Текст книги "Gundabad (СИ)"

Автор книги: Алекс Кроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Королева мысленно укорила себя за неуемное любопытство.

– Если мои слова как-то…

– Вовсе нет, – покачал головой Маэдион, продолжая улыбаться. – Я понимаю, что когда принц женится не на прекрасной принцессе, а на одной из своих полководцев – это непременно вызывает у других как минимум интерес. Хотя я и не первый, кто так делает.

Лимнэн вновь показалось, что ее испытывают. Синдар не любили вспоминать о том, что мать Маэдиона когда-то была стражем. Келебрис из Дориата осталась в их памяти молчаливой, бездействующей свидетельницей гибели королевства, которое сама же когда-то помогала строить. Женщиной, разделившей ложе с проклятым сыном Феанора. Некоторые в своей ненависти опускались так низко, что говорили, будто потому она и стала женой принцу, что привлекла его не кротостью нрава или высоким происхождением, коими и не обладала никогда, а запретной, порочной страстью. Чего, мол, еще ждать от девы, которой меч привычнее арфы?

А ведь когда-то Келебрис была верной соратницей Белега, столетиями стоявшей на страже границ Дориата. Ее любили, ее уважали, ее храбрость и ярость, рожденные в орочьей темнице и закаленные в сотнях пограничных сражений, восхищали подданных короля Тингола, а ее преданность никогда не подвергалась сомнению. Многие грезили о ее любви, но в те годы никто и помыслить не мог, что эта любовь обернется против Дориата. Одного только взгляда зеленых, как весенняя листва, глаз оказалось достаточно, чтобы Келебрис бросила свою верность, свою ярость и саму свою жизнь к ногам одержимого Клятвой братоубийцы. Это от нее Маэдион унаследовал раскосые глаза цвета синей стали – едва ли не единственную черту, рознящую его с отцом.

– Я рада, что Вы нашли свое счастье, – сказала королева и получила в ответ еще одну ослепительную улыбку.

– Я тоже, – весело признался принц и посерьезнел. – Ни для кого не секрет, что я последний из принцев нолдор, оставшихся в этих землях. Моему народу нужна надежда. Гибель моей сестры и ее мужа стала для нас страшным ударом.

– Я сожалею, что так случилось. Мы все скорбим о короле Эрейнионе и королеве Каранриэль.

– Она была слишком похожа на мать, – глухо ответил Маэдион. – И так же забыла об осторожности, увидев грозящую мужу опасность.

Принц помолчал.

– Теперь остался только я, и моя свадьба наконец положит конец трауру моего народа. Мы достаточно страдали в прошлом, и пришла пора оставить его за спиной.

– Но ведь Вы любите ее? – спросила Лимнэн, подумав, что им движет лишь чувство долга.

– Разумеется, – принц снова улыбнулся, на этот раз мягко и мечтательно. – Матариэль – моя судьба. Мне давно следовало признаться ей в своих чувствах, но все как-то… повода не находилось. Да и… чего уж скрывать, я боялся, что она не отнесется к моим словам серьезно. Я буду рад видеть Вас и короля Трандуила гостями на своей свадьбе. Если, конечно, он захочет прибыть.

– Мой сын почтет за честь… – начала было королева и осеклась, сама почувствовав, насколько фальшиво звучат ее слова.

– Госпожа, – мягко улыбнулся Маэдион. – Я благодарен Вам за эту ложь, но я не слеп и не глуп. Я знаю, как на меня смотрят те, кто видел Войну за Сильмариллы. И знаю, почему. Как знаю и то, что изменить это я, увы, бессилен. Но ослабление одного из нас может повлечь за собой беды для всех остальных. Особенно сейчас, когда мы еще толком не оправились от войны с Сауроном. Я не допущу этого.

– Вы потому прибыли в Эрин Гален лично? – спросила Лимнэн. Маэдион был нечастым гостем в этих чертогах, прекрасно сознавая, что ему здесь не рады, и предпочитая обмениваться с королями Зеленолесья письменными посланиями. Королева всё поняла.

Принц склонил рыжеволосую голову, отдавая честь ее проницательности.

– Нам с Его Величеством предстоит обсудить некоторые вопросы. Надеюсь, Вы простите мне, если я не скажу, какие именно?

