Текст книги "Археолог: заветный ключ (СИ)"

Автор книги: Алекс Рудин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 9

Июль 1970-го года, Великий Новгород – Старая Ладога

– Ну, поезжайте, если нужно, – недовольно сказал Николай Лаврентьевич. – Но послезавтра жду вас на раскопе. Это, знаете, серьёзное дело, а не эти ваши… юношеские хитросплетения. Если не появитесь – извольте хотя бы позвонить и предупредить.

Рука профессора Ясина нарисовала в воздухе замысловатый вензель. Этот жест показывал отношение Николая Лаврентьевича к моим сердечным делам.

– Хорошо, Николай Лаврентьевич. Спасибо.

Я не стал уточнять к чему именно относится моё «хорошо». Разумеется, я собирался вернуться в Новгород, но кто его знает – что меня ждёт в Старой Ладоге. Я для того и собирался туда поехать, чтобы всё выяснить.

Самым непереносимым для меня всегда была неопределённость. Я предпочитал как можно раньше и подробнее узнавать правду, пусть даже горькую. Витать в несбыточных мечтах очень приятно, но тем больнее из них падать.

Из Новгорода в Волхов можно было доехать поездом, который ходил два раза в сутки и шёл почти четыре часа. А из Волхова до Старой Ладоги – полчаса на пригородном автобусе. В общем – не так и далеко.

Всю дорогу внутри меня как будто спорили два человека. Один молодой, горячий так и рвался поскорее разобраться в происходящем. А второй, который уже прожил очень долгую жизнь, был совершенно спокоен. Он уговаривал первого не горячиться и даже с интересом смотрел в окно. За окном, параллельно рельсам тянулась асфальтированная дорога, мелькали деревни со странными названиями – Чечулино, Тютицы, Водос, Теребочево.

Я вспомнил, что именно этой дорогой скакал князь Александр, собираясь на битву, в честь которой его потом назовут Невским. Здешними лесами вдоль берега Волхова пробиралась его дружина к Ладоге. Тогда Ладога ещё не была Старой – её переименовали куда позже, при Петре Первом. А при князе Александре Ладога была важным городом, который когда-то населяли славянские племена, потом захватили варяги, и через триста лет отбили новгородцы.

Именно новгородцы в одиннадцатом веке построили в Ладоге первую каменную крепость. Её стены были сложены из плит берегового известняка без всякого раствора, на сухую. Потом крепость перестраивали в четырнадцатом веке, и в шестнадцатом. Только после победы в Северной войне Ладога утратила значение крепости и стала обычным сонным уездным городом. А затем – и посёлком. Основная жизнь переместилась в Новую Ладогу, которую Пётр построил на самом берегу Ладожского озера.

На вокзале Волхова я выпил тёплого кофе и съел котлету в тесте – лучшее блюдо вокзального буфета. Были ещё жареные пирожки с мясным фаршем, но пробовать их я не рискнул. Наверняка сейчас рецептура строго соблюдалась, но вот позже, в девяностые годы, эти пирожки будут печь чёрт знает, с чем.

Допив кофе, я залез в автобус и устроился на заднем сиденье. И через полчаса увидел полуразобранную деревянную кровлю над высокой серой крепостной стеной.

Автобус остановился прямо напротив входа в крепость. Возле южной стены я увидел большой раскоп, в котором работали сразу несколько десятков человек. Старую Ладогу копали очень интенсивно и одновременно восстанавливали разрушенную в годы войны крепость. Я знал, что через пару лет в Воротной башне крепости откроют музей. А пока башня только восстанавливается – её воссоздают по сохранившимся чертежам шестнадцатого века. И многие экспонаты будущего музея ещё лежат в земле на высоком обрывистом берегу Волхова.

Берег реки здесь был совсем не тот, что в Новгороде. Река прорыла глубокий каньон в толще древнего известняка. Этот известняк составляли донные отложения огромного моря, которое плескалось здесь в доисторические времена.

Я подошёл к раскопу. Навстречу мне поднялся невысокий мужчина лет сорока с огненно-рыжими курчавыми волосами и спокойным внимательным взглядом.

– Раскоп пока закрыт для осмотра – без всякого раздражения сказал он. – Здесь ведутся работы.

