Текст книги "Волшебный кувшин Хомы и Суслика"

Автор книги: Альберт Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Как Хома и Суслик Барсука прогнали

Все знали, что Заяц-толстун жил в старой, заброшенной барсучьей норе.

Что с её прежним хозяином, стариканом Барсуком, случилось, никто не ведал. Ушёл куда-то, да так и не вернулся. Говорят, его Волк сцапал. Нора вдруг освободилась и долго простояла пустой – дня два. Заяц её тогда и занял.

Вообще-то зайцы в норах не живут. Наверно, копать лень. А свободную разве найдёшь? А тут такое счастье Зайцу привалило! Даром что косой, а углядел. Век уже в ней живёт – года полтора.

Никто его этим не попрекает. Разве что Лиса злится. Норного Зайца труднее поймать. Даже невозможно!

И вдруг осенью в их краях молодой и наглый Барсук появился. Бахвалится, что он родственник того самого Барсука, который здесь раньше обитал.

– Я его старший брат, – говорит.

Это старикана-то Барсука старший брат? Вот проходимец! Высмотрел, что нора явно барсучья. И давай плести несусветное, чтобы ею завладеть. То он, видишь ли, старший брат, то он якобы дарственную на нору имеет.

– Покажи, – потребовал Заяц-толстун.

Барсук и показал – сильную когтистую лапу.

– Такими когтищами можешь себе другую нору откопать! – осуждающе сказал Хома, гостивший у Зайца.

– Зачем? – засмеялся Барсук. – Когда готовая есть.

Лиса мимо шла, сразу его поддержала:

– Не положено, чтобы Заяц в норе жил!

Но главное, сам Барсук напирал на то, что он – барсук.

Это был сильный довод. Никак не оспоришь. Барсук? Барсук! Нора – барсучья? Барсучья! Тогда и иди, Заяц, вон!

Никто не заступился за бедного Зайца-толстуна. Кроме Хомы. Ну, и Суслика, понятно. Он тоже что-то гневно выкрикивал, когда Зайца Барсук из норы вытурил.

Выселил и вселился. Ничего больше знать не хочет. Даже Заячьи запасы не отдал: морковь и капусту.

А схватиться с ним врукопашную кто рискнёт? Видал, какие у него когти – большие, изогнутые, загребущие!

Они, барсуки, ими ловко норы копают. Не ленивые, конечно, как этот.

С того самого дня Хома покоя не знал. Кому веселительно, а кому выселительно! Особенно, когда по ночам затяжной дождь идёт. Представит себе Хома, как мокрый Заяц дрожит где-нибудь под голым кустом, – весь сон пропадает.

И к себе его не позовёшь. Ни к себе, ни к Суслику. Крупноват Заяц, не пролезет в маленькую нору. Ему барсучья в самый раз была. И даже больше, чем нужно. Барсуки-то посолиднее зайцев.

Грустно вспоминали друзья и то, как Заяц их, бездомных, в прошлое половодье приютил, как им новые норы выкопал.

– Погоди-ка, – однажды озадачился Суслик, – а чего ж он теперь себе удобную нору не выроет?

– Эх, – сказал Хома, – такое только раз в жизни бывает. Он ужасно боялся, что мы у него навечно останемся!

– А сейчас, значит, не может вырыть?

– Куда там!

– А мы ему – можем?

– Мы только маленькие норы делать умеем, – пригорюнился Хома.

– Да чего это я? – неожиданно взбунтовался Суслик. – Почему он должен себе другую копать, когда у него своя есть? А если со всеми так?!

Днём и ночью думали они, как прежнюю нору Зайцу вернуть.

Но чем больше они думали, тем труднее казалась им любая затея прогнать захватчика Барсука.

И вот как-то пришёл к ним Заяц-толстун. Он за порогом сидел, а они – в норе у Суслика. Так и разговаривали. Он говорил туда, а они – оттуда.