– Разумеется, – кивнула королева. И позволила себе дотронуться до его плеча. – Спасибо, Маэдион.

Принц улыбнулся.

– Во мне тоже течет кровь синдар, Ваша милость. Пусть Ваш народ и предпочел забыть об этом.

***

В покоях короля Эрин Галена было темно. Плотно задернутые шторы не пропускали солнечные лучи, и хотя эльдар, пробудившиеся когда-то давно при свете звезд, превосходно видели в темноте, царящий в покоях Трандуила сумрак пугал их. Войдя, Лимнэн первым делом впустила следом за собой свет.

– Сын!

Тот медленно поднял голову от книги, которую держал в руке. Открытой на той же странице, что и три дня назад.

– Ты чего-то хотела? – безразлично спросил король.

Лимнэн с ужасом поняла, что не может взглянуть на сына без содрогания. Горе иссушило его, шрамы от ожогов отчетливо проступали на мертвенно-бледном лице, а светло-серые глаза смотрели страшным пустым взглядом. Эльмирэ покинула его, и некогда пылающий дух стремительно угасал, лишенный любви и поддержки королевы. Тысячелетиями она была рядом, а теперь ушла, и он чувствовал себя разбитым и потерянным.

Умерла. Он слышал это слово в вое ветра и шелесте увядающей листвы, в птичьих криках и раскатах далекого грома, сотрясавших небо по ночам. Умерла. Потому что он не уберег. Как он мог позволить ей сражаться? Пусть она бывала уже не в одном сражении, как мог он допустить это, зная, сколько доблестных и искусных воинов пало от случайной стрелы или удара в спину? Какие силы затуманили его разум, что он уступил ее просьбе? Не те ли, что теперь тенями клубились в углах покоев, нашептывая по ночам страшное?

Она звала тебя, умирая. И не смей говорить, что нет. Она думала о тебе, молилась, чтобы ты пришел и спас ее, а ты позволил ей умереть. Она звала тебя.

Я проклинаю тот день, когда ты переступил порог нашего дома, сын Орофера.

Конечно, зло думал в ответ Трандуил. Ты не такого мужа для дочери хотел. Или думаешь, я не помню, как ты смотрел на меня в тот день? Да приведи она орка, ты и то был бы больше рад.

Он и сам тогда не верил, что эта прекрасная, как звезда, женщина могла его любить. Могла улыбаться, видя его изуродованное лицо, и протягивать руку, убирая прикрывающие ожоги белые волосы. Те уже отросли почти до прежней длины, когда он решился просить ее руки.

– Я…

– Просишь руки моей дочери, – продолжал за него Эленьятил, и в глазах его отчетливо читалось отвращение, когда он смотрел на лицо жениха. Вернее, на одну только половину лица, потому что вторая была сожжена и обезображена настолько, что без содрогания и не взглянешь, а ослепший глаз затянут бельмом. Эленьятил и содрогался при виде такого откровенного, нескрываемого уродства и не мог поверить, что из всех мужчин Дориата руки его дочери просил именно этот. Трандуил молча ждал его ответа, но по лицу уже видел, каким этот ответ будет.

– А что ты можешь предложить ей, кроме своих шрамов? – бросил оскорбленный отец. Вот уж кто действительно без изъяна. Прекрасен, как звездный свет, под стать своему имени. Трандуил уже и сам был готов отказаться от его дочери. Не потому, что не любил, а потому, что Эленьятил был прав. Но впервые увидел, как лицо обычно безмятежной Эльмирэ исказила плохо сдерживаемая ярость.

– Я сделала свой выбор, отец, – ярость звенела и в ее голосе, а тонкие пальцы с неожиданной силой сжали руку жениха. – И тебе придется его принять.

Желание уйти и забыть обо всем исчезло в тот же миг. Она готова была бороться, а он что же? Сбежит теперь, как последний трус? В бою стражи Дориата стоят до конца, до последнего вздоха, и в любви им не следует поступать иначе.

– Выбор? – повторил Эленьятил. – Это твой выбор? Да ты достойна быть женой короля, а не какого-то стража!

