Текст книги "Ковчег спасения"

Автор книги: Аластер Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Антуанетта очень хорошо понимала, что выжила чудом. Корабль демархистов должен был разнести ее в клочья, как и обещала его капитан. И преследующий корабль пауков должен был атаковать до нырка в атмосферу. Даже само погружение могло убить. Получилось не запланированное, осторожное, постепенное снижение, а отчаянная попытка нырнуть под облака, пробиться сквозь вихрь, область пониженного давления, созданную идущим впереди кораблем демархистов. Как только резкое снижение прекратилось, Антуанетта оценила повреждения, и те оказались скверными. Если даже и доберешься домой, к Ржавому Поясу (а это очень и очень маловероятно, в особенности если пауки поджидают снаружи), у Ксавьера будет работы на несколько месяцев.

Впрочем, это хоть удержит его от авантюр.

– Мы на дозвуковой, – отрапортовал Зверь.

– Отлично, – кивнула Антуанетта, в третий раз проверяя, как принайтовила себя к грузовой решетке, и просматривая показания датчиков скафандра. – А теперь, пожалуйста, открой грузовой люк номер один.

– Юная леди, один момент!

Рядом возникла ослепительно сияющая щель. Антуанетта прищурилась, затем опустила бутылочно-зеленый дополнительный визор шлема.

Щель расширилась. Затем поток ворвавшегося атмосферного газа ударил, придавил Антуанетту к балке решетки. С ревом он в пару секунд заполнил трюм, крутясь вокруг вихрем. Датчики скафандра проанализировали состав и выдали совет: не пытайся снять шлем. Давление превышало обычное земное, но газ был люто холодным и для человека смертельно ядовитым.

Атмосфера из страшных ядов с не менее страшными перепадами температуры – вот цена красивой яркой раскраски, видимой из космоса.

– Опусти нас еще на двадцать километров, – приказала Антуанетта Зверю.

– Юная леди, вы уверены?

– Мать твою, да!

Пол наклонился. Барометр скафандра отсчитывал давление: две атмосферы, три. Четыре – и это не конец. Хорошо бы «Буревестник», которого мощно плющит со всех сторон, не сложился и не облепил трюм на манер мокрого бумажного пакета.

«Что бы еще ни случилось, – подумала Антуанетта, – про гарантию на „Буревестник“ уже и разговора быть не может…»

Собравшись с духом, а вернее, подождав, пока пульс немного успокоится, Антуанетта шажок за шажком двинулась к люку, таща за собой контейнер. Процедура трудная – через каждую пару метров надо откреплять и закреплять найтовы заново. Но уж чего-чего, а терпения у девушки хватало.

Глаза приспособились к яркому свету и различили его серо-серебристый оттенок. Свет понемногу тускнел, он приобрел оттенок железа, потом старой бронзы. Эпсилон Эридана – звезда неяркая, бо́льшая часть ее света поглощается верхними слоями атмосферы. Если опуститься ниже, станет темно – как на океанском дне.

Но именно этого хотел отец.

– Зверь, держи «Буревестника» ровно. Я сейчас сделаю дело.

– Осторожнее, юная леди!

Грузовые люки имелись в самых разных местах судна. Этот был в судовом подбрюшье, смотрел вниз и назад. Антуанетта подобралась к самому краю, края подошв повисли над бездной. Боязно – однако страховка надежная. Сверху – темный потолок трюма, мягко скругляющийся к хвосту, а внизу – зияющая пустота.

– Папа, ты был прав, – проговорила Антуанетта очень тихо, чтобы Зверь не разобрал слов. – Это поразительное место.

– Юная леди?

– Зверь, все в порядке.

Антуанетта начала расстегивать крепления гроба-контейнера. Зверь держал судно хорошо. Оно лишь дернулось пару раз, качнулось вправо-влево, заставив девушку вздрогнуть от страха, а гроб – стукнуться о решетку. Установилась скорость гораздо меньше звуковой. «Буревестник», по сути, плыл, несомый ветром – но это и требовалось. За исключением одного-двух случайных порывов, за бортом царил штиль.

