Текст книги "Икар"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ни турок, ни вообще никого!

Они натянули брезент на одно крыло, и у них получилось какое-то подобие палатки, которая пришлась очень кстати после полуночи, когда мягко и настойчиво начал моросить дождь, хорошо хоть земля не размокла.

На рассвете на широкой равнине вновь хозяйничали темные тучи, и, хотя вдали вспыхнула чудесная радуга, ей не суждено было стать предвестницей хорошей погоды, потому что серое пятно очень быстро стерло ее с горизонта.

– Как же достал этот дождь!

Они сидели скорчившись, с досадой глядя в пустоту, заполненную водой, пока американец в очередной раз не пощупал почву и не сказал мрачным тоном, что ему было вовсе не свойственно:

– Либо мы летим, либо остаемся. А если останемся, никто не знает, когда сможем улететь. Почву вот-вот развезет.

Они взлетели, поднялись над облаками, взяли курс на юг, и вскоре на горизонте возникли новые тепуи, походившие на фантастические острова среди ватного моря.

МакКрэкен внимательно смотрел по сторонам и время от времени жестами показывал пилоту, чтобы тот повернул в ту или другую сторону.

В результате Джимми Эйнджел, несмотря на врожденное умение ориентироваться, потерял ясное представление о том, куда они направляются, потому что небо по-прежнему было затянуто тучами, а внизу, куда ни кинь взгляд, раскинулась непроницаемая и однообразная сельва.

Вскоре у него возникло подозрение, что пассажир старается сбить его с толку, заставляя кружить и кружить без всякого смысла.

Так вот они и летали – то туда, то сюда – часа два, пока наконец шотландец не указал ему властным жестом на высокое ровное плато, которое возникло прямо по курсу и было наполовину прикрыто облаками.

– Туда! – закричал он. – Туда!

Джимми Эйнджелу казалось, что эта гора ничем не отличается от великого множества других, над которыми они кружили уже не один час.

Они приблизились, пару раз облетели вокруг: она больше походила на каменную крепость, чем на гору, – и, разглядев ее во всех деталях, МакКрэкен победно вскинул руку:

– Эта! Садитесь!

Пилот на какое-то мгновение онемел от изумления, а потом растерянно переспросил:

– Вы хотите, чтобы я здесь приземлился?

– Именно так!

– Наверху?

– Я же сказал.

– Вы что, сошли с ума? Тут же будет где-то две тысячи метров высоты.

– Ну и что?

– А то, что это гора!.. И нам даже неизвестно, что там за почва. А вдруг болото… Мы увязнем.

– Камень. Я был здесь, наверху, и знаю. Сплошной камень.

– А хоть бы и камень, – возразил американец. – Там наверняка есть трещины, к тому же две тысячи метров высоты по-прежнему никуда не делись.

– Ну, тогда нам придется убрать стаканы.

Король Неба в растерянности тряхнул головой.

– Что вы сказали? – переспросил он.

– Что нам придется убрать стаканы! – насмешливо повторил пассажир, делая ударение на каждом слове. – Это ведь вы мне сказали, когда я спросил, смогли бы вы приземлиться на ресторанном столике?

– Сукин сын! – вырвалось у Джимми Эйнджела вместе с коротким смешком. – Ишь, как он это повернул! Так вы точно хотите, чтобы я приземлился здесь, наверху?

– Для этого мы сюда и прилетели.

– Да поможет нам Бог!

– Будет вам! – в свою очередь рассмеялся шотландец. – Разве не вы самый лучший в мире пилот?

– Не знаю, не знаю! – прозвучало в ответ. – Но могу поклясться, что, если выйду из этой переделки, буду лучшим.

Начиная с этого момента, он словно забыл о своем пассажире, сосредоточив все свое внимание на выборе места посадки.

