Текст книги "Миражи, Третье тысячелетие"

Автор книги: Алекс Мустейкис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Мустейкис Алекс
Миражи, Третье тысячелетие

Алекс МУСТЕЙКИС

МИРАЖИ. ТРЕТЬЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ.

1. Вечный Город.

Пустыня.

Красная, выжженная солнцем однообразная равнина простирается во все стороны до самого горизонта. Легко поверить, что она бесконечна во времени и в пространстве, что весь мир – это бескрайние ряды барханов, тишина и белесое, обесцвеченное лучами солнца небо. Кажется, что пустыня была такой же миллионы лет назад, и еще не один миллион лет пребудет такой же – без малейшего намека на воду и кипение жизни. Лишь ветер, завывая, срывает красный песок с вершин песчаных гор и горстями швыряет вниз. Песок течет темными змейками, и, останавливаясь, мгновенно сливается с неподвижными склонами барханов. Ветер дует постоянно, он подгоняет стада песчаных гор, – и те ползут, медленно исчезают в одном месте и возникают в другом. Если воспринять ритм этого незаметного глазу движения, можно увидеть, как бурлит песчаное море, как катятся по его поверхности песчаные волны, образуя песчаные водовороты, как бушуют песчаные шторма и бури в десятилетия особо сильных ветров. Нет только берегов, в которые бы бился песчаный прибой. И нет ничего постоянного в этом мире красного песка. Кроме самой пустыни. Кроме палящего солнца на выцветшем небе. Кроме сухого ветра, несущего красную пыль. Воздвигнутся и падут города, расцветут и скроются в глубине лет целые цивилизации, а на часах пустыни не пройдет и секунды. Здесь, среди безжизненных песчаных волн, соединились в одно целое вечное и эфемерное, слились мгновения и тысячелетия.

Шуршит пересыпаемый ветром красный песок вечности. Над гигантскими песочными часами Вселенной звучит шепот безвременья.

Дорога.

Светло-серая бетонная полоса протянулась от горизонта до горизонта, одним резким движением перечеркнув плавные линии пустыни. Это вызов вечности и равномерности песчаного океана. И вот уже струится по бетонному полотну красная поземка. Как будто еще мгновение, – и пустыня поглотит дорогу, на пока этого не случилось, дорога стремится вдаль, догоняя заходящее солнце. Воздух над ней струится и переливается, и в призрачном его дыхании возникают мираж. В один миг над дорогой встают небоскребы, плывут среди громад айсбергов корабли, еще дальше – зеленые поля с яркими пятнами цветов, кипящие потоки водопадов, заросли тропического леса, а за всем этим – еще нечто незаметное, неразличимое перед плывущим в небе красным солнцем, – словно звездное небо или мерцающие огни далеких городов. И вдруг исчезает бесконечная замкнутость пустыни. Эти миражи – как напоминание о том, что существует и другой мир, живущий по иному времени и по иным законам. И бессмысленности вечного существования пустыни противопоставлен краткий миг стремления к неясным целям, лежащим далеко за горизонтом.

Но миражи легко сдуваются ветром и растворяются в светло-голубом небе...

Автомобиль.

Он синей молнией мчится по дороге, рассекая воздух пустыни. Это то, чего до сих по дороге не доставало – реальное движение. Стремление дороги умножено мощью мотора, и миражи с каждой секундой становятся все ближе и ближе, пока вдруг не исчезают и не появляются вдали вновь – еще более прекрасные, еще сильнее зовущие к себе. де-то впереди, за горизонтом, находится цель путешествия. Ее пока не видно, и только возникающие перед автомобилем видения говорят о том, что она есть. Автомобиль пронзает колышущиеся призраки, он несется к самой далекой из видимых целей – к той точке на горизонте, где бетонная лента, как взлетная полоса, упирается в небо.

Кирпич.