Вот только Диор уже выбрал прекрасную Нимлот, не без злорадства думал в тот миг уже почти отвергнутый жених. Прекрасно понимая, что именно так злило отца Эльмирэ. И еще половину отцов в Дориате. Король один, а желающих видеть свою дочь королевой – много. Тем более, что и случай такой впервые за все существование Дориата выпал. Раньше матери надеялись сыновей на Лютиэнь женить, теперь отцы нацелились было на Диора. Но не судьба, тот, как оказалось, был уже женат.

– Трандуил!

Мать все еще была здесь, стояла, сложив руки на груди, и чего-то ждала. Воспоминания неожиданно развеселили короля, и он ответил почти без раздражения.

– Что, прости?

– Я сказала, что прибыл принц Маэдион. Он ожидает тебя в тронном зале.

Маэдион. Короля вновь охватила ярость при звуке этого имени, так похожего на другое, проклятое сотни раз за совершенные им преступления. Сколько прошло тысячелетий, а он помнит тот день так отчетливо, словно это было только вчера. Помнит алую кровь на плитах Менегрота и сталь чужого клинка, разрубающую его доспех. Помнит рвущую его изнутри ненависть и жгучее желание покончить с этим убийцей раз и навсегда. В той схватке они сошлись так близко, что он видел зеленые глаза, горящие в прорези нолдорского шлема. Глаза цвета столь же редкого для эльдар, как и медно-рыжие волосы.

– Мне нет дела до отродья Маэдроса! – прошипел Трандуил. – Пусть убирается!

– Не смей, – с не меньшей яростью ответила мать, – винить его в грехах его отца!

Король отвернулся. Он не хотел спускаться в тронный зал и видеть лицо, способное напомнить ему только о крови и смерти. И еще меньше он хотел видеть на этом лице глаза цвета синей стали. Глаза одной их тех теней, что рождались из темноты по ночам, принося с собой жгущие его воспоминания.

– Береги ее, сын Орофера, – шептали в тех воспоминаниях бескровные губы, и черные, чернее самой беззвездной ночи, волосы то вились по ветру, то вновь рассыпались по плечам. – Я не смогу защищать ее, как прежде. Я не вернусь.

И змеей оплетала тонкие пальцы прядь чужих волос. Рыжая, как рассвет. Такой простой, бесхитростный дар любви, который женщина ни на мгновение не выпускала из рук.

Я просила тебя беречь ее. Так ты выполнил мою просьбу? Она была добра ко мне, она молилась за меня, даже когда проклинали все остальные, а ты позволил ей умереть.

Замолчи! Не тебе судить. Не смеет та, которой рыжий Маэдрос был дороже собственного народа, обвинять его в смерти Эльмирэ.

Но что толку спорить с тенью?

– Сын, – снова попыталась мать, подходя и кладя руку ему на плечо. – Я знаю, что… – она осеклась и помолчала. – Я знаю, как ты относишься к принцу и как относился к его сестре, но теперь, когда Эрейнион Гил-Галад и Каранриэль из Химринга мертвы, мы не можем просто взять и отмахнуться от последнего принца нолдор.

Мертвы. Нет, эта нолдорская ведьма была далеко не так мертва, как ему хотелось. Еще одна рождающаяся в ночи тень с раскосыми глазами, лишь с той разницей, что у нее они были не синими, а светло-зелеными, отливающими синдарским серебром.

Ты помнишь мои слова, сын Орофера? – шипела ему на ухо прекрасная медноволосая женщина, впиваясь в плечо длинными ногтями. – Помнишь, что предрекал твой отец? Мою мать погубит любовь, так он говорил? Смерть ей принесет то, что будет предназначено моему отцу, так он говорил? Знал бы ты, как я проклинала его, когда его слова оказались правдой. А помнишь ли ты, что я ответила ему? Я ведь тоже не солгала. Я ведь предупреждала его: не берись вести в бой, если сам не способен подчиниться врагу. Потеряешь корону. Я предупреждала его, что тот, кто поднимет ее после него, будет ненавидеть свою власть. Помнишь эти слова? Помнишь, что придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера?