– Я отчего-то барсуков не люблю, – внезапно заметил Заяц. – Но в одном редком достоинстве им не откажешь.

– В каком? – недовольно спросил Хома так, будто это у него нору отобрали. Лично он никаких достоинств у таких бессовестных барсуков не находил.

– Они – немыслимые чистюли, – сказал Заяц.

– То-то и видно – немыслимые, – проворчал Хома, известный неряха.

– Значит, глупые, без мыслей, – поддержал его Суслик.

– Да-да, – рассеянно продолжил Заяц. – Я сам виноват. Такой же чистюля. Как принял тогда опрятное барсучье жилище, так и чистил его, вылизывал.

– Языком? – хихикнул Суслик.

– Веником, – с укоризной ответил Заяц-толстун. – Чистоту поддерживал. Это меня и погубило.

– Как же так? – удивился Суслик.

– А так. Если б у меня, как у тебя было, ни за что бы он на мою нору не польстился. Моей бы осталась.

– Видишь! – сказал Хоме Суслик и довольно оглядел свою неприбранную нору. – А ты меня иногда попрекаешь, что я не подметаю.

– Да у тебя и веника нет.

– А у тебя? – возмутился Суслик.

Скучно стало бездомному Зайцу слушать их домашнюю перепалку, и он ускакал.

– Из-за тебя, – буркнул Хома. – Нашёл время сор из избы выносить! Ну, из норы выметать, – поправился он.

– Да не выметал я! Сам знаешь, веника нет.

– Это выражение такое: «Сор из избы выносить». Деревенское.

– Да? А насчёт того, чтобы сор вносить, выражения нет? Деревенского? – подтрунил Суслик. – Вот ты всегда заходишь и никогда ноги не вытираешь. Ты…

– Постой, – резко остановил Хома.

Он пристально посмртрел на лучшего друга. Это у него уже стало привычкой, когда Суслик чем-то его поражал.

– Ну ладно, выкладывай, что я там умного сказал? – нетерпеливо попросил тот.

Но Хома задумчиво молчал.

– Сказал я что-нибудь умное? – настаивал Суслик.

– Сказал…

– А что? – выпытывал Суслик.

– Догадайся, раз такой умный, – посоветовал Хома.

– Да я столько всего умного говорю, что и за год не разгадаю, – надулся Суслик. – Чего молчишь?

– Начнём, – внезапно встал Хома. – Сделаем по-твоему! Пошли сначала на свалку.

Заинтересованный Суслик послушно последовал за ним. И хотя он не знал, в чём дело, уж очень подкупало, что Хома признал его верх. Прекрасные слова «сделаем по-твоему!» неземной музыкой звучали в его ушах.

Набрали они на дальней свалке, возле деревни, целые охапки рваных жёлтых газет.

– Теперь Барсука проведаем, – загадочно подмигнул Хома.

– А если его дома нет?

– На это и надеюсь, – озабоченно пробормотал Хома.

– Не нравятся мне его когти, – приотстал лучший друг.

– Сам предлагал, а сейчас на попятную?

– Да что я предлагал? Что?

– Сор в избу, ну, в нору, вносить.

– Разве? – оторопел Суслик. – Я так сказал?

– Не совсем так, а сказал.

– Значит, моя мысль? Моя?

– Ну, твоя, – с неохотой признал Хома.

– Так что же мы медлим? – заторопился Суслик. – А для чего я сказал – сор внести? – небрежно спросил он.

– Чтоб оттуда Барсука вынесло!

Конечно, им здорово повезло, что Барсука дома не оказалось. Нашвыряли они ему в нору газет и убежали.

Вернулся Барсук, схватился за голову и – тоже убежал!

Не стал он газеты читать. Наверно, не понравились. А возможно, тоже читать не умел. Да к тому же в них раньше селёдку заворачивали.

Словом, вынудили его уйти Хома и Суслик.

