Текст книги "Вид с балкона"

Автор книги: Альдо Пазетти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

VI
КРОВЬ НА ЗАПЯСТЬЕ

Из одного маленького южного селения долетела весть, что люди видели подростка, чьи особые приметы более или менее совпадали с приметами Джулио. Его тащили за собой трое мужчин, а он сопротивлялся. Так рассказали карабинерам одна женщина и мальчик. Селение тут же взяли под наблюдение, но ничего похожего там не обнаружили.

Неподалеку от того селения пастух рассказал леснику, что видел паренька (того же самого или другого – как знать?), которого жестоко избивал за кустами какой-то волосатый тип. Потом бандюга кряхтя взвалил паренька на плечи и понес, а тот плакал, вернее, как выразился пастух, «слезами обливался».

Наконец, совсем в другом месте несколько ребятишек пришли в полицию и поведали историю, сочиненную то ли от страха, то ли из детской страсти к фантазиям и тайнам. Но что-то в их рассказе все же, очевидно, было правдой. Из какого-то заброшенного подвала время от времени доносились звуки ни человеческие, ни звериные, а страшные, тяжкие вздохи. По предположениям мальчуганов, это стонали духи или закованный в цепи узник.

Когда эти и другие невероятные новости доходили со слов соседей или знакомых до Анны и Энрико (они тайком от всех по-прежнему переговаривались по телефону с Джулио, хотя и очень нерегулярно), Анна только вздыхала и еще плотнее закутывалась в платок. Энрико же, не поднимая головы, лишь бурчал себе под нос, так тихо, что заботливые осведомители, к счастью, не могли ничего расслышать:

– Идиотские байки!

По странному стечению обстоятельств единственной «байкой», которая оказалась правдой, хоть и не таинственной, была история с подвалом. Карабинеры по долгу службы провели расследование и выяснили, что непонятные звуки издавали вовсе не духи, закутанные в белые простыни, и не пленник, а наполовину осевший, обложенный черными камнями дымоход. При каждом порыве ветра он начинал «жалобно стонать»…

Как-то после полудня с пригородного автобуса сошел незнакомец лет сорока, но уже слегка облысевший, прилично одетый, бледный, с правильными чертами лица и глубоко посаженными глазами, казалось, их кто-то с силой вдавил под лоб, изборожденный морщинами. В селении его сразу заприметили. Во-первых, он нес кожаный чемодан, не перевязанный, как у всех, шпагатом, во-вторых, зайдя в единственный трактир, тут же спросил, можно ли снять номер – вопрос, в общем-то, вполне законный. Но самым странным показалось то, что до трактира он шел со скучающим видом, но, не успев войти в помещение, буквально забросал вопросами постояльцев и хозяина, Доменико Ботти.

Он прежде всего узнал, сколько в селении жителей и есть ли среди них богачи, потом спросил насчет банка, ювелирного магазина, цветочной лавки, библиотеки, стадиона, а главным образом интересовался школами, начальной и средней. Какое расписание, сколько мальчиков, девочек и сколько учителей.

Вначале Ботти охотно согласился ввести приезжего в курс дела, но потом почувствовал некоторую растерянность: кое-чего он и сам не знал, особенно слаб оказался в статистике.

Самое большое внимание незнакомец уделил средней школе: расположению, количеству классных комнат и тому подобным вещам.

Ботти это уже порядком надоело, и он сухо сказал:

– Хорошая школа. Имени Эджидио Тарси.

– Эджидио Тарси? А кто он, этот Тарси?

Тут уж Ботти не на шутку рассердился.

– Уважаемый синьор, когда вы въехали в селение, то не могли не заметить большого дома на холме – это дом семейства Тарси. В честь главы семейства, ну, прадеда нынешних хозяев, и была названа школа… Однако, простите, сами-то вы откуда? Неужели вам имя Тарси ничего не говорит?