Остановка времени, остановка движения. Ветер больше не шуршит вслед автомобилю песком по дороге. Здесь, среди неизменного моря вечности, у самой кромки бетонного полотна нашлось нечто, еще более эфемерное и чуждое пустыне, нежели зовущая вдаль дорога.

Чуждое ли?

Кирпич. Он такого же красного цвета, как и песок, заполняющий пространство на многие километры вокруг. Кажется, что он вырос из этого песка, что он его логическое следствие, та невозможность, которая не может не произойти. И вполне возможно, что этот кирпич так же незыблем в своем существовании, как и пустыня, как ветер, как каждодневный восход и закат солнца над этой равниной, покрытой красными гребнями песчаных гор.

Перед кирпичом, на границе песка и бетона, стоит девочка. Она смотрит на кирпич – долго, как будто думая о чем-то другом, не связанном ни с пустыней, ни с низко висящем над горизонтом солнцем, ни с дорогой, все также стремящейся вдаль, ни со странной находкой посреди песчаного океана. И вокруг – звенящая тишина, способная поглотить тысячелетия.

Девочка смотрит вперед, туда, куда уносится ровная лента дороги. Если присмотреться, то можно в полусотне шагов различить еще один кирпич, еле заметный на фоне песка. А дальше – еще один, и еще, и уже перед самым горизонтом кирпичи сливаются в непрерывную полосу, сперва в один, потом в несколько слоев высотой. И по другую сторону дороги заметна такая же полоса... Девочка возвращается к автомобилю, одиноко стоящему на середине дороги. Она садится за руль, и мощный мотор, оживая, расталкивает тишину и относит ее в сторону, за соседние барханы.

И снова – движение. Вновь дорога несется навстречу. Однообразный гул мотора, шуршание шин. Куда держишь путь, девочка? Что нужно тебе на этой дороге, серой молнией прорезавшей вечность? Густые волосы цвета солнечного дождя вьются на ветру. Слушай: для тебя не существует шепота движущегося песка и тем более грохота песчаных волн. Эти звуки доступны лишь остановившимся и затерявшимся в красном безмолвии. Смотри: по бокам дороги растут кирпичные бордюры, неотличимые по цвету от песка пустыни. Но ты слышишь шум иного ветра, рожденного стремлением вперед, где раскинулась в полнеба огромная, слепящая глаза заря – торжественный аккорд чистых красок. Дорога упирается в край зари, и над залитым розовым светом бетоном колышутся почти невидимые, не имеющие ясных очертаний призрачные тени, отступающие с каждым мигом все дальше и дальше, к касающемуся горизонта солнцу.

Это – закат? Или рассвет?

Все зависит от твоего движения, девочка. Двигайся быстрее вращающейся в пространстве планеты, быстрее убегающего солнца и закат станет для тебя рассветом. Спеши, если хочешь оставаться в свете дня и не останавливайся ни на миг...

Город.

Он встает черной гребенкой зданий на фоне полыхающей зари. Он растет с каждой секундой движения, черный, реальный, уничтожая вьющиеся над дорогой розовые призраки. Казалось, еще только что он был не более чем черное пятнышко на залитом заревом горизонте, и вот уже самые высокие из зданий-прямоугольников вздымаются вверх и пронзают обреченное солнце. Еще мгновение – и становится темно. Это автомобиль въехал в тень Города.

Если бы не отточенная прямизна вертикальных и горизонтальных линий, его можно было бы принять за огромный, перегородивший дорогу горный хребет. И нельзя уже свернуть, постараться его объехать – по обе стороны мелькают тысячи кирпичей, уложенные в высокие темно-красные барьеры. Это часовые Города. И угасает все великолепие красок зари. Город продолжает расти, он нависает над автомобилем, словно собираясь раздавить его своей многотонной мощью. И вдруг исчезает бескрайнее небо над головой, и вверху мелькает кирпичный свод. Это соприкоснулись две выросшие стены из кирпичей.

Город, словно чудовищный дракон, проглотил машину.

