Текст книги "Людовик Святой и его королевство"

Автор книги: Альбер Гарро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Людовик, возвратившись из Святой земли, постарался помирить детей графини Фландрской, и это ему удалось. Также он улаживает распрю герцога Бретонского с юным Тибо, сыном графа Шампанского, из-за Наваррского трона; потом мирит графа Шалонского с его сыном, графом Бургундским, графа Люксембургского – с графом де Бар, а графа де Бара – с герцогом Лотарингским.

В 1258 г. Людовик Святой запретил частные войны, которые сеньоры могли вести меж собой по феодальному праву; он учредил «40 дней короля» – обязательное перемирие на 40 дней, в течение которых оскобленный сеньор должен был ждать, прежде чем взяться за оружие; король запретил практиковать поджоги, нападать на крестьян и воевать там, где он обладает правом высшей юрисдикции. В 1265 г. он запретил частным лицам носить оружие.

В 1258 г. король женил своего второго сына, Филиппа (который наследует ему на троне), на Изабелле Арагонской. Мать этой принцессы была сестрой святой Елизаветы Венгерской. Филиппу тогда исполнилось 13 лет.

Но именно в английской политике Людовик Святой дал самые поразительные доказательства своего стремления к миру. Визит, нанесенный Генрихом III в Париж, имел продолжение; в 1255 г. король Англии прислал Симона де Монфора в Париж, чтобы заключить новое перемирие сроком на 3 года. В 1257 г. Ричард, брат английского короля, был провозглашен Римским королем на Франкфуртском рейхстаге. Ввиду возможного союза Священной Римской империи с Англией, Людовик Святой немедленно отбыл в пограничные регионы своего королевства, в частности, в Нормандию. Однако Генрих III потребовал от французского короля возвратить Нормандию, а его брат Ричард – Пуату. Людовик Святой отказал послам очень мягко, а вот его братья и бароны оскорбляли их и смеялись над ними.

Безусловно, Людовик Святой мог бы использовать в своих интересах те трудности, с которыми столкнулся Генрих III в Англии. Английский король восстановил против себя знать, осыпав милостями пуатевинцев и провансальцев, стекавшихся к его двору; он вызвал недовольство народа, обложив его налогами, чтобы оплатить свои войны на континенте. Симон де Монфор стал во главе недовольных, которые в 1258 г. навязали Генриху III Оксфордские провизии: комиссия из двадцати четырех человек, половину из которых назначал король, половину – бароны, должна была провести реформы в государстве. Комиссия постановила, что парламент будет собираться три раза в год. Таким образом, бароны отчасти присвоили себе королевские прерогативы. Но Генрих III, воззвав к Людовику Святому, смог, тем не менее, заменить трехгодичное перемирие на выгодный мир.

Людовик Святой полагал, что у Филиппа Августа были все основания, чтобы конфисковать провинции короля Иоанна. Но сын Иоанна был невиновен. Людовику казалось, что не возвратить ему наследство его отца было в чем-то несправедливо. У его совета было иное мнение. Однако в интересах мира французский король решил вернуть Генриху III Перигор, Лимузен, Керси, часть Сентонжа и Аженуа. Но зато англичане окончательно теряли все свои права на Нормандию, Мэн, Анжу, Турень, графство Пуатье или на какую-либо иную часть Франции. Наконец, Генрих приносил оммаж французскому королю не только за возвращенные ему земли, но и за те, которыми по-прежнему владел в королевстве: отныне он должен был править ими как пэр Франции и герцог Аквитании. Между королями и их наследниками установился мир. Города же, принадлежащие английскому королю на континенте, должны восстать против него, если он нарушит договор.

«Сир, – по словам Жуанвиля, говорили бароны королю, – мы очень удивлены вашим решением отдать английскому королю столь большую часть своей земли, кою вы и ваш предшественник завоевали у него за его злодеяния. Нам кажется, что если вы признаете, что не имеете на них права, то это не будет справедливо по отношению к королю Англии – ведь тогда вы ему должны отдать все, что было завоевано вами и вашими предками; а если вы признаете, что имеете на них право, то нам кажется, что вы потеряете то, что ему передадите.