Незнакомец, катая хлебные шарики, ответил:

– Нет, ничего.

– Как? Много месяцев подряд все газеты только об этом и писали. Да и сейчас еще говорят и пишут. Известное похищение Джулио Тарси, которого до сих пор бандиты не вернули.

И тут, с каким-то неестественным удивлением, новый постоялец вдруг припомнил:

– Ах да… да, похищение Тарси! Знаменитое похищение в рассрочку! Увы, его так и не оценили по достоинству.

Ботти подскочил как ужаленный.

– Как это «не оценили»? Что вы хотите этим сказать?

Незнакомец как-то загадочно хмыкнул, и Доменико взорвался, хотя владельцу трактира это и не подобало.

– Смеетесь… По-вашему, тут есть над чем смеяться? Или вы ничего не знаете?

Вокруг стола начали собираться люди. То, что они услышали, им явно не понравилось.

– Да что вы в самом деле, я же шучу! – ответил незнакомец, тоже повышая голос. – Может, в ваших краях запрещено шутить? Похищение Тарси!.. Что и говорить, выгодное дельце они провернули. Таких ловкачей развелось видимо-невидимо в этом гнусном мире! – И он с вызовом поглядел хозяину прямо в глаза. – Похищение в рассрочку! – усмехнулся он. – Неплохо придумано, а? Деловым людям надо бы взять этот метод на вооружение! Когда-то я приобретал в рассрочку книги, один раз малолитражку купил!.. А вот местные дельцы додумались даже до похищения в рассрочку!

Доменико Ботти сунул салфетку под мышку и почел за лучшее отойти от стола: если не положить конец этим нелепым (чтобы не сказать – жестоким) шуткам, то он не ручается ни за себя, ни за своих клиентов.

Но после, хорошенько обо всем поразмыслив, он вдруг подскочил, оскорбленный в лучших чувствах, и кинулся к Тарси.

Энрико он застал одного.

– Я не хотел бы, синьор Тарси, наносить вам новые раны, их у вас и так немало. Но считаю своим долгом сообщить, что у меня в трактире остановился весьма подозрительный тип.

И подробно, с деревенской обстоятельностью, рассказал об этом Аларико Феррари – так приезжий отметился в регистрационной книге, – который, верно, давно уже спал крепким сном в трактире наверху.

– По-моему, хозяин, тут что-то нечисто. Этот тип или провокатор…

– Или? Ну, ну, договаривай!

Но Ботти больше ничего не добавил, и Энрико заключил, махнув рукой:

– Э, Доменико, оставь его в покое! Спасибо тебе, но пусть эти подонки сами копаются в своем навозе.

Однако позже, перебирая в уме услышанное, тоже призадумался. Все эти странные обстоятельства, а главное, слова – «похищение в рассрочку», «новый метод» – насторожили его, ведь об этом из тайных телефонных разговоров с Джулио знали только он и Анна. Он снова и снова задавал себе вопрос, как связать воедино обуревавшие его чувства и реальные факты. Собственно, незнакомец говорил лишь о внешней стороне дела, никаких фактов он не назвал. Но никто, никто прежде не насмехался над его бедой так ядовито и желчно, и это привело Энрико в ярость, хоть серьезных причин для нее вроде не было.

Пока лучше Анне об этом не говорить, незачем ее терзать. Но в селение спуститься надо, хотя бы для того, чтобы собрать какие-то улики, если только они существуют.

Под благовидным предлогом он вышел из дома и сразу позабыл все свои страхи, предосторожности, уловки, но в трактир, понятно, заглядывать не стал. А пошел к дому, которого все это время избегал как чумы, – к дому следователя, благо никуда ехать не надо было: тот жил в центре селения.

Энрико, извиняясь за позднее вторжение, признался, что у него земля горит под ногами и он просто не в силах ждать до завтрашнего утра.

