Текст книги "Секретное задание, война, тюрьма и побег"

Автор книги: Альберт Дин Ричардсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Придя на мессу в одно воскресное утро, я обнаружил, что все проходы заполнены добровольцами, которые накануне отбытия в обсуждаемый всеми Форт-Пикенс, собрались, чтобы засвидетельствовать освящение своего флага Сецессии, эту церемонию с большой помпой и торжественностью проводили французские священники.

В Первой Пресвитерианской Церкви можно было услышать божественно талантливого и глубоко уважаемого обществом преподобного д-ра Палмера, поддерживавшего самые экстремистские взгляды мятежников. Ранее южане очень жестко осуждали политические проповеди, но теперь кафедра, как и ранее, поклонялась скамьям, а скамьи радостно поддерживали кафедру.

Теперь я, пожалуй, резко перейду от церкви к хлопку – ведь они в Новом Орлеане совсем недалеко друг от друга – и расскажу о посещении одного из заслуживающих внимания больших хлопкопрессовальных предприятий. Это невысокое здание, занимает собой целый квартал, и посреди него имеется открытый двор. Он полностью заполнен кучами тюков хлопка, их так много, что они даже лежат на прилегающих к зданию тротуарах. Целый день стоящие у дверей негры принимают и разгружают хлопок. В тюки хлопок сжимается мощной движимой паром машиной, так что после этого, будучи меньше в объеме, они теперь пригодны к дальнейшей транспортировке. Поначалу они на плантациях просто уплотняются винтовыми прессами и сюда приходят уже в виде компактных тюков, но эта гигантская железная машина, способная сразу взять в обработку 200 тонн, делает их еще на треть меньше. Рабочие – негры и французы, непрерывно и монотонно повторяют одни и те же свои странные и печальные движения.

Веревки, которыми связан тюк, перерезается, и он уходят внутрь пресса. Огромные железные челюсти монстра судорожно сжимаются, перекатывая его под языком, словно вкусное лакомство. Затем веревки снова затянуты и завязаны, и упакованный тюк выкатывается, чтобы освободить место для другого – всего за пятьдесят секунд. Он весит пятьсот фунтов, но рабочие захватывают его со всех сторон своими железными крючками и перебрасывают дальше, словно школьники, играющие в мяч. Суперинтендант сообщил мне, что прошлой зимой они спрессовали более сорока тысяч тюков.

Мятежники, со своей врожденной склонностью к захвату пустых фортов и доверху полных казначейств, захватили монетный двор Соединенных Штатов, в котором хранилось 300 000 долларов, а также Национальные казармы, в который в то время находился только один сержант. Во время посещения с группой других джентльменов места исторической битвы Джексона, в четырех милях от города, я бросил беглый взгляд на высокое и мрачное здание монетного двора и около часа провел в длинной, невысоких, белых и отделанных большим количеством открытых террас расположенных у реки казармах.

Над штабом реяла «Одинокая Звезда» Луизианы. Гарнизон состоял из 120-ти только что призванных солдат армии штата. Трое из недавно уволившихся из федеральной армии офицеров пригласили нас в свою комнату, чтобы за бурбоном и сигарами обсудить политические дела. Поскольку все присутствующие были оптимистичными и бескомпромиссными мятежниками, разговор был односторонним и неинтересным.

Далее мы поехали по берегу реки, вдоль почти бесконечных рядов кораблей и пароходов. Торговая активность Нового Орлеана была значительно более интенсивной, чем у любого другого американского города, разве что за исключением Нью-Йорка. Казалось, это соответствует картине, написанной выдающимся оратором Прентиссом, о будущих годах, «когда этот Город-Полумесяц[20]20
  Народное название Нового Орлеана. – Прим. перев.


[Закрыть] станет полностью золотым». Длинные причалы ломились от огромного количества товаров с запада, тюков хлопка и сахара, он отделен от берега целым частоколом из мачт сотен пришвартованных к нему судов. На некоторых из них были трехполосные и семизвездные флаги «Южной конфедерации», множество с флагами других стран, а также несколько со «Звездами и Полосами».