На это святой король отвечал: "Сеньоры, я уверен, что у предшественников английского короля земли, что теперь я держу, были отвоеваны по праву: и землю, которую я ему даю, я даю не как его владение, которое я держал бы от его предков или их наследников, но чтобы установить крепкую любовь между нашими детьми, которые являются кузенами. И мне кажется, что то, что я ему даю, я использую хорошо, потому что он не был моим вассалом, а теперь принес оммаж».

Современные историки осуждают Людовика Святого, считая этот договор очень серьезной ошибкой, потому что он порывал с традиционной политикой Капетингов и разом разрушал многолетние усилия по созданию единства нации. Однако наилучшее доказательство того, что договор 1258 г. был выгоден Франции, представили английские бароны, которые были возмущены и считали его позорным; оммаж, принесенный французскому королю, отчасти способствовал восстанию графа Лестера, который, чуть позже, низложил Генриха III. Людовик Святой считал англичан такими чистосердечными, справедливыми и миролюбивыми, как и он сам; он доверял феодальным связям, которые в его время еще не утратили своей силы.

На праздник святого Мартина 1259 г. Генрих III прибыл во Францию, чтобы принести Людовику Святому оммаж согласно договору. Его приняли в Париже и в Сен-Дени с великими почестями, и он гостил там больше месяца. Он принес оммаж французскому королю 4 декабря в дворцовом саду, перед многочисленным собранием епископов й баронов из обоих королевств.

Генрих III был на пути в Англию, когда умер старший сын Людовика Святого. Ему было всего лишь 16 лет, но на него уже возлагали большие надежды, ибо он был храбр, отважен и очарователен. Людовик Святой вложил много забот в его образование; в Фонтенбло в апреле 1258 г. именно к нему король обратился со словами, которые до нас донес Жуанвиль: «Дорогой сын, я прошу тебя любить народ своего королевства, ибо воистину я предпочел бы, чтобы явился из Шотландии шотландец и управлял народом королевства хорошо и законно, нежели ты на виду у всех управлял плохо».

Узнав о смерти принца Людовика, английский король вернулся и пожелал присутствовать на похоронах, состоявшихся в Сен-Дени, и нести гроб вместе с главными французскими баронами. Юный принц был похоронен в аббатстве Руаймон 13 января 1260 г.

Наследником трона стал Филипп, которому исполнилось 15 лет. Несомненно, именно тогда королева Маргарита, зная о желании короля стать монахом, возмечтала о регентстве и предприняла первые шаги в этом направлении. В большой тайне она велела подписать своему сыну торжественное обязательство, где он клялся, что останется под ее опекой, пока ему не исполнится 30 лет; не возьмет никакого советника, враждебного ей; не заключит никакого союза с Карлом Анжуйским; раскроет ей все, что могло бы замышляться против нее.

Маргарита Прованская ссорилась со своим деверем Карлом Анжуйским из-за прованского наследства, и Людовик Святой тщетно пытался их помирить. Королева была страстной натурой, которая смешивала личные интересы и пристрастия с государственными делами: она ненавидела свою сестру Беатрису, жену Карла Анжуйского, и любила сестру Алиенору, английскую королеву. Она интриговала в пользу Алиеноры перед своим деверем. Альфонсом де Пуатье, не понимая, что французские и английские интересы не совпадают и что следует, наоборот, поддерживать хорошие отношения с провансальцами.

Булла Папы Урбана IV от 6 июля 1263 г. (возможно, изданная по просьбе Людовика Святого) освободила юного принца от опрометчивой клятвы. С 1261 г. в двух ордонансах Людовик Святой упорядочил и ограничил расходы королевы и запретил ей давать какие-либо приказания судебным чиновникам, подчинять чиновников своей власти, принимать кого-нибудь на службу к себе или к своим детям без разрешения короля.

