Текст книги "Дикарь (Третье слово)"
Автор книги: Алехандро Касона
Жанр:
Водевиль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
МАРГА. Разве нехорошо быть женщиной?
ПАБЛО. Отец говорил: нехорошо. А он всегда говорил правду.
МАРГА. Я бы тоже могла сказать так о мужчинах. И оба мы будем неправы. Неужели вы не чувствуете себя одиноким?
ПАБЛО. Кстати, не говори мне «вы». Когда говорят «вы», мне кажется, что в комнате еще кто-то есть.
МАРГА. Как хочешь.
ПАБЛО. Вот так-то лучше!.. (Дружески хлопает ее по колену, встает.)
МАРГА. Тебе не кажется: что если бы мы захотели, мы бы стали добрыми друзьями?
ПАБЛО. Глупости!.. Другие учителя тоже так начинали: улыбается, по шерстке гладит, а только ты зазеваешься – хвать, грамматика!.. Меня не проведешь.
МАРГА. Я ничего не буду тебе навязывать. Я просто буду с тобой…
ПАБЛО. А мне и одному неплохо. Я привык.
МАРГА. Раньше было не так – ты ведь был с отцом.
ПАБЛО. Да, правда. Когда он был жив, мне никого больше не надо было. Теперь дни стали чересчур длинные.
МАРГА. А в детстве у тебя совсем не было друзей?
ПАБЛО. Была одна… Росина… У нее зеленые глаза были – вот как у тебя.
МАРГА. Девочка?
ПАБЛО. Косуля. Она жила у нас всю зиму, тихонькая такая, как овечка. А весной уходила.
МАРГА. Уходила?
ПАБЛО. Ты что, не знаешь, что весной в горах так делается?..
МАРГА. Я никогда не была в горах…
ПАБЛО. Животные места себе не находят, и глаза у них становятся совсем человечьи, так что в это время их даже не разрешают убивать. Вот и Росина прыгнет через плетень в лес, даже не обернется…
МАРГА. Понимаю.
ПАБЛО. Что ты понимаешь, дура ты! Ничего ты в жизни не видела… Хороши ночи весной –
луна светит, самцы ревут, как будто жалуются… или бьются насмерть над обрывом. Росина никогда не возвращалась одна. Придет – тихонькая опять, смирная, ляжет, детенышей лижет своих и смотрит так странно, будто вспоминает… (Пауза.) А у тебя сколько детей?
МАРГА (вздрагивает от удивления). У меня? Ни одного.
ПАБЛО. Вот удивительно! Почему же?
МАРГА. Мы, женщины, умеем ждать.
ПАБЛО. Да ты не такая уж маленькая… Что же ты делала столько времени?
МАРГА. Я училась. В университете.
ПАБЛО. И весной училась?
МАРГА. Для нас весна ничего не значит. Если бы я думала, как ты, меня называли бы дурной женщиной.
ПАБЛО. Смешно как! Нет, Росина каждую весну удирала и никто не называл ее дурной косулей.
МАРГА (улыбается). Ты потом поймешь. Мы живем в совершенно разных мирах.
ПАБЛО. И тебя сюда привезли, чтоб ты меня вырвала из моего мира, да? Думаешь, сможешь научить меня чему-нибудь важному? Чепуха все это!
МАРГА. В книгах тоже можно отыскать прекрасные вещи.
ПАБЛО (берет со стола несколько книг). Вот тут, внутри? Хотел бы я посмотреть… Вот, например, что это?
МАРГА. Какая-то книжка твоих теток.
ПАБЛО (открывает наугад). Ну-ка, читай вслух!
МАРГА (читает). «Графиня горько рыдала в левом крыле замка…»
ПАБЛО. Мне нет дела до ревущих графинь и до левых крыльев замка… (Бросает книгу, протягивает другую.) А это что?
МАРГА. «Варвары. Падение Западной Римской империи».
ПАБЛО. Когда это она упала?
МАРГА. Полторы тысячи лет тому назад.
ПАБЛО. И до сих пор не собрались ее поднять?.. (Бросает и эту книгу.) К черту Западную Римскую империю!.. Вот еще две. Эта о чем?
МАРГА. Стихи.
ПАБЛО. Стихи… А что такое – стихи?
МАРГА. Это нельзя объяснить… Хочешь послушать?
ПАБЛО. Валяй! (Садится по-турецки на стол.)
МАРГА. Разве внизу, на стуле, не лучше?
ПАБЛО. Было бы лучше, я бы там и сел. Ты что думаешь, я – дурак? Ну, валяй!
МАРГА (читает громким, ясным голосом).
Ребенок сказал: что такое трава?
И принес мне ее полные горсти.
Что я мог ответить ребенку?
Я знаю не больше его, что такое трава.
Может быть, это флаг моих чувств, сотканный
Из зеленой материи – цвета надежды?
Или, может быть, это платочек от Бога,
Душистый, нарочно брошенный нам на память,
в подарок,
Где-нибудь в уголке есть и метка, чтобы, увидя,
Мы могли сказать – чей?
Или, может быть, трава и сама ребенок,
Взращенный младенец зелени?