Вскоре мы очутились в старом квартале креолов[21]21
  Креол – означает «местный уроженец», но в Новом Орлеане так называют только лиц французского или испанского происхождения. – Прим. автора.


[Закрыть]. Эти совершенно необычные люди – очень большой элемент населения – гораздо более естественны для прошедших эпох или другой земле, и, к сожалению, в девятнадцатом веке они никак не совмещаются с Америкой. Они редко улучшают или продают свои жилища, позволяют старым заборам и штакетникам все также оставаться вокруг их ветхих, довольствуются малым и редко посещают современные кварталы. Говорят, что самые старые из них всю свою жизнь прожили в Новом Орлеане и никогда дальше Кэнэл-Стрит не выходили! Многие из них были в Париже, но совершенно не знают Вашингтона, Нью-Йорка, Филадельфии и других северных городов. Они набожные католики, внезапны и быстры в ссоре, и дуэль до сих пор является их любимым развлечением.

Мы остановились у старого испанского дома – находящегося в самом центре густой рощи – и являющимся штаб-квартирой генерала Джексона, мы видели верхнее окно, из которого, стоя с бокалом в руке, он видел приближение врага. Дом не пустует, и он испещрен следами от пушечных ядер, которыми его пытались выбить оттуда. Как и его городская квартира – большой кирпичный дом на Ройял-Стрит 106 – он никак не изменился внешне после того исторического 8-го января.

Пройдя вдоль реки еще несколько сот ярдов, мы достигли поля битвы, где в 1815 году 4 000 неопытных, неорганизованных, плохо вооруженных новобранцев одолели 12 000 ветеранов – но американцы потеряли всего 5 человек, а британцы – 700[22]22
  По современным данным британцы потеряли 700 человек убитыми, 1 400 ранеными и 500 пленными. Американцы – 7 человек убитыми и 6 ранеными. – Прим. перев.


[Закрыть]. Эта огромная разница объясняется защищенным положением одной стороны за брустверами и ужасной открытостью другой, во время ее марша растянутыми на полмили сплошными колоннами по чистому полю, без всякой защиты за холмом или деревьями. Ужасное поле, на котором Великий Жнец собрал кровавый урожай!

В миле от реки находится болото. Джексон вырыл канал между ними, выбрасывая землю для сооружения бруствера с одной стороны, и направив по этому каналу воду из Миссисипи. Англичане панически боялись болота, они считали, что, попытавшись пройти через него, они все в нем и утонут. И поэтому, со всей своей непоколебимой саксонской отвагой они двинулись вперед – прямо в пасть разрушительного огня укрывшихся за бруствером американцев, и это сражение стало резней, а не битвой.

Рыхлая земля бруствера (общепринятое мнение, что тут были использованы тюки хлопка – миф) без всякого ущерба поглощала попадавшие в нее ядра. Там это было впервые продемонстрировано и доказано, а потом еще и во время Крымской войны и Американского Восстания – превосходство земли перед кирпичом и камнем. Самая твердая кладка рано или поздно будет разрушена и сметена, но снаряды и ядра никак не могут существенно повредить земляным укреплениям.

Армия Джексона была истинным воплощением армии оборванцев Фальстафа. В ее состав входили жители глухих лесов Кентукки, священники из Нового Орлеана, юристы, торговцы и клерки, пираты и преступники – только что выпущенные из тюрем, чтобы помочь в обороне – много негров – свободных и рабов и свободно присоединившаяся к армии совершенно неописуемая городская чернь, выделявшаяся главным образом благодаря своим лохмотьям и, казалось, от их развевающегося на ветру «дырявого рубища» веяло пожеланием «вечного мира» стоящему перед ними врагу.

