Текст книги "Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947"

Автор книги: Альберт Кессельринг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 12.
Русская кампания до конца ноября 1941 года

22.06.1941 года. Начало вторжения силами трех групп армий – «Север», «Центр» и «Юг».

– Наступление группы армий «Север» через территории Балтийских государств на Ленинград, наступательные действия группы армий «Юг» на Украине.

– Группа армий «Центр» (две, а затем три пехотные армии и две танковые группы): начало июльского сражения в районе Белостока – Минска с целью окружения противника.

– 16.07.1941 года. Взятие Смоленска.

– Начало августа 1941 года. Окружение русских войск в районе Орши – Витебска. – 9-19.08.1941 года. Гомельское сражение.

– 9-19.09.1941 года. Участие в боях за окружение Киева во взаимодействии с группой армий «Юг».

– 2-12.10.1941 года. Запоздалое наступление на Москву силами трех пехотных и трех танковых армий, бои, закончившиеся двойным окружением противника в районе Вязьмы – Брянска.

– 2.11.1941 года. Наступление Гудериана задержано под Тулой.

– Наступление 4-й танковой группы остановлено под Можайском, неподалеку от Москвы. – Кризис в русской столице

Операция «Барбаросса» – такое кодовое название было дано мероприятиям по подготовке кампании против России – была, как уже отмечалось, строго секретной. Не допускалось никаких утечек информации. О замыслах командования не знали ни в войсках, ни в штабах. В течение месяца или двух я считал нецелесообразным информировать о ней и мой штаб. 20 февраля 1941 года была создана небольшая группа планирования под личным руководством Геринга. Она размещалась в Гатской академии ВВС, неподалеку от Берлина. Возглавлявший ее полковник Лебль держал меня в курсе того, как продвигаются дела, и консультировался со мной по поводу принимаемых решений. В начале 1941 года я летал в Варшаву, чтобы встретиться с фон Клюге, командующим тамошней группировкой, а также для того, чтобы дать дополнительные инструкции по поводу деятельности наземных служб ВВС в том районе. Я побывал там еще раз в мае, чтобы осмотреть место размещения моего воздушного командования на будущем Восточном фронте, и обнаружил, что инженерно-строительные работы, явно осложненные капризами погоды и особенностями рельефа местности, могут быть завершены в лучшем случае лишь к началу июня, то есть впритык ко дню «Икс», который был перенесен на 22 июня. Проверка показала, что части, выделенные в мое распоряжение Герингом, к этому времени будут не готовы оказать группе армий «Центр» необходимую поддержку с воздуха. В бурном споре с Герингом, происходившим в его командном поезде, который в то время находился к северу от Парижа, при поддержке его начальника штаба, моего старого друга Йесконнека, мне удалось добиться своего; по крайней мере, мне были обещаны хотя бы минимальные дополнительные резервы летного состава и зенитной артиллерии, на которых я настаивал. Я вполне мог понять возбуждение Геринга, заявившего мне, что я не единственный, кому требуются дополнительные силы и средства. Мы, помимо прочего, должны были продолжать военные действия против Англии. Я настаивал на своем по трем причинам: во-первых, предыдущие кампании убедили меня, что ВВС необходима поддержка со стороны наземных войск; во-вторых, я был весьма скептически настроен в отношении боевых действий в воздухе против Англии при серьезном сокращении сил, участвующих в них с нашей стороны; и, в-третьих, я верил в то, что моя настойчивость даст новый импульс процессу наращивания нашего военно-воздушного потенциала.

12 или 13 июня 1941 года я отправился с побережья пролива на последнее совещание по плану «Барбаросса», устраивавшееся Гитлером. Официально я еще некоторое время оставался на Западном фронте – чтобы все считали, будто основные силы люфтваффе под командованием фельдмаршала Кессельринга все еще сосредоточены против Англии.

