Текст книги "Пурпурный Свет"

Автор книги: Алекс Грин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

8

В начале дело представлялось мне совсем простым. То есть, совершаю пару-тройку грехов – и вот он в моих руках – билетик в ад!

Но позже понял – все гораздо сложней. Тут ведь работает огромный аппарат учета и распределения! Что в раю, что в аду.

Говорят же, например: "Седьмое Небо". Значит, есть и пятое, и шестое.

Ангелы господни раздают праведникам очки. Одни зарабатывают на Седьмое Небо без проблем. Другие и на Третье тянут с трудом.

То же и с грешниками, только наоборот. Тут уж в дело идет что-то вроде штрафных очков. Есть разные Круги Ада, и каждый из них – отдельный мир.

Пасть в ад – еще не значит увидеть Веронику... Она, конечно, за справедливость бороться хотела... Но сколько крови со своими ребятами пролила. Ограбления банков, взрывы на улицах... Это все Великие Грехи.

Полиция наша во все тонкости не стала вникать, а уж у ангелов с демонами времени и того поменьше – они Веронику, наверняка, без раздумий в Великие Грешницы записали, да и отправили на вечный костер.

Мне сильно постараться придется, чтобы тоже оказаться там. Но я уже знаю – как этого достичь.

– Вот как? – Удивляется отец Себастьян.

– Пришлось до многого доходить своим умом. – Объясняю я. – Но, кажется, это должно сработать. Размениваясь по мелочам, я быстро нужных очков не наберу. Но если совершить два Великих Греха, один за другим, мне тут же включат зеленый свет в преисподнюю!

– Великие Грехи, Мануэль, тоже, знаешь ли, на дороге не валяются. Как это ты совершишь их один за другим?

– Очень просто! Сначала застрелю священника, – я указываю пистолетом на отца Себастьяна, – потом совершу самоубийство сам. Вот вам и два Великих Греха!

– Послушай! – вдруг задумывается он. – А эти двое – психолог с гуру? И хозяин овощной лавки? Да у тебя и так копилочка набита по самый верх!

– Не уверен, не уверен. – Я осторожно массирую затылок рукоятью пистолета. – Психолог и гуру торговали чужой мудростью, которую сами толком не сумели понять. Да еще и цены заламывали астрономические. Хромой Лукас из овощной лавки... Человек, конечно, работящий, но до невероятности жадный. А каким он был тираном в семье!

Нет, я понимаю – любая человеческая жизнь ценна и все такое, но на Великий Грех это может и не потянуть.

– Допустим. – Соглашается отец Себастьян. – По отдельности не потянет. Но в совокупности? Три трупа все-таки! Неужели это не Великий Грех?

– Может быть да, может быть нет. Понимаете, дело слишком серьезное, и мне бы не хотелось рисковать...

9

– Основательно продуманно! – Признает отец Себастьян. – Недаром, ты с самых ранних лет был серьезным мальчиком! Ничего не скажешь, основательный план.

Что-то происходит с его лицом. Дергаются щеки, мигают глаза.

– Вы считаете, это может сработать? Ваше мнение мне особенно важно.

– Еще бы, Мануэль, еще бы. Ты ведь все продумал, все рассчитал. Застрелиться самому, застрелить священника – это очень толковый план.

– Нет, нет, – поправляю я, – наоборот! Сначала застрелить священника, потом себя.

– Ну да, ну да! Именно это я и хотел сказать! – Говорит он, и подмигивает.

– Что это у вас с лицом твориться, отец Себастьян? – Спрашиваю.

– А это просто нервный тик. Ты на лицо внимания не обращай, обращай внимание на сами слова. – Говорит. И опять подмигивает. – А, кстати, Мануэль, ты какого именно священника для плана своего определил?

– Ясное дело, вас. Никакого другого священника тут ведь нет. Разве что, он где-то под лавкой прячется.

– Нет, я догадывался, что дело к этому идет. Но уточнить ведь не помешает, верно?

– Конечно, конечно. Вы имеете полное право знать.