Джуда Торо, выдающийся новоорлеанский торговец, доставлявший войскам боеприпасы, был поражен пушечным ядром, которое вырвало огромный кусок его плоти, но, несмотря на это тяжелое ранение, он прожил много лет, и оставил о себе добрую память как филантроп и общественный деятель. Партон рассказывает о юном американце, который во время битвы решил закурить сигару, а подняв голову, увидел, что человек, стоявший позади него, был разорван на куски, а его мозги оказались рассеяны по всему брустверу.

Более половины армии Джексона состояло из негров, которые в основном работали на лопате, но некоторые из их батальонов были вооружены, и в присутствии всей армии Джексон поблагодарил их за их храбрость. И в каждую годовщину прошедшей битвы выживших негров всегда оказывалось больше, чем других – настолько, что это возбуждало подозрение – а не мошенники ли они?

Свободное цветное население в то время, когда я был в Новом Орлеане, являлось очень своеобразной особенностью Нового Орлеана. В основном это были выходцы из Сан-Доминго, они держались в стороне от других чернокожих, имели много рабов и были самыми строгими хозяевами. Частенько их дочери воспитывались в Париже, выходили замуж за белых, и в некоторых случаях следы их негритянского происхождения почти полностью отсутствовали. Это, однако, не было характерной их особенностью. На Юге очень редко можно было встретить человека с чисто африканской родословной. Примесь белой крови обнаруживается почти всегда.

Наша компания обладала бесценным чичероне в лице судьи Александра Уокера, автора книги «Джексон и Новый Орлеана», самой ярким и интересным трудом об этой битве, ее причинах и результатах, весьма поспособствовавшей пониманию американской истории. Он неутомимо трудился во всех официальных архивах и встречался с участниками событий. Он показывал нам позиции, указал место, где погиб Пакенхем, и в своем рассказе в значительной степени использовал свой богатейший фонд разных фактов, рассказов и личных воспоминаний.

Теперь поле битвы обозначено простым, незавершенным и возведенным на грубом каменном фундаменте валом из миссурийского известняка. Его строительство было начато легислатурой штата, но потом фонд исчерпался и работа прекратилась. Теперь здесь обрамленный дренажными канавами участок хлопковой плантации, и уже нет никаких следов состоявшейся тут битвы, за исключением все еще видимой линии старого канала, изредка встречающихся небольших прудов, по берегам которых растут тростник, ивы и вечнозеленые дубы.

Негритянский патриарх, с серебристыми волосами и неутомимыми ногами, прихрамывая подошел к нам, чтобы показать нам несколько найденных им пуль. О сплющенных пулях он говорил нам, что «они убили кого-то». Без сомнения, они были поддельными, но мы приобрели несколько картечин и кусков снарядов у этого древнего эфиопа, и по украшенным цветами и кустарниками улицам вернулись обратно в город. Здесь росли пальмы – характерное дерево Юга. Они не изящны и не красивы, да еще и похожи на перевернутый зонтик на длинной и стройной ножке. Даже на обычной фотографии это прекрасно видно.

Новый Орлеан, 11-е марта 1861 года

Мы очень хорошо потрудились, а теперь о новой неприятности. Вчера или позавчера газеты сообщили, что в том, что корабль «Аделаида Белл» из Нью-Хэмпшира бросил вызов, вывесив Черный Республиканский флаг, и что его капитан поклялся, что он застрелит любого, кто попытается его уничтожить. Как заметил один из журналов, «его дерзость возмутительна». En passant[23]23
  En passant (фр.) – Кстати. – Прим. перев.


[Закрыть], вы знаете, что такое Черный Республиканский флаг? В своих путешествиях я никогда с таким чудом не сталкивался, но это страшная вещь, о которой стоит поразмыслить – не так ли?

Репортер «The Crescent» с очаровательным простодушием описывает его как «настолько напоминающим флаг покойных Соединенных Штатов, что немногие заметят разницу». Фактически он добавляет, что это те же старые «Звезды и Полосы», но с красной, а не с белой полосой под символом союза. Конечно, мы были очень возмущены. Любить «Усыпанный звездами флаг» – это все равно, что дом ограбить, а что касается Черного Республиканского флага – почему бы и нет, он никого не раздражает.