– Я знаю, – ответил я и протянул ему руку. – Александр Гореликов, студент кафедры истории и археологии Ленинградского университета. Я сейчас работаю на раскопках в Новгороде у профессора Ясина.

– А, у Николая Лаврентьевича! – воскликнул рыжий и пожал мою руку. – Очень приятно. Меня зовут Дмитрий Николаевич Сюзин, я директор археологического музея и руковожу раскопками в Старой Ладоге. Вы по какому делу?

– По личному, – улыбнулся я. – У вас работает студентка из Ленинграда Светлана Поленко. Мы с ней вместе учимся. Вот, заехал проведать.

– Понятно, – кивнул Сюзин. – Свету я попросил заняться камеральной лабораторией. Находок много, а квалифицированных сотрудников не хватает. Видите то двухэтажное здание?

Дмитрий Николаевич показал рукой на деревянный барак, который стоял через дорогу от крепости.

– Это клуб. Нашу экспедицию разместили в нём, там же, на первом этаже и лаборатория. Хотите посмотреть крепость? Я с удовольствием устрою вам экскурсию.

– Спасибо, – поблагодарил я. – С удовольствием, но…

И я нетерпеливо оглянулся на клуб.

– Идите-идите, – засмеялся Сюзин. – Скажите Свете, что я отпустил её до вечера.

Я, всё-таки, заглянул в раскоп. Культурный слой здесь был не так велик, как в Новгороде – сказывалось каменистое основание берега. И земля отличалась – она была жирной и тёмной, очень похожей на чернозём.

– К сожалению, дерево и кожа сохраняются плоховато, – вздохнул Дмитрий Николаевич. – Но попадаются монеты, наконечники стрел и копий, изделия из кости. Смотрите, только сегодня нашли!

Сюзин вытащил из кармана серебряную монету величиной с ноготь большого пальца. Один край монеты был заметно толще другого. На лицевой стороне сохранилось изображение мужского профиля.

– Это арабский дирхем восьмого века, – сказал Сюзин. – Уже тогда в Ладоге было крупное торговое поселение. Здешние жители торговали с варягами и восточными народами, занимались ремёслами. Мы нашли остатки стеклодувной мастерской, в которой изготавливали украшения.

Я повертел монету в руках и вернул её Дмитрию Николаевичу.

– Ну, идите, – снова повторил он. – Если надумаете посмотреть крепость, я буду здесь, на раскопе.

Свету я застал в актовом зале клуба, который отдали под камеральную лабораторию. Наклонившись над деревянным столом, девушка аккуратно склеивала между собой керамические черепки, заново воссоздавая разбитый глиняный сосуд. От старания она даже высунула розовый кончик языка.

Я прислонился к дверному косяку и, улыбаясь, любовался девушкой.

Тонкой кисточкой Света нанесла клей на края осколка. Затаив дыхание, поднесла осколок к глиняному дну сосуда, и он встал точно на место. Света придержала его, чтобы клей немного схватился, затем осторожно отпустила. Облегчённо выпрямилась, повернулась к двери и увидела меня.

– Сашка! Ты приехал!

Я не успел опомниться, как Света повисла у меня на шее, крепко стискивая её руками.

– Прости, я ничего не могла тебе объяснить. Думала, что сама разберусь.

По моей щеке и шее потекли горячие слёзы.

– Прости! Прости! – повторяла Света.

– Да за что простить?

Я обнял её, чувствуя, как подрагивают лопатки девушки под моими ладонями.

– Расскажи толком, что случилось?

– Это всё мама, – всхлипнула Света, уткнувшись носом в мою рубашку. – Они с папой нашли мне жениха.

– Ничего себе новости! – хмыкнул я, стараясь изобразить веселье.

– Это сын маминой сотрудницы. Он уже закончил институт, и работает проектировщиком в их конструкторском бюро. Хорошо зарабатывает, и неженат.

– А кем работает твоя мама? – поинтересовался я.

– Она главный конструктор. Проектирует жилые дома и школы, – ответила Света.

– Понятно. А почему ты поехала сюда на практику?

– Это всё родители. Кто-то рассказал им о нас с тобой, и мама прямо взбеленилась! Сказала, что я сошла с ума – связалась с нищим студентом из детдома, у которого ничего нет. Что ты со мной только из-за того, что у нас есть квартира в Ленинграде, что тебе только прописка нужна.