Нравится тебе? Ты молчишь?
ПАБЛО. Так странно… Я не все понял. Увидел что-то такое, как молния… (Соскакивает со стола.) Где он
сказал все это?
МАРГА. Тут.
ПАБЛО. Вот тут? А кто он такой?
МАРГА. Великий поэт. Уолт Уитмен. Тебе нравится?
ПАБЛО. Я еще не знаю. Не могла бы ты повторить помедленнее? (Садится на пол у ее ног, оперся на ее колени так естественно, что она не может его оттолкнуть.)
МАРГА (ее это смущает). Тебе обязательно сидеть так близко?
ПАБЛО. Я тебе мешаю?
МАРГА. Нет. Только… я бы не хотела мешать тебе.
ПАБЛО. Обо мне не думай. Лучше читай.
МАРГА читает стихи, не глядя в книгу. ПАБЛО повторяет
некоторые строки тихо, почти беззвучно.
МАРГА.
Ребенок сказал: что такое трава?
И принес мне ее полные горсти.
Что я мог ответить ребенку?
Я знаю не больше его, что такое трава…
ПАБЛО.
Я знаю не больше его, что такое трава…
МАРГА.
Может быть, это флаг моих чувств, сотканный
Из зеленой материи – цвета надежды?
Или, может быть, это платочек от Бога,
Душистый, нарочно брошенный нам на память,
в подарок…
ПАБЛО.
… нам на память, в подарок…
МАРГА.
Где-нибудь в уголке есть и метка, чтобы, увидя,
Мы могли сказать – чей?
ОБА.
Или, может быть, трава и сама есть ребенок,
Взращенный младенец зелени?
МАРГА. Теперь ты понял?
ПАБЛО. Да, кажется, понял. (Встает, берет книгу.) А он не дурак, этот твой дядька! Он говорит о маленьких вещах, как будто они большие. И потом – это все правда.
МАРГА. Откуда ты знаешь?
ПАБЛО. Я знаю траву. Я ее нюхал… И все-таки «я знаю не больше его, что такое трава»… (Осторожно, нежно перелистывает страницы.) Вся книга такая?
МАРГА. Да. Человек и природа лицом к лицу.
ПАБЛО. Я знаю. Отцу бы понравилось. А тебе она нравится?
МАРГА. Я ее читала сотни раз. Она мне – как друг.
ПАБЛО. Ну что же делать… научусь читать.
МАРГА. Спасибо, Пабло.
ПАБЛО. Постой! Тут есть заглавные буквы?
МАРГА (улыбается). Нет, не бойся. Настоящим поэтам они не нужны.
ПАБЛО. Так-то лучше. (Осторожно кладет книгу на стол, садится верхом на стул.)
МАРГА. Знаешь, ты многому научился за эти полчаса.
ПАБЛО. Чему это?
МАРГА. Ты лучше сидишь. Еще не совсем как надо, но все-таки на стуле… Поздравляю!
ПАБЛО. Не улыбайся, еще не все. Читать – ладно, а писать я не буду!
МАРГА. Почему?
ПАБЛО. Можешь ты меня научить, чтобы я писал, как этот твой?..
МАРГА. Конечно, нет.
ПАБЛО. А если не так – зачем же тогда писать?
МАРГА. Может пригодиться. Так люди беседуют, когда расстаются. Помнишь, что ты мне сказал? Если бы я была далеко, ты бы позвал меня: «Мар-га-а-а!..» А если бы я была за горами, ты бы не докричался.
ПАБЛО. Я бы на коне поехал тебя искать!
МАРГА. А если бы я была за морем?
ПАБЛО (испуганно). Что ты говоришь? Разве ты хочешь уйти?
МАРГА. Пока не хочу, кажется. А завтра могу захотеть. Когда-нибудь мне придется уйти.
ПАБЛО (хрипло). Тогда – зачем ты пришла? Хочешь уйти – уходи сейчас. Ну!
МАРГА. Пойми меня, Пабло, я не о том… Я просто тебя спросила: если бы я была далеко и ты не мог бы докричаться и поехать верхом, тебе ведь пришлось бы мне написать.
ПАБЛО. Сперва ты сама ответь… Если бы ты была на краю света и я бы тебе написал – ты бы вернулась?
МАРГА. Кто знает…
ПАБЛО. Отвечай, Марга! Вернулась бы?
МАРГА (долго смотрит на него, опускает глаза, тихо). Да.
ПАБЛО. Хорошо! Учи меня писать.
МАРГА. Еще раз спасибо. Хочешь, начнем сейчас?
ПАБЛО (взволнованно ходит). Нет, пока не надо. Слишком много нового сразу.
МАРГА. Хочешь, поговорим о твоей жизни?
ПАБЛО. О чем это?
МАРГА. Ну, о горах… об отце…
ПАБЛО. Хочу! Я бы о нем мог всю жизнь говорить.
МАРГА. Ты так его любил?
ПАБЛО (возвращается к ней). Если бы ты его знала!.. Высокий, сильный, очень красивый… Всегда говорил правду. У костра он рассказывал мне волшебные сказки, учил понимать пение птиц…
МАРГА. Ты понимаешь пение птиц?