Потом уж они узнали, что таким способом молодые, небольшие лисы барсуков из нор выживают. Нашвыряют туда мусору, и барсуки враз уходят. Чистюли какие!

До чего же Заяц доволен был, когда вновь свою нору занял! И опять, неразумный, уборку затеял. Немыслимую.

– Ты не очень-то убирай, – тревожно посоветовал ему Суслик, – а не то Барсук опять нору отберёт.

К счастью, Барсук себе новую нору выкопал. Чистую. И быстро как! Ещё бы, такими изогнутыми когтищами!

А ведь мог бы давно это сделать, никого не обижая.

Как Хома с флагом ходил

Нашёл Хома весною в роще, под старыми листьями, красный лоскут. Возможно, это детская косыночка была. А возможно, и флажок, оставшийся от давней облавы.

Привязал его Хома к берёзовой палке, узел зубами затянул. Кому флажок, а Хоме – целое знамя!

Хороший флаг. Красивый. Яркий.

Поначалу Хома собирался его просто у себя в норе поставить. Для красоты. Над норой же не поставишь. Зачем всем на свете показывать, где он живёт? Пусть в норе красуется – на зависть Суслику. Так он подумал, когда флаг сделал.

Но кто же знал, что с этим флагом такое начнётся, что ахнешь!

Понёс он его домой.

Лиса увидала, ахнула – и дёру. Только пятки замелькали!

А Волк увидал – и подавно бежать. Драпал без оглядки. Волки, как и лисы, жутко боятся красных флажков. Это у них наследственное. Как увидят, думают: всё, облава!

Тут-то Хома и понял, какая удача ему привалила. Нежданно-негаданно.

А раз так, решил Хома никогда с флагом не расставаться. Ни днём, ни ночью.

И входить с ним в нору удобно. Свернул и вошёл. Дома развернул, поставил. Снова взял. Свернул и вышел. Нет, правда, удобный флаг.

Такая распрекрасная жизнь наступила! Все хищники теперь Хому боялись. И Лиса, и Волк, и даже Коршун почему-то.

Никто его и тронуть не смел, когда он с флагом выходил.

Чуть какая опасность, тряхнёт древком – вспыхнет над ним знамя! Иди, куда угодно. Не трусь. Никто не подступится!

Лучший друг Суслик и то сперва подойти к Хоме не решался. Уж очень вид у него был неприступный.

Лиса прямо с ума сходила от бессильной ярости. Наверно, опасалась, что вдруг за Хомой, откуда ни возьмись, бесчисленные колонны дружных хомяков-заступников выйдут.

Один только Медведь не боялся. Он как-то мимоходом спросил:

– А что, праздник сегодня?

И дальше потопал, не дожидаясь ответа.

Да и что ему ответишь? У Хомы теперь каждый день праздник. При флаге-то.

Приятно так ходить – безопасно. Вот только держать его устаёшь в вытянутой лапе. От непривычки.

В конце концов приноровился его Хома носить. С флагом – на луг за зёрнами, с флагом – в рощу за орехами, с флагом – на Дальнее поле за горохом. Даже к Суслику в гости с флагом ходил. Настолько привык.

И главное, не зазнавался. Понимал, что все обиженные и слабосильные на него смотрят. Надеются на него. И гордятся им. Такой маленький, а такой видный. Отовсюду.

Ни разу он флаг не уронил. И своё достоинство – тоже. Кого только из беды не выручал!..

Однажды Зайца от Лисы отстоял, с маху огрев её древком по хвосту.

Как она улепётывала, ошалело мотая хвостом! Можно подумать, она его остудить хотела.

Что значит флаг – горячего красного цвета!

– Знаменосец ты наш, – всхлипывал на радостях Заяц, – спаситель!

И тут Хома не возгордился.

– Так бы любой поступил, – скромно ответил он.

– Но не я, – честно сказал Заяц.

– Да ты подержи флаг, – настойчиво предлагал Хома, – подержи.