* * *

В 1259 г. Людовик Святой вынес знаменитый судебный приговор могущественному сеньору Ангеррану де Куси, по приказу которого были повешены трое молодых невиновных дворян. Они были фламандцами и проживали в бенедектинском аббатстве Сен-Николя-о-Буа, в трех лье от Лана, где изучали французский язык и литературу. Однажды они прогуливались в лесу аббатства и охотились на кроликов; в погоне за ними они забрели в леса Ангеррана де Куси. Они не знали, где находятся, и не поняли, почему стражники сеньора схватили их и бросили в темницу. В гневе сир де Куси приказал повесить пойманных без суда. Аббат и семьи погибших пожаловались королю, который вызвал Ангеррана в Париж; тот приехал, но потребовал, чтобы его судили пэры. Король велел посадить его в темницу Лувра, что в глазах современников было неслыханной смелостью.

Бароны – родственники и друзья сеньора де Куси -потребовали его освобождения. Они предстали перед королем в сопровождении короля Наваррского Тибо V, герцога Бургундского, графа де Бара, графа Суассонского, графа Бретонского, графа Блуа, графа Шампанского, Фомы де Боме, архиепископа Рейммского, Жана де Туротта, кастеляна Нуайона «и также других баронов королевства». Гийом де Сен-Патю, поведавший нам об этой сцене, продолжает: «Под конец партия монсеньора де Куси заявила благословенному королю, что он [Ангерран] хочет посоветоваться. И когда он [Ангерран] удалился и с ним все эти благородные люди, названные выше, остался благословенный король совершенно один со своими близкими. После долгого совета они предстали перед благословенным королем, и Жан де Туротт заявил, что названный сеньор Ангерран не должен был прибегать к расследованию в подобном случае, ибо оно коснулось его особы, чести и наследства, и что он готов защищаться на поединке и полностью отрицает, что он вешал или отдавал приказ повесить указанных юношей. А названный аббат и женщины стояли по другую сторону короля, взывая к правосудию. И когда благословенный король услышал ловкий совет, что подали сеньору Ангеррану, он ответил, что в случае бедняков, церквей и лиц, к коим должно иметь сострадание, дело нельзя разрешить поединком; ибо им нелегко найти кого-либо, кто осмелился бы сражаться против баронов королевства. И сказал, что не будет вводить новшество, ибо некогда его предки в подобных случаях поступали так же. И еще благословенный король напомнил, что монсеньор Филипп, король Франции, его дед, когда монсеньор Жан де Сюлли, живший в те времена, совершил убийство, как говорили, велел произвести дознание и продержал его в замке Сюлли больше двенадцати лет; а ведь указанный замок не принадлежал королю, но его владелец держал его от церкви Орлеана. Поэтому благословенный король велел своим сержантам немедленно схватить монсеньора Ангеррана, препроводить в Лувр и держать и охранять его там. И он так и поступил, хотя многие просили благословенного короля за сеньора де Куси, но святой король не пожелал слушать их мольбы. После чего благословенный король встал со своего трона, а названные бароны отбыли изумленные и смущенные. И в этот самый день граф Бретонский сказал благословенному королю, что не следовало бы поощрять, чтобы против баронов королевства проводились дознания, затрагивающие их лично, их имущество и честь. И благословенный король ответил графу: "Вы не говорили об этом в прошлом, когда бароны, бывшие вашими вассалами, не имея иного средства, открыто приносили нам свои жалобы на вас самих и в некоторых случаях предлагали доказать свою правоту поединком с вами. Тогда вы пред нами ответили, что должны идти в подобном деле не путем сражения, но дознания, и сказали еще, что поединок не годится для того, чтобы установить справедливость". И затем благословенный король сказал, что не позволит – ни в силу знатности рода мессира Ангеррана, ни ради могущества кого-либо из его друзей – помешать правосудию. И под конец благословенный король по совету своих приближенных приговорил названного монсеньора Ангеррана к штрафу в размере 12 тысяч парижских ливров, каковую сумму он отослал в Акру, чтобы потратить на нужды Святой земли. Он повелел также конфисковать лес, где были повешены юноши, и передать его аббатству Сен-Николя. Кроме того, сеньор де Куси должен был построить три часовенки, где бы постоянно молились за души повешенных. И еще лишил его права высшей судебной власти над лесами и рыбными прудами, так что с этого времени он не мог никого ни посадить в тюрьму, ни осудить на смерть за какой-либо подобный поступок».

