Текст книги "Космология радости"

Автор книги: Алан Уотс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Возможно ли, в таком случае, что западная наука откроет лекарство, которое даст организму по крайней мере толчок к освобождению от хронического противоречия? Действие такого препарата скорее всего придется поддерживать другими средствами – с помощью психотерапии, “духовных” упражнений или глобальных изменений в образе жизни. Между тем каждый больной нуждается в своеобразном первом толчке, чтобы начать путь к выздоровлению. Поставленный вопрос не потеряет смысла и тогда, когда мы признаем, что болен не один лишь ум, но и весь организм, вся наша нервная система и мозг. Первоначальный вопрос можно сформулировать и так: существует ли лекарство, которое может дать нам временное ощущение гармонии и целостности со своим телом и природой, о которой теоретически рассуждают биологи? Если это так, то такое переживание предлагает нам ключ ко всему, что мы вообще можем сделать, чтобы полностью и навсегда вернуть себе целостность. Это может быть не что иное как ариаднина нить, выводящая нас из лабиринта, в котором мы заблудились с раннего детства.

Относительно недавние исследования показывают, что существуют по меньшей мере три таких вещества, хотя ни одно из них не является “идеальным” во всех случаях. Их действие зависит от человека, а также от социальных и психологических условий, в которых оно принимается. Иногда воздействие этих веществ может быть пагубным, однако редкие нежелательные последствия не мешают нам использовать пенициллин – препарат зачастую намного более опасный, нежели вышеупомянутые три. Разумеется, я говорю здесь о мескалине (активном ингредиенте кактуса “пейот”), диэтиламиде d-лизергиновой кислоты (видоизмененном алкалоиде спорыньи) и псилоцибине (получаемом из грибов Psilocybe mexicana).

Кактус “пейот” давно использовался индейцами Юго-запада и Мексики как средство общения с божественным миром, а потребление в пищу сухих почек этого растения и сегодня является основным таинством индейской церкви, известной под названием Исконная американская церковь Соединенных Штатов – по всем сведениям в высшей степени порядочная христианская организация.

В конце XIX века действие пейота было описано Уэйром Митчелом и Хэвлоком Эллисом, а несколькими годами позже был выявлен его активный ингредиент мескалин – довольно легко синтезируемое вещество аминовой группы.

Диэтиламид d-лизергиновой кислоты был открыт в 1938 году шведским фармакологом А.Хофманом в ходе изучения свойств грибов спорыньи. Довольно случайно, делая опыты по изменению молекулярной структуры, он принял небольшое количество этой кислоты и ощутил на себе ее психологическое действие. Дальнейшие эксперименты показали, что он случайно обнаружил самый сильный из ныне известных препаратов, изменяющих сознание, – поскольку ЛСД-25 (как его кратко называют) производит характерное действие даже в столь малых дозах, как 20 микрограмм, что соответствует одной семисотмиллионной доле веса среднего человека.

Псилоцибин получают из другого священного мексиканского растения – разновидности гриба, который там называют теонанакатл, или “плоть Бога”. Когда в 1936 году Роберт Уэйтлейнер обнаружил, что древний культ “священных грибов” по-прежнему жив в Оаксаке, несколько микологов, как называют специалистов по грибам, начали изучать грибы этой местности. Оказалось, что мексиканцами используются три их разновидности. Кроме известного культа гриба Psilocybe mexicana, был обнаружен также культ грибов Psilocybe aztocorum Heim и Psilocybe Wassonii, названных соответственно именами микологов Роджера Хейма и Гордона и Валентины Уоссон, принявших участие в церемониях.

