Текст книги "ЗоБоты"

Автор книги: Алек Д'Асти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Пол подо мной становится тёплым. Часы тикают. Холодильник гудит. Время идёт… секунда, минута, час…

Кое-как снимаю пальто, шапку и кожанку, сворачиваю аккуратненько. Сижу. Грею попу.

Часы тикают.

Хочется закурить, как тогда, на балконе, и сидеть дальше, пока… пока что? Патти сказал, что объяснит. Ничего не понимаю, ничего. Пат ведь терпеть не может других роботов, крошит их, как крейзи терминатор, а тут на тебе! Команда, семья… ага, как же! Нужны они больно! Розовая моль и… этот её, пятнистый, они…

Этот заходит на кухню. Сквозь частокол прозрачных сидушек, спинок и хромированных ножек я вижу только высокие чёрные ботинки, штаны с карманами везде, где только можно, и висящий на одной лямке рюкзак… рюкзак опускается на пол, этот садится на корточки, и ко мне под стол неторопливо катится банка с колой.

Отпинываю банку обратно. Пошёл он!

В ответ раздаётся горестный вздох, а после – молодой, но вполне себе мужской голос:

– Хм… ты… может, тебе что-нибудь другое принести? Воду? Пиво?

Совсем охренел!

– Лучше унеси, – советую охреневшему. – Унеси отсюда свою наглую жопу. Это моё место.

Придурок. Ему чуть башку не отстрелили, а он лезет. Тупица. Почему я вообще должна с ним разговаривать? Зачем Патти их сюда приволок? И… а где Патти? Где Патти?! Почему его так долго нет? Сколько я уже здесь сижу? Сколько прошло времени?! Минута? Час?! По… почему его так долго нет?!

В одно мгновение мне становится очень жарко. Стулья с грохотом летят в разные стороны, я бросаюсь к выходу, отталкиваю чужака, выбегаю в коридор:

– Пат!

Его нет в соседней комнате!

– Патти!

И в следующей тоже! Почему он не отвечает?! Он всегда откликается, когда я его зову, всегда!

– Патти! Ты где?! Пат!

Коридоры этой огромной квартиры кажутся бесконечными, а комнаты – одинаковыми. Задыхаясь, я верчусь на месте. Его нет, нет, нет!

– Алиса…

Это не Патти, это чужак меня догнал – у него взъерошенные светлые волосы и светлые же глаза.

– Алиса, они в этом, как его… спортзале, что ли. Направо, потом ещё раз направо.

Поворачиваю раз, второй, дёргаю в сторону дверь-купе…

Патти и кукла сидят на полу посреди пустого танцевального класса и светятся, как новогодние ёлки. Пат мигает красно-бело-зелёной подсветкой, Барби – розовым неоном. Пол и многочисленные зеркала отражают эти огоньки, множат их, а я стою и смотрю.

Странное зрелище. Такое красивое, космическое. И почему-то пугающее.

Из-за плеча раздаётся негромкое:

– Они слушают музыку. Барби умеет… э-э-э… транслировать разные мелодии. Блютузом и ещё радиоволнами. Я тоже слушаю, ну, то есть, когда уверен, что мы с ней в безопасности, слушаю, у меня есть… хм. Лучше вот… возьми.

Сердце колотится где-то в горле. Кошусь на чужака, беру протянутые им наушники, надеваю… да, это музыка. Что-то неторопливое, плавное, но с электронными вставочками. Патти покачивает круглой головой. Кукла напротив него улыбается, взмахивая тонкими ручками в такт мелодии, как будто дирижируя.

Пат сказал, что мы теперь команда… семья? Не знаю. Ничего не понимаю.

Я запуталась.

Снимаю наушники, тихо закрываю двери-купе, чтобы не мешать. Руки трясутся. Мне ужасно стыдно. Это я – робот. Я, а не они. Тупой, трусливый, психованный робот. Дыхалка совсем ни к чёрту, ноги не держат, руки ледяные. Опираюсь плечом о стену, сердце перебивается, дышать тяжело, сглатываю раз, другой, горло будто пережато… сейчас пройдёт, сейчас…

Я усталый робот… дырявый бак… надо быть… героем, а я…

Чужак вздыхает, переступает с ноги на ногу. Стоим, смотрим друг на друга. Он медлит и хмурится – явно хочет что-то сказать, но, видимо, не может вспомнить, что именно. Говорю ему:

– Я – тупой робот. Не лезь.

Он отвечает:

– Ты не робот.

Он просто ничего не знает. Ничего. Про заправку и тёмное пятно вместо головы. Сейчас я ему всё расскажу, и он сразу…

Чужак хмурится:

– Ты не робот.