Говорили, что на деньги штрафа, который уплатил Ангерран де Куси, была восстановлена понтуазская богадельня и построены школы и дортуары доминиканцев и францисканцев в Париже, которые получили наказ творить молитвы за трех молодых сеньоров. Людовик Святой не забыл этих бедных умерших, о которых, говорят, обычно никто не вспоминает. Помимо всего сиру де Куси пришлось обещать, что он уедет сражаться на три года в Святую землю.

После этого суда Жан де Туротт заявил баронам, что король эдак перевешает всех своих сеньоров. Эти слова передали Людовику Святому, который вызвал болтуна. Тот опустился на колени перед королем, спросившим его: «Как же это, Жан? Вы говорите, что я заставлю повесить моих баронов? Конечно, я не велю их вешать, но буду наказывать, если они будут злочинствовать». И Жан ответил: «Сир, тот, кто вам повторил сии слова, которые я никогда не произносил, недолюбливает меня». И он предложил принести клятву, которую засвидетельствуют двадцать или тридцать рыцарей. И король его простил.

* * *

Английские сеньоры, недовольные Генрихом III, задумали мятеж; они стремились к союзу с Людовиком Святым, но тот всегда поддерживал короля Генриха; он помирил принца Эдуарда с его отцом. Генрих III прибыл искать убежища во Франции и доверил королеве Маргарите драгоценности короны. Вне сомнения, Людовик Святой посоветовал ему вести себя сдержанно, ибо по возвращению в Англию он утвердил Оксфордские провизии к удовольствию баронов. Но мир продлился недолго; в 1262 г. Генрих переправил свою казну во Францию. Вскоре он попал во власть баронов вместе с королевой с сыном Эдуардом. Тщетно пытался Людовик Святой примирить обе партии: он встречался с королем, королевой, Симоном де Монфором, графом Лестерским, вождем мятежников в 1263 г., в Булони. Несмотря на вмешательство папского легата, обе партии готовились к гражданской войне. Вмешательство епископов Англии и Франции приостановило начало борьбы, и противники решили подчиниться арбитражу французского короля. Это было самое прекрасное признание его справедливости, которое значило куда больше, чем все оммажи, принесенные ему его старыми врагами. Он созвал противников 13 января 1264 г. в Амьен. Туда прибыли Генрих III и многие английские сеньоры; один лишь Лестер отсутствовал. Людовик Святой полагал, что Оксфордские провизии подрывают королевскую власть и феодальное право; поэтому он их отверг. Этот приговор был утвержден Папой, но бароны его не приняли.

Войско Лестера атаковало короля Генриха III близ Люиса. Бароны одержали победу: они взяли в плен короля, его брата Ричарда и его сына Эдуарда. Собравшийся в Лондоне парламент передал власть от имени короля графам Лестеру и Глостеру, а также епископу Чичестеру. Легат Ги Фулькоди, архиепископ Нарбонны и старый советник Людовика Святого, отказался признать подобное положение вещей. Папа Урбан IV тогда умер, но английские бароны ничего от этого не выиграли, ибо Папой был избран Ги Фулькоди, принявший имя Клемента IV. Королева Алиенора Английская находилась во Франции, где с помощью своей сестры Маргариты прилагала все усилия к тому, чтобы освободить Генриха III, организовав вооруженную интервенцию. В это время между английскими баронами возникли распри. Принц Эдуард бежал и возглавил сторонников короля, которые разбили отряды Лестера близ Извена; в этом сражении граф Лестер и его старший сын были убиты. Так Генрих III снова обрел корону.