– Замечательно! – хмыкнул я, едва держа себя в руках. – А у этого маминого коллеги – у него есть квартира?

– Он живёт с родителями где-то на Охте. Но у него своя отдельная комната.

– Прямо рай для молодожёнов!

– Саша!

– Извини. Трудно удержаться, сама понимаешь. Так почему ты поехала в Старую Ладогу.

– У нас здесь дача. Старый дом папиной бабушки. Папа отсюда родом. В молодости приехал в Ленинград и устроился на Балтийский завод. Потом женился на маме.

– И сейчас твои родители здесь?

– Ну да, – кивнула Света. – Мама и папа специально взяли отпуск, чтобы мы поехали на дачу все вместе. А два дня назад приехал в гости этот… Олег.

Имя своего потенциального жениха Света произнесла с плохо скрываемым отвращением.

– Что, так не понравился? – спросил я без всякой издёвки.

– Нет!

Света энергично замотала головой.

– Он такой, знаешь, самоуверенный! И смотрит на меня, как на малолетнюю дуру!

– Понимаю, – кивнул я. – Это ужасно.

– Саша, что нам делать? – растерянно спросила Света.

Я сдвинул шляпу на затылок и задумчиво почесал переносицу.

– Знаешь, что? Пойдём, ты покажешь мне крепость, и всё хорошенько обсудим. Дмитрий Николаевич сказал, что отпускает тебя до вечера.

Света сжалась в комочек.

– Вечером Олег зайдёт за мной, и мы должны пойти с ним на танцы, – виновато прошептала она. – Я не хотела, но мама настаивает, что я должна развлекать гостя.

Я обнял Свету за плечи.

– Ты ни в чём не виновата. А танцы… ну, потанцуй с ним немного. Или скажи, что плохо себя чувствуешь. Сейчас важнее решить, как тебе вести себя с родителями. По факту, они правы – я, действительно, голодранец, и живу в общежитии.

– Зачем ты так говоришь? – упрекнула меня Света.

Я пожал плечами.

– Потому что это правда. Но и тут можно кое-что придумать. Ну, идём, посмотрим крепость!

* * *

Август 1240-го года, Великий Новгород.

После битвы на реке Неве, Александр не сразу увёл войска в Ладогу. Ещё неделю они со шведами стояли на разных берегах, ведя переговоры. Шведы просили разрешить им забрать тела погибших. Александр, подумав, не стал им препятствовать.

Рано утром девятнадцатого июля шведы направили к русскому берегу два корабля. Молчаливые финские ратники стащили на корабли трупы шведских рыцарей и простых ратников. Новгородцы своих погибших похоронили уже на следующий день после битвы.

Все напряжённо ждали – решатся ли шведы на новую стычку. Но двадцатого числа лазутчики из шведского лагеря донесли, что Александр ударом копья в лицо ранил самого рыцаря Магнуссона Биргера, который вместе с ярлом Ульфом Фасе руководил походом. Биргер выжил, но состояние его было плохим. И Ульф Фасе, взвесив все обстоятельства, решил не рисковать жизнью двоюродного брата и союзника и отступить в Швецию.

В тот же день шведские корабли снялись с якорей и пошли вниз по течению Невы, к островам дельты.

Александр выслал им вдогонку дозорных, чтобы убедиться, что шведы действительно ушли, а не остались на островах. Но шведы прошли мимо островов, не замедляя хода. Делать им там было нечего – все рыбацкие деревни давно разорены, жители разбежались по лесам. Продовольствия и сена для коней не достать. Ратники Александра сами косили траву и ловили рыбу. Но шведы этого делать не могли – опасались, что Александр только того и ждёт, чтобы напасть.

Напасть на шведов перед рассветом оказалось удачной мыслью. В суматохе боя шведы так и не смогли понять численность новгородской дружины. Им казалось, что новгородцы собрали огромное войско, тягаться с которым опасно.

Вот почему осторожный Ульф Фасе предпочёл не просто отступить, а уйти обратно в Швецию и ждать, когда с запада на Новгород ударит Тевтонский орден.