«Отважный» капитан Робертсон был вынужден публично отрицать все обвинения. Он утверждает, что в простоте своего сердца он уже много лет использует его как флаг Соединенных Штатов. Но газеты упорно придерживаются своей точки зрения, возможно, капитан разыгрывает какую-то дьявольскую карту янки. Кто избавит нас от этого Черного Республиканского флага?

Если бы это было возможно, я бы хотел увидеть, как «Южная Конфедерация» пойдет своим собственным путем. Полюбоваться на процветание рабства в полностью изолированном от других свободных штатов государстве, на то, как ценные правительственные акции, которыми имеет право по своему усмотрению использовать любой из его членов, будут бродить по всем рынкам мира, и как же будет жить демократия в Конфедерации, краеугольными камнями которой являются аристократия, олигархия и деспотизм. И это правительство, которое словами одного из его поклонников должно быть «сильнее оков Ориона и милосерднее сладких влияний Плеяд».

Несколько дней назад я был в обществе южных леди и одна из них заметила:

– Я рада, что Линкольн не был убит.

– Почему же? – спросила другая.

– Потому что, если бы он погиб, президентом стал бы Гэмлин, и было бы очень обидно, если бы Правительство возглавлял мулат.

Во время последовавшей за тем небольшой дискуссии выяснилось, что все леди кроме одной думали, что м-р Гэмлин мулат. И, тем не менее, все участники этого разговора были людьми образованными и жителями процветающего торгового мегаполиса. И что же тогда знали о Севере жители сельских районов, «просвещаемых» лишь еженедельными газетами Сецессии!

Мы наслаждаемся этим мягким воздухом, «который ласкает лицо и радует легкие». Я замечаю на улицах еще одно свидетельство наступающего лета – легкие льняные пальто. Улыбающиеся мириадами роз и гвоздик газоны и кладбища зеленеют бархатной травой, в утреннем воздухе аромат апельсина и клевера, а в многочисленных букетах цветов – сладкое дыхание тропиков.

15-е марта

В штатах Залива живет много урожденных северян. Многие из них являются зажиточными городскими торговцами, иные – плантаторами. Некоторые уехали Север, чтобы оставаться там до тех пор, пока буря не закончится. Часть же из тех, кто остались, своей жестокостью превзошли самого Ирода и даже местных превзошли в своей ревностной службе Сецессии. Их злоба подозрительна, она выходит за рамки дозволенного. Недавно я был в одой смешанной компании, где один человек был явно обижен на смежные рабовладельческие штаты, осуждая их как «подыгрывающих аболиционистам» и называя их «изменниками дела Юга».

– Кто он? – поинтересовался я у стоявшего рядом со мной южанина.

– Он? – последовал возмущенный ответ. – Да он северянин, будь он проклят! Все это он говорит просто, чтоб порисоваться. Что он сделал, чтоб защитить наши права? У него нет рабов, и он вырос не на Юге, и если бы было по-иному, он был бы аболиционистом. Я скорей поверю похитителю негров, чем такому человеку!

Глава IV

«Что делать, Хэл, это мое призвание, Хэл, а для человека не грех следовать своему призванию»[24]24
  У. Шекспир. Король Генрих IV. Перевод Е. Бируковой.


[Закрыть].

В городе было относительно спокойно, но аресты и допросы подозреваемых в аболиционизме случались часто. В общем, я немного тревожился за себя, хотя и не боялся встретиться с теми, кто знал меня в прошлом. Тем не менее, примерно раз в неделю случалось нечто, что заставляло чувствовать себя некомфортно.

Я ежедневно присутствовал на заседании Конвента штата Луизиана, занимая место среди зрителей. Я не мог ничего записывать и целиком полагался на свою память. При передаче корреспонденции я старался как можно лучше заметать свои следы. Перед отъездом из Цинциннати я встретил своего друга, жившего в самом Новом Орлеане, и уговорил его написать для меня одно или два письма, отмеченные датой пребывания в последнем городе. Потом они были скопированы и, в слегка измененном стиле опубликованы. И таким образом расследование показало бы, что автор статьи «The Tribune» написал ее за две-три недели до того, как я прибыл в город, что весьма осложнило бы его разоблачение.