Зловеще черная каменная плоскость почти незаметно поднималась с востока на запад. Хотя сверху она казалась гладкой, без неровностей, спустившись почти до облаков и рассмотрев ее повнимательнее, они разглядели на ней три бугра и одну широкую щель, что значительно сокращало пространство, пригодное для посадки.

Клочья облаков расползались по плато, превращаясь в причудливый туман, мешавший определять расстояния, и было ясно, – если, конечно, шотландец его не разыгрывал, – что сама мысль о том, чтобы попытаться посадить самолет на этом пятачке, была безумной.

Ветер постоянно менял направление, дул то сильнее, то слабее, а скудная растительность, которую удавалось разглядеть – в основном мох и лишайники, – была такой низкорослой, что не могла помочь составить верное представление о силе или направлении ветров.

Судя по всему, предстояло при свете дня садиться вслепую: например, лишь во время третьего облета Джимми Эйнджел обнаружил, что вдобавок ко всему прочему между камнями змеилась узенькая речушка, исчезающая в щели метрах в десяти от обрыва, дно которого не просматривалось из-за густых облаков.

– Невозможно! – бормотал он себе под нос. – Это настоящее безумие! Проломим себе череп!

Еще круг, и на тебе, новая незадача. В южной стороне твердая, с виду каменная поверхность на поверку могла оказаться толстым слоем черной мокрой земли, в которой колеса тут же увязнут; тогда самолет ткнется носом и сковырнется со скалы.

– Черт!

– Что такое?

– Я сказал «черт»! Вы уверены, что это здесь?

– Уверен!

– Мать моя! Кому это только пришло в голову? Вы что, не могли обнаружить это долбаное месторождение в более доступном месте?

– Мы пытались, но нашли только коровьи лепешки.

Король Неба сжал зубы, вверил себя Господу, описал широкий круг, удалившись почти на километр к югу, и вернулся, летя под облаками, вперив взгляд в каменный остров, полускрытый туманом, который выступал – словно древний сказочный замок – из моря щипаной корпии.

– Читайте молитву, какую знаете! – крикнул он.

– Я как раз это делаю, – ответил шотландец.

– Так помолитесь и за меня, потому что у меня нет времени!

Неожиданно он издал хриплый вой, словно это помогало ему снять нервное напряжение, и, когда до каменной стены оставалось меньше ста метров, протянул руку и повернул ключ зажигания.

Двигатель перестал тарахтеть, пропеллер вращался без силы, пока не остановился, и грохот уступил место мертвой тишине – такой, что стынет в жилах кровь, – предвестнице смерти между облаков, похожих на белый саван, окутавший людей, которые все еще продолжали дышать.

Это было волшебное и неповторимое мгновение.

Старый «Бристоль-Пипер» белого цвета мягко планировал, спускаясь все ниже и ниже в поисках начала горы и пребывая в полной неопределенности, то ли он разобьется о каменную стену и сверзится в пропасть, то ли почти чудом окажется на вершине, а весь остальной мир будто замер, наблюдая за трагедией, которая вот-вот должна была разыграться в самом далеком и пустынном краю земли.

Пропел ветер.

Просвистел в ушах.

Провыл.

А самолет дрожал всем корпусом.

То ли от холода, то ли от страха.

Он терял скорость. Терял инерцию.

А каменная стена неотвратимо приближалась.

Боже! Боже! Боже!

Тень смерти с косой в руках бежала, запыхиваясь, по скользким камням гвианского тепуя, ожидая падения своей крылатой добычи.

Они могли ее разглядеть – мелькающую в тумане костлявую физиономию и развевающийся черный плащ.

Господи! Господи! Господи!

Сейчас они разобьются!

В последний момент Джимми Эйнджел мягко потянул на себя штурвал, нос биплана поднялся на пару метров, и они проникли на плато, почти коснувшись колесами края пропасти.

Еще десять метров, и тяжелая машина плюхнулась, как гигантская птица, на твердый камень.