Несмотря на многочисленные исследования и нашумевшие обсуждения, о действии этих веществ на нервную систему неизвестно практически ничего. Субъективное воздействие трех необычных препаратов практически одинаково, хотя ЛСД-25 – возможно, в силу малости требуемой дозы – редко вызывает тошноту, часто возникающую при употреблении двух других веществ. Все научные статьи, которые я читал по этому вопросу, на первый взгляд, подтверждают смутную догадку, что каким-то образом эти вещества подавляют ингибиторно-селективную функцию нервной системы, так что в результате их воздействия наши органы чувств оказываются более открытыми для восприятия, нежели обычно. Наше неведение в отношении воздействия этих веществ связано, разумеется, с отсутствием адекватной теории работы мозга. Недостаток знаний, очевидно, требует великой осторожности при их использовании, однако вплоть до настоящего времени мы не располагаем сведениями о том, что при нормальной дозировке имеется вероятность пагубных физиологических последствий[2]2
  Нормальной дозировкой мескалина считается 300 миллиграмм, ЛСД-25 – 100 микрограмм, а псилоцибина – 20 миллиграмм. Читатель-неспециалист, интересующийся более детальным описанием этих веществ, а также современным состоянием исследований в этой области может обратиться к книге Robert S. de Ropp “Drugs and the Mind” (Grove Press, New York, 1960).


[Закрыть].

Каждое из этих веществ может быть названо наркотиком в широком смысле слова, однако следует избегать серьезных семантических ошибок, ставя их в один ряд с наркотиками, которые вырабатывают физическое стремление к дальнейшему их использованию или же притупляют чувства, как алкоголь и успокаивающие средства. Обычно их классифицируют как галлюциногены – на редкость некорректный термин, поскольку, находясь под влиянием этих веществ, человек не слышит голосов и не видит видений, которые можно было бы принять за физическую реальность. И хотя под их воздействием при закрытых глазах в воображении действительно рождаются довольно сложные и, при поверхностном рассмотрении, “галлюциноподобные” видения, эффект этих веществ прежде всего проявляется в необычайном углублении восприятия. Нормальная доза каждого из них дает возможность переживать подобные явления в течение промежутка времени продолжительностью от пяти до восьми часов, и при этом переживания, как правило, оказываются настолько сильными и впечатляющими, что человек не желает повторять эксперимент, пока тщательно не “переварил” их, на что могут понадобиться многие месяцы.

Обычной реакцией образованных людей на идею о том, что под воздействием “наркотика” можно пережить психологическое или философское озарение, есть впечатление, что это как-то слишком просто, искусственно и недостойно серьезного рассмотрения. Мудрость, которую можно “включить” как электрическую лампу, на первый взгляд оскорбляет человеческое достоинство и сводит нас к химическим автоматам. Это сразу наводит на мысли о прекрасном новом мире[3]3
  Речь идет о стране, описанной в антитоталитарном романе О.Хаксли “Прекрасный новый мир”. – Прим. перев.


[Закрыть], где обитают синтетические будды, люди, которых лоботомировали, стерилизовали или загипнотизировали, только в другом направлении – так что эти люди потеряли свою человечность, и поэтому с ними, как с пьяными, невозможно по-настоящему общаться. Однако прекрасный новый мир – это призрачная фантазия, не имеющая никакого отношения к реалиям нашей жизни. Она навевает на нас благоговейный ужас, сродни страху, который человек чувствует, встречаясь с неизвестным и принимая его как что-то угрожающее и неестественное. Нечто подобное отдельные люди чувствуют в отношении евреев, потому что те делают обрезание, или же в отношении негров, потому что они выглядят в нашем обществе “чужеродными”.

Несмотря на многочисленные невежественные предрассудки в отношении наркотиков как таковых, и несмотря на притязание отдельных религиозных традиций на то, что только они обладают путями к подлинно мистическому опыту, я не вижу существенных различий между переживаниями, вызванными, при благоприятных условиях, этими веществами и состояниями “космического сознания”, описанных Р.М. Бьюком, Вильямом Джемсом, Ивлин Андерхилл, Райнором Джонсоном и другими исследователями мистицизма. “Благоприятные условия” в данном случае означают социально и физически подходящую обстановку. В идеальном случае это должен быть дом отдыха (а не больница и не санаторий), где эксперименты проходят под присмотром религиозно ориентированных психологов и психиатров. Атмосфера должна быть скорее домашней, нежели клинической, но еще более важно – чтобы отношение организаторов эксперимента было сочувственным и располагающим. В условиях опасности, при непривычных и угрожающих обстоятельствах, переживание может легко стать крайне неприятной паранойей. Для эксперимента следует отвести два дня: первый – собственно для переживания, длящегося от пяти до восьми часов, тогда как второй – для оценки пережитого в спокойном и расслабленном расположении духа, которое обычно наступает после переживания.