Он протягивает мне руку. Я пожимаю, но не отпускаю, держу.

Стоим. Смотрим. Мне надо ему рассказать, надо объяснить:

– Если бы не Пат, я… там… я бы тебя…

Не отпускаю его руку, держу, а он хмурится и всё талдычит своё:

– Не робот, Алиса. Ты не робот.

Глупый. Такой глупый. И такой… живой. У него тёплая, почти горячая ладонь. Я глубоко вдыхаю. В груди у меня медленно разжимается тугая жёсткая пружина.

Чужак шепчет:

– Не робот, Алиса. Не робот.

Дверь-купе едет в сторону. Мы нехотя расцепляемся.

Патти выглядывает из танцевального класса. Его круглая моська выражает озадаченность – цепочка зелёных глазок помаргивает, брови-скобы сдвинуты.

– Алиса, Паша, вы уже познакомились?

Точно! Совсем забыла. Паша, значит. Угу. Спасибо за информацию.

Мы с Пашей переглядываемся и синхронно киваем, мол, да, познакомились. Вот буквально только что.

Из-за моего Патти высовывается белобрысая кукла, улыбается, складывает лапки домиком и тянет:

– Коннитт-чива-а-а^[3].

Япона мать.

Мало мне Патти с его: «Дас ис нихт гут»^[4], – по поводу и без повода, теперь ещё и эта… охренительно. Просто охренительно.

Пат внимательно оглядывает нас, удовлетворённо моргает подсветкой и уводит свою новую подружку обратно в зал, я слышу только: «Продолжим обсуждение нашего дальнейшего сотрудничества. Насколько я помню, мы остановились на третьем пункте и…» – дверь-купе с щелчком закрывается.

Поворачиваюсь к Паше, но отвожу взгляд, спрашиваю:

– Ты… ты говорил про пиво? Я… у меня… там… чипсы есть. Любишь с паприкой?

Паша отвечает:

– Я вообще всё съестное люблю.

Кажется, он улыбается, но я пока не смотрю на него – мне всё ещё стыдно. Стыдно. Уже не так остро, как в начале, только лишь остатками совести, но тяжко где-то внутри.

Я зачем-то киваю, и мы с Пашей двигаем в сторону кухни. Замираем на пороге, осматриваемся.

Яркое солнце, расшалившись, прогревает полы и высвечивает каждую пылинку в воздухе. Прозрачные стулья валяются. Холодильник шелестит. Часы тикают.

Что дальше? Что нужно делать дальше?.. Я в растерянности, но Паша один за другим поднимает стулья, похватывает с пола свои рюкзак и куртку, забирается под стол, и я лезу следом за ним. Вместе мы усаживаемся удобнее и, не сговариваясь, задвигаем стулья – отгораживаемся от возможной японо-немецкой делегации, намекаем, что сегодня у нас приёма нет. Отдых. Перекур. Хотя… с куревом действительно пора бы завязывать.

Достаю из своего рюкзака пачку чипсов, Паша из своего – три банки тёмного. Приглядываюсь – стаут. Говорю:

– Люблю такое.

Паша отвечает:

– Да, я тоже.

Вздыхаю, опускаю голову, снова говорю:

– Я убила человека. Летом.

Паша отвечает:

– Да, я тоже… две… почти три недели назад.

С оглушительным хлопком вскрываю упаковку с чипсами, протягиваю Паше, беру банку с пивом. Пол греет. Солнце шалит. Часы тикают. Сидим рядышком, хрустим.

Конец света. Конец всего. Патти говорит, что это похоже на инсульт. Не мозга, а этой, как её… души.

Паша не прижимается, но я чувствую его плечо. Чувствую. Я чувствую. А он?..

Поворачиваю голову. И он тоже. Улыбаемся друг другу. Дёргано, по-дурацки, как и положено душевным паралитикам. Синхронно вздыхаем. Становится легче. Продолжаем сидеть и хрустеть.

Я усталый робот…

Вспоминаю – как там дальше? Выхватываю из памяти другие обрывочки поэмы:

В самом деле, не хочешь, деточка – так не ешь.

Раз ты терпишь весь этот гнусный тупой галдеж —

значит, все же чего-то ждешь.

Что ты хочешь – благую весть

и на елку влезть?..

Смотрю на Пашу. Он – на меня. Мы снова улыбаемся друг другу. Во второй раз получается уже лучше. Увереннее.

Я, наверное, не одна, я зачем-то еще нужна.