Говоря о блицкриге, я уже упоминал о том, что, когда накануне начала Польской кампании Гитлер сообщил мне о заключении пакта о ненападении между Россией и Германией, с души у меня упал тяжелый камень. Это произошло 23 августа 1939 года; теперь же была середина 1941 года. Неужели за минувший короткий двухлетний период ситуация настолько изменилась, что я мог отбросить страхи, которые некогда меня терзали? После ухода из Дюнкерка британские войска не могли больше осуществлять крупномасштабные операции. Не были готовы к проведению крупных операций и британские Королевские ВВС. Наш северный фланг прикрывали армия Фалькенхорста и воздушный флот Стумпфа, размещавшиеся в Норвегии, а наш южный фланг – Африканский корпус Роммеля и итальянцы; наконец, в результате быстротечной кампании нами был подавлен балканский очаг сопротивления. Вступление в войну Соединенных Штатов находилось под вопросом и в любом случае было делом не ближайшего будущего.

Таким образом, наше положение в 1941 году было гораздо менее опасным, чем в 1939-м. Было ли в таком случае необходимо атаковать Россию? 14 июня в своем последнем обращении к генералитету Гитлер снова сказал, что кампания против России неизбежна и что мы должны начать ее сейчас, если не хотим, чтобы русские напали на нас в невыгодный для нас момент. Он снова напомнил нам о тех моментах, из-за которых дружба между Россией и Германией вряд ли могла длиться долго. Гитлер отметил явный идеологический антагонизм, который так и не удалось ликвидировать, обратил внимание на действия России на Балтийском побережье и на ее западных рубежах, очень похожие на мобилизацию, а также на все возраставшую агрессивность ее солдат в отношении населения приграничных районов, на передвижения войск вблизи границы, на ускоренными темпами проводимое русскими наращивание военно-индустриального потенциала и т. д.

В сентябре 1939 года в примыкающем к границе районе глубиной в 300 километров Россия держала 65 своих дивизий, в декабре 1939 года – 106, а в мае 1940 года – 153 плюс 36 моторизованных дивизий, то есть в сумме 189. Для диспозиции русских войск была характерна концентрация в центре (к примеру, только в районе Белостокского выступа было сосредоточено приблизительно 50 дивизий), что явно свидетельствовало об агрессивных намерениях. Размещение аэродромов русской военной авиации поблизости от границы красноречиво говорило о подготовке действий наступательного характера.

Точка зрения Гитлера, состоявшая в том, что русские используют первый же удобный момент для того, чтобы на нас напасть, казалась мне абсолютно правильной. Кремль мог без труда найти предлог для внезапной атаки. В любом случае, время было на стороне русских, а они, как никто, умели с толком его использовать. Из докладов специалистов люфтваффе, которые совсем недавно побывали в России, мне было известно о гигантской по своим масштабам программе наращивания военно-промышленного потенциала и производства вооружений, которую русские начали осуществлять и за которой в скором времени мы оказались бы неспособны угнаться. К сожалению, Геринг и Гитлер сочли эти доклады плодами чересчур разыгравшегося воображения. Я же считаю, что сегодня только неисправимый оптимист может предполагать, что Россия удовлетворилась бы своим статусом после окончания нашей войны с Польшей.

Итак, если на повестке дня стояла война, каковы же были наши военные перспективы в 1941 году? В минус можно записать то, что предложенная дата начала наступательной операции предполагала, что мы приступим к боевым действиям слишком поздно, хотя этот недостаток до некоторой степени можно было компенсировать за счет сужения фронта наступления. К плюсам можно отнести тот факт, что в ходе двух крупных и двух небольших военных кампаний мы смогли приобрести опыт, которому русским нечего было противопоставить. Мы были уже ветеранами боевых действий, знающими свое дело от «А» до «Я». Разумеется, в двадцатых годах мы развивали свои танковые войска и авиацию примерно теми же темпами, что и русские, но затем у нас в этой сфере имел место период быстрого прогресса и успешных военных экспериментов, в то время как война с Финляндией показала слабости русских. Что касается люфтваффе, то я безгранично верил в наших летчиков и знал, что группе армий фон Бока, с которыми предстояло взаимодействовать 2-му воздушному командованию, в этом плане не о чем беспокоиться.