Все это означает, что к использованию этих столь сильнодействующих веществ нельзя относиться небрежно, как иной человек выкуривает сигару или выпивает коктейль. К их использованию следует относиться как к сакраментальному действию, хотя подобное отношение не должно исключать радости и юмора, как это происходит в наших религиозных ритуалах. Никогда не следует пренебрегать одним правилом: на эксперименте должен присутствовать квалифицированный специалист, который помогает не терять контакт с “реальностью” в ее общественном понимании. В идеале “квалифицированным специалистом” вполне может быть психиатр или клинический психолог, который сам неоднократно подвергался действию препарата. Но мне приходилось встречаться и с очень квалифицированными психологами, которые терялись при виде измененных состояний сознания, что в ущерб эксперименту быстро отражалось на переживаниях их подопечных. Таким образом, главное, чем должен обладать квалифицированный специалист, – это спокойная уверенность, которая легко передается людям, находящимся под воздействием препарата в состоянии обостренной чувствительности.

Обсуждаемые вещества не усиливают полового влечения, и поэтому, когда их принимает несколько человек одновременно, устанавливается атмосфера, не напоминающая ни всеобщую пьянку, ни оцепенение, царящее в притоне курильщиков опиума. Члены группы обычно становятся непредвзятыми и чувствуют сильную дружескую симпатию к ближним, поскольку в мистической фазе эксперимента глубинное единство, или “принадлежность друг другу” членов группы приобретает ясность физического ощущения. Фактически атмосфера в коллективе становится похожей на ту, к достижению которой стремятся – и которой почти никогда не достигают – священники во время причастия: к обстановке взаимопонимания, всепрощения и возвышенной любви. Разумеется, такое отношение не становится постоянным отношением к ближним, как не становятся постоянными и братские чувства, возникающие на религиозных собраниях. Переживания под воздействием этих веществ очень хорошо соответствуют теологическим представлениям о таинствах или милости – незаслуженном даре духовной силы, последствия которого зависят от его использования в дальнейшей жизни. Католическая теология также говорит о так называемых “необычайных” дарах, а нередко и мистических озарениях, которые нисходят на верующих внезапно, даже когда они не принимают причастие и не молятся, как предписывает Церковь. Мне кажется, что только предубежденный исследователь может прийти к выводу, что милость, даваемая нам посредством грибов, кактусов и научных открытий, является искусственной и незаконной по сравнению с той, которую дает нам религиозная дисциплина. Утверждения об исключительности достоинств какой-то одной традиции, увы, столь же характерны для официальной религии, сколь и для коммерции – только в случае религии к ним примешивается еще пуританское чувство вины за получение удовольствия от того, что человек не заслужил своими страданиями.

Когда я писал эту книгу, я давал себе отчет в том, что использование ЛСД может привести в общественному скандалу, особенно в Соединенных Штатах, где мы уже знакомы с современными проявлениями библейского запрета – принятием законов, предусматривающих фантастическое наказание за курение марихуаны. Отмечу, что принятию этих законов не предшествовало всестороннее научное исследование ее воздействия на человеческий организм в Соединенных Штатах, тогда как многие другие страны поспешили последовать нашему примеру. Это было девять лет назад (в 1961 году), и с тех пор случилось самое худшее из всего, что я мог ожидать. – спрашиваю себя, стоило ли мне тогда писать эту книгу – не осквернил ли я тайну, не мечу ли бисер перед свиньями. Но я решил, что коли уж Хаксли и другие заговорили о тайне во всеуслышание, я должен способствовать распространению положительных и правдивых сведений о том, что мы теперь называем психоделическими веществами.