Мои письма, иногда отправляемые по почте, иногда с курьером, отправлялись одновременно примерно в полдюжины банковских и коммерческих фирм Нью-Йорка, которые сразу же отправляли их в «The Tribune». Они были составлены в стиле обычных деловых писем, в них рассматривались вопросы торговой и финансовой политики и содержали чеки для подставных лиц, на поистине королевские суммы. Я, однако, не знал, что количество получателей было значительно больше. И действительно, они были очень похожи на те объемные послания, которые м-р Тутс в дни своего школьного ученичества писал самому себе.

Я использовал такую систему шифрования, согласно которой смысл всех слов, расположенных между определенными отметками, перед публикацией следовало изменить на противоположный. Таким образом, если я описывал кого-то как «патриота и честного человека», поставив эти слова между отметками, он должен был быть представлен как «демагог и негодяй». Все остальное оставалось без изменений. Если абзац начался у самого края листа, он именно так должен был быть напечатан на листе, в точности на том же месте. Но если он располагался ближе к центру листа, это указывало на то, что в нем есть что-то зашифрованное.

Поэтому эти письма, даже если бы они были просмотрены, вряд ли были поняты. Так или иначе, они всегда доходили до редакции. Я никогда не хранил в своей комнате и не носил при себе никаких бумаг, которые дали бы повод в чем-то меня подозревать.

Свои письма я выдерживал в стиле пожилого горожанина, иногда замечая, что за все свои прожитые в Новом Орлеане 14 лет я никогда не видел такого вихря страстей, etc. Рассказывая о разных событиях, я был вынужден очень часто менять имена, места и даты, хотя в целом все факты были изложены абсолютно верно. Мои письма были очень детальными и подробными, ни одно из них не было вскрыто, и по мере приближения окончания моей миссии я уже планировал прибыть на Север раньше, чем письма на страницы газеты.

Лишь два небольших инцидента иллюстрируют сложившееся состояние дел лучше, чем любое капитальное описание. Вскоре после избрания м-ра Линкольна, в Новый Орлеан по делам приехал один филадельфиец. Однажды вечером он находился в приемной одного торговца, и тот спросил его:

– Ну, а теперь, после того, как вы, черные республиканцы, выбрали своего президента, что вы собираетесь делать дальше?

– Увидите, – рассмеявшись ответил гость.

Они просто перешучивались, но стоявший рядом и повернувшийся к ним спиной главный бухгалтер этого торгового дома, был одним из минитменов[25]25
  Минитмены – военизированная сецессионистская организация штата, нечто среднее между добровольческой милицией и армией. Минитмены существовали во многих штатах Конфедерации, они активно участвовали в подготовке войны между Севером и Югом. После начала активных боевых действий они вошли в гвардейские полки штатов и их армии. – Прим. перев.


[Закрыть], которые в тот же вечер толпой около пятидесяти человек подстерегли филадельфийца у «St. James Hotel». Они начали с того, что потребовали, чтобы он подтвердил, что он черный республиканец. Тот сразу же понял, что на него глядит «Гидра Сецессии», по сравнению которой вооруженный своим рогом носорог – преприятнейший компаньон, а злобный русский медведь – милый домашний питомец. Кровь отхлынула от его лица, но он спокойно и твердо ответил:

– Я думаю, что у вас нет права задавать мне такие вопросы.

Инквизиторы, занимавшие приличное социальное положение и обладавшие джентльменскими манерами, заявили, что ситуация так накалена, что они имеют полное право задавать вопросы любым незнакомцам, которые вызвали у них подозрения, и что он не оставляет им никакого другого выбора, кроме как признать его аболиционистом и провокатором. В конце концов, тот искренне сообщил им, что он никогда не сочувствовал партии противников рабства и всегда голосовал за демократов. Затем они спросили его, принадлежит ли черным республиканцам дом, на который он работает.