Ее проклятие сбылось, когда о нем давно уже позабыли. Сумей отец подчиниться приказам ее мужа, и не погиб бы понапрасну у Черных Врат Мордора. Но Эрейнион Гил-Галад был королем нолдор, и одно это уже заставляло синдар видеть в нем врага. А его королева сеяла раздор в войсках одним цветом своих медно-рыжих волос. Она будто насмехалась над ними, предпочитая сражаться не прямым нолдорским мечом, а изогнутым синдарским клинком. Трандуил предпочитал не встречаться с ней лишний раз. И все же стал невольным свидетелем ее конца. Когда среди сотен криков раздался еще один, полный отчаяния и леденящего ужаса, лишь на мгновение опередивший тяжелый удар булавы, разбившей сверкающий панцирь.

– Эрейнион!

Каранриэль опоздала. Кровь хлынула на покрытый пеплом склон Роковой Горы, и последний король нолдор пал и был сброшен к подножию Ородруина. Его королева уже не кричала, когда бросилась к нему, не видя ничего от застилающих глаза слез. Знала, что слишком поздно. И нанесла удар врагу в последний раз, когда ей, упавшей на колени перед погибшим мужем, вонзили в спину ятаган. Королева обернулась, и изо рта у нее хлынула кровь, а светло-зеленые глаза сверкнули безумной яростью. Вся ее сила, вся магия и вся любовь, пылавшая в мятежной душе долгие тысячелетия ее жизни, вырвались огнем и светом, сметя сотни окружавших ее врагов и не тронув ни одного из союзников. Воздух наполнился визгом опаленных ее яростью орков, слепо пытавшихся защититься от безжалостно, с новой силой обрушившихся на них клинков. А королева замерла на покрытой пеплом земле, уронив голову на окровавленный панцирь короля и устремив взгляд в пустоту.

Вернувшийся с победой новый король Эрин Галена и не вспомнил о том, что она предсказала не только смерть его отца. А даже если бы и вспомнил, то только посмеялся бы.

Придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера.

Нет. Невозможно. Проходили дни, месяцы, годы, и мир поднимался из руин Войны Последнего Союза, Эрин Гален процветал, а его королева шла рука об руку с королем и подарила ему сына. С чего бы ему было проклинать так внезапно обрушившуюся на него власть? И только глядя на жемчужно-белый могильный камень, Трандуил понял, о чем его предупреждала последняя королева нолдор. После падения Нуменора из западных земель не было возврата. И не будь он королем, он взошел бы на первый идущий в Валинор корабль, зная, что Эльмирэ ждет его на том берегу. На берегу, которого ему не суждено достигнуть дорогами живых. Король Эрин Галена не имеет права оставить свой народ. Только если удар чужого клинка не оборвет его жизнь. Иных путей в земли Валар для него нет. Рыжая нолдорская ведьма предсказала ему годы, столетия, а может, и тысячелетия одиночества, которых сама сумела избежать. Пусть и ценой собственной жизни. Разве это справедливо?

Ты сам в этом виноват, сын Орофера. Ты не уберег свою королеву.

– Ты не слушаешь меня, – не выдержала Лимнэн.

– Не слушаю, – согласился Трандуил, и ему показалось, что мать сейчас не выдержит и ударит. Нрав у нее всегда был тяжелый, куда тяжелее, чем у отца. Но вместо этого она устало вздохнула.

– Я никогда не умела красиво говорить. Не как твой отец. Вот у него был такой талант. Да ты и сам это знаешь, это ведь его речи привели нас в Эрин Гален.

– К чему ты клонишь? – спросил король. С него достаточно было смерти жены, не стоит бередить еще и эту рану. Мать молчала почти минуту, по-прежнему сжимая его плечо, а потом призналась.

– Когда он погиб, я молила Илуватара лишь об одном. О смерти. Не смотри на меня так, сын, я любила его, сколько себя помнила, – королева на мгновение опустила ресницы, с улыбкой вспомнив наивные грезы маленькой девочки, увидевшей однажды статного темноволосого мужчину и твердо решившей, что когда она вырастет, то он станет ее мужем. Судьба оказалась благосклонна к ней. До поры, до времени. – Я любила его гораздо дольше, чем ты любил Эльмирэ. И когда мой король покинул меня, я не представляла, ради чего мне теперь жить. Кто мог нуждаться во мне сильнее, чем он? Тогда мне казалось, что никто. Что никто, кроме него, давно уже не нуждался во мне, а значит и жить мне было не за чем. Нет, не кори себя, что не заметил этого, я знаю, что в первые месяцы ты не находил времени даже для любимой жены. А я могла часами не вставать с постели, призывая к себе смерть. Но вместо нее пришла твоя жена, – Лимнэн снова помолчала. Признание собственной слабости всегда давалось ей тяжело. – Она всегда знала, как исцелить. Рану ли от клинка или разбитое сердце, значения не имело. Жаль, я так не умею. Поэтому я скажу тебе вот что. Подумай о сыне. Он уже потерял мать, не отбирай у него еще и отца.