Покатилась вперед, скрылась в тумане, проехала еще немного, словно вслепую, и наконец остановилась.

На несколько минут, бесконечно долгих минут, всякое движение замерло.

Оба человека застыли, будто окаменели, вжавшись в кресла, не в силах пошевелиться, или, может, спрашивали себя, неужели они и правда все еще живы.

Наконец хриплый голос невнятно произнес:

– Конец маршрута!

– Как вы себя чувствуете?

– Вот уж никогда не думал, что смогу разом испытывать такой страх и удовольствие.

– Начинаете понимать, что значит летать? – спросил американец. – За штурвалом самолета ощущаешь себя песчинкой в огромном мире, но в то же время возникает ощущение, что ты сам управляешь своей судьбой.

Он спрыгнул на землю, прошел назад и остановился на краю пропасти, разглядывая облака, рождавшиеся у него под ногами.

– Когда-нибудь я расскажу своим внукам, что приземлился на пороге неба… – Он обернулся и посмотрел на шотландца, который с трудом слез с самолета: – И вы хотите, чтобы я поверил, будто вы бывали здесь раньше?

Джон МакКрэкен подошел к нему, встряхивая то одной, то другой ногой.

– Несколько лет назад, – кивнул он. – Мы с Элом Вильямсом неделю взбирались по этому обрыву.

– С ума сойти! Но что это с вами? Почему вы трясете ногами?

– Потому что не утерпел и описался, – весело ответил шотландец. – Хорошо еще, что не случилось чего похуже. Клянусь вам, я уже было решил, что мы шарахнемся о стену.

– Я тоже.

– Должен признать: все, что мне о вас рассказывали, правда, – подвел итог МакКрэкен. – Как это у вас хватило духу?

– А у вас, когда сюда взбирались?… Как вас сюда занесло?

– Мы нашли крупинки кочано у подножия горы и решили, что его смыло водой с вершины.

– Что это такое «кочано»?

– Крупинки самородного золота, которое обычно встречается в реках. Чаще всего оно веками остается на одном месте, но случается, вода вымывает его из жилы выше по течению. Мы поднялись, и она оказалась здесь. Мы обнаружили не только золотую жилу. Еще были алмазы.

Король Неба повернулся и обвел долгим взглядом вокруг – то немногое, что еще не поглотил туман, – и недоверчиво покачал головой:

– Уж не хотите ли вы сказать, что сокровище скрыто где-то здесь?

– Так оно и есть.

– Не могу поверить!

– Завтра увидите.

– Хорошо! Только если нам придется ждать до завтра, будет лучше закрепить самолет, а то вдруг ветер усилится. Думаю, ему ничего не стоит сдуть аппарат в пропасть.

Они принялись за работу: застопорили колеса, привязали крылья к выступам камней, а затем натянули брезент, который служил им палаткой. Потом свернулись в своем укрытии и приготовились пережить ненастную ночь.

Однако ночь вовсе не была ненастной.

Как только стемнело, ветер стих и облака растаяли, появилась крохотная лунная долька, сопровождаемая мириадами звезд, и у обоих странников возникло ощущение, что они и в самом деле уселись на пороге неба.

Стояла тишина.

Ни тебе шепота ветра, ни пения птицы, ни шороха крадущегося зверя, вышедшего на охоту.

Ничего.

Здесь, на вершине тепуя, затерянного в самом сердце Гвианского щита, царило безмолвие, и, если бы среди камней нашлось достаточно земли для какой-нибудь былинки, можно было бы услышать, как она растет.

Они не могли заснуть и уселись на краю пропасти. Молчали и долго смотрели на темное пятно сельвы, раскинувшейся у них под ногами.

Змеящееся русло широкой реки заблестело, как только его высветила луна, висевшая еще совсем низко, и впервые за долгое время на обоих зрителей снизошло блаженное чувство бесконечного покоя.

– А знаете?… – произнес шотландец. – У меня все не идет из головы история, которую вы мне рассказали.