ПАБЛО. Что тут трудного? У них только четыре слова. Одно – когда предупреждают об опасности. Другое – когда голодны. Потом – когда самцы спорят. И еще – чтобы звать самку. Зачем им больше?
МАРГА. Отец знал эти слова?
ПАБЛО. Отец знал все! Вот только одного не понимаю с тех пор, как ты пришла, – почему он так не любил женщин?
МАРГА. Он тебе не говорил?
ПАБЛО. Нет. Иногда приходили его друзья, охотились с нами… Они пили вино, и, как только заведут разговор о женщинах, он говорил короткое слово, резкое такое, как удар. Тетки говорят, что это плохое слово, говорят, нельзя его повторять. Сказать тебе?
МАРГА. Нет, не надо.
ПАБЛО. Потом мы седлали лошадей и скакали с ним целый день. К закату мы валились без сил на… как тот поэт называл траву?
МАРГА. Платочек от Бога?
ПАБЛО. Ну вот… (Растягивается на полу.) Валились навзничь на платочек от Бога и смотрели, как спускается ночь. Отец называл имена звезд: Альдебаран, Андромеда… И еще говорил одно слово тихо-тихо: «Аделаида»… (Быстро поднимается.) Есть такая звезда – Аделаида?
МАРГА (прячет глаза). Я не знаю… Наверное, есть.
ПАБЛО. Если это звезда, почему же он так тихо ее называл? Ты столько училась, скажи мне, в чем тут дело?
МАРГА. Не знаю. Пусти!
ПАБЛО. Нет! Смотри мне в лицо! (Поворачивает ее к себе. Тихо.) Что с тобой, Марга? Ты плачешь? Я тебя обидел?
МАРГА. Нет, что ты… (Поднимается.) Я подумала: жизнь может быть гораздо лучше, чем мне казалось. И еще: я бедная учительница, приехала сюда учить… а не умею даже вылечить щенка, не понимаю языка птиц, не знаю имен звезд!..
ПАБЛО. Поклянись, что только из-за этого ты плачешь!
МАРГА. Клянусь. А теперь – иди. Я первый раз в жизни не в городе, и у меня кружится голова.
ПАБЛО. Жарко, правда? Ты умеешь плавать?
МАРГА. Немножко. А что?
ПАБЛО. Река тут рядом. Идем?
МАРГА. Нет, спасибо. Вода, наверное, совсем ледяная.
ПАБЛО. Конечно! Не купаться же мне в горячей воде, как тетки… А еще что?
МАРГА. Еще у меня нет купального костюма.
ПАБЛО. Зачем тебе?
МАРГА. Не голой же мне купаться?
ПАБЛО. Ты одеваешься, чтобы купаться? Как странно!
МАРГА. Там у нас так принято.
ПАБЛО. А почему ты не можешь купаться голой? Ты ведь молодая, здоровая, красивая…
МАРГА. Это – не из-за меня. Из-за тебя.
ПАБЛО. Ага, значит, я тебе мешаю?
МАРГА. Нет, не то!.. Ты потом поймешь… Иди купаться один. До свиданья, Пабло. (Идет к двери.)
ПАБЛО. Постой, слышишь?
МАРГА (слушает). Прелесть какая! Это соловей?
ПАБЛО. Соловей?! Чему учили тебя в твоем университете!.. Это щегол.
МАРГА. Да?
ПАБЛО. Знаешь, что он говорит? Слушай.
МАРГА (испуганно). Нет, не надо!.. Не говори, что он с тобой беседует… Мне страшно!
ПАБЛО. Молчи!.. (Слушает, удивленно.) Не может быть…
МАРГА. Ты его понимаешь?
ПАБЛО. Конечно. Я только не понял, почему он так сказал. Еще не время.
Птица умолкает.
А ведь правда, жарко очень… Воздух так пахнет… (Расстегивает воротник, глубоко вдыхает воздух.) Чем это пахнет?
МАРГА. Не знаю. Может быть, вот эти ветки?
ПАБЛО (подходит к букету). Миндаль! (Радостно.) Значит, он прав! Весна пришла, Марга!
МАРГА. Весна?.. (Отступает в испуге.)
ПАБЛО. Вот почему мне так трудно дышать… Вот почему глаза…
МАРГА. Какие глаза?
ПАБЛО. Твои. Я тебе из гордости не хотел говорить – понимаешь? Я никогда не видел ничего более красивого… (Как зачарованный, идет к ней, хрипло.) Дай, я посмотрю поближе!
МАРГА (забегает за стол). Спасибо, Пабло! Иди, купайся! Холодная вода тебе очень поможет…
ПАБЛО. Нет, я пойду только с тобой!
МАРГА (почти кричит). Пабло, мы не в лесу! (Бежит.)
ПАБЛО (преграждает ей путь). Стой!
МАРГА. Я закричу!
ПАБЛО. Стой, говорю!.. (Сильно прижимает ее к себе, целует. И внезапно отпускает.) Теперь кричи. Только запомни: тут главный – мужчина… (Бросает на пол куртку, расстегивает рубаху.) Жду тебя на реке! (Убегает.)