Следователь, весьма удивленный, в свою очередь извинился за свой вид – шлепанцы и домашний халат – и, сдерживая изо всех сил любопытство и нетерпение, приготовился выслушать рассказ Энрико. Однако, как только гость умолк, следователь разочарованно развел руками.

– Не скрою, синьор Тарси, я ждал куда более важных новостей… По-вашему, логично и разумно, чтобы человек, хоть как-то связанный с этим, гм, делом, стал болтать об этом в местном трактире?

– Маньяк, господин судья! Разве нам не твердят постоянно, что большинство преступлений совершают маньяки? К тому же они любят возвращаться на место преступления! Это вы, господин судья, лучше меня знаете.

– Маньяк, да, но не банда маньяков! Уж поверьте мне, разница тут существенная!

Энрико закрыл глаза. Ему казалось, что он утопает в болоте нелепых подозрений и его влечет куда-то совсем не туда. Но долго копившаяся и мужественно подавляемая ярость наконец одолела его, и он почувствовал, что остановиться уже не в силах, даже если теперь совершает фатальную оплошность. И главное – он понял: как голодная собака, вцепившаяся в кость, не выпустит ее, так и он не откажется от единственной пока возможности, предоставленной ему судьбой, – освободить сына или отомстить похитителям.

Он снова взглянул следователю в глаза.

– Но не можете ли вы его привлечь хотя бы за клевету?

Следователь заерзал на стуле и вымученно улыбнулся.

– Ну, тогда – за оправдание преступления! – добавил Энрико.

Следователь, чувствуя, что его собеседник все более распаляется, сказал отеческим тоном:

– Да нет, синьор Тарси, ни за клевету, ни за оправдание преступления. Мало ли что там болтает хозяин трактира!..

– Значит, вы так и отпустите его!..

Следователь изумился:

– Отпущу!.. А по-вашему, его нужно арестовать?

– Нет, арестовывать пока не надо. Но проследить за ним, допросить, узнать, кто он такой… Понятно, моя жена и я тут совершенно ни при чем! – внутренне содрогнувшись, заключил он.

Следователь нахмурился.

– Ладно, синьор Тарси, я вам сообщу.

Назавтра следователь сам отправился в трактир поговорить с Аларико Феррари. Предварительно он запросил в прокуратуре подробные сведения о вновь прибывшем.

Ему сообщили следующее. Два года назад отец Феррари, вице-директор городского филиала банка, ввязался в одно грязное дело, в явную аферу. Сын, служащий того же банка, боясь увидеть повергнутым своего кумира, которому он всю жизнь слепо поклонялся, взял всю вину на себя, сфабриковав улики.

Суд, приговор, тюрьма. Первое время отец Аларико Феррари молчал, принимая как должное нелепую жертву сына. Но месяц спустя нервы отца не выдержали: его нашли мертвым в постели, с запястья стекала струйка крови, а на письменном столе лежало письмо, где он откровенно, в мельчайших подробностях признавался во всем.

Для Аларико Феррари двери тюрьмы распахнулись, но ненадолго. Признание в несовершенном преступлении – тоже преступление, подлежащее наказанию. Его ждал новый суд. А тем временем Феррари вспомнил о своем дипломе преподавателя литературы и решил поискать убежища в селении, где, по словам инспектора, была временная вакансия.

– Прошу прощения, синьор Феррари, – в смущении проговорил следователь, – за то официальное письмо, которым я предупредил вас о своем визите.

Аларико Феррари горько усмехнулся.

– За что извиняться, помилуйте! Разве я не преступник, временно отпущенный на свободу?

– Поверьте, синьор Феррари, я понимаю ваше состояние, но вы, наверно, знаете о тех трагических обстоятельствах…

Феррари пожал плечами.

– Тут нечего особенно понимать, господин следователь. Мой дебют был не слишком удачным, вот и все. Молнии безразлично, как зовут тех, кого она поразила… Сегодня Тарси, завтра Феррари… Таков закон, господин судья, куда более суровый и беспощадный, чем все ваши законы!..