Яркий свет фар бежит по бесконечной кирпичной кладке уходящего в беспросветный мрак туннеля. На мгновение лучи вырывают из темноты брошенные, проржавевшие автомобили, приткнувшиеся к кирпичным стенам. Без стекол, без дверц, без колес, они возникают то там, то тут на долю секунды и опять исчезают во мраке... Поворот, еще поворот... Туннель двоится, петляет. Временами кирпичная стена обрывается провалами с колоннами, и за ними угадывается еще одна дорога, еще один путь в темноту... Еще немного – две дороги сливаются в одну, которая тут же круто поворачивает, раздваивается и снова кружит, увлекая за собой в черную глубину. Здесь, в этом хаосе кирпичного лабиринта, можно кружить вечно... И как хорошо, что звук мотора, отражаясь от кирпичных стен, вытесняет могильную тишину тоннеля дальше, в непроглядную темноту...

И тут же шум двигателя как будто гаснет, провалившись в какое-то новое, огромное пространство, все так же залитое тьмой. Свежий, прохладный воздух, так отличающийся от затхлого дыхания лабиринта, охватывает со всех сторон и пробирает до костей. И сверху, с невообразимой высоты неба в машину заглядывают удивительно крупные звезды...

А вокруг во мраке угадывается нагромождение небоскребов, уходящих вверх углами каменных форм. Автомобиль медленно движется по мощеной булыжником улице. Фары освещают серые стены домов, окна первых этажей, заложенные красным кирпичом. Кирпич взял в плен не только машину – еще раньше он захватил Город.

Сначала кажется, что в Городе никого нет, что он пуст, безлюден, как красная пустыня, покинут, как машины в тоннеле. Но нет – то там, то тут яркие лучи фар освещают то одного, то другого обитателя кирпичных пещер. Застигнутые светом врасплох, они бегут, исчезая в темных провалах подъездов, или падают, закрывая лицо руками. Здесь, в царстве вечной темноты, панически боятся света. Ведь кругом не видно ни одного светящегося окна.

Прямая улица-ущелье между возносящимися ввысь стенами домов. И вот в свете фар неожиданно появляется человек. Он вовсе не убегает от заливающего его фигуру потоков света, он прямо и уверенно стоит на пути автомобиля. На нем пластмассовая синяя каска и синяя же форма с блестящими пуговицами. И черные сапоги, сливающиеся со мраком за спиной. На глазах у человека большие темные очки – как маска, скрывающая любое выражение лица.

Человек не спеша поднимает полосатый жезл.

Машина останавливается. Замолкает мотор, и в упавшей сверху, из темноты, тишине слышны лишь твердые, лязгающие металлом о булыжники шаги. Человек в каске подходит вплотную к радиатору автомобиля.

– Выключить фары! – командует он. Его голос тут же проглатывается ватной, давящей на уши тишиной.

Фары гаснут, и все накрывает мрак. Только вверху, на крохотном обрывке чистого неба, светят холодным светом семь звезд-жемчужин. Немногое можно разглядеть при свете звезд.

– Ездить со светом запрещено, – негромко говорит человек в каске. Он снимает очки и прячет их в карман. Козырек скрывает его лицо от звездного света, виднеется только подбородок с четкой черной полосой – ремнем от каски.

– Но почему? Ведь здесь так темно! – громко спрашивает девочка. Она встает с сиденья, опираясь о ветровое стекло.

– Таков закон. Так положено.

– Но ведь без света можно заехать куда угодно!

– Значит – незачем ехать. Все люди никуда не едут.

– Потому что темно. Разрешите свет – и вы увидите...

– Разрешать запрещено. Таков закон.

– А без света ехать, значит, можно? Так?

– Вопросы задавать запрещено. Так положено. Такой порядок.

– Но почему? Ведь это же глупо! Что же разрешено? – с ноткой отчаяния выкрикивает девочка.

– Все, что можно разрешить, запрещено. Таков закон, – бесстрастно отвечает человек в каске.