– Джентльмены, – ответил он, – это деловая фирма, а не политическая. Я никогда не слышал никаких политических заявлений ни от одного из ее хозяев. Я не знаю, являются ли они республиканцами, либо демократами.

Он охотно разрешил минитменам осмотреть свой багаж, и они, не найдя в нем ничего особенного, пожелали ему хорошего вечера. Но сразу же после того, как они ушли, в отель ворвалась толпа каких-то головорезов, которым кто-то сказал, что остановившийся в нем аболиционист сейчас в номере. Они страшно шумели, бранились и орали: «Дайте-ка нам его, тащите сюда этого подлеца!»

Его друг, торговец, вывел его из здания через черный ход и отвез его на железнодорожную станцию, откуда на север в полночь отправлялся поезд. Его преследователи, обнаружив, что их жертва ускользнула, тоже ринулись на вокзал. Торговец заметил их, увез своего друга и спрятал его в своем доме. Он прожил там безвыходно три дня, пока все не успокоились, а затем на ночном поезде уехал на Север.

С одним из клерков в том отеле, где я жил, я познакомился на Севере – за десять лет до этого инцидента. И хотя мы виделись несколько раз в день, мы редко обсуждали политику. Но, когда кто-то был рядом, мы оба очень мягко говорили о Сецессии. Я не считал его совершенно искренним, но я полагаю, что он думал обо мне то же самое, но интуиция – это великая вещь, и мы оба интуитивно вели себя как трусы.

Следующим летом я случайно встретился с ним в Чикаго. После обмена приветствиями, его первый вопрос был такой:

– Скажите честно, что вы думаете о Сецессии после Нового Орлеана?

– А вы знаете, чем я там занимался?

– Вы там были по пути в Мексику, не так ли?

– Нет, писал для «The Tribune».

Услышав это, он удивленно выпучил глаза, а потом очень серьезно спросил:

– А знаете ли вы, что бы с вами сделали, если бы вас разоблачили?

– У меня есть подозрения на этот счет, но точно что, конечно, не знаю.

– Да вас бы повесили!

– Вы думаете?

– Я уверен в этом. У вас бы не было никаких шансов остаться в живых!

Мой друг знал сецессионистов лучше меня, и его слова, несомненно, заслуживали доверия. У меня не было никакого желания проверять их истинность на практике.

Создание собственной отечественной промышленности всегда было любимой темой на Юге, но сами промышленники находились еще на очень низком уровне развития. Например, продавцы мебели открыто притворялись, что их товар изготовлен только ими. Они всегда показывали потенциальным клиентам свои мастерские и всегда подчеркивали, что они всецело преданы идее развивать промышленность Юга, но на самом деле семь восьмых всей мебели они получали с Севера, разгружая ее под покровом ночи у задних дверей.

Сецессия дала новый импульс всем видам промышленных инициатив. Ежедневные газеты постоянно восхваляли их, но совершенно не обращали внимания на жизненную правду, состоявшую в том, что квалифицированные работники всегда будут иметь свое мнение, но рабовладельческое сообщество никогда не допустит никаких иных мнений.

Один плакат Кэнэл-Стрит гласил: «Швейные машины, произведенные на землях Юга» – крайне сомнительное заявление. Конкурирующая фирма утверждала, что ее патент получен в Новом Орлеане и, следовательно, в высшей степени достоин доверия. Этикетки на маленьких картонных коробочках объявляли «Лучшие в мире спички Юга», и газеты торжественно анонсировали открытие новой кондитерской фабрики.

Но наибольшее внимание было уделено Южной обувной фабрике на Сен-Фердинанд-Стрит – акционерному концерну с капиталом 100 000 долларов. Она работала лишь два месяца, и, следовательно, пока еще только набирала обороты, но ее продукция пользовалась большим спросом, и это был любимый всеми образец того, что южная промышленность имеет будущее.