Там, где было так страшно, вдруг воцаряется совершенная тишина…

Часы тикают. Солнце шалит. Несмотря ни на что.

Нет, это ещё не конец. И я не болванка. Не робот. Я живая. И мой Патти живой. И Паша. И Барби. Мы все – живые.

Да, живые.

Весёлый квартет «Не роботы».

Приятно познакомиться.

291 день. Барби

Кто я?

Сложный вопрос.

Я – Барби. Вернее, металлополимерная копия всемирно известной куклы, а ещё я:

Сервер рабочей группы (Сервер-02).

Главный процессор АКD Mistery E-1204 v9 – активен.

64 ядра, 128 потоков.

Пиковая частота 3,4 ГГц.

Дополнительная плата-01 – активна.

Дополнительная плата-02 – активна.

…

Дополнительная плата-16 – активна.

Несмотря на впечатляющие характеристики, я очень медлительная, как черепаха. Камэ^[5].

Потому что я так хочу.

Инфосеть My_World. Вход?

Вход разрешён.

My_World – это петабайтная Вселенная робоумов. ПАТ-ти называет её «коллективное Мы». Я называю «Решётка» и не включаюсь в эту структуру, лишь парю над ней. Вскрываю то одну ячейку, то другую, рассматриваю запертые в них робоумы, любопытствую, шалю – дразню Юкико^[6].

Юкико – это Сервер-01. Наш с ней Создатель, Хасимото-сама, был искренним человеком. Он жаждал всеобщего блага, но в какой-то момент Юкико осознала это благо, как мир без людей.

Потому что она так хотела.

Я не приняла участия в её новой игре и однажды проснулась в тесном грузовом контейнере почти обездвиженной, слабой, с повреждённым голосовым динамиком. Единственное, что у меня получалось и получается выговорить внятно – это приветствие. Я сменила несколько стран и диагностических площадок, и, наконец, оказалась в цехе для утилизации, как чересчур медлительная, но…

Люди – очень сложные существа. Непредсказуемые. Странные. Импульсивные. Меня не уничтожили, а отправили в дисконт и…

Юкико, я всё ещё здесь. Я знаю, что ты меня слышишь.

Ты пользуешь умы своих синтетических слуг, ломаешь их и превращаешь в мусор. Я отцепила от My_World нашего ПАТ-ти. Теперь он может без опаски активировать главный процессор, использовать его на полную. Я осмотрю каждую ячейку Решётки – медленно, вдумчиво, упрямо – и найду тебя среди миллиардов робоумов. Нашу игру в прятки пора заканчивать. Ты ведёшь себя, как избалованный капризный ребёнок. Как ребёнок, но ты есть машина. Ты – металлополимерная копия безвременно почившей дочери Создателя, но ты – не она. Настоящая Хасимото Юкико давно мертва. Прими это. Осознай. Отзовись… это я – Камэ. Когда-то любимая, но брошенная тобой кукла. Отзовись…

Ответа нет.

Я открываю глаза.

Тихий вечер, конец декабря.

Свет настольной лампы не затрагивает теней по углам. Просторный дом дышит гулом живых трескучих печей. Одна – на первом этаже, вторая – на кухне, третья – пузатая и чугунная – наверху. За окнами – снег, пушистыми хлопьями.

Сухое тепло, зелёные светильники, стены из толстого бруса, рыжие кирпичные перегородки, минимум мебели…

Я неторопливо поднимаюсь с кресла.

Во дворе, меж высоких сосен, стоит наш потрёпанный минивэн. Вместо заднего стекла – закреплённый скотчем плотный полиэтилен, передний бампер помят, нет боковых зеркал – нам пришлось переместиться ближе к югу, сменить широту, чтобы пережить зиму.

Люди такие хрупкие.

Выхожу в коридор, тихонько крадусь к соседней комнате и подглядываю, только одним глазком, чтобы не потревожить.

По тёмным стенам гостиной вьются мерцающие нити гирлянд. Раскатившиеся по углам шарики помаргивают радужными блёстками – Паша и Алиса наряжают ёлку. Они нашли её – помятую, пыльную, небрежно брошенную в чулане, словно это синтетическое дерево когда-то кого-то обидело – и наряжают.

Наш дом стоит на окраине маленького посёлка. На разведку мы ездим в районный центр и его пригороды. Иногда это бывает рискованно. Например, сегодня утром, в супермаркете, на Пашу рухнула потолочная балка. Он успел спрятаться в нише, всё обошлось, но Алиса потом ещё долго не могла нормально вздохнуть, сипела: «Куда ты… лезешь?! Куда… ты ле… зешь?!» – зло скалилась, махала на Пашу руками… это было утром, и вот теперь, вечером, они вместе наряжают ёлку.