Заяц трепетно взял.

– Ну? – ободряюще улыбнулся Хома. – Чуешь силу сейчас * трусоух?

– Чую! – неожиданно басом рявкнул Заяц-толстун и гордо махнул флагом. – А ну, где эта рыжая?

Хома, конечно, флаг забрал. А не то Зайца нипочём не удержишь. Будет весь день за Лисой гоняться.

Эх! Какие времена наступили! Живи, как в сказке!

Со всех сторон к Хоме мелкие зверьки стекались – под его знамя. Настоящий защитник. Около него безбоязненно паслись и кормились. Вместе с ним, под флагом, к ручью ходили пить и купаться. Все осмелели и воспрянули духом.

Но всему хорошему, увы, приходит конец. Рано или поздно.

Это и случилось однажды утром. Поздней осенью.

Выбрался из норы Хома. И привычно, с флагом, в рощу пошёл.

Внезапно дождь зарядил. Промок Хома насквозь, пока через луг к орешнику добирался.

Смотрит, из кустов поодаль Лиса выходит.

Тряхнул Хома древком, чтобы флагом запугать. Думал, Лиса вмиг скроется. Нет, прямо на него бежит.

Стоит Хома, удивляется её прыти. Никак не поймёт, почему она осмелела. Он же с флагом!

Глянул вверх. Но что это? Как ни берёг его Хома, полинял, потускнел флаг с той весны. Солнцем его палило, ветром трепало, дождём мочило. Не замечал Хома, как флаг выцветает. А сейчас и вовсе белесым стал. Боязливо повис, как мокрая тряпка.

– Сдаёшься? – злорадно кричит лиса.

Запустил Хома этим трусливым флагом в неё со страху – и бежать.

Без флага убегать гораздо легче. Только поэтому, видать, и спасся.

Суслик вечером так ему и сказал:

– С флагом бы не удрал!

Ничего он, Суслик, не понимает. Если бы Хома с прежним, настоящим, флагом был, то не он бы, а Лиса от него удрала.

Что ни говори, а красный флаг – это Флаг. Большая сила. С ним любой трусоух смелым становится!

Как Хома волшебный кувшин не взял

Как известно, Хома и Суслик уже плавали вниз по ручью. Дважды. Сначала на детской надувной лодочке, затем на камышовом плоту.

– Вот бы посмотреть, откуда ручей вытекает, – размечтался как-то Хома. – Ни разу мы вверх по ручью не плавали! Даже странно.

– Зато внизу побывали, – гордился Суслик.

– Вниз плыть легко, вверх – трудно, – подчеркнул Хома.

– Интересно, почему так? – оживился лентяй Суслик.

– Вверх сам себя тащишь, а вниз сам по себе падаешь, – подбоченясь, изрёк Хома. – Вот, допустим, ты падаешь с дерева. Ну?

– Я с дерева не падал, – возразил Суслик.

– А с головою у тебя так, будто с дерева упал.

– Да не падал я с дерева! – горячо повторил Суслик. – Я всегда с дерева слезал.

– Ага, – не унимался Хома, – а говоришь так, словно только что с дерева слез.

– Не только что, – упрямо твердил Суслик, – а давно это было. Я тебе не Белка – всё время лазить и слазить!

– Знаешь, а я от Белки слышал, что там, вверху по ручью, очень замечательно! – вновь принялся за своё Хома.

– Ясно, – вздохнул Суслик. – Когда поплывём? Только, чур, ты грести будешь против течения!

Хома удивлённо посмотрел на него:

– Каждый раз поражаюсь, в кого ты такой догадливый? Да ещё и нахальный. Я на целых полгода старше, а ты меня грести заставляешь. Совести у тебя нет!

– Совесть у меня есть, – твёрдо сказал Суслик. – Сил моих нету грести. Вниз по ручью ты меня тоже заставлял. Вспомни!