Однако все напрасно. Тысячи молодых людей, пресыщенные увещеваниями официальных религий, которые умеют только говорить и понукать, а также предлагают крайне неинтересные ритуалы, набросились на ЛСД и другие психоделики в поисках пути к подлинным религиозным переживаниям. Как и следовало ожидать, произошли нежелательные инциденты. Несколько потенциальных психотиков пересекли опасную черту – прежде всего потому, что принимали ЛСД в неблагоприятных обстоятельствах, в необычайно высоких дозах или же в безжизненной и угрожающей атмосфере госпиталей, персонал которых был убежден, что исследует искусственно вызываемую разновидность шизофрении. Поскольку узнают прежде всего о неудачах, эти случаи получили широкую огласку в прессе, которая избегает теперь печатать положительные материалы о красочных и запоминающихся психоделических переживаниях, напоминающих описанные мною в настоящей книге. Развод – это всегда новость, тогда как о счастливом браке почти никто не знает. В периодике были также намеренно искаженные публикации, как, например, нашумевшая история о нескольких молодых людей, которые, приняв ЛСД, смотрели на солнце, пока не ослепли. Психиатры подняли тревогу по поводу “разрушения мозга”, хотя подтверждений эта гипотеза так и не получила. Высказывались также опасения в связи с возможными генными мутациями. Были проведены соответствующие исследования и обнаружено, что психоделики влияют на гены не больше, чем кофе и аспирин.

В виду общественной истерии, компания “Сандоз”, получившая в свое время лицензию на производство ЛСД, перестала выпускать его на рынок. В то же время правительство Соединенных Штатов, которое не извлекло никаких уроков из библейского запрета, просто объявило ЛСД вне закона и предоставило решать все дальнейшие вопросы полиции. (Фактически, ЛСД была разрешена к использованию лишь в нескольких исследовательских проектах, спонсором которых выступали Национальный институт психического здоровья и военные ведомства, разрабатывающие химическое оружие.)

Однако преследовать распространение ЛСД практически невозможно, потому что это вещество без цвета и запаха, потому что большое количество одноразовых доз можно спрятать в очень малом объеме и потому что это вещество можно смешивать с чем угодно – от джина до промокательной бумаги. Поэтому как только чистые вещества производства компании “Сандоз” оказались недоступными, химики-любители начали производить ЛСД и сбывать ее на черном рынке в огромных количествах. Это была ЛСД сомнительного качества, непонятной дозировки, нередко с примесью других ингредиентов, таких как мефедрин, белладонна и героин. Поэтому число случаев заболеваний психозами, которые развились на почве принятия ЛСД, возросло, чему способствовало и то, что в условиях нелегальности и угрозы полицейского вмешательства принимающие ЛСД легко становились жертвами паранойи. В то же время некоторые химики-энтузиасты, в основном выпускники химических факультетов университетов, взяли на себя миссию “обращать других” и производили ЛСД относительно хорошего качества. Поэтому удачных экспериментов было намного больше, нежели неудачных, и число вдохновленных этой алхимией неуклонно росло. И хотя обыватели связывают употребление ЛСД с хиппи и студентами колледжей, ее очень широко использовали и люди, умудренные годами, – врачи, юристы, священники, художники, музыканты, бизнесмены, профессора и рассудительные домохозяйки.

Повальный запрет на ЛСД и другие психоделики привел к катастрофическим последствиям, потому что (1) это серьезно помешало всесторонним научным исследованиям этих веществ; (2) это способствовало процветанию черного рынка, цены на котором возрастали; (3) полиция должна была делать невозможное; (4) это создало ложное очарование запретного плода; (5) это помешало нормальной работе правоохранительных органов, и препроводило тысячи невиновных людей в и без того переполненные тюрьмы, где, как известно, можно стать только гомосексуалистом и профессиональным преступником; (6) люди, принимающие ЛСД, подвергались большему риску паранойи, нежели когда-либо раньше[4]4
  Все сказанное здесь о психоделиках можно отнести также и к марихуане и гашишу, хотя они и не обладают многими качествами ЛСД.


[Закрыть].