Битва предстояла нелегкая, в ней могли возникнуть кризисные моменты, а также неожиданные сложности, связанные с проблемой снабжения войск всем необходимым. Но разве наша цель, заключавшаяся в том, чтобы не пустить коммунизм в Западную Европу, не стоила того, чтобы мы сделали все возможное для ее достижения? Гитлер в «Майн кампф» называет войну на два фронта опасной ошибкой. Трудно предположить – по крайней мере лично мне, – что он предал забвению собственные взгляды по этому вопросу и ввязался в войну на два фронта, не осознавая опасности, с которой это было связано. Возможно, он где-то в глубине души верил в то, что, своевременно расправившись с Россией, он сможет сразу же после этого развернуться и мощным ударом покончить с угрозой с запада. Однако с уверенностью можно сказать лишь то, что он совершенно не думал о том, чтобы нанести тяжелый и, возможно, решающий удар по России со стороны Средиземноморья, что позволило бы ему одновременно нанести смертельное ранение Англии в ее наиболее уязвимое место. Одержимый идеями континентальной войны, Гитлер недооценил важность Средиземноморского региона, что имело гибельные последствия.

Когда 15 или 16 июня 1941 года мой самолет приземлился на прекрасную взлетно-посадочную полосу аэродрома к северу от Варшавы, я отметил для себя быструю и толковую организационную работу моего штаба под руководством нового начальника штаба генерала Шейдемана; штабы, личный состав и боевая техника были уже на местах или в стадии передислокации к местам развертывания (так, 8-я авиагруппа ближнего боя под командованием фон Рихтгофена проводила переброску своих сил с Крита). На аэродромах из-за обилия самолетов было тесно; однако усовершенствованный камуфляж, хорошо налаженная работа служб предупреждения и мощная противовоздушная оборона если и не могли полностью исключить нападение противника, то, по крайней мере, наверняка были способны снизить эффективность авиарейдов русских до минимума.

Об этом легко писать, но груз ответственности, лежавший на плечах командиров отдельных частей и подразделений, был очень велик. Свидетельством этого может служить тот факт, что незадолго до начала боевых действий мой весьма компетентный начальник службы связи доктор Шейдль, очевидно будучи не в состоянии и дальше нести на себе этот груз, покончил с собой. Его место занял наш бывший военно-воздушный атташе в Москве полковник Ашенбреннер. Я был очень рад этому назначению, поскольку он хорошо знал русских. Именно благодаря его мобильности и способности тонко чувствовать ситуацию командование ВВС всегда располагало точными сведениями о складывающейся обстановке.

Во время многочисленных полетов на моем двухфюзеляжном двухмоторном «Фокке-Вульф-189» я изучил вдоль и поперек весь район сосредоточения наших сил и успел познакомиться с ливневыми дождями, такими сильными, что они одни могли бы заставить нас отложить дату начала наступления. Однако перенесение его на более поздний срок и без того было неизбежным по причине задержек с переброской наших войск с Балкан. Командование военно-воздушных сил издало ряд приказов о соблюдении строжайшей секретности. В связи с этим вблизи приграничных аэродромов нашим самолетам было разрешено летать только на малой высоте. Тем не менее, тот факт, что нам удалось застать русские авиационные части врасплох на их аэродромах, вызывает удивление, потому что после 20 июня у Кремля не могло больше оставаться никаких иллюзий – настолько явным было обострение обстановки.

Мои беседы с фельдмаршалом фон Боком (группа армий «Центр») не занимали много времени – мы хорошо понимали друг друга. Вечером 21 июня, отправившись к нему, чтобы обсудить идеи или опасения, которые могли появиться за время, минувшее с момента нашей предыдущей встречи, я застал фельдмаршала в состоянии уныния, погруженным в размышления. Накануне начала судьбоносной военной кампании состояние задумчивости вполне приличествовало командиру, осознающему лежащую на нем ответственность. Однако настроение фон Бока резко отличалось от того, в котором он пребывал перед началом предыдущих военных кампаний. В тот момент я в очередной раз подумал о том, как важно в такой ситуации иметь возможность обменяться мнениями с близким по образу мыслей человеком. Во время предстоящей кампании, в ходе которой могло возникнуть много непредвиденных моментов, я намеревался действовать в гораздо более тесном контакте с штабом группы армий и поддерживать с ним постоянную связь при помощи офицера главного штаба люфтваффе, ранее служившего в сухопутных войсках. Он должен был каждый вечер, прибыв на мой командный пункт, докладывать о «положении в армии», сложившемся в течение дня, участвовать в обсуждении шагов, которые предполагалось предпринять завтра, а также получать информацию о «положении в ВВС» с тем, чтобы подробно доложить о нем командованию группы армий.