Контейнер почти освободился от креплений, он был готов лететь за борт. Отец выглядел усталым, будто прикорнул на диване после тяжелого дня. Бальзамировщики поработали отлично, ветхие, но еще функционирующие системы контейнера справились. Поверить трудно, что отец умер месяц назад.

– Пап, ну вот, – выговорила Антуанетта. – Мы уже прилетели. Добрались. Думаю, больше и говорить ничего не стоит.

Зверю хватило такта промолчать.

– Не знаю, правильно ли поступила… Ты говорил когда-то, что хочешь таких похорон, но ведь…

Она оборвала себя: «Молчи! Не смей опять мусолить! Решила так решила».

– Юная леди? – спросил Зверь с тревогой.

– Да?

– Я бы не советовал медлить.

Антуанетта вспомнила этикетку пивной бутылки. Сейчас вынуть ее не могла – но будто наяву видела ее во всех подробностях. Антуанетта уже давно сняла наклейку с бутылки. Блеск золотой и серебряной краски потускнел со временем. Но в воображении они сияли как прежде. Этикетка дешевого, производимого огромными партиями пива для Антуанетты давно стала настоящей иконой. Тогда ей исполнилось то ли двенадцать, то ли тринадцать лет. Отцу удалось хорошо заработать, и он на радостях взял дочь с собой в бар, где собирались торговцы и перевозчики. Смутно помнились бесшабашное веселье, смех, рассказы об удивительных приключениях. А к концу вечера беседа пошла о том, кто отправился в последний путь и какой способ похорон лучше. Сперва отец помалкивал и улыбался, когда разговор переходил от серьезного к шутливому и обратно, смеялся хохмам и вычурным ругательствам. А потом, удивив дочь, заявил, что для него лучшая могила – атмосфера газового гиганта.

В другое время Антуанетта подумала бы: острит отец, высмеивает идеи приятелей. Но его тон, выражение лица сказали: это всерьез. Раньше он ни разу такое не обсуждал, но наверняка обдумывал, взвешивал, решал. И тогда дочь пообещала себе: если отец однажды умрет и ей придется его хоронить, она вспомнит высказанное в баре пожелание.

Шли годы, и так легко было воображать, что вот она, взрослая Антуанетта, исполняет давнюю клятву. Потому и думать о похоронах перестала – все же давно решено! Но вот отец умер, и настала пора исполнить детское обещание, пусть теперь и кажущееся безответственным, смешным и глупым. Но тем вечером в его голосе звучала такая убежденность… И пусть Антуанетта была еще ребенком, пусть ее мог обмануть нарочито серьезный вид отца – она поверила, поклялась себе. А значит, надо сделать дело – пусть и подвергая свою жизнь опасности.

Антуанетта открепила последние найтовы, подтолкнула гроб. Он на треть завис над пустотой. Один хороший толчок, и отец получит могилу, которую хотел.

Какая чушь, если вдуматься. За все годы после того разговора в баре он ни единожды не упомянул о своем желании быть похороненным в газовом гиганте. Но разве это важно? Ведь тогда он высказал искреннее, давно обдуманное. Отец не знал, когда умрет, и не мог привести дела в порядок заранее перед несчастным случаем. Не было повода объяснить дочери, что делать с останками родителя.

Да, это чушь… Но искренняя, идущая из глубины сердца.

Она столкнула гроб.

На мгновение он завис в потоке позади корабля, словно не желал начинать долгое падение в никуда. Затем медленно пошел вниз. Закрутился, тормозя в налетевшем вихре, остался позади. Вот он уже размером с мизинец, вот точка, отражающая слабый звездный свет, – она блеснула и потухла, канув в клубящихся облаках.

На доли секунды показалась снова – и скрылась навсегда.

Антуанетта прислонилась к балке. Не ожидала, что обещанные похороны дадутся так трудно, что потом навалится свинцовая усталость. Словно вся тяжесть атмосферных слоев легла на плечи. Она не ощущала больше горечи, не плакала – достаточно погоревала раньше. Придет время – заплачет снова. Обязательно. Никуда от того не деться. Но сейчас – только полное изнеможение.

Она закрыла глаза, простояла несколько минут.

Затем приказала Зверю задраить грузовой люк и отправилась в долгий путь назад, к летной палубе.