* * *

После смерти Фридриха II власть в Италии захватил его сын Манфред. Папа, видя, что кольцо врагов вокруг него снова сжимается, передал Неаполитанскую корону королю Франции для одного из его сыновей. Сначала Людовик Святой отказался, но затем поддался на уговоры Урбана IV (француза по происхождению) и разрешил своему брату Карлу Анжуйскому принять королевство в Неаполе, которое оставалось лишь завоевать. Он дал ему войско, позволил взимать десятину на крестовый поход против Манфреда и согласился, чтобы поход проповедовали во Франции.

В 1263 г. Карл Анжуйский с тысячью рыцарями сел на корабли в Марселе, прибыл, в Рим, где Папа Клемент IV объявил его королем Неаполя, и начал завоевывать свое королевство. Манфред был убит в битве при Беневенте, в 1266 г. Двумя годами позднее Карл Анжуйский победил молодого Конрада и велел его казнить. Правя с помощью страха, не внимая советам и примеру своего брата, Карл, сам того не ведая, готовил Сицилийскую вечерню.

Филипп Август заставлял богохульников уплачивать штраф в размере четырех ливров или приказывал погружать в воду, правда, не до смерти. Людовик Святой был более суров. Он никогда не клялся; правда, иногда он говорил: клянусь моим именем, чтобы что-то подчеркнуть, но под конец стал воздерживаться и от этого. Он боялся богохульников. Жуанвиль рассказывает: «Король так почитал Господа и Богоматерь, что всех тех, кто говорил о них бесчестные вещи или грязно ругался, повелевал сурово наказывать. Так, я видел, что он велел выставить у лестницы в Кесарее одного золотых дел мастера в штанах и сорочке, повесив ему на шею кишки и потроха свиньи, да в таком количестве, что они доходили ему до носа. Я слыхал, когда возвращался из-за моря, что он велел за богохульство прижечь нос и губы одному парижскому горожанину; но я этого не видел. И святой король сказал: "Я согласился бы, чтобы меня заклеймили каленым железом, лишь бы все отвратительные богохульники покинули мое королевство"».

По поводу кары, налагаемой на богохульников, Ле Нен де Теллемон, кажется, излагает факты более ясно, без предубеждений и предвзятости. Великий ордонанс 1254 г. ясно запрещал всем подданным короля клясться, а особенно его чиновникам. Ассамблея 10 апреля 1261 г. установила наказание для богохульников. Людовик Святой советовался с легатом о том, как лучше искоренить богохульство; он собирал баронов и прелатов, чтобы изыскать средство против богохульников, потом издал ордонанс, предусматривающий денежные наказания, позорный столб и темницу с постом на хлебе и воде тем, у кого не будет средств заплатить; детей от десяти до четырнадцати лет должны были публично сечь. Но пытки, которые со временем войдут в обыкновение, пока не применялись. Также Людовик Святой заявил, что если встретит какого-либо богохульника, которого следует наказать строже, виновный будет сидеть в тюрьме, покуда об этом не будет доложено королю, дабы узнать его волю. Несомненно, парижский горожанин, которому прижгли губы и нос, принадлежал как раз к таким богохульникам. Король, въезжая на коне в Париж, сам слышал, как он сквернословил. Согласно ордонансу четверть штрафа доставалась тем, кто доносил на хулителей, что было далеко не самым удачным решением проблемы. Впрочем, всех этих мер оказалось недостаточно, и в 1268 г. Папа Клемент IV попросил короля еще больше ужесточить меры против богохульников.