Командуя частями военно-воздушных сил, я, имея лишь самое общее представление о передвижениях сухопутных войск, получал на этот счет доклады от авиагрупп (через службу связи ВВС) и зенитного корпуса непосредственно с передовой. Эти доклады иногда весьма существенно отличались от тех, которые я получал из армейских штабов. Во время ежевечерних заседаний я оценивал положение сухопутных войск и поручал моему посреднику Вебе передать мои критические замечания командованию группы армий. В особо срочных случаях я либо сам связывался по телефону с фон Боком, либо мой начальник штаба созванивался с начальником штаба группы армий. Фон Бок знал, что я не пытаюсь учить его, вторгаясь в его сферу ответственности. Он понимал, что мое вмешательство представляло собой всего лишь вполне понятную реакцию партнера, старающегося помочь другому виду вооруженных сил, с которым люфтваффе, какая бы ни складывалась ситуация, объединяла общая цель. Каждое утро, а нередко и по вечерам я очень подробно обсуждал с генералом Йесконнеком, начальником штаба люфтваффе, события минувшего дня и план действий на следующий день. Это делалось для того, чтобы на совещаниях у фюрера Геринг мог отстаивать интересы ВВС и согласовывать их с общим планом действий. В редких случаях, например во время боев за Смоленск и Москву, я использовм этот механизм, чтобы довести до тех, кто принимал окончательные решения, свое собственное мнение по поводу тех шагов, которые, на мой взгляд, следовало предпринять сухопутным войскам. Так или иначе, в этой главе мне хотелось бы обратить внимание на образцовое взаимодействие между сухопутными войсками и люфтваффе. Оно складывалось настолько гармонично, что я дал указание генералам подчиненных мне частей ВВС и зенитной артиллерии относиться к пожеланиям коллег из сухопутных войск так, как если бы это были мои приказы, не смущаясь тем, что их непосредственным начальником был я – за исключением тех случаев, когда это было нецелесообразно с точки зрения интересов ВВС или могло нанести им ущерб. Мои командиры и я сам гордились нашим умением предвосхитить пожелания армии и выполняли все ее резонные просьбы и требования с максимальной быстротой и точностью.

Цель кампании против России была ясно изложена в приказе – смять русских в Белоруссии, то есть между границей и Днепром. Следовательно, наш главный удар должен был быть нанесен силами группы армий фон Бока по району сосредоточения русских войск, которые необходимо было уничтожить в ходе молниеносного наступления прежде, чем они сумеют выйти из контакта с нами и отступить в обширные степи. Одновременно нужно было вытеснить русскую бомбардировочную авиацию на ее тыловые базы к востоку от Днепра, откуда она уже была бы неспособна осуществлять налеты на территорию Германии. Приказы, которые я получал от главнокомандующего люфтваффе, в основном сводились к тому, чтобы добиться превосходства, а по возможности и господства в воздухе и оказать поддержку сухопутным войскам, в особенности танковым группам, в их боевых действиях против русских. Постановка каких-либо других задач в дополнение к упомянутым привела бы к весьма непродуктивному распылению сил, так что их следовало отложить на потом. Для меня было очевидно, что даже те задачи, о которых говорилось в приказах Геринга, невозможно было немедленно выполнить в полном объеме – их следовало решать постепенно.

Что касается сил и средств, имевшихся в распоряжении 2-го воздушного флота, то, как я уже отмечал, я требовал лишь необходимого минимума, и моя настойчивость в конце концов была вознаграждена. Кроме эскадрильи глубокой разведки, в состав флота входили:

2-я авиагруппа (командующий – Лерцер), включающая в себя эскадрилью воздушной разведки, два авиакрыла бомбардировщиков, крыло «штукас», крыло истребителей из четырех эскадрилий, истребительно-штурмовое крыло, батальон связи и штаб административного воздушного района, перестроенный в соответствии с требованиями военного времени;

8-я авиагруппа (командующий – Фрайхерр фон Рихтгофен), включающая в себя эскадрилью воздушной разведки, авиакрыло бомбардировщиков, два крыла «штукас», эскадрилью штурмовиков, авиакрыло истребителей, истребительно-штурмовое крыло, батальон связи и штаб административного воздушного района, перестроенный в соответствии с требованиями военного времени;

1-й (командующий – фон Акстельм) зенитный корпус, а впоследствии и 2-й (командующий – Десслох) зенитный корпус (в состав каждого из корпусов входило от трех до четырех зенитных полков); воздушный административный район Познани (командующий – Бинек).