Лицо короля исказилось от боли.

– Сегодня за завтраком Леголас спросил меня, почему ты больше не приходишь посмотреть на его тренировки, – продолжала Лимнэн, словно не замечая, что причиняет своими словами страдания. Или напротив, замечала. Безжалостно бить в самое сердце она умела всегда, неважно, клинком или словом. – Он боится, что ты тоже его оставишь. А он ведь ни в чем перед тобой не виноват. Ты и сам знаешь, сын, наш народ любит лишь однажды, и оттого столь сильной бывает наша любовь. И столь разрушительной. Если ты не справишься со своим горем, оно убьет тебя. Как чуть не убило меня мое. И что тогда будет с твоим сыном?

– Оставь меня, – не выдержал Трандуил.

– Неужели ты совсем его не любишь?

– Я сказал, уходи!

– Принц Маэдион ждет тебя, – невозмутимости Лимнэн позавидовали бы даже Валар. Тем более, что своего она добилась. – Ты примешь его?

– Не сегодня, – хрипло ответил король. – Пусть ждет, если так хочет поговорить.

А ночью в его сон впервые пришла жена.

***

Стрела вонзилась в мишень совсем близко к центру, всего лишь в полудюйме. Но всё же не в центре.

– Позор, Ваше Высочество, – вынес вердикт учитель Этельхим, покачав головой, отчего по стянутым в высокий хвост черным волосам побежали блики. Утро выдалось солнечное. – Позор.

Но серые глаза его смеялись.

– Попробуйте еще раз.

Принц, которому едва исполнилось десять лет, послушно натянул длинный, ненамного уступавший ему по размерам лук еще раз. С тем же успехом.

– Что-то Вы сегодня не в форме, – покачал головой наставник. И добавил, резко повернув голову на одним им услышанный звук шагов. – Ох ты! Это что за назгул к нам пожаловал?

– Этельхим, – ответил осунувшийся и как-то даже не по-королевски выглядевший – с заплетенными в косу волосами и в непривычно простой, неброской одежде – король. – Ты бы хоть изредка думал, что и кому ты говоришь.

– Ты сначала в зеркало посмотрись, а потом уже оскорбляйся, – ничуть не смутился наставник. И добавил напрочь лишенным почтения тоном. – Твое Величество.

– Доброе утро, отец, – поздоровался принц, и его светлые глаза радостно вспыхнули. – Мне продолжать?

Трандуил коротко кивнул, и следующая стрела вонзилась точно в центр.

– Хоть какая-то от тебя польза, – ехидно прокомментировал Этельхим.

– Придержи язык, – вполголоса ответил король.

– Вот еще! Эдак ты вообще ни от кого суровой правды слышать не будешь. Посмотри, что ты с лесом сделал, вредитель, – наставник метко пнул, заставив взметнуться и разлететься по поляне, кучку опавших листьев. – И ведь до весны теперь не поправишь. Поздно спохватились.

– У меня не было злого умысла, – по-прежнему вполголоса ответил Трандуил.

– А то я не знаю. С Дориатом тогда, помнится, то же самое было. Особенно, когда завеса спала.

Завеса королевы Мелиан столетиями хранила лесное королевство от врага, и с ее исчезновением темные силы растерзали Дориат за считанные годы. Хотя некоторые утверждали, что темным силам, по сути, до самого Дориата дела не было и что все беды от Сильмарилла. Возможно, Диору действительно следовало вернуть камень тем, кому он принадлежал по праву крови. Крови, пролитой ими в бою, презрительно добавляли синдар, но суть от этого не менялась.

– Я тебе вот что скажу, мой король, – продолжил Этельхим. – Не шутил бы ты так больше. Я-то тебя знаю, а вот остальные здорово перепугались.