* * *

Современные историки не прощают Людовику Святому его отношения к еврееям, хотя король питал к ним скорее недоверие, чем ненависть. Его чувство было характерным для средневекового человека. Евреев упрекали в ростовщичестве. Во времена Филиппа Августа они владели большей частью Парижа. В 1182 г. король изгнал их, конфисковав все имущество. Потом разрешил им вернуться. Людовик VIII ордонансом 1223 г. постановил, чтобы с одолженных у них сумм больше не насчитывали проценты, а все долги выплачивали им в девять приемов. Но евреи продолжали взимать процент. В декабре 1230 г. Людовик Святой собрал в Мелене ассамблею и издал ордонанс против евреев и ростовщиков, повторяющий ордонанс Людовика VIII. В 1254 г. он его подтвердил: всем евреям, проживающим во Франции, предписывалось жить трудом или законной торговлей.

В 1257 и 1258 гг. искали жертв ростовщиков, чтобы возместить им понесенный ущерб из конфискованного у евреев имущества. Только древние синагоги и самое необходимое имущество были возвращены евреям. Но эти гонения, которые организовал Людовик Святой, не носили характера религиозного преследования. Правда, в начале своего личного правления он отдал приказ сжечь Талмуд, ибо, без сомнения, не доверял антихристианскому духу ученых евреев и их каббале. Ордонанс 1269 г. предписывал евреям носить кружок из желтой ткани в четыре пальца диаметром, нашив его на одежду.

Король хотел обратить их в христианство и для этого прибегал к помощи клириков. Из счета одного казначейства 1261 г. известно, что 24 крещеных еврея получили каждый по королевской шкатулке с 14 денье. Их нарекли Луи, Луи де Пуасси, или Бланш, ибо король и королева-мать, несомненно, держали обращенных над купелью. Гийом де Сен-Патю сообщает, что в замке Бомон-сюр-Уаз король велел крестить одного еврея, его троих сыновей и дочь; Людовик, его мать и братья были крестными. Это происходило, вероятно, до 1248 г. В счетах 1256 г. есть раздел «Крещеные евреи». Король повелел подбирать брошенных еврейских детей, крестить их и отдавать на воспитание доминиканцам или францисканцам. Один известный еврей принял христианскую веру и был крещен в баптистерии в Сен-Дени в 1269 г., накануне праздника святого Дионисия. Король стал его крестным отцом. На этой торжественной церемонии присутствовали послы Туниса. И Людовик Святой им заявил, что был готов провести остаток своих дней в темницах сарацин, если бы их государь согласился принять христианскую веру со всеми своими подданными.

* * *

В сокровенном исследовании сердца, столь простого и столь великого, столь близкого к нам по тем вещам, которые его вдохновляли, воспоминания о котором уже стерлись за давностью времен, Жуанвиль является самым ценным проводником, потому что он любил Людовика Святого, был ему верным и почтительным другом и одновременно являлся крупным историком, который сумел рассказать все, что видел.

Вот Людовик Святой наедине со своими детьми: «Прежде чем лечь в постель, он велел приводить к себе своих детей и рассказывал им о деяниях добрых королей и императоров, говоря им, что они должны брать пример с этих людей. И он им рассказывал также и о дурных государях, которые своей роскошью, хищениями и алчностью погубили свои королевства. "И я вам напоминаю сии вещи, – говорил он, – чтобы вы остерегались их, дабы на вас не разгневался Бог". Он велел выучить Часослов собора Богоматери и заставлял их читать его перед собой, чтобы приучить пользоваться Часословами, когда они будут управлять своими землями».

Король доступен, близок, но его уважают, иногда даже чересчур, о чем снова свидетельствует Жуанвиль: «.Король позвал монсеньора Филиппа, своего сына, отца нынешнего короля и короля Тибо, и уселся у входа в свою молельню, и положив руку на землю, сказал: "Садитесь сюда поближе ко мне, чтобы нас не слышали"'. "Ах, сир, – сказали они, – мы не осмеливаемся сесть столь близко к вам". И он мне сказал: "Сенешаль, садитесь здесь". Я так и поступил и сел так близко, что мое платье касалось его. И он их усадил после меня и сказал им: "Вы воистину плохо поступили, сыновья мои, не выполнив с первого раза то, что я вам приказал; и смотрите, чтобы такого больше не было". И они сказали, что больше не будут так поступать».