Убедившись, что длинные шведские корабли растаяли в балтийской дымке, Александр объехал все приневские деревни, до которых не добрались шведы. Там он собрал дань, чтобы отвезти её в Новгород. Это не было обязанностью князя. Но с ним были новгородские бояре Миша Иванкич и Сбыслав Якунович, а также ладожский воевода Онуфрий. Они и отвечали за сбор дани с ижорцев и корел.

Нагрузив данью обоз, дружина неторопливо двинулась в сторону Ладоги.

В Ладоге Александр задержался ещё на неделю – детально осмотрел крепость, проверил, как воевода укрепляет стены. Это уже входило в прямые обязанности князя.

Александр остался доволен, и пообещал воеводе, что доложит о его службе вечу и посаднику Степану Твердиславовичу.

Только в начале августа отдохнувшая дружина с большим обозом двинулась вдоль берега Волхова в Новгород.

В Новгороде князя ожидал неласковый приём. Испуганные его самостоятельностью бояре забыли старые распри и объединились против Александра.

– Ты, князь, самовольно оставил Ладогу и пошёл на шведов! – постукивая посохом в пол, говорил посадник Степан Твердиславович. – Нарушил новгородскую волю!

– Со мной были новгородские бояре, – негромко возразил Александр.

Говорили в тереме князя, на Городище. Посадник не поленился сам приехать сюда – понимал, что вызывать князя для разговора в Новгород будет неуместно.

– Присядь, посадник, – твёрдо сказал Гаврила Олексич.

Слуги князя сразу же принесли Степану Твердиславовичу удобное кресло. Но посадник не садился – стоял перед князем в негодующей позе.

– Я еле-еле бояр в руке держу, – продолжал он. – Есть такие, что давно хотят выслать тебя из Новгорода. Для того и в Ладогу предложил поехать, чтобы крикуны поутихли. Чтобы поняли – князь новгородской воле не перечит. А ты что же?

– Ну, так прогнали же шведов, – ответил Александр. – И немалую дань с ижорцев собрали.

– И про дань у нас отдельный разговор будет, – подхватил посадник. – Где это сказано, чтобы князь дань собирал? Тебе выделены деревни для прокорма – вот там и собирай. А в новгородские угодья князьям хода нет.

– Дань собирали новгородские бояре, – вмешался Гаврила Олексич. – Князь с дружиной только присматривали, чтобы их кто не обидел.

– С этих бояр ещё вече спросит, – кивнул Степан Твердиславович. – А если бы шведы на кораблях пошли к Ладоге? Догнал бы ты их? Пока бы обратно от Ижоры к Волхову пробирался – они бы уже и город сожгли, и крепость взяли! Вече требует выслать ладожского воеводу Онуфрия в Новгород для суда над ним! А в Ладогу поставить другого воеводу – кто благоразумнее! Ох, и натворил ты дел, князь! Ох, и натворил!

– Да хватит уже причитать, – грубо оборвал посадника Гаврила Олексич. – Теперь и шведы долго не сунутся, после такой взбучки. И немцы десять раз подумают прежде, чем на Новгород идти!

– А ты, боярин, меня не учи! – прищурился Степан Твердиславович. – Как вече скажет – так и будет. Если решит вече выгнать князя Александра, так и ты с ним поедешь в Переяславль. И Миша Иванкич со Сбыславом тоже. Видно, надоело им в новгородских боярах ходить!

Степан Твердиславович так и не присел в кресло. И от чарки мёда отказался – поехал обратно в Новгород.

Гаврила Олексич озабоченно глядел на Александра.

– Отправлю-ка я своих людей в Новгород – поговорить с боярами, кто посадника не любит. Надо нам попытаться склонить вече на нашу сторону.

– Отправь, Олексич, – согласился Александр.

Против воли он думал не о боярских делах, а о жене, которая вот-вот должна была родить. Молодой князь соскучился по её ласкам, по тёплому, родному телу.

А на следующий день из Новгорода пришли тревожные вести. Тевтонские рыцари неожиданно появились возле Изборска – важной крепости Псковской земли.

Глава 10

Июль 1970-го года. Старая Ладога

– На свиданье идёшь, милай? Купи цвяточки, не пожалеешь! Подаришь цвяточки – девка и разомлеет, точно тебе говорю!