Трандуил промолчал, глядя, как мишень поражает еще одна стрела. Сын явно делал успехи.

– А из него бы вышел неплохой страж, – заметил наставник.

– Вот еще! – фыркнул король. Не пристало принцу Эрин Галена охранять границы.

– Ты знаешь, о чем я, – махнул рукой Этельхим и посоветовал. – Похвали его. Он потому и старается, что ждет этого от тебя.

И вместо прощального поклона поднял правую руку к левой ключице. Жест приветствия, жест прощания, жест уважения, жест, давно забытый всеми, кроме семерых синдар, когда-то носивших темно-синие одежды с гербом Элу Тингола на груди. Жест, которым тысячелетия назад обменивались стражи Дориата.

– За короля Элу.

Трандуил усмехнулся и повторил движение, так же кладя руку на ключицу.

– За Дориат.

Их призыв изменялся лишь однажды, в том последнем сражении за лесное королевство. Никто не смог бы сказать, с чьих уст он сорвался в первый раз, но именно с ним встретили захватчиков стражи Дориата. С обнаженными клинками и отчаянным криком.

– За Диора!

– За Дориат!

И полегли почти все. Кто в лесах на границе, а кто, вынужденный отступать, в стенах Менегрота. Потому что в том бою сражаться пришлось не с орками и не с гномами, а с собственными братьями, так же искусно обращавшимися с оружием, как и сами синдар. Лишь двенадцать из них пережили устроенную нолдор резню. Еще пятеро погибли в последующие столетия. Двое из этих пятерых – на склонах Роковой Горы.

– Отец?

Наставник ушел, стрелы закончились, и теперь юный принц томился ожиданием.

– Ты хорошо стреляешь, – не разочаровал его Трандуил. Сын засиял от похвалы, немедленно напомнив ему, как сияла его мать, когда ее благодарили за доброту и исцеление. Она помогала не ради благодарности, но вся светилась, когда получала ее. Леголас во многом куда больше походил на нее, чем на отца.

– Я старался, – ответил сын. И, помедлив, признался. – Я думал, ты больше не придешь.

– Почему же? – спросил король, подходя и опускаясь на одно колено. – Кто тебе это сказал?

– Никто. Но я слышу, о чем они говорят между собой. Что ты тоже… можешь умереть. Как мама. И что я тогда буду королем.

Трандуил опустил глаза, чтобы сын не увидел всех отразившихся в них эмоций. Знать бы еще, кому хватило распускать при Леголасе языки. Головы бы поотрывал.

– Отец… Я не хочу быть королем.

– И не будешь, – ответил Трандуил, сумев взять себя в руки и отложить планы по укорачиванию не в меру болтливых языков – фигурально, конечно, хотя, возможно, не помешало бы и буквально – на потом. – Еще очень-очень долго. Потому что это моя корона, сын, и я не собираюсь никому ее отдавать, – добавил он со смешком. – Даже тебе.

Леголас прыснул и повис у отца на шее, заодно огрев его по спине так и не выпущенным из рук луком. Король мужественно смолчал. Решил, что это ему за дело. Эльмирэ была права, когда явилась ему вне себя от ярости.

– Не смей, Трандуил! – почти кричала королева с полными слез серебристыми глазами. Она никогда не повышала голоса при жизни и не разу не приходила к нему после смерти, и поначалу король даже растерялся. – Думаешь, я буду счастлива, если ради меня ты оставишь всех, кто так нуждается в тебе? Я не стою таких жертв. И не перечь мне. Ты и сам знаешь, что это так. Ты не можешь так поступить. Не оставляй нашего сына. Прошу, не губи себя.

А через мгновение уже рыдала в его объятиях, и его пальцы путались в белокурых волосах, а губы были солеными от ее слез.

– Я останусь, если ты так хочешь, – шептала жена, вцепившись в него с таким отчаянием, словно боялась, что иначе он исчезнет в следующее же мгновение. – К чему мне сады Валинора без тебя? Я останусь. С тобой, с нашим сыном. Хочешь? Только скажи.

Ему ничего не хотелось более, чем согласиться. Ответить «да» и знать, что она рядом, пусть лишь едва видимой тенью, лишь дуновением ветра, но всегда с ним.

– Нет.