Больше всех Людовик любил свою дочь Изабеллу, королеву Наваррскую, которую мечтал отдать в монахини. Она не пожелала принять постриг, но с удовольствием принимала подарки, которые посылал отец. «Благословенный король, – рассказывает Гийом де Сен-Патю, – прислал своей дочери Наваррской две или три шкатулки из слоновой кости, а в этих шкатулках был маленький железный гвоздь, к которому были прикреплены железные цепочки длиной в локоть; эти цепочки были в каждой из этих коробочек, и названная королева Наваррская их собрала и порой била себя, о чем она поведала исповеднику в свой смертный час. И благословенный король прислал еще своей дочери пояс из власяницы, шириною с ладонь мужской руки, которым она иногда опоясывалась, о чем тогда же сказала своему исповеднику. И со всем этим благословенный король прислал названной королеве письмо, написанное собственноручно, где сообщал, что посылает ей с братом Жаном де Моном из Ордена францисканцев (тогда бывшего исповедником этой королевы, а ранее – самого благочестивого короля) плетку, закрытую в каждой из шкатулок, как сказано выше, и просит ее в этом письме, чтобы она часто выбивала этими плетьми собственные грехи и грехи своего несчастного отца».

Наставления Людовика Святого своему другу Жуанвилю не менее интересны. На Кипре он ему советовал добавлять воду в вино: «Ибо если бы я не знал этого в молодости и решил разбавлять его в старости, то получил бы болезнь желудка, да так, что никогда не был бы здоров; а если бы я пил чистое вино в старости, то все вечера был бы пьян, а опьянение – слишком скверная доля для храброго человека».

«Он говорил, что мы должны так твердо верить догматам веры, чтобы ни смерть, ни болезнь не заставили нас пойти против них ни на словах, ни в действии. И он говорил, что Дьявол так коварен, что когда люди умирают, он трудится как может, дабы они умерли в некотором сомнении относительно пунктов веры; ибо он видит, что добрых дел, совершенных людьми, он лишить не может, и видит, что они будут потеряны для него, если умрут в истинной вере. А посему надо остерегаться и опасаться этой ловушки, говоря Врагу, когда он насылает подобное искушение: "Поди прочь; ты не совратишь меня", вот так должно говорить. "И даже если ты мне переломаешь все члены, я хочу жить и умереть в своей вере". И сказав так, сражаться с Врагом оружием и мечами до смерти».

«Однажды он призвал меня и сказал: "Вы так тонко мыслите, что я не осмеливаюсь говорить с вами о вещах, касаемых Бога; и поэтому я призвал сюда этих монахов, потому что хочу задать вам один вопрос". Вопрос был таков: "Сенешаль, что есть Бог?" И я ему ответил: "Сир, это нечто столь прекрасное, что лучше и быть не может". "Воистину, – сказал он, – хорошо сказано; ибо ответ, данный вами, написан в этой книге, которую я держу в руках". "Так я вас спрашиваю, – продолжал он, – что бы вы предпочли – стать прокаженным или совершить смертный грех?" И я, никогда ему не вравший, сказал, что предпочел бы совершить их тридцать, чем заболеть проказой. Когда монахи удалились, он позвал меня одного, усадил у своих ног и произнес: "Как вы мне давеча сказали?" И я ему повторил. И он мне ответил: "Вы говорите необдуманно и безрассудно; ибо нет проказы безобразнее, чем пребывание в смертном грехе, потому что душа в смертном грехе подобна дьяволу. Потому-то и нет более гнусной проказы. И воистину, когда человек умирает, он избавляется от проказы тела.