МАРГА. Дикарь… дикарь…
Появляются испуганные тетки.
АНХЕЛИНА. Ничего не говорите, сеньорита! Мы видели…
МАТИЛЬДА. Какой дикарь! Поцеловать вот так, насильно…
МАРГА. Нет, он еще не научился целовать! Он меня укусил.
МАТИЛЬДА. Укусил? Господи милосердный!.. (Падает в кресло.) Анхелина!..
АНХЕЛИНА. Я понимаю, понимаю… (Громко.) Эусебьо! Багаж сеньориты!
МАРГА. Нет, я остаюсь!
МАТИЛЬДА. Вы остаетесь?
МАРГА. Не знаю, смогу ли я чему-нибудь научить… Но мне надо многому научиться самой!
Пение птиц.
(Прислушивается.) Да, милый, да, я знаю… Весна!
АНХЕЛИНА. С кем вы говорите?
МАРГА. Со щеглом.
Слышен крик Пабло: «Мар-га-а-а!..»
(Улыбается, поднимает руку, кричит.) Пабло-о-о!.. (Сбрасывает на пол жакет, выбегает.)
Щегол весело поет – он столько повидал в жизни.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Одна из комнат. Застекленная галерея, в глубине выход в сад. Эта та же галерея, которую мы видели в первом акте, но изнутри. Справа – лестница с массивными перилами. На первом плане – дверь, на втором – выход в холл.
Старое дерево, темно-красный бархат. Мужественная неприхотливость покойного отца смягчается ручными вышивками и нежностью теток…
Осенний вечер. ТЕТЯ АНХЕЛИНА сидит у стола, заваленного книгами, рисунками и чертежными принадлежностями. Восхищенно рассматривает тетради и рисунки, слушает Ролдана любезно и безучастно, как слушают шум дождя. РОЛДАН нервно ходит по комнате, разглагольствует.
РОЛДАН. Нет, это уже слишком! Многое нужно простить, многое… Но чтобы вынести подобные вещи, нужно поистине терпение францисканца. Я бы даже сказал, терпение бенедиктинца! А я не рожден мучеником. Вы слышите, не рожден!
АНХЕЛИНА (вежливо). Я рада. Вы чуточку запутались в бенедиктинцах, францисканцах и мучениках, но я не так уж строга в вопросах религии. Говорите, говорите… (Берет другую тетрадь.)
РОЛДАН. Если в этом доме никто не считается с моим мнением, я подаю в отставку! Это оскорбляет мое достоинство. Что же мне еще прикажете делать, я вас спрашиваю?
АНХЕЛИНА. Да, да, сеньор, очень хорошо…
РОЛДАН. Сеньорита Анхелина, вы меня слушаете или нет?
АНХЕЛИНА. Простите, как вы сказали?
РОЛДАН. Так я и думал. Я уже полчаса твержу вам, что подаю в отставку. И что же? Все тщетно. Когда вы любуетесь тетрадями «вашего мальчика», вас не отвлечет даже взрыв!
АНХЕЛИНА (на секунду отрывается от тетрадей). Что? У вас был взрыв?
РОЛДАН. Пока еще нет. Но при таком положении вещей я не удивлюсь, если будет.
АНХЕЛИНА. Ну, не надо преувеличивать. Конечно, Пабло непослушный мальчик, но вы не можете отрицать, что он очарователен!
РОЛДАН. По-вашему, очаровательно въезжать верхом в мой кабинет?
АНХЕЛИНА. Ну?! Вот чертенок!
РОЛДАН. А бросать мне камни в окно, когда я прилягу после обеда? У меня не осталось целого стекла!
АНХЕЛИНА. Да? Какой проказник! Вы должны понять, он ничего такого не видел в детстве и все у него сохранилось. Ведь вы же сами когда-нибудь бросали камни в окошко?
РОЛДАН. Возможно, возможно, сеньорита… Только мне в детстве не было двадцать четыре года. И если бы одни стекла!..
АНХЕЛИНА. А еще что?
РОЛДАН. Все! Он вопит, как пастух в горах. Он не испытывает никакого почтения к старшим. И наконец, он говорит вслух все, что думает!
АНХЕЛИНА. Да, да… Никак ему не втолкуешь! Вот про вас он никогда не скажет: «сеньор управляющий», всегда говорит: «старая лиса».
РОЛДАН. Вот! Почему он меня ненавидит?
АНХЕЛИНА (поглощена тетрадками). Какая прелесть!
РОЛДАН. Вы считаете?
АНХЕЛИНА. Что ему только ни приходит в голову! И как он все забавно выражает! И почерк, вы заметили? Как у нее, но тверже, мужской. Скажите, «Европа» пишется с маленькой буквы?
РОЛДАН. С заглавной.
АНХЕЛИНА. Так я и думала! И «Америка» тоже, правда?
РОЛДАН. Конечно! Чем Америка хуже Европы?
АНХЕЛИНА. Как занятно! Он и «Европа», и «Америка» пишет с маленькой буквы. А слово «женщина» – с большой. Что это, по-вашему?