Он поворачивается и уходит, полагая, что все сказал. На сером фоне его удаляющейся фигуры чернеет пятно кобуры. Он уже совсем исчезает во тьме, когда девочка кричит ему вслед:

– А запрещать у вас разрешено? Запретите запрещать!

Человек останавливается. Похоже, что ему надо вернуться.

– Чем больше требуешь, тем меньше свобода, – размеренно говорит он в такт бряцанью сапог по булыжникам. – Самая большая свобода у того, кто ничего не требует. Таков закон. – Он подходит все ближе и ближе. – Ты требуешь самое большое. Ты посягаешь на наш порядок.

Он замедляет шаг и достает из кармана блестящие наручники.

Девочка опускается на сиденье. Кажется, она что-то решила.

Человек в каске уже в нескольких шагах от машины. Внезапно его заливают мощные потоки света. Ослепленный, он бросается в сторону, в темноту. Мотор разрывает тишину, и автомобиль устремляется вперед по улице, разгоняя на своем пути многолетний мрак. Но человек в каске уже прочно стоит на ногах, его глаза защищены очками, и за его спиной вырисовываются десятки таких же – в надвинутых до непроницаемо черных очков пластмассовых касках. Их последующие ряды теряются в темноте за спинами первых. В руках у них автоматы.

Первый ряд автоматчиков падает на колено. Раздается команда:

– Именем закона! По самой главной преступнице – огонь!

Грохот и вспышки выстрелов, звон стекол. По серым стенам домов мечутся красные отсветы. И в этом прыгающем свете за стеклами верхних этажей видны люди, плотно прижимающие ладони к глазам...

Мимо автомобиля проносится огненный пунктир. Машину заносит, и она врезается в стену дома. Девочка выскакивает из машины, отбегает на несколько шагов и падает. Гремит взрыв. Фонтан багрового пламени взлетает на десяток метров, скатывается в клубок огня и дыма, и уносится вверх, к заглядывающим в каменное ущелье звездам.

Машина горит. Девочка медленно отходит от нее, не в силах отвести взгляд от яркого пламени. Темной то ли от копоти, то ли от уличной грязи рукой она автоматически откидывает волосы со лба. На щеке ее заметна свежая царапина.

Неподалеку от горящей машины, у стены дома, неподвижно стоит человек, закрыв ладонями лицо. А по улице, гремя сапогами, бегут люди в касках. Девочка отступает дальше, прижимается к противоположной стене. И только когда бегущие сбивают стоящего у стены человека, и он, не отрывая ладони от глаз, падает под звенящие сапоги, она тоже бросается бежать.

Девочка бежит по темной улице. Вверху горят крупные звезды. Она несколько раз сворачивает в черные дыры подъездов, пробегает их, спотыкаясь о что-то звенящее и громыхающее, выскакивает на другую улицу. И уже выбежав на середину, она замечает приближающееся с лязгом черное пятно, и, рванувшись назад, прижимается к заколоченной двери дома. Мимо проносится броневик, без света, чудовищный, как кошмарный призрак. Он, не сворачивая, проламывает стену здания в конце улицы и исчезает. И девочка вновь бежит, сворачивая в похожие друг на друга переулки, пробегая сквозь мрак подворотен и проходных дворов. Она устала, ей надо отдышаться. Как ярко светят звезды! Она заходит в ближайший подъезд, и, нашарив в темноте лестницу, садится на ступеньки.

В тишине гулко гремит замок, слышен скрип открываемой двери. Девочка поспешно вскакивает, отбегает в сторону от прорезавшейся в темноте полоске звездного света из-за приоткрытой двери. Осторожный шепот произносит:

– Иди сюда, девочка! Не бойся!

И девочка входит в большую комнату, освещенную через заложенное кирпичами до середины окно призрачным светом звезд. Около одной из стен стоит старик, одетый в непонятного покроя белую, ниспадающую одежду. У него длинная седая борода и слегка растрепанные остатки седых волос вокруг лысины. Он стоит спиной к окну, и его лицо рассмотреть не удается.