Он понял, что это был лишь сон, только когда открыл глаза и увидел ползущий по стене луч света. Солнце вставало над лесом, а где-то снаружи с глухим звуком вонзались в тренировочную мишень стрелы. Слишком далеко даже для острого эльдарского слуха, Трандуил скорее почувствовал, чем действительно услышал их.

– Ты отведешь меня к маме? – попросил сын. – Меня не пускают одного. Правда, я хотел принести ей цветов, но… – Леголас растерянно огляделся и развел руками, словно говоря «но цветов теперь совсем нет».

– Пойдем, – согласился король, поднимаясь с колен. Сын немедленно ухватился за его руку. Как будто боялся, что он может передумать. Или что появится какой-нибудь слуга или даже советник и уведет его исполнять королевские обязанности.

– А я видел принца нолдор, – признался Леголас по дороге. Давно хотел, понял Трандуил, но опасался. Догадывается, что гостя в Эрин Галене не жалуют. – Он показал мне, как правильно бросать бумеранг.

Вот только этого не хватало! Новость о том, что рыжий нолдорский мерзавец – нет, мерзавцем он, может, и не был, но Трандуил упорно считал иначе – не только попался сыну на глаза, но еще и успел его чему-то научить, короля не обрадовала. Тем более, что боевые бумеранги всегда были синдарским оружием. И, может быть, еще фалатримским. Но никак не нолдорским. Хотя у этого… принца мать была из синдар, наверняка, она его и научила.

– А у его невесты короткие волосы, – продолжал делиться впечатлениями Леголас. – Вот такие! – показал принц, подняв руки почти к самому подбородку. – Ей с такими удобней сражаться. И они светлые, совсем как у вас с бабушкой. Она сказала, это потому что ее мама была из тэлери. А сама она из нолдор. А тэлери – это ведь тоже синдар, верно?

– Почти, – поправил Трандуил, оставив мнение о принце нолдор и его невесте при себе. Как и о том, что они непозволительно наглым образом успели влезть в его семью, хотя появились в Эрин Галене только вчера. – Тэлери называют тех наших родичей, что на заре времен ушли на Запад вместе с народами нолдор и ваниар. Никто из них с тех пор не возвращался в Эннорат.

– А почему же тогда леди Матариэль вернулась? – спросил сын. Тонкостей браков между эльдар из разных народов он не понимал. – Если ее мама из тэлери. И почему же тогда она сама из нолдор?

– Это значит, что из нолдор был ее отец. Возможно, она последовала за ним. Или за кем-то из своих принцев.

За женихом вряд ли, о его возможном рождении тогда никто даже и не догадывался. Как и о том, что старший сын Феанора всем девам своего народа предпочтет женщину из синдар. Впрочем, возможно, прекрасные девы нолдор просто не захотели себе в мужья однорукого калеку. Но почему тогда дева из синдар захотела? Келебрис не поражала в самое сердце всякого увидевшего ее, как принцесса Лютиэнь, но и в ее красоте не усомнились бы даже лишенные всякого понятия о прекрасном орки Ангбанда. И кого она, спрашивается, себе выбрала?

Трандуилу следовало бы устыдиться таких мыслей, Эльмирэ, помнится, тоже выходила замуж не за прекрасного принца – ни о какой короне тогда еще и речи не шло, а уж о красоте после драконьего-то пламени и подавно, – но это означало бы признать, что они с Маэдросом в чем-то похожи. На что король не согласился бы даже под страхом смерти. Отзывчивость и всепрощение были чертами характера его королевы, но никак не его собственными. Возможно, потому их союз и был столь гармоничным. Эльмирэ смягчала его резкость, а он оберегал ее добродушную наивность, принимая те решения и совершая те поступки, которые были необходимы, но которых она сама принять и совершить никогда бы не смогла. Дай ей волю, она бы всех простила. И за оружие бралась, лишь когда враги не оставляли ей иного выбора.

– Отец, – Леголас резко остановился, заставив его отвлечься от раздумий. – Смотри.

Трандуил поднял голову и тоже замер, пораженный увиденным. На мгновение даже закрыл глаза, чтобы не хлынули неожиданно навернувшиеся слезы, и улыбнулся. По-настоящему, искренне. Как не улыбался ни разу после смерти жены.

На могиле королевы распустились белые цветы.