РОЛДАН. Три орфографических ошибки.
АНХЕЛИНА. Да, конечно. Но какая врожденная галантность!
РОЛДАН. Только этого недоставало! Этот припадочный – образец галантности? Может, вы думаете, что пора его ввести в общество?
АНХЕЛИНА. Ну, всему свое время. Сейчас самое важное – его душа. Смокинг подождет.
РОЛДАН. Другими словами, вас устраивает это постоянное потакание его капризам?
АНХЕЛИНА. Да ведь он счастлив! Вы не согласны с ее методом? Или она сама вам не нравится?
РОЛДАН. Приведу факты. Восемь месяцев торчит она в доме – и где результаты? Пабло такой же дикарь, каким был. А она научилась стрелять из ружья, ловить форелей голыми руками. Кто же кого воспитывает, я вас спрашиваю?
АНХЕЛИНА. Сеньорита Лухан знает свое дело. Я вам очень советую – не вмешивайтесь в чужую жизнь, занимайтесь лучше своими цифрами.
РОЛДАН. Цифры теперь тоже не мои. В мою законную область вторглись посторонние лица!
АНХЕЛИНА. Кто? Маргарита?
РОЛДАН. Этот дикарь! Он роется в моих бумагах, в папках и что-то записывает. Разрешите спросить, что ему надо?
АНХЕЛИНА (коварно улыбается). А, понимаю, понимаю! Этот несчастный дикарь одолел за восемь месяцев те премудрости, которым вы учились всю жизнь, и проверяет ваши счета… и конечно, вы перепугались. Так?
РОЛДАН. Терпение мое безгранично, сеньора, но я не позволю оскорблять мою честь. Чрезвычайно сожалею, что, по-видимому, утратил ваше доверие. Я вынужден немедленно и безоговорочно…
АНХЕЛИНА. Да, да, я знаю – отставка. Вы всегда говорите об отставке со мной. Почему бы вам не поговорить с сестрой?
РОЛДАН (отирает благородное чело). Ну, это совсем другое. Ваша сестра меня не выносит. Она способна забыть в одну минуту о двадцати годах самопожертвования.
Из сада выходит МАТИЛЬДА, ставит мимозы в кувшин.
МАТИЛЬДА. Добрый вечер. Что, опять препираетесь?
РОЛДАН. О, напротив. Мы с сеньоритой Анхелиной во всем согласны.
АНХЕЛИНА. Нет, не во всем! Сеньор Ролдан недоволен воспитанием Пабло.
МАТИЛЬДА. Вам кажется, что он недостаточно успел за эти семь месяцев?
РОЛДАН. Его успехи в науках даже чрезмерны. Но поведение, поведение!.. Можете вы себе представить его на рауте, в дамском обществе? Или в ложе, в опере? Он там будет, как лошадь на псарне!
МАТИЛЬДА. Лошадь?
РОЛДАН. Это не мои слова. Так выразилась его собственная наставница.
МАТИЛЬДА. Сеньорита Лухан сказала «кентавр».
РОЛДАН. То же самое! Для меня ваш кентавр – просто литературная лошадь.
МАТИЛЬДА. У вас очень странные представления о мифологии. По-вашему, сирена – литературная рыба?
РОЛДАН. Мне ни к чему вся эта мифология! Но если уж речь зашла о сиренах, скажу вам – берегитесь! Они – рыбы хищные, а у Пабло – огромное состояние.
МАТИЛЬДА. Без намеков. Не будете ли вы любезны объяснить, что вы имеете в виду?
РОЛДАН (ощетинившись, как рассерженный кот). С большим удовольствием! Задам лишь два вопроса. Кто распоряжается в этом доме? Пабло, не отвечающий за свои действия. А кто распоряжается самим Пабло? Женщина, о которой мы ничего не знаем. Надеюсь, мораль ясна?
МАТИЛЬДА (в ярости хватает одну из ваз). Вот я вам сейчас покажу мораль!..
АНХЕЛИНА (испуганно удерживает ее). Матильда! Что ты делаешь? Это бабушкина ваза!
МАТИЛЬДА. Бабушкина? (С трудом сдерживается.) Сеньор Ролдан, благодарите Бога, что я не родилась мужчиной… И что это – севр!.. Можете идти.
Входит ЭУСЕБЬО.
ЭУСЕБЬО. Сеньора, там приехал сеньор Ролдан.
МАТИЛЬДА (поражена). Сеньор Ролдан? Какой еще сеньор Ролдан?
ЭУСЕБЬО. Племянник.
МАТИЛЬДА. Какой такой племянник?
ЭУСЕБЬО. Сын сеньора Ролдана.
АНХЕЛИНА. Ну, Ролдан-младший, как говорили при королеве Виктории.
МАТИЛЬДА. Какая такая Виктория?
АНХЕЛИНА. Королева английская.
МАТИЛЬДА (Ролдану). Так… Вы приглашаете гостей в мой дом, не спросившись?
РОЛДАН. Клянусь вам, сеньора, я сам его не ждал. По-видимому, он тут проездом.