– Что за история? Я все время что-нибудь только и рассказываю.

– Про санитарную машину и медсестру, – пояснил собеседник. – Как вы можете считать себя влюбленным в женщину, с которой не обменялись даже словом? Сколько я об этом ни думаю, никак не могу понять.

– Я тоже не понимал, – признался американец. – Знаю, что это покажется нелепым, однако я долго размышлял и пришел к любопытному выводу: не важно, красотка женщина или дурнушка, глупая или умная, симпатичная или нет. На самом деле все это со временем отходит на второй план. Секрет – в коже. Важно прикосновение к ней, то, как она пахнет, как реагирует на ласки.

– Сдается мне, что это совсем не похоже на романтические идеи, которыми питается литература, – заметил Джон МакКрэкен с легкой улыбкой. – По-вашему, выходит, что платоническая любовь – всего лишь глупость, придуманная человеком, у которого никогда не было хорошего секса.

– Вовсе нет! – возразил летчик. – Я признаю платоническую любовь. И все прочие любови!.. Но мне всегда было ясно, что в моем случае это не любовь, а физическая, чуть ли не болезненная, страсть. Совершенно определенная потребность, которую я однажды испытал и больше не испытаю, разве что во снах… – Он немного помолчал, а потом спросил: – Вы никогда не были влюблены?

Его спутник помедлил с ответом.

– Никогда! – признался он наконец. – Я всю свою молодость протаскался по сельве и горам, а когда вернулся в обычный мир, почувствовал себя таким неприкаянным, с камнем на сердце, что старался забыться и не думать о прошлом.

– Я вам сочувствую.

– Промотал целое состояние, развлекаясь в обществе самых красивых женщин, которых только можно купить, – продолжал шотландец, не обращая внимания на реплику Джимми Эйнджела. – Но ни с одной из них мне так и не довелось испытать такого удовольствия, какое доставляли мне ночные беседы с Элом Вильямсом при свете костра. Для меня настоящей любовью всегда была дружба, хотя вам наверняка трудно допустить, что речь идет о чистой мужской дружбе.

– Я старался не заводить друзей, – признался пилот. – В моей профессии, особенно во время войны, лучше не иметь привязанностей, чтобы не пришлось испытать горечь потери. Из моей эскадрильи нас выжило только двое.

– Но вы все равно продолжаете летать.

– Я знаю, что умру за штурвалом самолета, я вам уже говорил, но именно так я и хочу умереть. А вот чего не хочу, так это видеть, как умирают те, кто мне дорог.

– Наверняка в будущем летать станет намного удобнее и безопаснее, однако нет сомнения, что пока вы настоящие подопытные кролики и расплачиваетесь за все кровью. – Шотландец попытался заглянуть собеседнику в глаза, хотя было темно. – Чего вы добились, подвергая жизнь такому риску?

Летчик лишь хмыкнул, словно посмеиваясь над самим собой, и мотнул головой в сторону старого «Бристоля»:

– Получил вон ту развалюху, которую вы там видите, и пачку долларов. Однако, если то, о чем вы мне твердите, начиная с Панамы, окажется правдой, завтра я стану богатым!

– Станете, можете мне поверить.

– В таком случае, нам лучше попытаться вздремнуть. Хочу, чтобы завтра настало как можно скорее.

Завтра задерживалось.

А все потому, что солнцу, хоть оно уже давно встало на горизонте, никак не удавалось пробиться сквозь толстый слой облаков, которые вновь завладели вершиной тепуя, и она погрузилась в такой густой туман, что с трудом можно было увидеть свои руки.

Джимми Эйнджел всполошился, обнаружив, что остался в одиночестве.

Он покинул временное пристанище под брезентом, огляделся, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, кроме влажного и тягучего тумана, и, не выдержав, заорал:

– МакКрэкен! Куда вы, черт побери, запропастились?