Глава 3

С удобной для обзора позиции в шлюзе Невил Клавэйн наблюдал, как раскрылся лепестковый люк в округлой части корпуса «Паслена». Высыпавшие наружу боевые роботы напоминали вшей-альбиносов: панцирные сегментированные корпуса со множеством членистых конечностей, датчиков, боевых систем. Они быстро добрались до вражеского корабля, уцепились за его конусовидный корпус ногами, снабженными адгезивными элементами. Затем засеменили по поврежденной оболочке, отыскивая шлюзы и прочие известные для данного типа кораблей слабые места.

Механизмы шныряли, словно жуки в поисках пропитания. Конечно, штурмовые роботы-скарабеи проломились бы внутрь быстро – но с риском уничтожить выживших, прячущихся в сохранивших воздух отсеках. Потому Клавэйн настоял, чтобы роботы пользовались шлюзами, хоть это и задерживало – сквозь узкие люки приходилось лезть по одному.

Но беспокоился он зря. Данные от первого же проникшего внутрь робота показали: не будет ни сопротивления, ни эвакуации выживших. На борту было пусто, темно и тихо. Казалось, из коридоров веяло смертью.

Роботы шли сквозь корабль, их камеры показывали лица мертвых, оставшихся на постах у своей аппаратуры. Повсюду лишь трупы.

Тогда Клавэйн отозвал большинство роботов и отправил небольшую группу сочленителей по тому же маршруту, какой использовали скарабеи. Робот показывал их прибытие: угловатые белые силуэты, словно призраки, по одному проходили через шлюз.

Группа прочесала корабль, двигаясь через тесные помещения, уже посещенные роботами, – но обследуя их с человеческой тщательностью. Штурмовики находили тайные камеры, открывали люки, пробирались по эксплуатационным тоннелям, ежеминутно ожидая найти скорчившихся, забившихся в угол членов команды.

Никого.

Тела толкали, дергали – не притворяется ли кто мертвым. Они уже остывали, распределение тепла на лицах показывало: смерть произошла недавно. Ни ран, ни иных следов насилия.

Клавэйн оформил мысль и отправил ее Скади и Ремонтуару: «Я иду внутрь. Никаких условий и оговорок, я принял решение. Обернусь быстро, без лишнего риска».

– Клавэйн, нет!

– Прости, Скади. Я не член вашего милого интимного сообщества, а это значит, могу идти куда хочу. Нравится вам или нет, но это мое право.

– Клавэйн, вы пока еще объект первостепенной важности для Гнезда.

– Обещаю: буду осторожен.

Он ощутил раздражение Скади, вливающееся в его собственные эмоции. Недовольство исходило и от Ремонтуара.

Им, членам Узкого совета, немыслимо было бы подвергать себя такой опасности, подниматься на борт только что взятого на абордаж корабля. Они и так слишком рисковали, выйдя за пределы Материнского Гнезда. Многие сочленители, включая Скади, хотели, чтобы Клавэйн стал членом Узкого совета, где его опыт и мудрость станут доступнее Гнезду – и где можно уберечь этого человека от опасности. А если бы Клавэйн упорствовал, Скади использовала бы свое влияние в совете, чтобы отравить жизнь старику, не позволить ему активные действия. Она могла добиться назначения на символическую должность либо вообще отправить в почетную отставку. Существовали и другие способы наказать непослушного. Клавэйн не склонен был недооценивать их и даже рассматривал всерьез возможность присоединиться к совету. По крайней мере, он бы многое узнал и, вероятно, получил бы рычаг давления на агрессивных выскочек типа Скади.

Но до тех пор, пока этого не случилось, он прежде всего солдат. Никакие ограничения риска к нему пока не применимы, и будь он проклят, если станет плясать под чужую дудку.

С тем он и продолжил готовить скафандр. Когда-то, два-три века назад, подготовка была гораздо проще. Надеваешь дыхательную маску, цепляешь коммуникационную аппаратуру, затем просто шагаешь сквозь мембрану «разумного» вещества, натянутую на люк, открывающийся прямо в космос. Мембрана облепляет тебя, мгновенно образуя тесно прилегающий к коже скафандр. При возвращении человек ступал назад через мембрану, и скафандр возвращался на место, соскальзывая будто волшебная слизь. Выйти в открытый космос было не сложней, чем надеть солнечные очки. Конечно, подобные технологии не годятся на войне – слишком уязвимы. И едва ли они годятся в мире, пострадавшем от эпидемии. Ее пережила только самая устойчивая, грубая аппаратура.