Начало операции было назначено на предрассветное время. Это было сделано несмотря на возражения люфтваффе, основывавшиеся на вполне конкретном тактическом соображении, которое состояло в том, что в указанное время одномоторные истребители и «штукасы» были не в состоянии передвигаться в четком строю. Этот момент представлял для нас серьезную трудность, однако мы сумели ее преодолеть.

В первые два дня операции мы сумели завоевать господство в воздухе. Решение этой задачи облегчила прекрасно проведенная аэрофотосъемка. Ее данные свидетельствовали о том, что в воздухе и на земле было сразу же уничтожено до 2500 самолетов противника – Геринг поначалу отказывался поверить в эту цифру. Однако, когда мы получили возможность проверить эти сведения после нашего наступления, он сказал, что наши подсчеты всего на 200 или 300 машин превышали реальные потери русских. Начиная со второго дня войны я мог наблюдать за битвой с русскими тяжелыми бомбардировщиками, действовавшими из глубины территории России. То, что русские позволяли нам беспрепятственно атаковать эти тихоходные самолеты, передвигавшиеся в тактически совершенно невозможных построениях, казалось мне преступлением. Они как ни в чем не бывало шли волна за волной с равными интервалами, становясь легкой добычей для наших истребителей. Это было самое настоящее «избиение младенцев». Таким образом была подорвана база для наращивания русской бомбардировочной армады. В самом деле, после этого в ходе всей данной кампании русские бомбардировщики больше не появлялись.

После первых двух дней операции атаки «штукас» на войска противника, развернутые на передней линии его обороны, получали все более весомую поддержку со стороны других входящих в состав воздушного командования частей, которые решали следующие боевые задачи: нейтрализация ВВС противника, для которой больше не требовалось специально выделять какие-то силы; поддержка с воздуха действий танков и пехоты по подавлению местных очагов сопротивления или отражению попыток противника зайти нам во фланг (решение этой задачи обычно поручалось «штукас» и эскадрильям штурмовиков); разгром или сдерживание продвижения частей русских, пытающихся выдвинуться к линии фронта или выйти из боя, с помощью «штукас», штурмовиков, истребителей, легких бомбардировщиков и практически всех прочих сил, имевшихся в нашем распоряжении; и, наконец, непрерывная воздушная разведка. Через какие-то несколько дней после начала наступления я уже летал в одиночку на моем «Фокке-Вульф-189» над территорией, которую занимали русские. Это может служить наглядным доказательством того, до какой степени нам удалось парализовать действия русской авиации в первые два дня войны.

Бои в районе Брест-Литовска продолжались до 24 июня, когда тамошняя крепость была разрушена взрывом тысячекилограммовой бомбы. Тем временем танковые группы продвинулись вперед, что дало возможность завязать бои за Минск и Белосток (они продолжались с 26 июня до 3 июля), в результате которых мы взяли в плен 300 000 военнослужащих противника, хотя и не уничтожили полностью силы русских, участвовавшие в сражениях на этом участке фронта. Перелом в ходе боевых действий был неизбежен, поскольку наша мощная танковая группировка продвигалась к Днепру и «линии Сталина», в то время как 4-я и 9-я армии вводили в бой свои немоторизованные дивизии постепенно и лишь по мере необходимости. Они связывали активность русских частей, попавших в окружение, и облегчали действия наших танковых групп, развивавших наступление через Днепр.

3-я танковая группа при поддержке авиагруппы под командованием фон Рихтгофена 9 июля взяла Витебск и таким образом получила удобный плацдарм для последующих операций к северу и северо-востоку от Смоленска. Периодически повторяющаяся непогода затруднила продвижение частей танковой группы по совершенно негодным, примитивным русским дорогам, что дало нам представление о том, что на самом деле представляет собой русский театр военных действий. Тот факт, что даже автомобили и боевая техника повышенной проходимости, включая танки, были вынуждены использовать в основном магистральные шоссе, послужил войскам предупреждением о трудностях, ожидающих их впереди.