Спустя какое-то мгновение издалека отозвался голос (невозможно было определить откуда именно):

– Я здесь! Не волнуйтесь!

– Что вы там делаете?

– Богатею!.. – весело прозвучало в ответ. – Делаю вас богатым.

– Да услышит вас Бог! – пробормотал американец себе под нос и начал разжигать небольшую спиртовку, намереваясь сварить кофе.

Он успел позавтракать и спокойно курил трубку внутри укрытия, когда вновь послышался голос шотландца. Тот кричал:

– Где вы, черт побери?

– Здесь! Перед вами.

– Это мне и так ясно! Но где это «здесь»? В двух шагах ни хрена не видно, того и гляди, свалишься в пропасть.

– Думаю, вы находитесь напротив меня, чуть правее.

– Продолжайте говорить, чтобы я мог сориентироваться.

– Что, по-вашему, я должен говорить?… Нашли месторождение?

– Нашел!

– Хотите сказать, что мы и вправду богаты?

– Я – очень! – засмеялся тот. – Вы – не так уж.

Вскоре он появился, возникнув, словно привидение, из тумана; в каждой руке у него было по брезентовому ведру, оба он опустил на землю перед американцем.

– Вот! – воскликнул он, расплываясь в улыбке.

Король Неба не заметил, как трубка вывалилась у него изо рта; выпучив глаза, он уставился на ведра. Их содержимое не излучало блеска по той простой причине, что света было мало и алмазы не сверкали.

– Боже праведный! – изумленно воскликнул он. – Этого не может быть!

– Может, – заверил его спутник, присаживаясь рядом и наливая себе кофе. – Я же вам говорил, что речь идет о необычном месторождении: золото и алмазы вместе. Даже мы, профессиональные старатели, глазам своим не поверили, потому что обычно в природе такое не встречается.

– И сколько здесь?

– Я так прикидываю, что семьдесят фунтов золота и двенадцать – алмазов.

– Вы набрали двенадцать фунтов алмазов за какой-то час!.. – изумился пилот. – Это похоже на сон!

– Это и есть сон, – спокойно согласился МакКрэкен. – Хотя на самом деле это скорее легенда: гуаарибы говорят, что в самом начале земля была безжизненным местом, но однажды золото (представлявшее солнце) и алмазы (представлявшие лед) решили соединиться на вершине Священной Горы. Золото растопило жаром своей любви холодное сердце алмазов, и это дало начало воде, которая через Мать всех рек наполнила жизнью поля, и тогда родились растения, которыми позже стали питаться животные и люди.

– Красивая легенда! – заметил Джимми Эйнджел.

– И, как любая легенда, она имеет под собой реальную почву, – заметил шотландец. – Кое-кто утверждает, что туземцы попали в Америку из Азии через Аляску. А там, на Аляске, горы покрыты льдом до тех пор, пока его не растопит весеннее солнце, превратив в воду, которая пробуждает к жизни поля. Отсюда, по всей вероятности, и берет начало легенда о Аукайме.

– Определенная логика в этом есть, – согласился собеседник.

– И говорят, будто всякого, кто увидит, как рождается Мать всех рек, преследует проклятие и в следующее полнолуние он умрет. – Он долго молчал, словно погрузившись в далекое прошлое. – Эл Вильямс умер в полнолуние через несколько дней после того, как, по его словам, увидел эту реку.

– Вы что, правда верите в такие предсказания?

– У кого больше оснований в них верить, чем у меня? – парировал шотландец. – Я потерял лучшего друга, а это тяжелейшее испытание для любого человека… – Он показал на ведра: – Поэтому я возьму с собой лишь столько, сколько мне необходимо, чтобы безбедно прожить остаток дней. Не хочу, чтобы на меня обрушились новые проклятия.

– Ерунда! – запротестовал американец. – Мы можем взять на борт гораздо больше.