Другого необходимость в дополнительных усилиях могла бы разозлить. Но Клавэйна новая процедура успокаивала, придавала ему уверенности: словно облачение средневекового рыцаря в доспехи. Проверка систем, присоединение оружия, датчиков – как исконный ритуал, призванный оградить от невезения и вреда. А может, это просто напоминало о юности.

Он покинул шлюз, оттолкнулся, направляясь к вражескому кораблю. Тот, похожий на коготь, четко выделялся на темном фоне гигантской планеты. Несомненно, он поврежден – но выхода газов не видно. Оболочка осталась герметичной. Есть шанс найти выживших. Хотя тепловое сканирование не дало определенных результатов, лазерные сканеры зарегистрировали незначительные колебания всего корабля. Этому могло быть много объяснений, но самое очевидное – присутствие живого внутри: оно двигается, отталкиваясь от стен. Однако уцелевших не обнаружили ни скарабеи, ни штурмовая группа.

Внимание вдруг привлекла неровная корчащаяся полоса зеленого пламени на темном полумесяце гиганта. После того как демархистский корабль вынырнул из атмосферы, Клавэйн и не вспоминал о каботажнике. Тот до сих пор так и не всплыл. Скорее всего, Антуанетта Бакс мертва, ее постигла одна из тысяч смертей, поджидающих в глубинах свирепой планетной атмосферы. Не имел даже малейшего представления о том, чем она внизу занималась, но не сомневался: это вряд ли что-либо заслуживающее одобрения. Но ведь одна. Скверно умирать одной на разбитом судне. Как храбро отказалась эта женщина подчиниться капитану демархистов. Жаль. Кем бы ты ни была, Антуанетта Бакс, храбрости тебе не занимать.

Он стукнулся о корпус вражеского корабля, смягчил удар, согнув колени. Подошвы прикрепились к обшивке корабля. По старой привычке приложив руку к визору шлема, Клавэйн повернулся к «Паслену»; он был рад редкой возможности посмотреть на корабль снаружи. «Паслен» был настолько темным, что трудно разглядеть на фоне темного же пространства. Затем включились имплантаты, на пространство легла подрагивающая зеленая сетка, контур корабля выделился, обозначились красным шкалы, расстояния и размеры.

«Паслен» – корабль звездолетного класса, субсветовик, способный на длительные перелеты между системами. Изящный конический корпус, игольно-тонкий нос – для эффективного передвижения со скоростью, близкой к скорости света. В самом широком месте, где корпус снова начинал сужаться, переходя в тупоконечный хвост, на длинных балках – пара ускорителей. Другие фракции называли их паучьими двигателями, по очевидной причине: лишь сочленители умели их строить. Столетиями пауки позволяли демархистам, ультра и прочим практикующим межзвездные перелеты фракциям использовать эти двигатели, но не делились знаниями, позволяющими их воспроизвести. Сами же двигатели было невозможно разобрать, чтобы выяснить таинственную физику, лежащую в основе их работы.

Но производство и продажа двигателей внезапно прекратились столетие назад. Никаких объяснений, никаких обещаний когда-либо возобновить производство.

С этого момента оставшиеся двигатели превратились в огромную ценность. Ради них совершались пиратские нападения, преступления и злодейства. Обладание двигателями стало одной из причин нынешней войны.

Клавэйн знал: ходили слухи, что сочленители продолжали строить двигатели для себя. Также знал с полной определенностью, что эти слухи лживы. Решение прекратить производство было внезапным, окончательным и бесповоротным. Более того, оставшиеся корабли стали использовать гораздо реже даже сами сочленители. Но Клавэйн не знал, отчего приняли решение. Несомненно, за ним стоял Узкий совет, но помимо того не имелось и намека на истинную причину.