– Основательно ты все продумал, Мануэль. Два Великих Греха – это подходящий капитал для путевки в ад. Будет обидно, если такой блестящий план сорвется из-за какой-нибудь ерунды!

– Из-за какой же, например?

– Ну, я не совсем подходящий священник для этого.

– Это отчего же?

– Стыдно признаваться, но я слишком много грешил. Так сказать, священник с рыльцем в пушку!

– Честно говоря, это как-то сомнительно звучит. Уж не наговариваете ли вы на себя, отец Себастьян? Я ведь вас давно знаю, и только с очень хорошей стороны.

– С внешней стороны, Мануэль, с внешней! Ты видел фасад, и понятия не имел – какие мерзости творятся за респектабельной витриной!

– Мерзости?

– Я так и не сумел обуздать свою похоть, Мануэль! Заглядывался тайком на симпатичных прихожанок, а после, оставшись один, предавался рукоблудию и похотливым фантазиям.

– Не пойму, кому от этого становилось хуже? Они о ваших фантазиях и не ведали. А ваше настроение при таких занятиях только поднималось!

– Поднималось-то, поднималось, но служитель Господень не должен...

– Так ведь Господь и создал вас таким! С гормонами, с яйцами, извините, и с хреном! Он явно не собирался облегчать вашу жизнь. Но вы нашли способ, быстро отдав дань потребностям тела, освободить остальное время для потребностей духа! Для проповедей с кафедры и других благих дел...

– Ах, Мануэль, если бы все ограничивалось только этим! Были прегрешения и посерьезнее...

– Что-то мне не верится отец Себастьян.

– Отчего же нет? Разве не должен был я возвысить голос против несправедливостей царящих вокруг? За примерами и ходить далеко не надо – возьми хоть наш химкомбинат и его разжиревших на чужих бедах владельцев! Разве не они довели до болезни и могилы твою матушку?

– Но ведь дон Педро, менеджер химкомбината очень резонно заметил: "после работы на химкомбинате – еще не значит – из-за работы на химкомбинате!".

– Но ведь и мать Вероники умерла от рака легких после работы на химкомбинате. А я по-прежнему не собирался ни поднимать тревогу, ни протестовать!

– Мать Вероники умерла недавно, когда со времени смерти моей матери прошло целых семь лет. Это, действительно, могло быть просто совпадение. То есть, я, как частное лицо, действительно, могу подозревать владельцев химкомбината в нарушении каких-то норм. Но вы-то лицо публичное, представитель церкви! Вы не можете строить обвинения на предположениях и домыслах.

– Хорошо, оставим эти мелочи в покое. Поговорим о поступке, который ты никак не готов оправдать.

– О чем это вы?

– Мануэль, ты ведь прекрасно знаешь – о чем!

10

– Не будем морочить друг другу голову. – Продолжает отец Себастьян. – Вопрос серьезный, время позднее – так не пора ли нам раскрыть все карты до самого конца?!

Ты ведь и сам говорил сегодня в начале разговора, что считаешь меня виновным в доносе.

– Ну, если раскрывать все карты, я знаю только, что в полицию донес кто-то из числа вхожих в семью Вероники. Вы лишь один из подозреваемых в списке.

– Но спросил ты о доносе именно меня.

– Нет, что-то подобное я говорил каждому из потенциальных стукачей.

– Наверняка, никто из них своей вины не подтвердил!

– Тут вы правы.

– А причина проста – это сделал я. Священник-стукач! Как тебе это нравится? Неужели убийство такого омерзительного типа там, – он указывает пальцем вверх, – сочтут серьезным грехом? Ну, конечно, нет!

Я просто беспокоюсь за твой план. Ты много вложил в это дело сил. И план сработает без осечек, сработает наверняка! Ты вплотную подобрался к цели: только застрели священника и застрелись – и ты окажешься на верном пути!

Но тебе нужен настоящий священник, а не какое-то недоразумение в рясе вроде меня!

– Погодите-погодите! – Говорю. – Вы ведь из всех подозреваемых – самый проблематичный. С Вероникой вы и не общались в последние годы. Лишь очень изредка навещали ее мать, донью Розиту.