Джон МакКрэкен помедлил с ответом. Провел рукой по заросшему подбородку, поморгал, что можно было счесть как за выражение усталости, так и за нервный тик, и решительно покачал головой.

– Нет! – сказал он. – Этого больше чем достаточно. Алчность обычно губит человека, а я никогда не был алчным.

– Но если оставить все здесь, это никому не принесет пользы!

– Знаю! Однако, если Богу вздумалось хранить эти сокровища здесь, так тому и быть. Возможно, однажды они послужат наградой какому-нибудь страдальцу, который, как мы с Элом Вильямсом, в поисках богатства пройдет через все муки ада.

– Я этого не понимаю! – растерянно воскликнул Джимми Эйнджел. – Правда, не понимаю! Еще час – и добычу можно было бы удвоить, а вы собираетесь оставить все в таком месте, куда наверняка больше никогда не поднимется ни один человек.

– Вот именно! – согласился МакКрэкен. – За час я мог бы удвоить добычу. А за два – утроить. И так до бесконечности, потому что жадность не имеет предела. – Шотландец взглянул на собеседника в упор. – Но я всегда терпеть не мог подобную ненасытность и больше всего на свете презираю жадных людей.

– Не то чтобы я считаю себя жадным… – с некоторой досадой заметил пилот. – Только мне это кажется несправедливым, потому что в конце концов я получу всего десять процентов от того, что находится в этих ведрах. А по всей видимости, в двух шагах отсюда можно набрать по крайней мере еще столько же.

Вновь возникла пауза. После некоторого размышления МакКрэкен сказал:

– Я беру себе девяносто процентов, потому что довольно большая часть моей жизни ушла на поиски этого места. Тем не менее предлагаю вам сделку: ваши десять процентов в обмен на шесть часов. Идите и ищите. То, что найдете, ваше, но если ничего не обнаружите, потеряете все.

Король Неба долго смотрел на него, и то, что увидел, вероятно, ему не понравилось, потому что он неожиданно широко улыбнулся:

– Вот черт! Жадность, как известно, фраера сгубила. Решили мне доказать, что, пожелав большего, я могу остаться с носом… – Он поднял трубку и, пожав плечами, начал ее раскуривать. – Ладно! – согласился он. – Ваша взяла. Я согласен на десять процентов: это намного больше того, что я ожидал, и я смогу устроить свою жизнь, если буду действовать с умом. Каковы наши дальнейшие действия?

– Попытаемся вернуться в цивилизацию.

Пилот посмотрел по сторонам, несколько секунд раздумывал и наконец встал и потянулся:

– Туман может длиться и час, и три дня, а поскольку нам, чтобы взлететь, все равно: видеть или действовать вслепую, – лучше отправиться прямо сейчас.

Они начали складывать брезент и освобождать аппарат от пут. Когда, обливаясь потом, они стали разворачивать самолет носом к обрыву, американец с ухмылкой спросил:

– Скажите же мне как на духу! Сколько времени мне бы понадобилось, чтобы отыскать месторождение?

Шотландец хмыкнул:

– В солнечную погоду, если бы вам улыбнулась удача, месяц. Без солнца и без удачи вы не нашли бы его никогда.

– Каков мошенник! Значит, это было все равно что поставить все состояние на один номер лотереи?

– Примерно так.

– Хорошенькое дело!

Джимми Эйнджел взобрался в свое кресло, махнул рукой, чтобы шотландец крутанул винт, и позволил двигателю постепенно разогреться. Затем, когда они уже заканчивали сборы, пилот как бы между прочим сказал:

– У нас слишком мало места для разгона, а это значит, что, когда мы достигнем края, самолет будет пикировать почти пятьсот метров. Постарайтесь не шевелиться: важно, чтобы самолет двигался по прямой, чтобы, когда мотор выведет нас в полет, нас не повело в сторону и мы не врезались в откос. Если неожиданно подует боковой ветер, нас развернет задницей.