Морщинистое лицо старушки расплылось в беззубой улыбке, и она вдруг тонко, по-девчоночьи, хихикнула.

Старушка сидела у обочины на вынесенном из дома табурете. Рядом с ней стояло синее пластмассовое ведро, полное свежесрезанных пионов – розовых, красных и белых. От цветов шёл сладкий запах, на который уже подлетела толстая, деловито жужжавшая пчела.

Я улыбнулся в ответ.

– Почём цветы, бабушка?

– Штука – гривенник, семь на полтинник.

– А ведро?

– Ведро? – удивилась старушка. – Эвона, как ты девку-то любишь! И торт, и пинжак, и рубаха белая. Только цветов и не хватает. Ведро за два рубля отдам.

Я нашарил в кармане две смятые шуршащие бумажки.

– Беру!

К разговору с родителями Светы я подготовился серьёзно. План сложился в голове, пока мы гуляли по Староладожской крепости и любовались рассыпающимися каменными стенами, видом широкой реки и зелёным курганом, в котором по преданию был похоронен сам Вещий Олег.

– Ничего не выйдет, – расстроенно повторяла Света. – Мама тебе не поверит.

– Но поговорить с твоими родителями надо, – рассудительно ответил я.

Света вдруг остановилась и стукнула крепким кулачком по камню кладки.

– Я из дома уйду! Они не имеют права так со мной обращаться!

Я улыбнулся и обнял девушку за плечи.

– Не горячись, солнышко. Ссориться с родителями не надо. Всё и так будет хорошо. К тому же, они по-своему правы – о тебе беспокоятся.

– Ничего себе беспокойство! Хотят без спросу замуж выдать, как в старые времена! Я этому Олегу за обедом в тарелку плюнула!

Я расхохотался от неожиданности.

– А он что?

Света покраснела.

– Он не заметил.

– Ну, ты даёшь! Расскажи-ка мне, как вы проводите вечера.

Света пожала плечами.

– Как обычно. В шесть часов все пьём чай в беседке. Беседку папа сам построил, а мама посадила вокруг розы.

– Твоя мама любит сажать цветы?

– Обожает! У нас дома все подоконники горшками уставлены. И дачный участок весь в цветах. Папа шутит, что картошку посадить негде – сплошные клумбы.

– Отлично.

План принимал конкретные очертания.

– Вот что. Сегодня мне надо съездить в Ленинград…

– Уже сегодня? – расстроилась Света. – А я думала…

Я не дал ей договорить и поцеловал в нос.

– Завтра к вечеру я вернусь и приду к вам в гости. В начале седьмого. Только родителям ничего не говори – сделаем сюрприз.

– Ты уверен, Саша? – встревожилась Света.

– Абсолютно!

Моё хорошее настроение было непоколебимо.

– А пока – хочешь, я расскажу тебе о Староладожской крепости?

– А ты много о ней знаешь? – удивилась Света. – Вообще-то, это я должна провести для тебя экскурсию – я же здесь работаю!

– Давай будем вести экскурсию по очереди, – улыбнулся я. – Так интереснее.

Я вскарабкался на вал, поросший густой зелёной травой, и подал Свете руку.

– Залезай и смотри!

Я обвёл рукой открывшийся вид. Широкая лента реки медленно текла в высоких обрывистых берегах. Кое-где берега понижались, и к самой воде подступали зелёные луговины.

– Торговый путь по Волхову существовал уже в начале нашей эры. Славянские племена, которые жили на этих берегах, торговали с варягами – будущими шведами и норвежцами, с арабами и Византийской империей. Вы же нашли на раскопе арабские дирхемы?

– Да, – подтвердила Света, с зачарованным лицом слушая меня.

– Первое крупное поселение на месте Ладоги относится к шестому-седьмому веку. Здесь поселилось племя, которое прославилось умением лить стекло. Думаю, вы находили в земле стеклянные бусины? В то время за одну такую бусину можно было купить молодого раба или рабыню. Но местные жители меняли эти бусы на пушнину у диких лесных племён, а пушнину вывозили в Багдад и там продавали за арабское серебро.

– Купить человека за кусочек стекла?

Света удивлённо поёжилась.