– А как же место преподавателя литературы здесь, в средней школе? – в отчаянии вскричал Энрико, когда следователь дал ему подробный отчет обо всем.

Следователь покачал головой.

– Место было. Но Аларико Феррари уже уехал, синьор Тарси. Мог ли такой человек, как он, оставаться тут после…

Энрико закрыл лицо руками.

– Вот теперь и я причинил зло, именно я.

У него голова пошла кругом. Терзаясь угрызениями совести, он словно в тумане увидел, как бледный лысоватый человек с запавшими глазами диктует ученикам тему классного сочинения: «Встреча несчастного отца с несчастным сыном».

Нет, историю Аларико Феррари он Анне не расскажет никогда.

VII
КРАСИВЕЕ МАТЕРИ?

Теперь голос Джулио, когда он звонил, звучал гораздо раскованнее, доверительнее; это вселяло в них иллюзию, что есть какие-то изменения и все еще может окончиться благополучно.

Тем не менее они понимали, что надеяться глупо. Как бы в подтверждение один из похитителей время от времени вонзал им в сердце новую иглу с ядом.

В одном, правда, бандиты стали несколько снисходительнее: они теперь позволяли Джулио вести долгие разговоры по телефону. Но и здесь была, очевидно, тайная цель – постоянно держать родителей и сына под контролем, как держат на одном поводке собак на выставке.

– Обходятся со мной хорошо, – то и дело повторял Джулио. – Они меня почти своим считают.

– Тогда почему же?..

– Говорят – дело есть дело.

– А ты скажи им – пусть сходят в земельное управление, поинтересуются. Когда человек за полцены продает сотни гектаров, стада коров, всех свиней, что с него еще взять, что он может? Разве червей из земли выковыривать? Скажи им…

– Бесполезно, папа, они говорят: из таких лимонов, как вы, еще есть что выжать.

Энрико скрежетал зубами, и тут Анна ласково отбирала у него трубку.

– Джулио, дорогой, ты ничего от нас не скрываешь? Тебе и вправду хорошо? Чем тебя кормят, что ты делаешь целый день?

Эти вопросы мать задавала ему без конца, и Джулио они начинали раздражать.

– Ем и пью, мамочка, не буду же я тебе пересказывать меню на каждый день! Мне даже мороженое дают. Говорят, что я золотой телец, а на рождество устроили елку. Не такую, конечно, как у вас, но игрушек было много.

Анна вздохнула. В голосе Джулио уже не звучали страх и отчаяние первых дней, а почему, она не понимала. Ей бы порадоваться, ведь это могло означать, что сын уже не мучается, что страх его поугас. А между тем спокойный, даже уверенный голос угнетал ее, пронзал и без того израненную материнскую душу новой мучительной болью.

– А у нас еще ни разу не было такого грустного рождества, – сказала она. – Ты вспоминал о нас?

– Конечно, вспоминал!.. И Билла тоже, он по-прежнему охотится на кротов в огороде?.. А еще меня заставляют делать гимнастику и дают стрелять из духового ружья. Вот ты не хотела мне купить, а я, знаешь, очень даже метко стреляю. Их я в лицо ни разу не видал. Они носят на голове черные капюшоны, как на тех открытках, которые вы мне прислали из Севильи, когда ездили в круиз на пасху, а меня не взяли, сказали, что я еще маленький… И потом я читаю, мне много всяких книг дают, но не «Микки Мауса», как дома. Я прочитал «Записки каторжанина» и «Крестного отца» – вот это книга! Его бы можно было назвать и просто «Отец», ведь он тоже отец, правда?

– Нет, он не настоящий отец, – с дрожью в голосе отвечала Анна, – плохой отец.

– Откуда ты знаешь?

Джулио перескакивал с одного на другое, как всегда, несобранный, рассеянный, он слышал только себя.