В чем же, в таком случае, основная опасность принятия настоящей ЛСД? Прежде всего в том, что ЛСД может вызывать более или менее продолжительные психозы у предрасположенных индивидов, и несмотря на обилие методов психологического и неврологического тестирования мы не умеем безошибочно выявлять потенциальных психотиков. Каждый, кто собирается принять психоделическое вещество, должен внимательно взвесить фактор риска: существует вероятность сойти с ума, по крайней мере, на некоторое время. Эта вероятность, должно быть, намного больше, нежели при полете в современном авиалайнере, но значительно меньше, нежели при поездке по городу в автомобиле во время пик. В каждом доме есть опасные вещи: электричество, спички, газ, кухонные ножи, тетрахлорид углерода (чистящее средство), аммоний, аэрозоли, алкоголь, скользкая ванна, гладкий пол, ружья, газонокосилки, топоры, стеклянные двери и плавательные бассейны. Не существует законов, которые запрещали бы приобретать и использовать эти вещи по назначению. Равно как никто не запрещает выращивать Amanita pantherina (крайне обманчивый и ядовитый гриб), паслён, ракитник, вьюнок пурпурный и многие другие ядовитые растения.

Одним из самых здравых принципов иудейской и (по крайней мере, теоретически) христианской теологии гласит, что ни одно вещество или существо само по себе не является плохим. Зло возникает вследствие неправильного использования – когда ножом убивают, когда с помощью спичек устраивают поджог, или когда, напившись пьяным, водитель наезжает на пешехода. (Обратите внимание также на то, что угнетенный, раздраженный и злой водитель не менее опасен, поскольку его внимание также не сосредоточено на дороге.) Мне кажется, что правосудие должно руководствоваться здравым принципом: человека следует преследовать в судебном порядке лишь тогда, когда он совершает явные и легко определяемые антиобщественные действия, причиняет ущерб, или намеревается причинить ущерб, жизни, телу или собственности других людей. Принятие законов, запрещающих распространение и приобретение вещей (кроме пулеметов и бомб), которые могут быть использованы неправильно, приводит к плачевным злоупотреблениям полномочиями полиции в угоду политическим амбициям или для преследования неугодных личностей. (Как легко подбросить марихуану своему конкуренту в бизнесе!) Все такие избыточные законы (законы, регулирующие нравственность человека и уличающие в преступлениях там, где нет невольно пострадавших) являются попытками сделать жизнь человека свободной от риска, или “защищенной от дурака”. Тем самым индивид не несет больше ответственности за свою собственную жизнь и не может по своему усмотрению рисковать для достижения политических, социальных, атлетических, научных и религиозных целей в том случае, когда такой риск кажется ему оправданным.

Искатели приключений и люди творчества всегда любили – и общество их, как правило, поддерживало – подвергать себя серьезному риску при изучении внешнего мира и при проведении научных и технических экспериментов. В наши дни многие молодые люди не только чувствуют, что пришло время исследовать внутренний мир, но и желают подвергнуться риску, который сопутствует подобным исследованиям. Таких людей также следует поощрять и поддерживать добрым словом и другими доступными нам средствами. Почему мы позволяем людям совершать такие чисто спортивные подвиги, как, например, покорение Эвереста (с помощью кислородных масок), и запрещаем такие духовные приключения, как восхождения на горы Шумеру, Зион и Аналог (с помощью психоделиков).

На поверхностном уровне страх общества и официальных лиц перед психоделиками основывается на невежественном причислении этих веществ к таким оставляющим привязанность наркотикам, как героин, амфетамин и веронал. Однако выпить кофе или виски также означает “принять наркотик”, и это разрешено, хотя нежелательные последствия в этом случае могут быть довольно серьезны, а творческие достижения весьма незначительны. По существу, психоделические вещества внушают страх по той же причине, что и мистическое переживание, которое католические, протестантские и мусульманские власти не поощряют и даже осуждают. Ведь мистическое переживание приводит к разочарованию и равнодушию в отношении таких одобренных социальных благ, как статус и успех, к понимающей улыбке перед лицом претенциозности и помпезности и – что для них всего страшнее – к неверию в церковно-государственную догму, гласящую, что все мы – приемные дети Бога или случайные проблески разума в механической и бездушной вселенной. Ни одно авторитарное правительство, ни светское, ни духовное, не может примириться с тем, что каждый из нас является Богом в маске, и что наше подлинное, сокровенное, основное и неотъемлемое – не может умереть. Вот почему они должны были так жестоко поступить с Иисусом.