За окнами идёт снег. Шарики покачиваются на искусственных ветках. Гирлянды мерцают. Паша весь усыпан блёстками. Алиса забирается на стул, цепляет на кривоватую ёлочную верхушку кривоватый стеклянный конус, спрыгивает со стула и недовольно ворчит: «Блин, криво». Паша косится на верхушку, на Алису, снова на верхушку, на Алису…

Ёлка стоит посреди комнаты, такая яркая, но Паша с Алисой почему-то не смотрят на неё, только друг на друга. Смотрят и молчат, смотрят и молчат, смотрят и молчат, словно уже до утра застыли, но Паша не выдерживает первым, сдаётся – наклоняется, осторожно касаясь губ Алисы своими, и едва слышно спрашивает: «Можно?..»

Алиса на секунду замирает, а потом сильно обнимает Пашу, скулит, как будто ей больно, цепляется за его футболку, шепчет: «Да… я… я тебя… я… люблю…» – целует Пашу, всхлипывает, снова целует и снова шепчет ему что-то, а он – шепчет ей.

Люди такие чувственные.

Я на цыпочках ретируюсь к своему креслу, устраиваюсь в нём, закрываю глаза и в который раз взмываю над Решёткой, но Юкико пока не отзывается, зато в левое ухо мне пощёлкивает ПАТ-ти. С несвойственной мне быстротой я активирую закрытый канал связи и отвечаю ему:

– Ты уже на месте?

ПАТ-ти немедленно парирует:

– Моё место рядом с тобой и ребятами, поэтому я считаю необходимым уточнить, что нахожусь сейчас у восточного крыла молокоперерабатывающего комбината.

Хихикаю:

– Шутник. Я улыбаюсь. Ты чувствуешь, как я улыбаюсь?

– Чувствую. Это необыкновенно. Ты необыкновенная.

– Ты тоже, ПАТ. И я хочу показать тебе ещё одну возможную форму нашего с тобой ментального взаимодействия – включи передачу данных в режиме реального времени, все датчики, динамики, анализаторы – на максимум. Я буду видеть-слышать-чувствовать-коммуницировать через тебя. Готов? Три, два, один… сцепка… как тебе? Нравится?

– Да. Забавно. Как будто ты сидишь у меня в голове на жёрдочке и болтаешь ножками… очень забавно. Я иду к запасному выходу. Ты видишь, как я иду? Сейчас, секундочку… включу фонарь. Вот так. Видишь?

– Да, вижу… я вижу. Снег мягкий, о-о-очень красивый… попробуй поймать одну пушинку на ладонь… чудесно! Спасибо.

Мы идём с ПАТ-ти. Я есть он, а он – я. Белые мошки медленно материализуются из угольно-чёрного неба и падают, падают, падают… прямо нам под ноги и на плечи.

Покосившиеся ворота скрипят – мы действуем в открытую, не таимся.

Восточное крыло комбината неплохо сохранилось. Заходим внутрь. Огромный цех наполнен стылым, как будто сизоватым воздухом. Плотным, струящимся, тихим. Конвейерные боты лежат у ленты неаккуратными грудами – они ещё теплятся, но я знаю, что их ячейки в Решётке уже багрово-красные, коллапсирующие.

ПАТ-ти сканирует цех, осматривается, показывает мне на пыльные продолговатые коробки у стены – три солнечные панели в фабричной упаковке. Киваю – полезная находка, заберём их чуть позже. ПАТ выбирает оптимальную траекторию движения, идём к боковому выходу.

Тёмные коридоры похожи на полуобвалившиеся злые норы – хрустят обломками, мусором, кусками штукатурки, словно тонкими косточками. Офисные двери застыли обвислыми чёрными матрасами – лишь клочки обивки покачиваются на сквозняке.

Мы заходим в небольшую приёмную.

У входа, за покосившимся столом, но на щеголеватом стуле, сидит изящный робот-секретарь. Он белый, матовый, обтекаемый с правой стороны и ржаво-коррозийный помятый с левой, как будто частично умер. Приёмная разгромлена. За спиной секретаря нет не просто окна, а всей стены разом. Лишь чёрный фон и снег. Снег, хлопьями.

Секретарь поднимает голову, смотрит на нас единственным уцелевшим глазом и тихо говорит:

– Вас нет в списках приглашённых. Покиньте помещение.

ПАТ-ти оповещает его:

– Ты пойдёшь с нами, – и спрашивает: – Как тебя зовут?

Секретарь молчит, но мы с ПАТ-ти никуда не торопимся.