И вдруг совет решил построить «Паслен». На время пробного вылета командовать им доверили Клавэйну – но Узкий совет раскрыл лишь немногие секреты звездолета. Вне сомнений, Скади и Ремонтуар знали больше, и наверняка Скади осведомлена гораздо лучше, чем Ремонтуар. Она постоянно где-то пропадала – скорее всего, возилась со сверхсекретной военной аппаратурой. Все попытки разузнать, чем именно она занимается, оканчивались ничем.

И все же почему Узкий совет разрешил строительство нового звездолета? Какой смысл? Война кончается, враг отступает повсеместно. Если вступить в совет, конечно, всех ответов не получишь – есть еще и Внутреннее святилище. Но тем не менее узнаешь гораздо больше, чем теперь.

Звучит привлекательно. Почти искушающе.

Но как же нагло и беззастенчиво Скади и прочие шишки манипулируют обычными людьми!

Клавэйн отвернулся, осторожно пошел к шлюзу. Зеленая сетка перед глазами исчезла.

Вскоре он оказался внутри корабля, направился по коридорам и проходам, обычно не изолированным от внешнего космоса. Запросил сведения об устройстве корабля – они явились в мгновение ока. Пришло странное, жутковатое ощущение знакомых мест, словно дежавю. Сквозь шлюз было непросто протиснуться в неуклюжем бронированном скафандре. Клавэйн задраил за собой люк, воздух с ревом хлынул внутрь, затем открылся другой люк, позволяя ступить в герметично закупоренное корабельное нутро. Темнота. Датчики скафандра быстро отреагировали, предоставили инфракрасную картину плюс данные эхолокации; все это отобразилось на визоре шлема.

– Клавэйн?

В коридоре ожидала женщина, штурмовик из пришедшей ранее группы. Клавэйн повернулся к ней, ухватился за стену, чтобы остановиться.

– Нашли что-нибудь?

– Ничего. Все мертвы.

– Ни одного выжившего?

Мысли женщины, лаконичные и четкие, врывались в его голову как пули.

– Умерли недавно. Никаких ран. Похоже, самоубийства.

– Мы полагали, что остался по крайней мере один выживший.

– Никого.

Женщина предложила доступ к своей памяти. Он приготовился увидеть неприятное.

И увидел. Еще хуже, чем ожидал. Массовое быстрое самоубийство. Ни единого свидетельства борьбы, принуждения. Даже признаков нерешительности нет. Команда умерла на боевых постах, будто кто-то обошел корабль с таблетками яда и раздал всем. А возможно, случилось и более жуткое: команда сошлась на собрание, получила средства самоубийства, а затем спокойно вернулась на посты. И работала до тех пор, пока капитан не приказала покончить с собой.

При нулевой гравитации головы не обвисают безжизненно. Даже рты не раскрываются. Мертвые тела остаются в тех же позах, что и при жизни, и не важно, закреплены они или свободно плавают в коридорах. Один из первых и наиболее жутких уроков космической войны: в невесомости мертвых трудно отличить от живых.

На всех телах – признаки истощения, часто крайнего. Похоже, эти люди месяцами жили на аварийных пайках. У многих язвы, следы скверно заживших ран. Возможно, умерших ранее выбросили с корабля, чтобы уменьшить его массу и сэкономить топливо. Под головными уборами, наушниками – жесткая недавняя щетина. Одеты все одинаково, на комбинезонах не знаки различия, а эмблемы специализации. В тусклом свете аварийных фонарей кожа мертвецов кажется одинаковой, серо-зеленой.

Перед Клавэйном возник плывущий по коридору труп с растопыренными руками, словно загребающий воздух. Рот приоткрыт, мертвые глаза смотрят вперед. Труп ударился о стену, и Клавэйн ощутил ее легкую дрожь.

– Пожалуйста, зафиксируйте трупы, – попросил он женщину.

Она исполнила.

Затем Клавэйн приказал всем штурмовикам закрепиться и замереть. Трупы уже не плавают, корабль должен оставаться в абсолютном спокойствии.

Пришли новые данные лазерного сканирования с «Паслена».

Сначала Клавэйн не поверил им.

Какая нелепость! Внутри корабля отмечалось движение!

– Юная леди?

Антуанетта хорошо знала этот тон, и ничего хорошего он не сулил. Вдавленная в амортизационное кресло, она проворчала в ответ несколько слов. Никто не разобрал бы их, кроме Зверя.