– Тебе же течение помогало. Сильное течение.

– А вверх по ручью оно какое? – осторожно спросил Суслик.

– Так себе, – уклончиво ответил Хома.

– Сильное или слабое? – вскричал Суслик.

– Вниз – сильное, вверх – слабое.

– Да вверх его, верно, вообще нет! – раздражённо сказал Суслик.

– Вот! – подхватил Хома. – А ты заранее устать боишься.

Суслик отрешённо закрыл глаза. Или уже устал, или ещё готовился уставать.

– Ладно, погребу, – слабо согласился он и сердито предупредил: – Но только с отдыхом!

Хома снова удивленно посмотрел на него.

– Конечно, с отдыхом. Весь день – плыть, всю ночь – спать. Мало тебе? Странный ты, Суслик. Как же без отдыха?

Хотел Суслик опять что-то возразить, но не стал. С Хомой спорить – это не фунт гороха съесть. Ты-то не съешь, а он запросто. Унесёт за щеками.

Разыскали они свой камышовый плотик, палку-шест и дощечку-весло. Хома всё это с прошлого путешествия припрятал. Где? Тайна!

Вечером припасы собрали, ночью поспали, а утром – в путь.

– Учти, – сказал Хома, когда Суслик отталкивал плот от берега. – У нас какой уговор был? Днём гребёшь, ночью спишь. А вот ты вчера ни капельки не грёб, зато всю ночь отдыхал. Поэтому сегодня за два дня старайся. Особенно за вчерашний день!

Ну, что на это скажешь? Всё правильно. Был такой уговор.

Правда, Суслик и тут возразил. Но очень неубедительно.

– Я не гребу, я отталкиваюсь.

– Значит, отталкивайся вдвое сильнее!

– А ты тоже греби.

– У меня весло не загребное, а рулевое. Понял? Если я не так рулить буду, тебе вдвое труднее будет.

– Ты же сам сказал, что этой ночью я отдыха не заслужил. Мне и без того приходится вдвое больше пыхтеть, – старательно работал Суслик шестом.

– Ну, выходит, тебе втрое трудней бы стало, – великодушно заметил Хома, – если бы я плохо рулил.

Так, пререкаясь, они тем не менее упорно плыли вверх по ручью. Держались низкого берега, где течение было слабее.

Ручей, как и положено, петлял меж обрывистых и низких берегов. И плот приходилось вести всё время наискось – от пологого места к пологому. У Хомы уже был рулевой опыт. В прошлом путешествии, пусть и вниз по ручью, он успел наловчиться.

Под обрывистыми берегами течение всегда сильнее. Вот и надо было плыть зигзагами. А то бы не выгребли.

Даже своевольный Суслик похвалил рулевого:

– Неплохо правишь. У низких берегов течение совсем слабенькое.

– А ты боялся! – ликовал Хома. – Если бы я плохо рулил, ты давно бы упарился!

Светило солнышко, звенели стрекозы, мелькала рыбёшка. Хорошо!

А что особенно приятно: повсюду у низкого берега стеною стоял камыш, и сплошная свежая тень от него отрадно накрывала путешественников.

– Но я тебе самого главного не сказал, – неожиданно вспомнил Хома. – Не забыл ещё того Муравья, что у меня жил?

– Как же! – засиял Суслик. – Он ведь нас тогда от Лисы и Волка спас!

– Может, встретится?

– Обязательно встретится! Что ж ты раньше молчал? – Суслик сразу приналёг на шест. – Он ведь где-то в верховьях живёт. Жаль, поточней не сказал, где его дом.

– По пути спросим, – беззаботно сказал Хома. – Язык до любого муравейника доведёт.

Вспомнили они своего маленького коричневого Муравья, и совсем хорошо на душе стало. Так приятно знать, что живёт где-то друг, который тоже помнит тебяги всегда тебе рад.