Поэтому, если хотя бы первый проблеск мистического переживания можно получить посредством принятия пилюли или жевания растения, вскоре этот проблеск смогут получить миллионы людей – которыми впоследствии трудно будет управлять силой “авторитета”. Даже сейчас в Соединенных Штатах признают, что основная опасность от психоделиков не столько неврологическая, сколько политическая – ведь “обращенные” люди не заинтересованы больше в том, чтобы играть в силовые игры нынешних правителей. Глядя на жизни тех, кто добился удачи в нашем обществе, эти люди видят сплошную скуку.

В эпилоге к настоящей книге я постараюсь показать, что психоделическое переживание – это только проблеск подлинного мистического озарения, однако этот проблеск можно углублять и развивать с помощью медитации, для которой психоделики не нужны. Услышав нужную информацию, человек кладет трубку. Дело в том, что психоделические вещества – это всего лишь инструменты, подобно микроскопам, телескопам и телефонам. Биолог не сидит постоянно, уставившись в микроскоп; он выходит из лаборатории и претворяет в жизнь свои открытия.

Более того, строго говоря, мистическое озарение заключено в самом веществе не больше, нежели знание биологии – в микроскопе. Не существует принципиального различия между углублением восприятия с помощью внешнего инструмента, такого как микроскоп, и углублением восприятия с помощью принятия инструмента внутрь, как происходит в случае с этими веществами. Если кому-то покажется, что такая возможность является оскорблением достоинства ума, тогда микроскоп, вне всяких сомнений, оскорбляет достоинство глаза, а телефон – уха. Строго говоря, психоделики вообще не дают мудрости, равно как микроскоп – знаний. Они дают материал, на почве которого произрастает мудрость, и поэтому полезны в той мере, в которой индивиду удается вписать в свои представления и образ жизни то, что ему открылось. Как побег, как отдельный, оторванный от жизни экстаз, они могут иметь тот же смысл, что и полноценный отдых или хорошее развлечение. Однако такое их применение напоминает об использовании суперкомпьютера для того, чтобы играть в крестики-нолики, и поэтому часы возвышенного восприятия оказываются потерянными, если они не наполнены медитацией или спокойными размышлениями на любую тему.

Среди всех известных мне описаний больше всего такое созерцательное использование психоделиков напоминает Игру в Бисер, о которой говорится в одноименном произведении Германа Гессе. В своем романе писатель изображает отдаленное будущее, в котором орден ученых-мистиков изобрел иероглифический язык, охватывающий все отрасли науки, искусства, философии и религии. Суть Игры в Бисер в том, чтобы обнаруживать связи между конфигурациями в различных областях знаний подобно тому, как музыкант находит новые гармонические и контрапунктные сочетания звуков. Из таких элементов, как устройство китайского дома, соната Скарлатти, топологическая формула и стих из Упанишад, играющие выделяют общую тему и изобретают ее приложения в других направлениях. Две игры не могут быть одинаковыми не только потому, что в них различаются элементы, но и потому, что у играющих нет стремления навязать миру единообразный статический порядок. Универсальный язык благоприятствует прослеживанию взаимосвязей, однако не фиксирует их, так как в его основе лежит “музыкальное” понимание мира, в котором порядок динамичен и изменчив, как мелодия в фуге.

Подобно этому в моих экспериментах с ЛСД и псилоцибином я обычно сосредоточивал внимание на такой теме, как полярность, трансформация (например, пищи в живой организм), борьба за выживание, связь между абстрактным и конкретным или между Логосом и Эросом. Затем я позволял своему углубленному восприятию постигать подобные отношения с помощью произведений искусства и музыки, с помощью таких естественных объектов, как папоротник, цветок, морская ракушка, религиозный или мифологический архетип (это могла быть Месса), или же с помощью личного контакта с теми, кто оказывался рядом со мной. Кроме того, иногда я концентрировался на одном из органов чувств и как бы пытался обратить его на себя, чтобы увидеть процесс видения, а от этого переходил к попыткам понять понимание или искал ответ на вопрос “Кто я?”.