– У нас беда?

– К сожалению. Юная леди, полностью я не уверен, но, кажется, неисправен главный реактор.

Зверь спроецировал разрез судового термоядерного реактора на окно рубки, наложил его сверху на картинку облаков, сквозь которые карабкался «Буревестник», выбираясь назад, в космос. Участки реактора на схеме были выделены зловеще пульсирующим красным цветом.

– Вот же мать вашу! Токамак сдал?

– Юная леди, похоже, именно он.

– Черт возьми, надо было поменять его на последнем капремонте!

– Юная леди, прошу, следите за своей речью. И позволю себе вежливо напомнить: что сделано, то сделано. Прошлого не исправить.

Антуанетта быстро прошлась по данным диагностики. Но приятнее от этого новости не стали.

– Это Ксавьер виноват.

– Юная леди, Ксавьер? И в чем же виновен мистер Лиу?

– Он же поклялся: токамак еще как минимум три рейса выдержит!

– Юная леди, возможно, он и ошибся. Но прежде, чем винить его, прошу принять к сведению резкую остановку двигателя по требованию полиции на выходе из Ржавого Пояса. Та встряска вовсе не пошла токамаку на пользу. Плюс добавочные повреждения от вибрации при полете в атмосфере.

Антуанетта скривилась. Иногда и не поймешь, на чьей стороне Зверь.

– Ладно, Ксавьер тут ни при чем – по крайней мере, пока не выяснится что-нибудь еще. Но от этого мне не легче.

– Юная леди, отказ вероятен, но не гарантирован.

Антуанетта проверила данные.

– Нужно еще десять километров в секунду, чтобы выйти на орбиту. Зверь, сможешь?

– Юная леди, приложу все мыслимые усилия.

Она кивнула. Конечно, уж корабль-то выжмет из себя все возможное. Слой облаков сверху стал тоньше, небо приобрело густую полуночную синеву. Вот он, космос. Рукой подать.

Но еще так далеко…

Клавэйн наблюдал, как снимали последнюю преграду на пути к укрытию единственного выжившего. Штурмовик посветил фонарем в унылую комнатенку: выживший скорчился в углу, укрывшись запятнанным термоодеялом. У Клавэйна полегчало на душе: поиски увенчались успехом, и теперь ничто не мешает с чистой совестью взорвать демархистский корабль. «Паслен» может спокойно вернуться к Материнскому Гнезду.

Отыскать выжившего оказалось гораздо проще, чем представлялось сначала. Полчаса потратили на локализацию, уточнение данных биосенсорами и эхолокацией. Затем просто разбирали стену и приборные блоки, пока не достигли замаскированной камеры размером в два платяных шкафа. В эту часть корабля команда заглядывала нечасто – вблизи термоядерных двигателей уровень радиации был высок.

Укрытие выглядело сооруженным наспех – что-то вроде тюрьмы на корабле, не предназначенном для перевозки заключенных. Пленника сунули в дыру, затем вернули блоки оборудования и листы обшивки на место, оставив лишь неширокий проход для воздуха и пищи. В комнатенке было грязно. Клавэйн приказал скафандру взять пробу воздуха, направить часть к своему носу. Смердело калом. О пленнике никто особо не заботился. Интересно, его держали в таких условиях с самого начала рейса или позабыли с приближением «Паслена»?

В общем-то, импровизированная тюремная камера была неплохо оборудована. Стены хорошо обиты смягчающим материалом, есть крепления, чтобы зафиксировать себя и не ушибиться во время маневров. Есть коммуникационная система, хотя, кажется, и односторонняя, чтобы передавать сообщения пленнику. Одеяла, остатки недавней трапезы. Клавэйн видел тюрьмы и похуже. В некоторых даже и сидел.

Он оформил мысль и послал солдату с фонарем:

– Снять с него одеяло! Хочу видеть, с кем имеем дело.

Солдат полез в дыру. Клавэйн же задумался, перебирая возможности. Кто этот бедняга? В последнее время сочленители в плен не попадали, а если бы и попали, едва ли остались бы в живых. И вряд ли о них так заботились бы. Скорее всего, свой: дезертир или предатель.