Хома, понятно, сжалился над Сусликом – давал ему и днём отдыхать. А раз такое дело, то заодно и сам отдыхал. Неохотно, правда.

– Из-за тебя останавливаемся, – каждый раз укорял он лучшего друга. – Сильно слабый ты. А ведь должен сам себя обгонять, – припоминал он ту ночь перед путешествием, когда Суслик незаслуженно спал.

– Как это – себя обгонять? – не понимал тугодум Суслик.

– Ну, того самого, кто накануне мог бы в плаванье выйти, чтоб потом всю ночь, как ты, отдыхать, – туманно говорил Хома.

– Как же я сам себя обгоню, если я позже в плаванье вышел?!

– Представь себе мысленно.

– Мысленно? Тогда я давно уже дома. До начала ручья сплавал и домой вернулся. Гляди-ка, быстрей моей мысли нет ничего! – поразился Суслик.

– Был бы ты такой быстрый, да на работу! – упрекал его Хома, удобно развалившись на прибрежной травке.

Ветерок отгонял комаров, ерошил метёлки камыша и убегал дальше, куда-то к истокам ручья. В ту же сторону плыли редкие пузатые облака, по небу и по воде.

… Вообще-то друзьям везло. Ветер всё время дул в спину. Помогал им, подталкивал плотик.

Ручей заметно сужался. По берегам появлялись деревья, сначала поодиночке, затем целыми семействами, предвещая близкий лес.

По пути Хома и Суслик спрашивали про своего коричневого Муравья. Уток спрашивали, кузнечиков, чёрных Муравьёв. Никто не знал, где их друг обитает.

Течение становилось всё слабее. А в лесу, который сомкнул ветви над ручьём, оно совсем исчезло. Будто и не было.

Плот легко скользил по спокойной, ровной воде.

Зато стали встречаться коряги. Тут уж Хоме пришлось глядеть в оба. В тихом лесном сумраке они грозно высовывали из воды свои чёрные рога, увешанные серой, сухой тиной.

Хома и. Суслик тоже притихли. И невольно говорили шёпотом.

Солнечные лучи с трудом прорывались сквозь бесчисленные листья над головой. Ручей был весь в крапинку от мелких бликов солнца.

Внезапно неподалёку раздался громкий плеск.

– А щуки здесь водятся? – напряжённо спросил Суслик.

– Я же тебе говорил, там у нас последнюю поймали, – прошептал Хома.

– Это у нас…, – протянул Суслик.

Дёрнуло его за язык! Рядом забурлила вода, и пятнистый щучий хвост так ударил прямо у плотика, что они закачались!

Хорошо ещё, Хома весло удержал, а Суслик шест не выронил. Они лихорадочно направили плот к берегу.

– Наверняка щука-утятница, – запинаясь, бормотал Хома. – Уток мигом глотает!

– А нас и подавно! – ужасался Суслик, бешено отталкиваясь шестом.

Опомнились они только на берегу.

Щука больше не появлялась.

Возможно, она тогда играла себе в воде, а растяпа Суслик задел её шестом.

– Не везёт нам, – пожаловался он, с опаской поглядывая на ручей. – В прошлом плаваньи Сом нападал, в этом – Щука. С меня хватит! Домой я пешком пойду!

– Не дойдём, – помрачнел Хома. – Ты сам посуди, в ручье – только Щука, а по берегам – и лисы, и волки, и хорьки. Не добраться!

– Думаешь? – сомневался Суслик.

Хома всегда был решительным, прав он или не прав.

– Давай перенесём плот выше по берегу. Подальше, – как старший распорядился он. – Подальше от Щуки. И снова поплывём.

– Да мы его не поднимем, – пришёл в себя Суслик.

– Плот сухой, лёгкий. Справимся.

– А если нет?

– По частям перенесём, – рассердился Хома.

– Ага, а потом опять его связывать? – заныл Суслик. – Весь день?

Хома ненадолго задумался – и просиял.