– Вы хотите сказать, что мы не спланируем?

– Для того чтобы биплан вроде нашего спланировал, необходима определенная инерция, а у нас тут нет места, чтобы набрать достаточную скорость.

– Вы что, решили меня напугать?

– Вовсе нет! – сказал американец. – Я только хочу обратить ваше внимание на то, что у нас есть все шансы приземлиться на крону какого-нибудь дерева.

– Ну тогда мы будем самыми богатыми обезьянами на свете, – весело сказал шотландец, который раскладывал содержимое ведер по бархатным мешочкам – коричневым и черным, смотря по тому, золото это было или алмазы.

Неожиданно он прервал это занятие и стал внимательно рассматривать самородок размером семь сантиметров на четыре, напоминавший по форме цаплю ярко-желтого цвета, расправляющую крылья.

– Это вам! – сказал он и засмеялся. – Прямо готовый значок. Значок Эскадрильи Золотой Цапли.

– Звучит неплохо, – согласился пилот. – Однако, если старая утка не сумеет набрать высоту, это будет эскадрилья, которая побьет рекорд самого короткого существования в истории авиации. – Он с удовлетворением рассмотрел «цаплю» и, кивнув, заверил: – Обещаю, что отныне она всегда будет летать со мной.

Когда Джон МакКрэкен вручил ему три коричневых и один черный мешочек, он прикинул на ладони их вес и тут же заметил:

– Сдается мне, что тут больше десяти процентов.

– Наверно, потому, что под рукой не было хороших весов, – ответил шотландец, пожав плечами. – Мне хватит того, что у меня есть. Полетели?

– Что еще остается! Здесь, наверху, сервис – хуже некуда.

Туман по-прежнему был таким густым, что в трех метрах едва можно было разглядеть человека, но поскольку было ясно, что, куда ни кинь, впереди – пропасть, видишь ты или не видишь дальше носа самолета, это не имело особого значения.

Перед тем как влезть в кабину, Король Неба повернулся к своему спутнику и протянул ему руку, которую тот крепко пожал.

– Что бы ни случилось, – сказал летчик, – я хочу, чтобы вы знали, что мне было приятно с вами познакомиться и я не жалею о том, что впутался в эту историю.

– Что бы ни случилось, – отозвался шотландец, – я хочу, чтобы вы знали, что мне тоже было приятно с вами познакомиться, и я уверен, что мне никогда не удалось бы найти пилота лучше и храбрее… Удачи!

– Удачи! Пристегните ремень, держитесь крепче и, пожалуйста, не двигайтесь! – напомнил Король Неба напоследок. – Кричите сколько угодно, только не дергайтесь.

Они устроились в креслах и пристегнулись. Их окутывал густой туман, который впитывался в кожаные комбинезоны, и в результате от тех разило козлятиной. Они неподвижно сидели минут пять – пилоту требовалось время, чтобы перебрать в уме последовательность действий, которые предстояло выполнить, как только самолет тронется с места.

Его можно было сравнить со спортсменом, готовящимся прыгнуть с трамплина, который, стоя на вышке, с закрытыми глазами, мысленно представляет себе каждый поворот и каждый пируэт, чтобы с их помощью вертикально – гвоздем – с легкостью войти в воду бассейна.

Наконец он глубоко вздохнул.

– Готовы? – спросил американец.

– Готов! – ответил ему спокойный голос.

– Хорошо! – крикнул он. – Поехали!

Старина «Бристоль-Пипер» белого цвета проехал сквозь облака, завладевшие вершиной тепуя, покатился вперед по черной поверхности с ее трещинами, камнями и бедной мшистой растительностью, заскрежетал, словно многострадальный пропеллер вращался вхолостую, поднатужился, робко подпрыгнул и наугад бросился в бездну.

Смерть раскрыла свой черный плащ и тоже сиганула вниз, пытаясь схватить самолет костлявой дланью.