Солдат сдернул одеяло.

Пленник сжался, приняв позу зародыша, взвизгнул, защищая привыкшие к темноте глаза от яркого света.

Клавэйн был удивлен безмерно. Вот уж неожиданность! На первый взгляд можно принять за человеческого подростка – пропорции и рост схожи. Причем за раздетого донага подростка. Розовая человеческая плоть. На предплечье – след страшного ожога, бугры и узлы рубцов, мертвенно-белесые, сизые, красные.

Это гиперсвинья. Генетическая химера, помесь свиньи и человека.

– Здравствуйте! – раскатился усиленный скафандром голос Клавэйна.

Свинья шевельнулся – и словно распрямилась туго скрученная пружина. Никто этого не ожидал. Тварь ткнула вперед чем-то длинным. Предмет металлически блестел, его оконечность дрожала, словно камертон. Она ударила в грудь Клавэйна. Лезвие, дрожа, поехало по броне, оставив узкую сияющую борозду, но нащупало место у плеча, где сходились пластины. Скользнуло в щель – и скафандр оповестил пронзительным пульсирующим сигналом о вторжении постороннего предмета.

Сочленитель отшатнулся, и лезвие не смогло пробить внутренний слой скафандра, достать плоть под ней. Клавэйн с грохотом врезался спиной в стену.

Лезвие вылетело из руки свиньи, закрутилось в невесомости, словно потерявший управление корабль. Понятно, это пьезонож – Клавэйн носил похожий на поясе скафандра. Наверное, свинья украл оружие у демархистов.

– Что ж, начнем разговор заново, – сказал Клавэйн, переведя дыхание.

Солдаты схватили гиперсвинью, обездвижили. Он же проверил скафандр, вызвал на экран схему повреждения. Небольшая утечка воздуха у плеча. Удушьем не грозит, но на чужом корабле возможны еще не обнаруженные загрязнения либо инфекция. Почти рефлекторно командир сочленителей снял с пояса баллон с изолирующей смесью, выбрал сопло нужного диаметра, нанес быстро твердеющий эпоксидный состав на пораженное место. Смесь затвердела, уподобилась пронизанной жилами серой опухоли.

Еще до начала эры демархистов – то ли в двадцать первом, то ли в двадцать втором столетии, не столь уж далеко от даты рождения самого Клавэйна – набор человеческих генов пересадили обычной домашней свинье. Сделали это, пытаясь решить проблему своевременного поиска органов для пересадки. Модифицированные свиньи могли растить органы, пригодные для использования человеком. Потом были созданы более совершенные методы замены либо лечения пораженных частей тела, но эксперименты со свиньями не прошли бесследно. Генетическое смешение зашло слишком далеко, обеспечив не только совместимость органов, но и подарив свиньям разум.

Никто, даже сами свиньи, не знали в точности, что же произошло. Вряд ли кто-то сознательно пытался развить умственные способности подопытных животных до уровня человеческих. Но, определенно, говорить свиньи научились не случайно. Научились не все. Существовали группы с разными способностями к мышлению и общению. Но часть свиней была изменена именно с целью общения. Переделке подвергся не только мозг, но также глотка, легкие и челюсти. Кто-то дал этим существам возможность овладеть человеческим языком.

Клавэйн шагнул вперед и обратился к пленнику.

– Вы меня понимаете? – спросил он на норте, затем на каназиане, главном языке демархистов. – Меня зовут Невил Клавэйн. Вы теперь находитесь в распоряжении сочленителей.

Свинья ответил. Его деформированные челюсти и глотка безукоризненно воспроизводили человеческие слова.

– Да мне плевать, в чьем я распоряжении! Отвали и сдохни!

– Ни то ни другое в мои сегодняшние планы не входит.

Свинья осторожно приоткрыл налитый кровью глаз:

– А ты что за хрен? Где остальные?

– Команда этого корабля? Похоже, все мертвы.

Удовольствия от новости свинья не выказал.

– Их твои укокошили?

– Нет. Когда мы поднялись на борт, нашли экипаж умерщвленным.

– А вы кто?

– Как я уже говорил, сочленители.