– Такие были времена. В середине девятого века сюда пришли славянские племена с юга. Поселение сожгли, а на его месте выстроили деревянную крепость. Всего через сто лет её захватили варяги. Возможно, с этим событием связана легенда о призвании на Русь Рюрика с братьями и дружиной. Позже крепость неоднократно горела в результате стычек с новгородцами, которые, в конце концов захватили Ладогу.

– Да, это я знаю, – кивнула Света. – Новгородцы построили здесь первую каменную крепость.

– В начале двенадцатого века, – добавил я.

– Не перебивай, я сама знаю! – нахмурилась Света, и тут же улыбнулась.

– А теперь мы заново восстанавливаем то, что построили наши предки.

Она показала на леса, которые облепили Воротную башню крепости.

– Да, – согласился я. – И это здорово!

До отправления автобуса на Ленинград оставалось ещё больше часа. Мы успели искупаться в тёплой реке и высохнуть на солнце.

– Всё-таки, Саша, что ты собираешься делать? – спросила Света, провожая меня до автобуса.

– Завтра вечером увидишь, – улыбнулся я. – А сегодня сходи с кавалером на танцы и ни о чём не беспокойся. Да, и с родителями тоже веди себя хорошо. Всё будет в порядке.

– Верю.

Света кивнула и потянулась ко мне. Я поцеловал её в губы.

И тут подошёл автобус. Это был усталый и пыльный «ЛиАЗ» – когда-то белый с красной и синей полосой, а теперь равномерно-серый.

Водитель был под стать автобусу – тоже усталый и с серой щетиной на лице. Но вёл он ровно, не лихачил и не опаздывал.

За автобусным стеклом мелькали светло-зелёные совхозные поля и сменялись тёмно-зелёными перелесками. Иногда, словно стайки уток на воде, встречались тесно стоящие дома придорожных посёлков.

В районе Путилово слева показалась высокая гряда, поросшая соснами – древний берег Ладожского озера. Гряда тянулась, словно стена, а дорога шла по высохшему много веков назад озёрному дну.

С автовокзала я трамваем поехал в общежитие. Дверь уже была заперта и пришлось долго стучать. А потом тётя Аня не хотела открывать, и ворчала, что «все нормальныи студенты ишшо на практике, а энтот шляется среди ночи». Хотя на часах была только половина одиннадцатого.

Мишаня обрадовался моему неожиданному приезду – последние две недели он жил в комнате один и успел соскучиться по хорошей компании. Он тут же поставил чайник и достал из тумбочки пакет с подсохшим кофейным печеньем.

– Ты надолго, Саня? – спросил он, разливая чай по кружкам.

– Завтра уеду. А ты всё с бумагами возишься?

– Почти закончил, – ответил Мишаня. – Осталось самое главное – метрические книги. Валерий Михайлович требует, чтобы я перевёл всё, до последней буковки.

Мишаня горестно вздохнул.

Я пытался застегнуть пуговицы пиджака. Смутно вспомнилось, что в последний раз я надевал костюм в мае – на экзамены. А теперь полы пиджака едва сходились и смешно топорщились на груди.

Похоже, экспедиционная практика давала о себе знать. За лето я раздался в плечах, и костюм был мне откровенно мал.

– Мишаня, одолжи костюм! – попросил я друга.

– А тебе зачем? – спросил Мишаня.

– Надо со Светкиными родителями поговорить, – вздохнул я. – Они Светке какого-то жениха нашли. Хочу отговорить их от этой затеи.

– У вас со Светой серьёзно, что ли? – удивился Мишаня.

Я пожал плечами.

– Пока не знаю. Такие вещи сходу не решаются. Но замуж за этого Олега она точно не хочет.

– Мне же в универ надо ходить, – попытался спасти костюм Мишаня.

– Сейчас лето, – отрезал я. – Походишь в рубашке. А брюки твои мне и не нужны – я в них утону.

Пиджак Мишани был чуть великоват мне в плечах, но зато отлично застёгивался. Вдобавок, к нему хорошо подошли мои чёрные брюки.

– Нормально, – одобрительно сказал я, возвращаясь из душевой. Именно там висело мутное зеркало – единственное на нашем этаже.