Бои за Днепр (10-11 июля) показали, что сопротивление русских ослабевает, но в то же время продемонстрировали, что противник располагает резервами, хотя и плохо подготовленными и оснащенными.

В успехах, достигнутых нашими войсками, решающая роль принадлежала люфтваффе. Наша авиация наносила массированные удары по русским, продвигающимся к линии фронта и от нее как в пешем строю, так и по железным дорогам, а также по обнаруженным местам скопления их войск. Затем оборонительные порядки русских на передовой на разных участках фронта атаковали «штукас», штурмовики и истребители.

Затруднения с продвижением вперед наших наземных служб и структур, недостаточно моторизованных и к тому же не имевших транспортных средств повышенной проходимости, были еще заметнее, чем те же сложности у сухопутных войск. Хотя мы уже имели в нашем распоряжении несколько фронтовых аэродромов, нам пришлось заниматься разведкой и оборудованием дополнительных, которые не были непосредственно защищены армейскими частями.

23 июня воздушное командование получило возможность держать руку на пульсе событий, разместив свой командный пункт в поезде на железнодорожной ветке неподалеку от Брест-Литовска, а в первые дни июля с целью поддержания постоянного контакта с войсками – в механизированной транспортной колонне к востоку от Минска.

После того как в первые недели войны мы завладели невероятно большими территориями, встал вопрос о продолжении наступления. Я поддержал точку зрения представителей групп армий, которые настаивали на том, что война на уничтожение противника, продолжавшаяся уже несколько недель, должна быть продолжена за Днепром с тем, чтобы раз и навсегда покончить с русской армией, противодействовавшей нашим войскам. Сегодня остается лишь с сожалением констатировать, что Верховное командование пошло на поводу у событий и не смогло быстро прийти к определенному решению, хотя его колебания пока еще невозможно было ощутить на фронте.

Кульминацией боев явилось сражение, итогом которого стало окружение Смоленска (оно продолжалось с середины июля до начала августа). Мы одержали крупную победу (еще свыше 300 000 пленных), но все еще так и не пришли к какому-либо решению. Если бы мы смогли закрыть брешь во фронте к востоку от Смоленска, этот момент мог бы стать переломным в ходе кампании, но соответствующие предложения, в срочном порядке выдвинутые Герингом и мной, не были услышаны. В течение нескольких дней существенные силы противника, в основном в ночное время, сумели через узкую брешь шириной в несколько километров, посреди которой протекал ручей, просочиться в небольшую низину, замаскировав свои передвижения благодаря тамошней растительности. Если бы наши штурмовики добились большего успеха в ограничении этого просачивания, непрерывно атакуя войска противника днем, те не смогли бы так удачно использовать темное время суток. По моим подсчетам, из окружения вышло более 100 000 русских, которые составили ядро вновь сформированных дивизий. В том, что мы не сумели уничтожить эти силы впоследствии – я имею в виду кровопролитные бои под Ельней в период с 30 июля по 5 сентября, – нет вины ни немецких войск, ни их командования. Наши дивизии, в том числе и дивизии люфтваффе, были просто слишком измотаны, действовали на пределе сил и слишком далеко оторвались от тыловых служб, ведавших снабжением войск всем необходимым.

Выполняя приказ, они шли и шли вперед по суше и по воздуху в течение почти полутора месяцев, нередко в суровых погодных условиях, продвинувшись в глубь территории противника почти на 800 километров, ведя боевые действия против отступающих русских войск и недавно сформированных дивизий противника, выдвигавшихся к линии фронта из глубокого тыла; немецким войскам второго и третьего эшелона приходилось сражаться с крупными и мелкими группировками русских войск, попавшими в окружение, а также с партизанами, которые все более серьезно заявляли о себе; нашим частям приходилось выдерживать налеты периодически появлявшихся небольших групп русских штурмовиков, действовавших на малых высотах и хорошо вооруженных. Наши солдаты и офицеры не могли и мечтать о том, чтобы их хотя бы на короткое время вывели в тыл для отдыха, и забыли о том, что такое нормальное снабжение.

