеличивает творческие способности и придает жизни смысл. Это объясняет, почему неудачная сопряженность болезненна, чем вредно отвлечение, отчего так важно иметь под рукой устройства, которые помогают нам сосредоточиться на задании и войти в «поток».

В созерцательном подходе к технологиям большое значение имеет ровное дыхание. В своей классической книге «Дзен и искусство стрельбы из лука» Ойген*ееп80гей*ригель описывает важную роль, которую играет дыхание в японском искусстве стрельбы из лука. По утверждению автора, стрельба из лука является воплощением дзена, «безыскусным искусством», которое можно практиковать только с ясным, отражающим все, словно зеркало, разумом. Правильное дыхание лучнику так же необходимо, как и умение обращаться с луком. Если мы не сможем побороть «имейл-асфиксию» при использовании информационных технологий, успешной сопряженности нам не достичь. К счастью, ученые начали экспериментировать с методами стимуляции правильного дыхания во время пользования компьютером. Чтобы узнать побольше об этих методах, я посетил «Лабораторию успокаивающих технологий» – исследовательскую группу Стэнфордского университета под руководством Нимы Мораведжи. Я встретился с ученым на первом этаже Уолленберг-холла, расположенного в центре университетского городка.