– Донья Розита и рассказала мне обо всем. Ей давали сильные успокоительные, когда болезнь зашла совсем далеко. Она почти все время спала. Когда Вероника с несколькими гвардейцами обсуждала предстоящий теракт в Оперном театре, она была уверена, что мать в соседней комнате спит. Но Вероника ошиблась.

Донья Розита услышала все и пришла в ужас. Она не пыталась поговорить с дочерью – ее силы подходили к концу. Она попросила заняться этим делом меня...

Но от нее же я знал – какие яростные споры по поводу "Гвардии Рассвета" случались у Вероники с тобой... И если уж любимый парень переубедить ее не сумел, как на такое мог рассчитывать я?

А времени до назначенного взрыва оставалось все меньше...

11

Я сел на скамью рядом с ним, вздохнул и тихо сказал:

– Знаете, я ведь мысленно говорил с вами об этом великое множество раз. И в этих мысленных беседах вы постоянно оправдывали себя. Вы говорили: "Мои побуждения были исключительно благими. С тяжелым сердцем совершил я этот выбор и сообщил полиции о террористах, которые готовят взрыв – у меня не было другого способа спасти от смерти десятки невинных людей!"

– То ли я слишком предсказуем и глуп, то ли ты слишком умен, – так же тихо заговорил отец Себастьян, – но я, действительно, сотни раз повторял себе эти слова...

– Но потом, в нашем мысленном разговоре я поднимал пистолет и приставлял его дулом к вашему виску – вот так! И тогда вы говорили мне совсем другое: "Теперь, когда я вижу как дорога мне собственная шкура, как трясусь и изворачиваюсь я в надежде ее спасти – теперь я вижу, что оправдания мои – всего лишь жалкая трусливая ложь!"

Он вскакивает на ноги, разворачивается ко мне лицом, сверлит меня горящими глазами и орет:

– Ты прав, Мануэль, будь ты проклят, ты прав! Эти оправдания – жалкая трусливая ложь! Разве не знал я – какие подонки и садисты работают в нашей полиции? Конечно, знал.

Разве не знал я – какие неприятности ждут меня, если полиция узнает о делах Вероники без моего доноса? А я ведь знаком с ее семьей в течение многих лет...

Эти люди в Оперном театре, которых должны были взорвать вместе с президентом – это такие же трусливые обыватели, как и я. А если и был среди них порядочный и смелый человек – такой ведь все равно в нашей стране не жилец! – Он всхлипывает, закрывает лицо руками и опускается на пол.

– Возьмите! – Я протягиваю ему носовой платок. – Он чистый.

– У меня есть свой. – Отвечает он.

– Ваш весь мокрый, и он валяется на полу.

Он берет протянутый платок, отходит, и садится на скамью в паре метров от меня.

– Ты меня наизнанку вывернул, Мануэль. И полностью запутал. – Он пытается нащупать меня в полумраке своими подслеповатыми, заплаканными глазками.– Ты ведь этого и добивался, так?

– Ну, вроде...

– И этот план – с попаданием в ад – ты и сам в него не веришь?

– Кто другой раскусил бы меня и раньше.

– Меня ввело в заблуждение не то, что ты говорил. Увидь я нечто подобное на бумаге, ну, скажем, в письме, я сразу понял бы, что концы с концами тут не сошлись. Но то, как ты это говорил – это, действительно, убеждало.

– Я основательно поработал над этим. Говоря словами покойного доктора Коэлито, у меня была сильная мотивация...

12

Когда полиция начала слежку за Вероникой, они вышли еще на двух человек из «Гвардии Рассвета». Впоследствии их арестовали и подвергли пыткам.

Но саму Веронику они решили живой не брать – у ее дома устроили засаду. Когда Вероника появилась, полицейские открыли стрельбу. Она...

– Ради всего святого, Мануэль! Я слышал о том, как она умерла уже тысячу раз...

– Вам придется выслушать и тысячу первый. Она истекала кровью, лежала на земле, и не могла пошевелиться, но была еще жива...