Дополнительные трудности возникли у нас в связи с попытками противника осуществить охват наших частей, действовавших на правом фланге группы армий «Центр». С 1 августа 1941 года воздушному командованию сначала пришлось обеспечивать поддержку с воздуха, а также противовоздушную оборону танковой группы Гудериана в районе Рославля (в результате этой операции мы взяли 38 000 пленных), затем практически без какого-либо перерыва – 2-й армии под командованием генерала фон Вайхса в сражении, разворачивавшемся в районе Гомеля (где в плен было взято 100 000 военнослужащих противника), и, наконец, ко всему прочему, в конце августа участвовать в завершении разгрома русских войск, оставшихся в низине между Смоленском и озером Ильмень к востоку от Великих Лук (30 000 пленных). Командующие, осуществлявшие эти августовские операции, – фон Вайхс в районе Гомеля, Гудериан в районе Рославля и Штумме в районе Великих Лук – достигли невозможного. Наши военно-воздушные силы добились невероятного успеха: за очень короткий промежуток времени мы уничтожили 126 танков и тысячи автомобилей противника, разрушили пятьдесят мостов, не говоря уже об огромных потерях, нанесенных русским войскам, действовавшим на линии фронта.

В начале этих сражений, поскольку аэродромы, с которых действовали наши истребители и легкие бомбардировщики, располагались по линии Шаталовка – Смоленск – Витебск, я передислоцировал мой командный пункт в Смоленск. На той же линии мы создали возможности для взлета тяжелых бомбардировщиков. Для переброски припасов из Орши в Шаталовку впервые были использованы тяжелые грузовые планеры типа «гигант». Мы использовали захваченные механические транспортные средства русских, пригодные для применения на пересеченной местности, а также телеги и подводы местного населения. Наши наземные службы нашли применение даже захваченным русским танкам, с помощью которых они отражали танковые рейды противника против наших аэродромов.

В то время как мы, командующие войсками группы армий «Центр», в августе 1941 года размышляли о том, как и где следует продолжить наступление на Москву, а наши части и соединения бессмысленно топтались на месте, Верховное командование после долгих колебаний и к нашему немалому раздражению приняло решение изменить направление главного удара, перенеся его к югу (21 августа 1941 года).

Можно спорить о необходимости переноса направления главного удара в конце августа – начале сентября к югу, в район, где действовала группа армий Буденного. Однако факт остается фактом – значительные силы группы армий «Центр» под командованием фон Бока, а также воздушного флота, которым командовал я, были развернуты на юг. Напрашивалась необходимость создания ими Южного фронта для того, чтобы дать возможность группе армий «Юг» под командованием фон Рундштедта успешно провести операцию по окружению сил Буденного. После четырех недель боев (с 28 августа по 26 сентября) судьба армий Буденного, а вместе с ними и судьба Киева, была решена. Танковые группы фон Клейста и Гудериана соединились 13 сентября в 200 километрах восточнее Киева. Было захвачено более 650000 пленных, около 1000 танков и свыше 3500 автомобилей.

Я совершил бы несправедливость по отношению к люфтваффе, если бы не упомянул о блестящих действиях 2-й авиагруппы. При явном недостатке легких самолетов, часть которых была передана 4-му воздушному флоту, действовавшему южнее, авиагруппе пришлось вести бои в весьма сложных условиях, поскольку русские извлекли уроки из предыдущих столкновений и в дневное время почти полностью блокировали наши коммуникации. Из-за плохой погоды летчикам трудно было осуществлять операции, удерживая четкий строй. О высоком боевом мастерстве наших экипажей красноречиво свидетельствует тот факт, что железнодорожные пути в зоне боевых действий благодаря им постоянно оказывались перерезанными. Нередко на коротком отрезке железнодорожных путей, блокированном с обеих сторон, оказывалось двадцать – тридцать эшелонов противника, которые разносили вдребезги наши пикирующие бомбардировщики. Колонны противника до последних дней сражения практически не появлялись на шоссейных дорогах; если же это происходило, их тут же атаковали с воздуха наши самолеты, нанося им огромные потери.