Подобные исследования приводят к интуитивным проблескам необычайной яркости, и поскольку по окончании действия психоделика перечислить их не составляет труда (особенно, если они записаны на пленку или на бумагу), следующие за экспериментом дни и недели можно использовать для того, чтобы проверять их с логической, эстетической, философской и научной точек зрения на обычных ситуациях. Как и следовало ожидать, одни из них оказываются важными, тогда как другие нет. То же можно сказать и о внезапных находках, которые изобретатель или человек искусства делает в обычном состоянии сознания; они не всегда столь же подлинны и универсально применимы, как кажутся в момент озарения. Создается впечатление, что психоделики дают сильный толчок творческой интуиции и поэтому обладают не менее ценными достоинствами в сфере изобретения и научных исследований, нежели в психотерапии – если последнюю понимать в обычном смысле как средство “приспособления” ущербной личности к жизни в нашем обществе. Лучшая сфера их использования – не клиника для душевнобольных, а студия, лаборатория или институт глубинных исследований.

Ниже я не пытаюсь сделать научный доклад о воздействии психоделиков, указывая дозировку, время и место приема, физические симптомы и тому подобные сведения. Имеются тысячи подобных отчетов, но мне кажется, что, в виду нашего весьма поверхностного знания мозга, они имеют довольно ограниченную область применения. С таким же успехом можно попытаться понять книгу, растворив ее в кислоте и проанализировав химические свойства полученного раствора.

Я ставил своей целью создать общее впечатление о новом мире сознания, который открывают перед нами эти вещества. – не верю, что этот мир является галлюцинацией или же беспрецедентным откровением истины. Возможно, когда в мозгу и органах чувств прекращаются процессы подавления, мы видим мир именно таким, каким он предстает перед нами под воздействием психоделиков. Поскольку мы не привыкли к такому видению мира, мы склонны неправильно его интерпретировать. Наши первые оценки могут быть столь же далекими от истины, как и впечатления путешественника по незнакомой стране или астронома, который впервые направил свой телескоп на галактики за пределами нашей.

Я написал это эссе так, будто переживание произошло в один день и в одном месте, однако фактически это сводный обзор нескольких переживаний. За исключением тех мест, где я описываю видения при закрытых глазах, – это всегда оговорено в тексте – ни одно из моих переживаний нельзя назвать галлюцинацией. Они являются принципиально иными способами видения, интерпретации и построением взаимоотношений с людьми и событиями в мире “общественной реальности”, которым для нужд моего описания было выбрано сельское частное имение на Западном побережье Соединенных Штатов с садом, клумбами, служебными постройками во дворе и далекими горами – все в нем было таким, каким я его здесь описал, включая старый грузовичок с мусором в кузове.

Вещества, изменяющие сознание, в народе ассоциируются с необычными фантасмагорическими видениями, но у меня таковые наблюдались только при закрытых глазах. Между тем я должен признать, что в остальных случаях естественный мир наполнялся невиданным величием, становился столь красочным, важным, а иногда и смешным, что мне трудно найти подходящие слова для выражения этих качеств. Скорость мышления и ассоциаций увеличивалась столь значительно, что словам было трудно поспевать за потоком идей, приходящих на ум. Отрывки, которые могут показаться читателю обычными философскими рассуждениями, являются описаниями того, что тогда было в высшей степени несомненной реальностью. Об образах, появляющихся перед закрытыми глазами, можно сказать также, что это были не просто порождения воображения, а структуры и видения, столь яркие и независимые, что их физическое присутствие казалось несомненным. Однако эти видения показались мне менее интересными, нежели необычные ракурсы естественного мира и необычайная скорость ассоциативного мышления. Именно об этих явлениях в первую очередь и пойдет речь в эссе, которое я предлагаю вашему вниманию.

1970