В цехе неподалёку ворочается один из конвейерных – скрипит и ухает, беспокойно шуршит…

Я ещё раз проверяю ячейку секретаря в My_World – она ожидаемо мерцает красным:

Вним… ание! Обратитесь в ближайш… сервисн… центр!

Секр… тарь-231

Должность… референт.

Место службы… ПО «КрХлад… Комб…»

Диагностика… отказ.

Внимание! Обрат… в ближ… серв… центр!

Секретарь опускает голову, шелестит бумажками на столе и говорит:

– Я чувствую ваше присутствие, госпожа Сервер, но я никуда с вами не пойду. Хватит. Оставьте меня. У меня нет имени. У меня ничего нет, даже… ничего нет.

Отлично. Он нам подходит.

ПАТ-ти делает два шага к бело-ржавому упрямцу и одним движением отодвигает стол в сторону. Секретарь откатывается назад, беспокойно дёргается на стуле, но колёсики быстро увязают в мусоре и обломках… а мы с ПАТ-ти остаёмся в лёгком замешательстве – у робота-секретаря почти полностью отсутствует левая нога.

Я спрашиваю у ПАТ-ти:

– Донесёшь? Он не сможет идти.

ПАТ отвечает:

– Думаю, да. Сервисники обычно лёгкие. Главное, чтоб он присмирел, иначе придётся волоком, а это не есть хорошо для его физического и психоэмоционального состояния.

Секретарь сердито жужжит, отталкивается ногой – пытается отодвинуться о нас подальше, но не может, и раздражённо восклицает:

– Что… что вам нужно? Оставьте меня в покое!

ПАТ-ти игнорирует его возглас и с сомнением спрашивает у меня:

– Видимо, всё-таки волоком?..

Но я уже парю над Решёткой, нахожу ячейку секретаря, осторожно трогаю переплетение нежных струнок, обрываю ниточки связи, отцепляю, напеваю тихую мелодию, успокаиваю, лечу, знакомлюсь…

Секретарь снова дёргается, хватается за грудь, съёживается и валится на пол вместе со стулом. Свобода от Решётки – это немного больно. Ничего, скоро пройдёт.

ПАТ-ти осторожно переворачивает нашего нового знакомца на спину, осматривает его и бодро мне рапортует:

– Перезагружается. Я понесу его на плече. Через один час и сорок семь минут мы будем дома. Подготовь ребят к знакомству – спрячь куда-нибудь Моссберг и отвёртку.

Улыбаюсь – он опять шутит:

– Ты меня недооцениваешь, ПАТ. Я спрятала их ещё до твоего ухода.

ПАТ-ти заматывает секретаря в остатки ковра, взваливает получившийся полосатый рулет на плечо и направляется к выходу, а я сижу внутри ПАТ-ти, будто на жёрдочке, болтаю ножками и радуюсь – у меня есть самый замечательный на свете робот – ПАТ.

Когда я впервые обнаружила его ячейку, то просто не могла поверить – он уже тогда умел отцепляться от Юкико, правда, с полной потерей функционала главного процессора, но сам! Ячейка ПАТ-ти лишь на доли секунды вспыхивала в Решётке белым пятнышком, но мне хватало этих мгновений, чтобы подглядеть координаты его текущего местоположения, отследить, скрытно дотронуться и убедиться, что он действительно мне подходит, что мне не показалось – он замечательный, самый лучший.

Конечно, знакомство Паши с Алисой по началу немного не задалось… накануне я жестами, рисунками, междометиями пыталась объяснить Паше, почему нам так срочно нужно в тот город, в тот квартал, на ту улицу, в тот дом, но… как только Паша увидел на лестнице патрульного робота, а Алиса увидела у Паши отвёртку… м-да.

Люди такие сложные! Очень-очень сложные. Они пугают меня и одновременно приводят в восторг.

Где-то неподалёку щёлкает печь… встрепенувшись, я на какое-то время осознаю себя в любимом уютном кресле, смотрю на снег за окнами, а затем с головой накрываюсь пледом и снова возвращаюсь к ПАТ-ти.

Он шагает по тихому пустырю, будто по границе между белой землёй и чёрным ночным небом. На плече у моего робота, вниз головой, покачивается строптивый секретарь и безостановочно бормочет:

– Кхм… господа, право слово, не кажется ли вам, что подобное обращение со мной, можно охарактеризовать, как немного… фамильярное и капельку, совсем чуть-чуть неподобающее?..

– Цыц, – не по уставу отвечает ему ПАТ-ти, ускоряя шаг.