– Слушай, мы его по воде с этого места перегоним. Будем по берегу идти и твоим шестом его подталкивать.

– Моим? – уточнил Суслик.

– Твоим. Каким же ещё?

– Значит, подталкивать я буду?

– Ясно, ты. Кто же ещё!

– А тогда что тебе делать? – нахмурился Суслик. – На берегу рулить? Указывать?

– Не указывать, а показывать. Я впереди пойду и удобный путь для плота выберу. Ну, а хочешь, сам впереди смело шагай, а я наш плот подталкивать стану.

– Нет уж, – отказался Суслик. – Сам смело шагай.

Так и сделали. Хома первым по берегу шёл. А Суслик где-то позади брёл и плот шестом толкал.

– Хватит? – спросил Хома. Они уже достаточно отошли.

– Мало, – ответил Суслик.

Хома шёл и шёл, с трудом перелезая через толстые корни деревьев.

– Всё? – снова обернулся он.

– Мало, – отозвался невидимый Суслик.

Но, наконец, и он, вероятно, устал.

Хома опять крикнул:

– Хватит?

И в ответ раздалось:

– Ладно!

Затем послышалось хлюпанье воды. И показался плот. Суслик преспокойно плыл на нём вдоль бережка, легонько отталкиваясь шестом.

– Устал я за тобою идти, умаялся, – невозмутимо сказал он изумлённому Хоме.

– Хорош друг! – только и вымолвил Хома.

– Сам же вызвался пойти впереди, – оправдывался Суслик. – Залезай и рули! – внезапно прикрикнул он. – А то мне коряги мешают. Нечего прохлаждаться!

Весело с ним, Сусликом. Очень!

Но и то заметим, что без него бы Хома до конца ручья – вернее, до начала – не доплыл. Да и вообще бы в путь не отправился, хотя его и влекли к себе дальние путешествия.

Ручей сужался, сужался – и кончился.

Под конец путешествия пришлось оставить плот в надёжном, скрытом месте. А дальше друзья зашлёпали босиком по мелкой воде. Настолько мелкой, что даже и шмелю окунуться негде.

Но вот что самое удивительное. Оказалось, весь ручей вытекал не откуда-нибудь, а из… старого глиняного кувшина.

Хома и Суслик ахнули. Волшебный кувшин!

Он лежал на боку, наполовину занесённый песком, а из него переливчато падала на мшистый камень струйка прозрачной холоднющей воды. За много-много лет крохотный водопадик выбил в камне глубокую ямку. В ней фонтанчиком клубились крохотные песчинки.

Поглядели друзья на кувшин. Переглянулись. И невольно потупились, потому что об одном и том же подумали.

– Такой бы кувшин домой взять, – не сразу сказал Суслик. – Горлышко заткнуть, и всегда у тебя вода свежая.

А Хома помолчал и буркнул:

– Ручей пропадёт.

И тут нежданно-негаданно, как в сказке, на кувшин взобрался маленький, но рослый Муравей. Тот самый, – коричневый. Их Муравей!

– Привет, друзья! – тоненько сказал он. – Говорил же, встретимся? А я как раз на днях в гости к вам собирался.

– Так далеко? – удивились они, сами не свои от радостной встречи. – Какой шустрый!

А затем…

Тут, пожалуй, долго пришлось бы рассказывать о том, как он им свой муравейник издали гордо показывал, как на поляну со спелой земляникой весело водил, как неохотно провожал их обратно к плоту и загрустил на прощание.

Муравей слышал тот разговор Хомы и Суслика про кувшин. Но ничего не сказал им о том, что положили его здесь давно – для красоты. И чтобы родник за ним не размывало, конечно.

И о том, что у кувшина дна нет, – тоже ничего не сказал Муравей. Зачем? Пусть так и думают, что он волшебный. Без этого жить неинтересно.

А домой путешественники благополучно вернулись. С таким-то рулевым!..