МАТИЛЬДА. Превосходно! (В викторианской манере.) Пусть войдет сеньор Ролдан-младший.
ЭУСЕБЬО выходит.
Надеюсь, вы понимаете, что его визит должен носить чисто деловой характер.
РОЛДАН. Конечно. Чисто деловые вопросы. Надеюсь, вы помните, что мой сын – поверенный этой семьи?
МАТИЛЬДА. Ну, как же!.. Чуть не забыла такую интересную подробность. Отец – управляющий, сын – поверенный.
Входит ХУЛИО РОЛДАН. Он еще не стар,
весьма элегантен. Фальшиво улыбается.
ХУЛИО. Дорогие мои, я счастлив! После всех гостиниц и кают наконец-то семейный очаг! (Подходит к отцу.) Ну, как живем?
РОЛДАН. Понемногу, понемногу!
ХУЛИО. Дорогая тетя Анхелина! Молода и прекрасна, как и прежде! (Обнимает и звонко целует ее.)
АНХЕЛИНА. Спасибо, Хулио!
ХУЛИО. Тетя Матильда! (Протягивает руку.)
МАТИЛЬДА (отдергивает руку). Я вам не тетя! Так что просто «Матильда»! А еще лучше – сеньора Салданья.
ХУЛИО. Все еще не забыли старые распри? Ну до каких же пор?
МАТИЛЬДА. Я меняться не собираюсь! Если Пабло захочет принять ваше родство – его дело. Можно меня согнуть, но сломить нельзя.
АНХЕЛИНА. Ну, прошу тебя, сестрица!.. Ведь мальчики – двоюродные братья! Чем они виноваты?
МАТИЛЬДА. Хватит! Ты что-то разговорилась…
АНХЕЛИНА. Да я и двух слов не сказала!
МАТИЛЬДА. Когда ты произносишь два слова – одно всегда лишнее! (К Хулио.) Чем короче будет наш обмен любезностями, тем лучше. Вы прекрасно доехали. Не забывали о нас ни на минуту. Мое здоровье превосходно. Спасибо.
ХУЛИО. Честно говоря, я этого не ждал. Я думал, что еду в родной дом.
МАТИЛЬДА. Это уж – как скажет Пабло. Сожалею, что не могу выйти к столу. Чувствую, что у меня будет сильная мигрень.
АНХЕЛИНА. А у меня тоже будет мигрень?
МАТИЛЬДА. У тебя болит печень. Это тебе больше к лицу. Сеньор управляющий… сеньор поверенный… Идем, сестрица. (Выходят.)
ХУЛИО. Да, неважно идут дела…
РОЛДАН. Хуже, чем ты думаешь. Письмо получил?
ХУЛИО. Конечно. И очень удивился. К чему такая спешка? Неужели ты испугался этих дурацких старух?
РОЛДАН. Нет. Опасным становится он сам.
ХУЛИО. Пабло? Дикарь, который даже подписываться не умеет?
РОЛДАН (меланхолически). Да, давно это было!
Хорошее было время… Теперь только дай ему кодекс, и он назавтра его тебе перескажет слово в слово.
ХУЛИО. Ну, ты преувеличиваешь! Не подозревает же он?
РОЛДАН. Все может быть. Мы слишком понадеялись на то, что он дикарь. Теперь все придется проверить как следует – подписи, документы, счета.
ХУЛИО. Не надо паники. Все в полном порядке. С точки зрения законов придраться не к чему.
РОЛДАН. Да, внешне – все в порядке. Только у него хороший нюх. Он двадцать лет провел в горах, умеет идти по следу.
ХУЛИО. Да ну его совсем! Все дело в ней.
РОЛДАН. В ней? В ком это?
ХУЛИО. А вот в этой учительнице. Тут сомнений нет: Маргарита Лухан окончила университет…
РОЛДАН. Ты ее знаешь?
ХУЛИО. Да, мы были дружны. Помню, ей очень нелегко приходилось. Трудно было учиться – вечно без денег.
РОЛДАН. Не обольщайся. Такую не подкупишь. Чересчур горда.
ХУЛИО. В те времена ей и голодать приходилось. И что-то не помню, чтобы она была чересчур гордой. Я сам ею займусь.
РОЛДАН. Тише, Пабло идет! Пойдем лучше в контору.
Идут к холлу.
ХУЛИО. Маргарита Лухан… Да, очень хорошо помню. Глаза неплохие были… зеленые… Маргарита Лухан!
Сцена пуста.
Лай собак, голос Марги. Дверь в глубине комнаты распахивается настежь. Вбегает МАРГА и тут же захлопывает дверь. Лай постепенно утихает. МАРГА легко и радостно вздыхает. Снимает с плеча ружье, бросает его, не глядя, в кресло. Садится на край стола и, переведя дух, бегло просматривает рисунки и тетради. Время от времени она удивленно вскрикивает, радуясь успехам своего ученика. Она ест яблоко, как Пабло в первом действии. Берет карандаш, правит, насвистывает сквозь зубы. Оглядывается по сторонам, закладывает в рот два пальца, пытается свистнуть, но безуспешно. Пробует еще раз.