Однажды вечером, притворяясь сгорающим от любопытства приезжим, я отправился туда. Управляющий любезно пригласил меня вместе с ним пройтись по всем цехам.

Судя по его лицу и манерам, я был совершенно уверен, что он северянин, но чтобы окончательно уверенным, я отважился на какое-то замечание, в котором предполагалось, что он уроженец Нового Орлеана. Он сразу же сообщил мне, что он из Сент-Луиса. Когда я продолжил разговор и упомянул о недавних достижениях этого города, он ответил:

– Я родился в Сент-Луисе, но жил там только до года. А потом Филадельфия была моим домом до тех пор, пока я не приехал сюда, чтобы взять на себя руководство этой фабрикой.

Почти все операции выполняли работающие на паровых двигателях машины. Когда мы шли по первому этажу, и он показывал мне инструменты для резки и прессования подошв, я не мог не заметить, что на каждом из них была этикетка его производителя, а потом эти красноречивые слова: «Бостон, штат Массачусетс!».

Затем мы поднялись на второй этаж, где занимались шитьем обуви и приколачиванием подошв. Прострачивание швов выполнялось, как и на крупных северных предприятиях, управляемыми паром швейными машинами – комбинацией двух величайших механических изобретений. Добавьте третье – и с печатным прессом, паровой машиной и швейной машиной – вы являетесь обладателем самых мощных материальных достижений цивилизации.

Самое интересное здесь – это патентованная машина для забивания деревянных сапожных гвоздей, которая из узкой деревянной дощечки вырезает гвозди, потом шилом пробивает отверстия, а затем по периметру подошвы забивает двойной ряд деревянных гвоздей – намного качественней и аккуратней, чем это мог бы сделать руками обычный сапожник – и все это – за 25 секунд. Нужно ли еще добавлять, что это изобретение янки? Одна машина для отделки, сглаживания и полировки подошв была из Парижа, но на всех остальных красовался этот зловещий ярлык – «Бостон, штат Массачусетс!». На третьем этаже, посвященном подгонке подошв и других отделочных процессов, можно было видеть то же самое – все машины из Новой Англии.

Цель всего производства состояла исключительно в изготовлении грубых башмаков для работы на плантации, которые продавались от 13-ти до 19-ти долларов за дюжину пар. Точно такая же обувь, производимая на больших заводах в Милфорде, Хаверхилле, Линне и Массачусетсе, затем продавалась производителями по цене от 6-ти до 13-ти долларов. В одном из помещений мы видели троих мужчин, которые собирали ящики для упаковки обуви – дощечки для них были полностью подготовлены.

– Откуда вы получаете пиломатериалы? – спросил я.

– Из Иллинойса, – ответил мой чичероне. – А потом доводим до готового состояния в Сент-Луисе, здесь это намного труднее сделать.

– А ваши рабочие, я так полагаю, местные?

– Нет, сэр. Бригадиры и мастера всех цехов – с Севера, в основном из Массачусетса и Филадельфии. Мы вынуждены платить им высокую зарплату – от 60-ти до 300-т долларов в месяц. Их помощников, которых мы надеемся скоро поставить на их место, мы наняли здесь. У нас работает 47 человек, и мы ежедневно выпускаем 250 пар ботинок. Мы не можем удовлетворить всех желающих и поставим еще больше машин, которые вскоре позволят нам изготавливать 600 пар в сутки.

– А где вы берете березу для гвоздей?

– Ее привозят из Массачусетса. Она приходит к нам уже разрезанная на дощечки и готовая к применению.

– А кожа?

– Что ж, сэр (быстрый и внимательный взгляд, словно собеседник задал несколько подозрительный вопрос), она тоже с Севера, пока, но мы скоро мы построим свои кожевенные заводы. Юг, особенно Техас, производит лучшие шкуры страны, но почти все они отправляются на Север для дубления и отделки, чтобы потом вернуться назад в виде готовой кожи.