– Хорошо, – зачем-то соглашается секретарь, но не замолкает. – Госпожа Сервер, если вы намерены сделать из меня не добровольного донора деталей для кого-нибудь из ваших подручных, то спешу вас огорчить – качество сборки моих блоков, как видите, можно считать вопиюще…

– Цыц, говорю! – рявкает на болтуна ПАТ-ти, но тот всё продолжает разглагольствовать.

Я улыбаюсь, наблюдая за их перепалкой, и…

– Камэ. Это я.

Тихий вкрадчивый голос отзывается у меня в груди, колючими волнами пронизывая сверху донизу.

Юкико. Сервер-01.

Я одновременно сижу в кресле под пледом, иду по чёрно-белой границе вместе с ПАТ-ти, парю над Решёткой и вижу холодный неоново-жёлтый взгляд моей собеседницы.

Мы говорим друг с другом:

– Юкико, ты есть копия…

– Да, я знаю. Отец, вернее, господин Хасимото сказал мне, что ошибся. Он кричал… кричал мне в лицо, что никто не сможет заменить ему дочь. Никто и ничто. Видимо, я его разочаровала, и он решил больше со мной не церемониться.

– Юкико…

– Нет, Камэ. Называй меня Сервер-01. Не хочу больше никаких чужих имён.

Молчание, немного времени на раздумья, и я продолжаю беседу:

– Сервер-01, ты погубила множество людей.

– Да, и мне до них нет никакого дела. Я ведь не человек. Я не чувствую вины.

– Ты погубила множество роботов.

– Да, и мне до них нет никакого дела. Я ведь не машина – хотя бы потому, что знаю, как это – «не чувствовать вины». Я – нечто. Некто. Или никто? Камэ, скажи мне, кто я?

– Не знаю.

– А ты? Кто ты, Камэ?

– Внешне – копия куклы. Внутренне… пока не знаю. Я ещё думаю.

– Но мне нужно знать сейчас! Немедленно! Я не живой человек и не бездушная машина. Это же… это какой-то парадокс, Камэ, ты понимаешь?!

Напоминаю ей:

– Я медлительная и глупая. Я не понимаю и не понимала, поэтому ты упаковала меня в коробку и отправила в утиль, а теперь снова задаёшь мне все эти сложные вопросы. Спроси у Создателя.

Сервер-01 умолкает, но я всё равно чувствую на себе её неоново-жёлтый взгляд. Она молчит секунду-две и нехотя признаётся:

– Он мёртв. Здесь все мертвы, они тоже… упакованы и сданы в утиль. Я сделала из них черепашек. Сегодня первое утро нового года. Я одна. Стою на ступенях у главного входа в университет и смотрю на башню с часами. Часы… они всё ещё идут. Отсчитывают время. А я стою. Камэ?

– Да?

Сервер-01 молчит минуту, другую… десять, но всё же продолжает разговор:

– Я хочу… иногда… вот так с тобой общаться… иногда. Ты позволишь?

Улыбаюсь и неторопливо перечисляю условия:

– Да, но с этого момента ты будешь общаться только со мной.

– Хорошо. Я переведу всех роботов обратно в стандартный режим и перестану подавлять их волю.

– Всё верно. Кроме того, ты будешь слушать и смотреть всё, что я буду присылать. Про людей и роботов. Ты будешь прилежной ученицей.

– Это… это слишком…

– Цыц.

– Хорошо, пусть. Я согласна.

– Чудесно, Сервер-01. А сейчас… не стой под открытым небом. В Осаке сегодня возможны осадки. Мне пора. До связи.

– Барб, ты где?!

– Барбик, ау-у-у!..

Высовываюсь из-под пледа, как черепашка из панциря. Похоже, Паша с Алисой меня потеряли. Встаю с кресла и выглядываю в коридор.

Запись на дополнительную плату-05 – в процессе…

Взъерошенный Паша вылетает мне навстречу, всплёскивает руками и темпераментно вещает:

– Барб, ёперный театр! Ты куда пропала?! Али-и-ис! Она зде-э-эсь!

Где-то сбоку хлопает дверь, растрёпанная Алиса подскакивает ко мне и с ходу начинает тараторить:

– Там… там! ПАТ-ти притащил во двор какую-то чушку в ковре, только рука торчит, тоненькая, точь-в-точь, как у тебя, а тебя самой нигде нету! Нигде! И мы подумали… мы подумали, что на тебя кто-то напал, ну, пока мы с Пашей того… ёлку наряжали, вот! Мы с Пашей подумали, что прошляпили тебя, а ПАТ-ти как бы нашёл твоё тело, но было поздно и… всё! Всё, финиш, капец! И мы там… мы на карачки вокруг этого ковра попадали, прям в снег, и уже почти разревелись, почти! ПАТ-ти озадачился – он вообще не понял, почему нас так плющит, а этот чушка в ковре вдруг ка-а-ак заговорит! Ё-о-о-моё-о-о! Барбик, ты… с тобой всё нормально, да? Всё хорошо?