– Пауки… – Почти человеческий рот свиньи скривился в гримасе отвращения. – Знаешь, что я делал с пауками? В толчке топил!

– Что ж, отлично.

Клавэйн, видя, что простой разговор ничего не даст, мысленно приказал солдатам ввести пленнику успокоительное и транспортировать на борт «Паслена». Он понятия не имел, кто этот свинья, и как он оказался на борту, и какую роль играет в стремительно разворачивающихся финальных сценах войны. Но после траления памяти, несомненно, будет известно многое. А доза сочленительских препаратов сделает свинью на удивление добродушным и приветливым.

Клавэйн оставался на корабле, пока штурмовые команды не закончили прочесывание и не удостоверились, что враг не оставил на борту полезной информации. Все бортовые записи и архивы были тщательно стерты. Обследование техники не выявило ничего нового, до сих пор не известного сочленителям. Оружейные системы не стоили изъятия. Стандартная процедура предписывала уничтожить корабль, чтобы он не оказался снова в руках врага.

Клавэйн размышлял, как лучше это сделать – пустить ракету или взорвать заряд на борту, – когда уловил посланную Ремонтуаром мысль.

– Клавэйн?

– В чем дело?

– Мы приняли сигнал бедствия от каботажника.

– Антуанетта Бакс? Я думал, она мертва.

– Еще нет, но вряд ли продержится долго. У нее проблемы с двигателем. Похоже, отказ токамака. Судно не достигло второй космической, да и орбитальной тоже.

Клавэйн кивнул – скорее в подтверждение своих догадок, а не слов Ремонтуара. Представил вероятную параболическую траекторию. Апекса каботажник еще не достиг, и вскоре он неизбежно заскользит назад, к облакам. Как же нужно отчаяться, чтобы отправить призыв о помощи, когда единственный возможный спаситель – корабль пауков? По его опыту, большинство предпочло бы смерть.

– Клавэйн, вы же понимаете: мы не можем откликнуться на ее просьбу.

– Понимаю.

– Это создаст нежелательный прецедент. Тем самым мы продемонстрируем одобрение незаконной деятельности. У нас не останется иного выбора, как завербовать ее.

Клавэйн снова кивнул, думая о многочисленных пленниках, которых он видел собственными глазами. О вопящих, вырывающихся, не желающих, чтобы их голову напичкали нейросетевой аппаратурой. Конечно, нелепо бояться ее, уж он-то знал. Сам когда-то сопротивлялся из страха. Стоит ли подвергать такой пытке Антуанетту Бакс?

Немного погодя Клавэйн заметил яркую синюю искру: вражеский корабль врезался в атмосферу газового гиганта. Случайно получилось так, что он вошел на ночной стороне планеты. Иссиня-фиолетовое пламя высветило, пульсируя, слои облаков – и это было потрясающе. На мгновение захотелось показать Галиане – она любила такие красочные зрелища. И одобрила бы способ избавиться от ненужной техники: не истрачена ни ракета, ни взрывное устройство. Три реактивных тягача с «Паслена», крохотные машины, прилипли к оболочке, словно моллюски-паразиты. Роботы подтянули корабль к гиганту и отсоединились, когда оставались лишь минуты до нырка в атмосферу. Угол вхождения был почти прямым; корабль стремительно разогнался и впечатляюще загорелся.

Тягачи на полной тяге заспешили домой, к «Паслену», а тот уже повернул к Материнскому Гнезду. С возвращением роботов операцию можно будет считать завершенной. Осталось только решить судьбу пленника, но в этом срочности нет. Что же касается Антуанетты Бакс… каковы бы ни были мотивы этой женщины, Клавэйн восхищался ее храбростью. И не только из-за дерзкого вхождения в зону военных действий. Так решительно и безоглядно не подчиниться капитану боевого корабля, а затем осмелиться на просьбу о помощи! Ведь она должна понимать: права на помощь у нее нет. Войдя нелегально в зону военных действий, она потеряла все права. Боевой корабль едва ли стал бы тратить топливо и время, помогая заплутавшему транспорту. И уж наверняка Антуанетта Бакс знает: если сочленители и выручат, то платой за спасение и нарушение закона станет вербовка. А уж ее демархистская пропаганда изобразила в самых черных красках.