Офицер, командовавший операцией, подошел к ней и наклонился. Он приставил пистолет к лицу Вероники, пристально посмотрел ей в глаза, ухмыльнулся и выстрелил...

Я знаю об этом лишь с чужих слов. Меня не было рядом в ее последние минуты. Но эту ухмылка человека, которого я никогда не видел, встает перед моими глазами каждый день...

Сначала я хотел просто застрелить вас за ваш донос, отец Себастьян. Но когда я мысленно прокручивал сцену вашей будущей смерти, вы всегда ухмылялись перед тем, как отойти в мир иной. Всегда самодовольно ухмылялись, как тот паршивый офицер!

И было отчего: ведь в глубине души вы полностью оправдывали себя...

Я понял тогда: просто убить вас мало – нужно заставить вас хорошо почувствовать – какое вы на самом деле дерьмо!

«У меня есть родственник, очень близкий мне человек. – С этого я начал разговор с Коэлито. – Но он частенько, совершая нехорошие вещи, полностью оправдывает себя. Возможно, он просто не способен взглянуть на себя со стороны. Реально ли с помощью каких-то психологических методов помочь человеку резко изменить свою точку зрения? Подтолкнуть его к тому, чтобы он взглянул на все совершенно под другим углом?»

Коэлито задал мне несколько вопросов. Разумеется, я многое в своей истории изменил. Оставил только суть проблемы – как выбить человека из прежней картины реальности.

Коэлито дал пару неплохих советов. Практик он был никудышный, но за литературой в своей сфере следил. Он и мне, кстати, порекомендовал пару толковых книг, из тех, что написаны без зауми, простым и понятным языком.

В итоге у меня и сложился такой вот двухслойный план. На обертке: безумный проект убийств ради путевки в ад. Эта оболочка должна была ввести вас в состояние крайней растерянности. В комбинации с испугом.

На этой фазе я сам незаметно подталкивал вас к мысли доказать свою греховность и непригодность в качестве невинной жертвы. И вы проглотили все наживки одну за другой.

Что ж, мне действительно пришлось попотеть, чтобы добиться достоверности. Я ведь и вправду ходил по библиотекам, и тщательно конструировал свой "бред". Но одних теорий было мало. Требовалось, как следует вжиться в роль психа, влезть в его шкуру!

Я часто ездил в Саргону – больницу для психов за нашим городом. Сквозь решетку забора я часами наблюдал за чокнутыми, гулявшими в больничном парке. Учился подражать их движениям, гримасам, манере говорить...

Я отлично освоил свою роль!

– Увы, – говорит отец Себастьян, – я вынужден полностью согласиться с тобой. Теперь, когда ты рассказал свой истинный план, я могу только признать, что ты преуспел в его воплощении.

Твой рассказ многое прояснил. Непонятным остается только одно: почему ты убил доктора Коэлито?

– Почему-почему?! Здесь что – вечер вопросов и ответов?! Я пришел вас убить, отец Себастьян! Разоблачить вашу двуличную натуру, а потом пристрелить, вы не забыли?!

– Такое не забывается, Мануэль! И я откровенно признаю теперь: ты заставил меня обвинить в тяжелых грехах себя самого, раскопал в моей душонке все прятавшееся там дерьмо! В твоей руке пистолет, и ты можешь убить меня с легким сердцем.

Но неужели так трудно перед тем, как нажмешь на курок ответить хоть вкратце на очень простой вопрос: почему...

– Отец Себастьян! У вас, что нет иных забот накануне собственной смерти?

– Я просто чувствую, что в этом вопросе...

– К черту вопросы! К стенке, твою мать!

– Мануэль! Почему...

Я выстрелил ему прямо в сердце. Он рухнул на пол дергающейся кучей и быстро затих.

Я направился к выходу, но остановился у дверей, и повернул назад – к неподвижно лежащему телу...

13

Тем не менее, поначалу это было довольно трудно – перевоплощаться в психа, убедительно рассказывать о его видениях и навязчивых идеях. Поначалу.

Потом все пошло гораздо легче. Даже как-то уж слишком легко!