– Вы кто? – спрашивает девочка. Эхо долго звучит в пустой комнате с высоким потолком, и девочка уже шепотом продолжает:

– Вы здесь... живете?

– Да, – негромко отвечает старик.

– И вы здесь долго живете?

– Да. Очень долго. Всю жизнь.

– Тогда... Тогда почему здесь так темно? – спрашивает она чуть громче, но потом вновь переходит на шепот. – Почему запрещен свет?

Старик неуверенно подходит к окну и кладет руку на кирпич.

– Это было давно, девочка... Тогда еще было светло. А может быть, только казалось. Но все говорили, что с тьмой покончено. Что ее нет.

– Тогда был день, да?

– Не знаю, и – не помню. Может, и день. Может, здания не закрывали солнце. Может, светили фонари или луна... Может, может... Да и какая разница?

– А что было потом?

– Потом... Потом убрали все уличные фонари. Ведь они не нужны, раз нет темноты. Людей заставляли выбрасывать на свалки все лампочки, фонарики... Даже спички.

– И настал день, когда дома заслонили свет?

За окном слышен лязг проезжающего броневика. Он, видимо, проезжает по соседней улице. Затем – далекий грохот обрушившейся стены.

– Тогда признавали свет, – продолжает старик. – И говорили, что на улицах светло, что все в норме, что света даже становится все больше и больше. Как бы ни было на самом деле. А дальше... что-то случилось. Что-то изменилось там... – он делает неопределенный жест рукой, – и признали, что вокруг темно. И что света никогда не было. И не должно быть. Что ничего не менялось. А впрочем... – он задумывается, – так оно и было. Ничего не менялось... Все те же заверения в порядке. Но во тьме... он вдруг замолкает.

– Что – во тьме? – спрашивает девочка.

– Во тьме легче обманывать людей.

– А что же сами люди? Они же видели, что их обманывают? Как можно им самим перепутать тьму и свет?

– Кто-то действительно путал. Кто-то не обращал внимания. Считал, что это не его дело. Кое-кому было удобнее в темноте самому обманывать понемногу. Ну, и кое-кто действительно видел. Люди ведь разные.

Он недолго молчит. В тишине – далекий лязг броневика.

– Всех этих обманщиков нужно немедленно прогнать из города. Которые все запрещают, – решительно говорит девочка.

– Сейчас они тоже ничего не видят в темноте. Тоже обмануты. Все не так просто.

– Просто, – возражает девочка.

Старик поворачивает к ней свое лицо. Свет звезд, падающий в щель окна, освещает его глаза. Видно, что старик слеп. Девочка поражена. Она отступает назад и прижимается к стене.

– Да, – говорит старик, – тех, кто может видеть при свете звезд и не молчит при этом, ждет такая участь. Поверь, она еще не самая страшная.

Где-то далеко гремит броневик. Старик медленно отходит к противоположной стене. На ней еле-еле просматриваются неопределенные, размытые разводы. Старик ощупывает стену.

– Если бы я только мог видеть! – устало произносит он. На этой картине нарисовано прекрасное и гармоничное государство света. Я сам рисовал эту картину... Как давно это было! Если бы я видел, я бы рассказал людям про нее. Ведь они еще могут слышать! – В его голосе прорезывается металл. – И они бы поняли, чего лишены, и я бы поднял их и повел на поиски этой чудесной страны! Но мне осталось только одно зрение – зрение памяти. Как жаль, что я помню только отдельные ее краски!

Девочка молча глядит на старика, испуганно прижавшись к стене. Лязг броневика все громче. Старик прислушивается.

– Вот! Вот кто хозяин положения! Вот кому никогда не понадобится свет – ведь броневики не выбирают дороги! Но меня пугает одно...

Он опирается одной рукой о стену, его голос звучит все громче на фоне нарастающего лязганья.