– А когда отдашь? – забеспокоился Мишаня. – Ты из Ладоги снова в Ленинград вернёшься?

– Нет, – не стал я обманывать друга. – Из Ладоги поеду обратно в Новгород. А потом – не знаю. Или в Ленинград, или сразу в Приморск, если Валентин Иванович сумеет уладить вопрос с экспедицией.

– А как же пиджак? – не понял Мишаня.

– А ты приезжай в Приморск, – предложил я. – Там-то мы точно встретимся. Вот и верну тебе костюм. Студенческое братство, Мишаня, ничего не поделаешь.

– А Оля с Севой сейчас в Ростове, – невпопад сказал Мишаня. – недавно написали, что раскопали какое-то мерянское поселение. Кстати, тебя немцы искали.

– Мерянское поселение – это хорошо, – рассеянно ответил я, внимательно осматривая стрелки на брюках. – Чёрт! Какие немцы?

Мишаня озадаченно поднял светлые брови.

– Не знаю, я их не видел. Они с тётей Аней разговаривали, а она мне сказала.

– А почему тётя Аня решила, что они немцы? Она немецкий знает, что ли?

– Вряд ли, – с сомнением сказал Мишаня. – Они с немецким акцентом разговаривали. А тётя Аня в войну в оккупации была. Что у тебя за дела с немцами?

– Да нет у меня никаких дел, – сердито ответил я. – вообще впервые про них слышу.

Чёрт побери, только этого мне не хватало! Что за немцы ко мне привязались?

Я уснул только далеко за полночь и здорово не выспался. Мишаня, как я и просил, разбудил меня в половине девятого утра. Сам он давно оделся и собирался в университет.

– Валерий Михайлович не любит, когда опаздывают. А костюм ты, всё-таки, завези в Ленинград.

– Ладно, – кивнул я. – Попробую.

В кондитерской «Север» на Невском проспекте я купил торт «Птичье молоко» и попросил, как следует, перевязать коробку шпагатом.

– Везти далеко, – объяснил я полной плечистой продавщице в белом колпаке.

– По такой жаре торт лучше не возить, – басом ответила продавщица. – Растает и помнётся.

Я только развёл руками.

Несмотря на открытые форточки, в автобусе было жарко. Мне казалось, что он едва тащится, прилипая колёсами к разогретому солнцем асфальту. Я то и дело поглядывал на часы и пытался сообразить, сколько километров осталось до Старой Ладоги.

К тому времени, как мы доехали, рубаха на моей спине успела намокнуть от пота и даже высохнуть. А солнце, несмотря на вечер, и не думало сбавлять накал.

Хорошо, что автобус всю дорогу ехал полупустой. Я поставил торт на соседнее сиденье и даже умудрился следить, чтобы солнечные лучи не слишком нагревали картонную коробку.

Выйдя из автобуса в Старой Ладоге, я с облегчением вдохнул свежий воздух с реки и ещё раз прокрутил в голове заготовленную для родителей Светы речь.

Затем взглянул на часы – половина шестого. И неторопливо пошёл вдоль шоссе в сторону дачи, которую вчера мне показала Света.

Дача была самым обычным деревенским домиком в три окна. Дом недавно выкрасили в приятный зелёный цвет, который хорошо сочетался с выкошенной травой и старыми яблонями в палисаднике. Яблони уже почти не плодоносили. Только у самых макушек висело несколько мелких зелёных яблок.

Я толкнул калитку и вошёл.

Большая квадратная беседка стояла в глубине двора слева от дома. Вся Светина семья сидела за столом. Мама при виде меня настороженно поджала аккуратно накрашенные губы. Отец вопросительно поднял брови и чуть шевельнул широкими плечами под расстёгнутой полосатой рубашкой. Сидевший рядом со Светой темноволосый парень взглянул на меня зло и задиристо.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулся я. – Меня зовут Александр, я скоро стану профессором археологии и собираюсь жениться на вашей дочери.

Светин отец приоткрыл рот.

Я поставил на стол коробку с тортом. Затем аккуратно отделил от охапки цветов три самых пышных пиона и протянул их Светиной маме.

– Это вам. А это тебе, солнышко!

Я вручил остальные цветы растерянной Свете.

– Предлагаю обсудить моё предложение. Я готов честно ответить на любые вопросы.