– Теперь со мной здесь женщина, к счастью, она без капюшона.

– Женщина? Служанка?

– Что ты, какая служанка, она тут главнее всех. Но она молодая и добрая.

У Анны сердце захолонуло: сразу вспомнился удушливый, терпкий запах в коридорчике, когда той ночью она вытащила Джулио из постели служанки Аугусты.

– Совсем молодая?

– Как ты, мама, может, чуть помоложе.

Анна испытала новую муку – острую материнскую ревность.

– Наверно, она… плохая женщина…

А он в ответ сухо:

– Нет, мама, она хорошая… и красивая.

И красивая. Красивее матери?

Господи, как проникнуть в это волчье логово, как спасти сына от медленного, но неумолимого растления. Они сжигают детскую нежность его тела, юную чистоту души. У Анны было такое чувство, будто ее подвергают чудовищной пытке огнем, будто жгут на костре вместе с мальчиком. Там, на алтаре Святости, где прежде среди множества свечей горели ярким, чистым пламенем и их свечи, теперь чадят два одиноких огарочка.

Нет, нет, лучше вернуться назад, лучше бы ей вообще не иметь сына. Она с нежностью вспоминала родной город, длинную аллею, ведущую от железнодорожной станции к центру, прогулки к фонтану возле старого замка; столько дорог было впереди, полная свобода выбора: можно было, например, не выходить замуж, уйти в монахини.

Уйти в монахини. Прежде ей это и в голову не приходило. А теперь она подумала, какое утешение, должно быть, приносят терпкий запах ладана, отблески солнца на церковной позолоте, ничем не омраченное одиночество, с думой лишь о нем, о Всевышнем.

Однажды ночью она глядела в полутьме на спящего Энрико, и ее змеиным клубком опутали ядовитые мысли. Она вдруг представила Энрико мертвым, да, мертвым, неподвижным, бездыханным: заострившийся нос, скрещенные на груди руки. Одетый в черное, без ботинок. И она сидит рядом, возле телефона.

Тогда она, может, и вправду могла бы уйти в монастырь.

Визит приходского священника дона Эусебио как-то даже укрепил Анну в этих ее мыслях.

Войдя в дом, он сел с сокрушенным видом и прижал руки к груди. Потом поднялся, ласково провел рукой по опущенным головам Энрико и Анны.

– Смиритесь, дети мои.

– Нет, мы не смиримся! – воскликнул Энрико.

– Ну хоть не теряйте надежды! Вернитесь к нормальной жизни, вы ведь теперь даже помолиться не приходите.

При этих словах Энрико не сдержался:

– Простите за богохульство, святой отец, но молиться-то нам впору не богу, а сатане!

Дон Эусебио промолчал. Он знал про их нелепое, добровольное заточение в кабинете и понимал, что его увещевания ни к чему не приведут.

Как ни странно, большего успеха добились родные и друзья. Они посчитали, что первый взрыв отчаяния миновал, и отважились явиться снова. Чувствовали они себя неловко, не знали, что сказать, но все же попытались как-то отвлечь Анну и Энрико, вытащить из норы, одолеть их звериную настороженность.

Вначале Анна и Энрико отказывались.

– Не надо, мы привыкли, лучше уж нам оставаться в одиночестве.

Тетушка Бетта постаралась обратить все в шутку:

– Ну, детки, чего уж вы так приуныли? Завтра сами же над своими страхами посмеетесь, как над скверным анекдотом…

Ей вторили остальные:

– Мы же вот сохраняем спокойствие.

– Да вернут вам Джулио, и очень скоро.

– Хорошо, что вы хоть немного в себя пришли.

Приятель, сказавший это, как раз накануне опротестовал два последних векселя Энрико.

Обессиленные, отчаявшиеся, они все-таки дали в конце концов себя уговорить. Стали ходить к мессе по очереди – ведь кто-то днем и ночью должен был дежурить у телефона.