МАРГА. Никогда не научусь! (Правит тетрадь, ест яблоко.)
На лестнице появляется ТЕТЯ АНХЕЛИНА.
Добрый день, Анхелина!
АНХЕЛИНА (спускается по лестнице). Я думала, это он пришел с собаками. Теперь вы их не боитесь?
МАРГА. Теперь мы друзья. Мы с охоты – уток стреляли, зайца травили.
АНХЕЛИНА. А Пабло?
МАРГА. В библиотеке. Занимается. (Закрывает тетрадь, подходит к Анхелине.) Вы говорили с тетей Матильдой?
АНХЕЛИНА. Я пробовала, но ведь вы ее знаете. Она считает, что лучше ему не напоминать о матери.
МАРГА. Раньше можно было. А теперь он знает, «мама» – это не только забытое слово. Он хочет знать о ней все, и мы не имеем права скрывать.
АНХЕЛИНА. Нельзя же сказать ему правду!
МАРГА. Если мы будем молчать, он сам догадается.
АНХЕЛИНА. Он опять спрашивал?
МАРГА. Все время спрашивает. Он хочет потрогать что-нибудь, чего она касалась. Ну, хоть пустячок – что угодно! Помогите мне, Анхелина.
АНХЕЛИНА. Я все шкафы перерыла, все старые сундуки…
МАРГА. И ничего не нашли?
АНХЕЛИНА. Так, пустяки – японский ящичек, музыкальную шкатулку и медальон с портретом.
МАРГА. С ее портретом?
АНХЕЛИНА. Да, она и четырехлетний Пабло.
МАРГА. Да это же клад! Можно, я скажу Пабло?
АНХЕЛИНА. Не спросив Матильду?
МАРГА. На этот раз надо решиться. Нельзя быть такой запуганной.
АНХЕЛИНА. Это не то, дорогая. Я просто стараюсь избегать треволнений. Я рождена, чтоб подчиняться – так ведь спокойнее. А сестра совсем другая. Она рождена, чтобы повелевать. Видите ли, она только восемь дней была замужем и не успела проявить свою властность.
ПАБЛО (за сценой). Марга-а-а!
МАРГА (так же). Па-абло-о-о!.. (Быстро, Анхелине.) Скорее несите, пожалуйста!
АНХЕЛИНА. А если Матильда узнает?
МАРГА. Не волнуйтесь, идите. Я за все отвечу.
ТЕТЯ АНХЕЛИНА уходит.
В тот же миг врывается ПАБЛО, в руках у него книги и
гроссбух. Он, как всегда, сияет.
ПАБЛО. Где ты была последние сорок веков?
МАРГА. В горах!
ПАБЛО. Как охота?
МАРГА. Затравила зайца.
ПАБЛО. Браво! Ты рада?
МАРГА. Еще бы! Я вдохнула весь воздух леса и голодна, как зверь.
ПАБЛО. Молодец, ученица!
МАРГА. Спасибо, учитель!
Звонко хлопают друг друга по ладоням.
Диалог становится более спокойным.
А ты как?
ПАБЛО. Учился пять часов подряд, голова распухла и совершенно пропал аппетит.
МАРГА. Ну, все идет, как надо. Каждому свое. Какие достижения?
ПАБЛО (кладет книгу на стол). Осилил две книги и выудил в конторе вот эту тетрадь… (Просматривает гроссбух, не переставая отвечать.)
МАРГА. Интересно?
ПАБЛО. Захватывающе! «Общий баланс», «дебет и кредит»…
МАРГА. Тебе так нравятся цифры?
ПАБЛО. Они вроде собак. Кусаются, правда, – зато не подведут. Постой-ка! Ты меня учила, что надо сперва складывать, а потом вычитать, верно?
МАРГА. Так принято в арифметике. А что?
ПАБЛО. Кажется, эту старую лису учили считать в обратном порядке! (Загибает страницы, бросает гроссбух на стол.) Ну, мы еще посмотрим, кто кого!
МАРГА. Что ты читал?
ПАБЛО. Всего понемногу. Никак не кончу эту нудную повесть. Столько действующих лиц, а трюки все те же, тот же грабеж, те же убийства.
МАРГА. Какую повесть?
ПАБЛО. Вот – «Всеобщая история». Ты любишь историю?
МАРГА. Да так, не особенно. А ты?
ПАБЛО. У историков – избыток памяти и полное отсутствие воображения. Зато эта книжка мне очень понравилась!
МАРГА. А!.. «Жизнь есть сон».
ПАБЛО. Теперь я понимаю, почему папа часто звал меня Сегисмундо. Молодец этот Сегисмундо, а? (Садится верхом на стул.) Ты, наверное, это в театре видела?
МАРГА. Да! Никогда не забуду тот вечер… Я тогда училась…
ПАБЛО (мечтает). Я так хотел бы пойти с тобой в театр! А потом мы вышли бы под руку… Огни на улицах… Фонтаны сверкают… Как будто в сказке!
МАРГА. Рано еще. Подожди.
ПАБЛО. А почему теперь нельзя?