* * *

Сентябрь 1240-го года. Изборск – Псков

Немецкие рыцари с дружинами подошли к Изборску ранним сентябрьским утром. Первым делом разграбили и сожгли посад. Немногие жители успели укрыться за крепостными стенами – всадники догоняли их. Мужчин убивали на месте, девок и ребят брали в плен, вязали верёвками и сгоняли в середину укреплённого лагеря.

Вой и плач мешался клубами пыли и дымом пожарищ. Под Изборском творилось страшное.

Князь Ярослав Владимирович, которого его тёзка владимирский князь Ярослав несколько лет назад выгнал из Пскова, хмуро смотрел на дерптского епископа Германа.

– Зачем дома жжёте? – спросил он епископа. – Это моя земля, мне ещё с неё дань собирать.

Епископ криво улыбнулся тонкими губами. Он презирал этого князя, который даже с благословения Папы Римского не решался идти в поход, чтобы отбить собственные земли. Всю жизнь сорокалетний князь терпел одно поражение за другим. Сидел в ярославской тюрьме, много лет жил на чужбине, принял католичество. И теперь у него не хватало духу, чтобы отбить собственную землю.

– Ты теперь католик, князь Ярослав, – сказал епископ. – И твои владения – это владения ордена. Заключишь с нами мирный договор – будешь править Изборском и Псковом.

– Псков ещё взять надо, – возразил князь.

– Возьмём, – улыбнулся епископ Герман.

Теперь не было необходимости скрывать от князя тщательно разработанный план. Наоборот – надо было всё рассказать и лишить князя последней воли к сопротивлению.

– Псковский посадник Твердило выслал на помощь Изборску отряд в восемь сотен псковских ратников, – сказал епископ. – Подпиши договор – и мы поможем тебе разбить псковскую рать. После этого Псков сам откроет тебе ворота. Не подпишешь – сражайся с псковичами сам, одной своей дружиной.

Плечи князя безнадёжно сгорбились.

– Я подпишу, – глухо сказал он.

– Во имя Господа! – сухо ответил епископ Герман и протянул князю Ярославу заранее заготовленный пергамент. На пергаменте красивыми буквами по-латыни было записано отречение князя Ярослава от псковского престола в пользу Тевтонского ордена.

Через два дня четыре тысячи немецких рыцарей окружили восьмисотенный отряд псковичей, который шёл на помощь Изборску. Псковичей издали засыпали стрелами, затем разбили ударом тяжёлой конницы, и пошла резня. Из восьми сотен уцелели лишь несколько десятков человек.

Изборское ополчение во главе с воеводой Гаврилой Гориславовичем вышло из-за стен, чтобы ударить на немецких рыцарей со стороны крепости. Но отряд псковичей был разбит так быстро, что изборская дружина не пробилась к нему и вся полегла у крепостных стен. Изборск был беззащитен.

Ещё через три дня войско тевтонских рыцарей осадило Псков и принялось грабить окрестные деревни. Псковский посадник Твердило понял, что сопротивляться бессмысленно. В городе не хватало воинов, чтобы удержать крепость – почти всё псковское ополчение полегло у стен Изборска.

Ночью бояре во главе с посадником Твердилой тайком открыли городские ворота, и немцы ворвались в Псков.

* * *

Октябрь 1240-го года. Великий Новгород

Губы Степана Твердиславовича посинели, руки мелко дрожали от страха.

– Нет, князь! – кричал посадник. – Новгород не станет посылать войско на помощь Пскову! Псковские бояре – собаки, предатели – сами открыли ворота немцам. А нам теперь что? Псковский кремль штурмовать? Всех новгородцев положить у стен Пскова и открыть немцам дорогу на Новгород?

– Вы им эту дорогу уже открыли, – зло ответил Александр. – Когда не отправили войско к Изборску, как я предлагал.

– Да что ты понимаешь?

Посадник взвизгнул и закашлялся.

– Твердило, пёс немецкий, нарочно выслал псковичей биться в поле. Подкупили его немцы, как пить дать, подкупили! А потом и город сдал. Нет, у нас теперь только один выход – укреплять Новгород и заключать договор с немцами. Отдать им Псков с Изборском, но сберечь новгородские земли!