Энрико согласился, чтобы три его бывших школьных товарища заходили иной раз поиграть в бридж. Они подыгрывали ему, стараясь, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Но он все равно был нетерпим, раздражителен и взрывался по любому пустяку.

– К черту все ваши бубны и пики!

А стоило раздаться телефонному звонку, Энрико так резко вскакивал, что карты рассыпались, летели вниз, на ковер. И его точно ветром сдувало.

Однажды ночью в дверь постучали. Пришел одетый в штатское майор карабинеров.

Энрико сразу же накинулся на него:

– Что вам тут надо?

– Что надо? Вам не кажется, синьор Тарси, что вся эта история зашла слишком далеко: стала выглядеть несколько диковато.

– Диковато, что ж, лучше не скажешь, майор!

– Не поймите меня превратно, доктор Тарси. Речь идет о нас. Слышали, что о нас говорят? Почитайте заголовки. Как только эти газетчики нас не называют! Я уж не говорю о начальстве.

– У меня одно начальство – сын.

– Я понимаю, синьор Тарси, иначе бы… Хотя чего вам, собственно, скрывать – ведь и так про телефон уж каждый дурак догадался.

Энрико смолчал: возразить было нечего.

– Телефон, – продолжал майор, – детская игра. А мы, уж поверьте, играючи сумеем засечь разговор. Или вы сами сообщите, как только они позвонят.

– Никогда!

– Тогда хоть разрешите проследить за ними, когда они забирают деньги. У нас есть отменные ищейки.

– Никогда! Я не сомневаюсь в вашей изобретательности и проворстве ваших ищеек, господин майор, но трупы двух бандитов мне не нужны, если их ценой будет третий труп!

– Да, но… Должны же вы взглянуть правде в глаза! Бандиты чувствуют себя хозяевами положения. Они вас уже хорошо изучили, знают, с кем имеют дело, и будут тянуть так до бесконечности… Вашего сына они никогда не отпустят.

– Может быть, майор, может быть. Они меня знают и чувствуют себя хозяевами положения, кстати, они и сами мне все время об этом твердят. Но и я их знаю. Я их никогда не видел, даже лиц себе не представляю, но по голосу, по некоторым недвусмысленным фразам понял, что имею дело с мерзавцами высшей марки. Это наглые, беспардонные ублюдки, готовые на все. Они не боятся ни тюрьмы, ни смерти, а сами убьют не задумываясь. Они, видите ли, хотят наслаждаться жизнью, ведь жизнь, по их словам, так коротка. А мы с женой распяты на кресте, и спасения нет. Вы арестуете одного, а другой прикончит моего сына. Пусть уж лучше он будет пленником, чем покойником.

Майор встал и сухо попрощался.

– Мне нечего добавить, синьор Тарси. Искренне желаю, чтоб все для вас окончилось к лучшему. Но предупреждаю: вскоре – точный срок зависит от следователя – дело будет прекращено.

Он исчез в темноте, а Энрико разрыдался от стыда и бессильной ярости.

Газеты давно уже перенесли информацию о похищении, которое кто-то назвал похищением даже не века, а тысячелетия, с первой полосы на последние, притом она становилась все более краткой. Некоторые вообще помещали только сумму очередного выкупа и под черной колонкой цифр давали общий итог, что напоминало таблицу налогов или лотерею.

То и дело на мотоцикле приезжал корреспондент местной газеты, который упорно надеялся прославиться, опубликовав сенсационный материал на целую полосу. Он по обыкновению задавал Энрико несколько вопросов, потом предлагал очередную кандидатуру знаменитого детектива и, получив отказ, ретировался, совершенно разочарованный.

Однажды он показал карикатуру, напечатанную в популярном еженедельнике, где Энрико был изображен в виде коровы с огромными сосками, а щенки, вооруженные автоматами, сосали с такой невероятной жадностью, что, казалось, их вот-вот стошнит.