Но когда умирает человек, совершивший смертный грех, он не уверен, простит ли его Господь. Поэтому следует опасаться, чтобы эта проказа не поразила его. Так что я вас прошу, как только могу, хотеть далее, чтобы ваше тело поразила проказа или всякая иная болезнь, чем в вашу душу проник бы смертный грех"».

«Он меня спросил, хочу ли я, чтобы меня чтили на этом свете и попасть в рай после смерти; и я ему ответил, что да. И он мне сказал: "Поостерегитесь же сделать или сказать что-либо, в чем, если все об этом узнают, вы не могли бы сознаться и сказать: я это сделал, я это сказал". И он мне наказал, чтобы я поостерегся опровергать или подтверждать то, что было сказано при мне, хотя это не влечет ни грех, ни убыток, но из жестоких слов рождаются ссоры, в которых гибнут тысячи людей».

«Он мне рассказал, что в Клюни состоялся великий диспут священников и евреев. И присутствовал там один рыцарь, которому аббат Бога ради подал там хлеб. И он попросил аббата, чтобы ему позволили сказать первое слово, и с трудом ему это разрешили. И тогда он встал, и оперся на костыли, и попросил, чтобы к нему подвели самого великого клирика и знаменитого мэтра из евреев; и так и поступили. И он ему задал такой вопрос: "Мэтр, я вас спрашиваю, верите ли вы, что Дева Мария, выносившая Господа нашего на своих руках, была девственницей, когда была избрана стать Божьей матерью?" И еврей ответил, что во все это он не верит. И рыцарь ему ответил, что он воистину безумец, когда не веря в Богородицу и не любя ее, он вошел в ее церковь и в ее дом. И воистину, продолжал рыцарь, вы за это заплатите. И тогда он поднял свой костыль и ударил еврея меж глаз и свалил на землю. И евреи обратились в бегство, унося своего мэтра всего избитого. Тогда аббат подошел к рыцарю и сказал, что тот совершил великую глупость. А рыцарь ответил ему, что аббат совершил еще большую глупость, устроив подобный диспут; ибо прежде чем диспут подошел бы к концу, добрая толпа христиан стали бы неверующими, потому что плохо поняли бы евреев. «Так что, скажу вам, – продолжал король, – что никто, кроме уж слишком сильного священника не должен спорить с ними; а мирянин, услыхав, как поносят христианскую веру, должен защищать ее не иначе как с мечом, погрузив его в живот так глубоко, насколько он войдет». Либеральные и просвещенные люди XXI века, не пожимайте плечами, соблаговолите понять: профессия воина – защищать веру с мечом. Впрочем, пускай наши язычники успокоятся – рыцарей больше не осталось.

Другой близкий Людовику Святому человек был лицом простого происхождения, ученый и искусный клирик Робер Сорбоннский, который основал при помощи короля знаменитый коллеж – Сорбонну. Людовик Святой любил слушать, как он спорит с Жуанвилем. «Мэтр Робер де Сорбон из-за великой славы, кою он снискал, будучи достойным мужем, был приглашен за королевский стол. Однажды он ел рядом со мной и мы тихо переговаривались. Король взглянул на нас и сказал: "Говорите громко, ибо ваши товарищи подумают, что вы злословите о них. Если вы, обедая, говорите о вещах, нам приятных, говорите громко. В противном случае или замолчите"».

«Однажды, когда король пребывал в хорошем настроении, он сказал мне: "Сенешаль, докажите, почему достойный муж лучше монаха". Тогда начался спор между мной и мэтром Робером. Мы долго спорили, а затем король вынес свой приговор, заявив: "Мэтр Робер, я хотел бы быть достойным мужем, а все остальное я оставлю вам; ибо имя достойного мужа столь велико и прекрасно, что даже звучит сладостно"

«Он говорил, что дурное дело – отбирать имущество другого. Ибо возвращать чужое так тягостно, что даже одно произношение слова «возврат» дерет горло своими звуками, словно грабли дьявола, когда всегда мешает тем, кто хочет вернуть добро другого».