– Но ведь когда-то будет рассвет! Я не верю, что они остановят солнце! Сколько людей увидят свет! И сколько людей будет ослеплено в тот час, чтобы сохранить спокойствие! И они будут стрелять, как стреляют сейчас в тех, кто способен видеть при вспышках выстрелов! И настанет миг, когда останется только одна надежда! Только один свет, льющийся с небес, только один огонь! И этот огонь увидят даже слепые...

Боковая стена рушится, и в комнату, рыча и лязгая, вламывается броневик. Девочка в ужасе смотрит, как он, во все скрывающем черном облаке пыли и копоти проезжает по тому месту, где только что была картина...

И вновь бесконечный бег по бесконечно темной улице, а сзади – тяжелое дыхание броневика. Железный пес взял след, и теперь его не остановить.

А вверху все так же светят семь звезд-жемчужин... Кажется, чуть бледнее? Неужели скоро рассвет?

Из переулка, навстречу девочке, выкатывает еще один броневик. Снова в подворотню, снова бег, только быстрее, только бы не упасть, как в кошмарном сне тянутся бесконечные секунды... Вдруг улица обрывается – впереди широкая площадь, уходящая в темноту. Сзади – грохот рушащихся зданий. И девочка бежит через площадь, где нет никаких ориентиров, кроме ровных рядов прямоугольных серых булыжников.

И вот – стена.

Огромная стена из знакомого красного кирпича. Ровные кирпичные ряды уходят вправо и влево, насколько хватает глаз. Как будто бы огромная площадь встала на дыбы и загородила весь дальнейший путь – Стена. Многокилометровой высоты, до неба, до звезд, перед которой ты – ничто, для которой ты – не больше муравья. Даже приближающиеся со всех сторон броневики ничтожны по сравнению с ней. И ничего нельзя сделать, только заплакать от своего бессилия и ударить кулаком в стену, ведь она все равно не почувствует, она – символ этого города, этого порядка, этого закона, символ их незыблемости и несокрушимости...

И вдруг – яркий солнечный свет бьет в глаза. Это кирпичи не выдержали твоих ударов, и целый кусок стены, рассыпавшись в прах, лежит у твоих ног, а там, снаружи, – теплые лучи выглянувшего из-за горизонта солнца, зеленая трава, светло-голубое небо... Ты еще можешь оглянуться и увидеть, что на площади, залитой бьющим через пролом светом, серые булыжники становятся алыми и как будто светятся изнутри. Что в окнах далеких домов, навылет пробитых лучами солнца, стоят люди и смотрят на свет. Они закроют глаза, но свет прорвется сквозь веки и сквозь ладони. Они отвернутся, но будут видеть такой странный и незнакомый – освещенный свой мир. Ты можешь увидеть, как одним достаточно взгляда, чтобы наполниться светом и сохранить его теперь уже навсегда, и как другие отворачиваются и стараются сберечь засевшую в сердце тьму... Люди ведь разные. Но свет для всех – один.

И ты можешь еще увидеть, как спешат к пролому деловитые люди в пластмассовых касках и темных очках, что они несут на носилках кирпичи и свежеприготовленный цементный раствор, и кто-то уже старается задержать их, а кто-то – помогает пройти вперед...

Но все это у тебя за спиной, и ты не оглядываешься, ты все стоишь перед проломом, уже поняв, что путь спасения открыт, но не в силах отвести взгляд от великолепия солнечного восхода, но вот до твоего слуха доходят шум свободного ветра, шепот мягкой, живой травы, чириканье птиц в вышине неба... И ты выбегаешь в мир, полный тепла и света, и бежишь по зеленой траве, все дальше и дальше от стены, от тьмы, от страшного Города Порядка... И высыхают на щеках слезы бессилия, а может быть, слезы незнания своего могущества.

И если бы ты в этот миг обернулась, ты бы увидела, как в пролом вкладывается последний кирпич, – и все, это место уже не отличимо от другого на бесконечной стене. Город выпустил только тебя.