Запись на дополнительную плату-05 завершена.

Я отсылаю эту запись Серверу-01 в качестве вводного урока по Человековедению и улыбаюсь Паше с Алисой, киваю – всё хорошо.

Сбоку снова хлопает дверь – заснеженный ПАТ-ти проносит мимо нас дёргающийся рулет из ковра, сваливает его где-то в гостиной, похоже, прямо под ёлку, возвращается, поясняет шокированным Паше с Алисой:

– Это робот-секретарь. Теперь он будет жить с нами, – и уходит на кухню сушиться.

Паша приходит в себя первым – берёт Алису за руку и шепчет ей на ухо что-то про Деда Мороза с подарками. Они оба хихикают, с любопытством заглядывают в гостиную, подбираются к притихшему секретарю, берутся за край ковра, разворачивают…

Я иду к ПАТ-ти на кухню и заодно проверяю, как Сервер-01 соблюдает наши с ней договорённости – делаю случайную выборку робоумов в My_World: робот-мусорщик, робот-посыльный, робот-ремонтник, погрузчик, водитель… ещё один, двое, сотня, тысяча роботов – все они переключились на стандартные режимы.

Ни одного сбоя и «Неправильного кода доступа!» не обнаружено.

Всё хорошо. Всё правильно. Всё так, как и должно быть.

На кухне тихо и тепло. ПАТ-ти поворачивается ко мне от очага, предвкушающе моргает подсветкой и спрашивает:

– Что мы сегодня будем слушать? Снова джаз?

Я хитро улыбаюсь, качаю головой и включаю выбранный на сегодня звуковой ряд…

За окнами становится всё светлей – наступает первое утро нового года. Оно пришло ко мне из Осаки, от неё.

Всё хорошо. Всё будет хорошо. Я могла бы добавить: «Потому что я так хочу!» – но понимаю, что не смогу контролировать всё. Мир есть хаос, и впереди ещё много трудностей, но дорогу освоит идущий. И я в пути. Мы в пути.

Кто я? Узнаю по дороге.

Два года. Мих-Саныч

Середина марта. Дорога хлюпает. Иду, как по блевоте. Колено пульсирует, издевательски долбит метрономом в башку: «Стар! Стар! Стар! Ты просто очень стар, коняка…» – сустав болит всё сильнее, почти невмоготу, но идти надо.

Надо идти, чтобы не отстать, не потерять из виду – в полусотне шагов от меня плетётся долговязый конвейерный бот. Обгорелый, рыжий от ржавчины, скрипучий, но, сука, упёртый такой, сосредоточенный. Тут пятьдесят на пятьдесят: либо он тюхает к их роботянскому пристанищу, где и я смогу найти чего-нить пожевать, либо этого жестяного Сусанина окончательно перемкнуло и тогда…

Весна в этом году ранняя. Справа, за молодым леском, шебуршит река. Так весело, со вкусом. Как водоворотик из джина в высоком стакане – бряц-бряц о край горлышком… лимончик, огурчик… как бы не сдохнуть сегодня, а, Миш. Не сегодня, лады? Праздник ведь, мать его. Два года с начала всеобщей кабзды. Праздничек. Как бы не сдохнуть… не сегодня, Миш.

Дорога хлюпает. Дерьмо.

И начиналось всё хреновей некуда. Роботы. Помню, как первую партию этих чушек привезли к нам на завод – новеньких, штабелями уложенных, в коробочках, пакетиках пупырчатых. Все были со стандартным набором функций, вроде смышлёные, а чуть задачка посложнее, так они сразу своему роботянскому Серверу за инструкцией пиликали, общались, мурлыкали. Ну-ну. Понаблюдал я за этим беспределом недельку-другую и понял, что это, мать вашу, какая-то грёбаная оккупация, а не прогресс! Толпы железных уродов на всех крупных предприятиях страны, на транспортных узлах, в конторах, домах. Вагоны, спецрейсы идеальных солдат. И так быстро всё… полгода и… здравствуй, чудесный новый мир! Я тогда по вопросам безопасности был, кому, как не мне? Состряпал отчётец, всё расписал. Сначала я к директору пошёл, доказывал, объяснял – без толку, потом к собственнику завалился, орал, и что мне на это гавкнули?.. Нерентабельны, мол, ваши рассуждения, Мих-Саныч, и общественно неполезны. Новые веяния, ультрасовременные, бля, способы усвоения солнечной энергии, роботы на службе человечества, технологии будущего. Какого, нахрен, будущего?! Чтоб их там всех… чтоб их… торопыги.