Поблагодарив управляющего за его любезность и пожелав ему хорошего вечера, я отправился домой, размышляя об этой «южной» обувной фабрике. Это прекрасная демонстрация возможности существования собственной южной промышленности и, одновременно, хорошо продуманное патриотическое воззвание. Ее северные машины, управляемые северными рабочими, под руководством северного управляющего, давали возможность производить грубые ботинки из северной кожи, сбитых северными деревянными гвоздями и упакованных в ящики из северной сосны по цене лишь вдвое превышавшей северные цены!

Новый Орлеан мог продемонстрировать незнакомцу несколько картин «Особого Института». Идя по улице, вы видели плакаты: «Рабы: покупка и продажа негров» у входов в дома, где множество чернокожих любого возраста и обоих полов ожидали своих покупателей. Газеты, хотя и определяли рабство как главную причину того, почему южные джентльмены такие галантные и «утонченные», а южные леди такие прекрасные и высококультурные, тем не менее, удерживались от подробностей. Они иногда упоминали вкратце об убийстве неграми своего хозяина, аресте некоего м-ра А., уличенного в том, что он был аболиционистом, о м-ре Б., – пойманного на укрывательстве или нелегальной торговле рабами, о м-ре К. – с. ц. – «свободном цветном» – нарушившем один из многих ограничивавших его права законов, и – очень редко – о м-ре Д., который очень жестоко относился к своим рабам. И, тем не менее, их рекламные колонки просто ломились от рекламы аукционов по продаже рабов и подробных описаний выставленных на продажу негров. «The Crescent» писала:

«Мы долгое время полагали, что никому не следует разрешать писать для северной прессы, пока этот человек хотя бы два года не поживет в рабовладельческих штатах Юга, занимаясь исключительно изучением институций Юга, его общества, характера и чувств южан».

В этом было много правды, хотя и не в том смысле, который имел в виду автор статьи. Те, кто впервые попал на Юг, и проводили там немного времени, имели весьма искаженное впечатление о нем. Они видели только внешнюю сторону системы, которая выглядела приятной и патриархальной. У них не было возможности узнать, что внутри нее горы человеческих костей и нечистот. Северян так часто обманывали, чтобы породить скептический взгляд на считавшуюся традиционной остроту ума и сообразительность янки. Гениальные и гостеприимные южане рассказывали всякие небылицы и лгали просто безбожно. Один из жителей Мемфиса с жаром уверял одного из моих друзей-северян, что в воскресенье белый человек не сможет нанять карету, поскольку по воскресеньям негры изымают все кареты этого города для своих загородних прогулок!

Один из моих новоорлеанских друзей, совершенно откровенный и искренний при обсуждении любых других вопросов, рассказывал мне о рабах просто неслыханные вещи. О том, например, как хозяева считают священными брачные обеты рабской семейной пары, негритянских женщин очень уважают и случаи разделения семьи происходят исключительно редко. Я старался сохранять спокойствие и никогда не возражал ему, но он наверняка знал, что посещение любого из полудюжины расположенных в трех минутах от его офиса аукционов, моментально опровергнет все его заявления.

Эти аукционы по продаже рабов были единственными общественными заведениями, на которых выросло и очень окрепло ранняя социальная формация Юга. Я часто посещал их как лучшую школу для «изучения южных институтов, южного общества, характера и чувств южан».

Я помню тот из них, на котором один за другим были проданы 80 рабов. Еще один, на котором был продан 21 негр, который я очень подробно описал пользуясь заметками, сделанными на чистых почтовых открытках, спрятанных в моем кармане в течение всего того времени, что он происходил. Естественно, вести эти записи открыто было очень небезопасно.

Аукцион происходил большом баре «St. Charles Hotel» – просторном и полном воздуха восьмиугольном зале, обрамленном ионическими колоннами. Мраморный бар, простирающийся вдоль трех его стен, вел активный бизнес. Трое весьма быстро двигавшихся барменов вовсю старались утолить жажду поистине библейских масштабов толпы, но вряд ли им удалось бы сделать ее хоть немного спокойнее.