МАРГА. Там, внизу, люди не такие. Они могут над тобой посмеяться.
ПАБЛО. Надо мной? Зачем?
МАРГА. Там дураки всегда смеются над умными. Мстят.
ПАБЛО. Ну, со мной это не так просто! Видишь кулак? Пусть они только сунутся!
МАРГА. Вот поэтому тебе и рано еще туда идти.
ПАБЛО. Надоело ждать. Если ты не хочешь, я пойду сам.
МАРГА. Послушай меня, Пабло. Ты доверяешь мне?
ПАБЛО. Тебе – во всем!
МАРГА. Тогда подожди. Я очень тебя прошу!
На лестнице появляется ТЕТЯ АНХЕЛИНА.
Сейчас ты узнаешь нечто куда более важное, чем огни и фонтаны.
ПАБЛО. О чем ты?
МАРГА. Тетя Анхелина скажет тебе.
АНХЕЛИНА. Вот вещи твоей мамы. Все, что мне удалось разыскать.
ПАБЛО (смотрит на вещи, не смеет коснуться их). Это – моей мамы? Она их трогала?
АНХЕЛИНА. Все старое, безделушки… Но она их очень любила.
ПАБЛО. Что это?
АНХЕЛИНА. Музыкальная шкатулка. Надо нажать вот тут…
Чистый детский перезвон колокольчиков.
ПАБЛО (берет шкатулку, слушает). Мама слушала эту музыку?
МАРГА. Да, когда оставалась одна, читала… И когда будила тебя.
ПАБЛО. Марга, это чудо! Как будто ее голос… как будто я ее вижу… В первый раз… Вот она сидит над книжкой… думает… (Бережно ставит шкатулку на стол. Мелодия длится, пока не кончится завод.) А вот это – что?
АНХЕЛИНА. Так, японская игрушка… Тогда ими увлекались. Нажмешь пружинку – и выскочит коробка поменьше, и еще меньше, и еще… Глупая игрушка. Никогда не понимала, какой в ней прок…
МАРГА. Я уверена, она ее купила для тебя.
ПАБЛО. А медальон? (Ставит ящичек.) Кто это?
АНХЕЛИНА. Это она. А вот это – ты. Двадцать лет назад.
ПАБЛО. Мама и я! Марга, смотри!.. (Почти кричит от радости.) Вместе! Вместе!
Женщины растроганно смотрят на него.
АНХЕЛИНА. Тебе хочется побыть одному, правда?
ПАБЛО. Да, пожалуйста… А ты не уходи, Марга. Ты не сердись, тетя, – я с ней как будто с самим собой, понимаешь?
АНХЕЛИНА. Понимаю, мальчик, понимаю… (Идет к двери.)
ПАБЛО. Постой!.. (Крепко обнимает ее.) Спасибо, тетя Анхелина! Анхелиночка!.. Анхелуча!.. Ангелочек!..
АНХЕЛИНА (задыхается). Пусти, задушишь! Вот дикарь! (Идет к выходу.) Дорогой ты мой дикарь!. (Выходит.)
ПАБЛО (садится к столу, смотрит на медальон, смущенно отирает глаза, пытается улыбнуться). Что это со мной? Никак не разгляжу…
МАРГА. Ничего. Сейчас пройдет. (Садится рядом с ним.)
ПАБЛО. Не знаю, как тебе объяснить. Ты привыкла к своей маме, как будто так и надо… А я… мне кажется, я только сейчас родился… Какого цвета у нее глаза?
МАРГА. Синие.
ПАБЛО (пристально смотрит на Маргу, потом – на портрет). Странно как… Я думал, прекрасные глаза всегда зеленые…
МАРГА. Спасибо.
ПАБЛО. Синие… Я никогда не видел синих глаз. А волосы?
МАРГА. Русые.
ПАБЛО. Как у тебя?
МАРГА. У нее длиннее и куда пышнее. Тогда так носили.
ПАБЛО. А твои пахнут лесом.
МАРГА. Я весь день просидела под соснами.
ПАБЛО. Посмотри, какие у нее руки.
МАРГА. Как фарфоровые… Тонкие такие, маленькие…
ПАБЛО. И у тебя такие же… Только… Ты не обидишься?
МАРГА (улыбается). Я сама знаю – она гораздо красивее меня.
ПАБЛО. Ты не обиделась, правда?
МАРГА. Что ты! Я рада, что ты так гордишься своей мамой.
ПАБЛО. А я? Я тебе нравлюсь тут?
МАРГА. Очень нравишься!
ПАБЛО. Тогда почему ты не хочешь со мной вместе купаться? Я ведь тут тоже голый…
МАРГА. Это совсем другое дело. Тебе было четыре года.
ПАБЛО. А, значит, дело в годах? Когда же человек становится неприличным?
МАРГА. Ну, когда кто… Некоторые – сразу же. А ты и до сих пор не стал.
ПАБЛО. А ты, значит, стала?
МАРГА. Я? Что ты?! Почему?
ПАБЛО. Сама посуди. Купаться вместе нам неприлично. Я неприличным еще не стал… Значит, неприличная – ты?..