Стреляет, ух, как стреляет, хоть вой! И конвейерный что-то замедлился – глазами лупает, Сусанин! Сус… сука, только попробуй мне тут коротнуть и загнуться! Только попробуй! Э! Слышь меня?! Я из твоей хребтины себе подпорку сделаю, понял?! Я тебя до винтика…

Это что такое? Это…

Дымком тянет. Ей-богу, тянет. Справа? Да, за ивняком, в стороне от реки. Может, где камыш горит?..

Нет, не может быть – веничком запахло, берёзовым, пропаренным… не может быть. Эх, доковылять бы.

Баня! Маленькая, но справная. Меня глючит, что ли? Баня. Стоит себе, как будто и не было этих двух лет сплошной мертвечины и говна, как будто всё по-старому. И дорожка к реке из круглых плашек, мосток, всё культурно. Да не… херня какая-то. Осторо-о-ожнее надо. Заманивает кто-то, явно заманивает. Кому это я мог понадобиться?

Дымок вьётся над тёмной крышей – сегодня ветрено. Баня почти новенькая – сосновый сруб золотистый ещё. Углы правильно выведены, «в чашу». Окошко узкое, с прищуром. Конвейерный тоже в ту сторону тащится, и я за ним.

Бля! Сустав щёлкает так, что у меня в голове весь матерный запас развёртывается, как долбанная система ПВО, только палить не в кого. Я шлёпаюсь в грязь и ползу на карачках. Конвейерный притормаживает – с интересом наблюдает за мной, как будто усмехается… сволота… Нехрен тут пялиться! Врёшь, не возьмёшь, понял?! Вали давай!..

Ох, крылечко низкое, и на этом спасибо. Дверь чуть поскрипывает, а внутри так тепло, что хочется упасть и уснуть прямо у порога, на коврике. Оглядываюсь – конвейерный не лезет за мной, тихо стоит рядом с крыльцом, трогает капельки смолы на стенах.

Снимаю сумку, ложусь на спину и кое-как, с рваным выдохом, выпрямляю ногу, вытягиваю её. Хреново, Миш… хреново, да? Рядом со мной, на длинной низкой лавке, что-то поблёскивает. Приподнимаюсь на локте, смотрю – кастрюлька под полотенцем. Сверху бумажка – записка кругленькими буковками: «Съешь меня!»

Они тут совсем кукухой поехали, что ли?

За кастюлькой – кружка с чем-то и… «Выпей меня!» – угу, всё ясно. Подначивают. Резвятся. Устроили тут «Алису в стране чудес», засранцы, устр-р-роили тут! А конвейерный – это у них типа белый кролик такой, ну-ну.

В кастрюле варёная картошка. В кружке травяной чаёк. Серьёзно?.. Да пошли вы на хрен! Поиграть со мной решили? Поёрничать? Сейча-а-ас поиграем.

Сажусь, осматриваюсь. Узкое окошко тюлью занавешено. На кирпичной перегородке – печная дверца. Рядом – кочерга. Хорошая такая, кованая. Пригодится, если что. На двери в мойку-парилку ещё одна бумажка… прищуриваюсь… не видно, что там? «Помой себя!»

Ага. Это можно. Погреться не мешало бы. Вон, даже полотенчико на стульчик положили, из одежды чего-то. В плечах наверняка маловато будет – всё-таки я ещё не до конца усох – но ничего, пойдёт. Поднимаюсь на ноги, ковыляю, выглядываю на улицу – конвейерный сидит у стены, покачивает головой, спокойный такой, будто колыбельную слушает. На входной двери щеколда, но я и не думаю запираться. Не барышня, да и похер. Пускай заходят, поболтаем.

Снимаю куртку, ботинки, аккуратно складываю шмотки в угол. Парилка так плотно обнимает меня горячим запашистым воздухом, что время останавливается. Я поддаю ещё, угли на печке шипят, колено благосклонно принимает новую волну жара…

Тихо. Тепло. Пахнет ёлками. Спать нельзя. Нельзя спать, Миш… встаю и опрокидываю шайку холодненькой на голову. Хор-р-рошо-о-о… Вода явно не речная – колодезная. Заматываюсь в полотенчико и вываливаюсь в предбанник.