Я репетировал свои монологи, потом с воодушевлением повторял их еще и еще, и уже попросту не мог остановиться!..

Это уже становилось проблемой. Да и придуманные мною видения...

Чем больше я о них рассказывал, тем ярче их представлял...

– Вы не поверите, отец Себастьян, – объясняю я лежащему в луже крови мертвецу, чьи глаза остекленело смотрят в потолок собора, – иногда я силой заставлял себя заткнуться, и заняться чем-то другим, но проклятый текст уже крутился в голове сам собой!

Я отворачиваюсь от покойника и иду к дверям. Стою возле них несколько секунд. Возвращаюсь назад. Туда-обратно, туда-обратно... Боже мой!!!

Самым пугающим было то, что голоса и видения стали меняться сами по себе. И они все больше сползали с тщательно намеченной траектории...

Я все отчетливее видел эту зловещую пасть черной бездны, эти пылающие в ней звезды-костры, и Веронику, сгорающую в багровом огне.

"Не нужно никаких дурацких очков, – шептал голос в моей голове, – всего лишь застрелись сам, и ты сразу встретишься со своей русалочкой, ты сразу попадешь в ад!"

И стоило закрыть глаза, как вспыхивал перед моим внутренним взором прекрасный путеводный свет – пурпурная звезда из грядущего, далекий костер, в пламени которого мы с Вероникой соединимся вновь...

14

На самом деле, доктор Коэлито, сказал я, главная проблема совсем в другом. Время от времени, я обнаруживаю, что рука моя, действуя, словно сама по себе, берет вдруг воображаемый пистолет и наводит его на мое собственное сердце!..

"Ну, Мануэль, – сказал доктор, пристально глядя мне в лицо, – пока пистолет этот – воображаемый, многое еще можно изменить. Ведь так?"

"Вроде бы", – согласился я.

"Плохо, что ты не рассказал об этом раньше. Ты многое недоговаривал, Мануэль, и я не уверен, что и теперь говоришь все"...

Я пожал плечами...

Эти его пристальные взгляды... Их стало чересчур много...

И намеки. Сначала дурацкие намеки, а потом уже и прямые уговоры...

Тебе, говорит, пошло бы на пользу стационарное лечение. Под постоянным наблюдением специалистов. Саргона, говорит, очень неплохая больница. И специалисты там замечательные...

Видел я этих специалистов. С этой стороны забора. От психов их только по одежде и отличишь!

Это была очень неудачная идея – запереть меня там внутри.

Но у Коэлито она стала просто навязчивой!

Добровольное согласие он от меня не получил бы никак, но ведь существуют и другие пути!

Решив меня изолировать, этот маньяк мог настучать не только в психушку, но и в полицию. Там тоже хватает специалистов...

Если уж священник пошел в стукачи, то психологу, как говориться, сам Бог велел...

Но мертвые не доносят. И доктору Коэлито пришлось умереть.

Потом за ремонт моих мозгов взялся Учитель Санчес. С аналогичным результатом – во всех смыслах.

И рука моя по-прежнему тянется к пистолету, чтобы, в конце концов, навести его на меня же...

Вот и сейчас, вот и сейчас. Почему? По...

Открываю глаза. В последний момент перед выстрелом чудовищным усилием воли я отклонил свою руку на несколько сантиметров вбок. Пуля прошла рядом с сердцем...

Это мало что изменит: слишком много крови потеряно, слишком много сил. Просто маленькая отсрочка минут на пять...

Но теперь я могу сделать кое-что еще, перед тем, как покину этот мир...

Подползаю к стене. Касаюсь пальцами раны на груди. Крови вполне достаточно... Вполне достаточно, чтобы написать...

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ВЕРОНИКА. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ...

Падаю, но все еще могу смотреть на написанные мною слова...

Потом надпись рассыпается сотнями красных искр. Тьма, черная бездна... Багровые отблески мутных, зловещих светил...

Но я верю, что однажды в глубинах черно-кровавой бездны вдруг засияет пурпурным светом новая молодая звезда...