Текст книги "Когда-то, давным-давно"

Автор книги: Алан Александр Милн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Ну и как?

Удо мудро покивал головой.

– Я поговорил с ней о ее поведении в отношении меня. Никаких затруднений больше не предвидится. Всему виной – обычное женское легкомыслие. Она все объяснила, и я решил ее простить.

– Но ее воровство, ее заговор, ее интриги против меня?!

Удо оторопело уставился на принцессу, но быстро опомнился.

– Об этом, – сказал он многозначительно, – я буду говорить с ней завтра.

Глава 17

Король Бародии меняет лицо

Король Веселунг сидел в своей палатке с запрокинутой назад головой и глазами, устремленными в потолок. Его всегда румяные щеки были на этот раз белее снега. Человек по имени Карло крепко держал его за нос. Но Веселунг не сопротивлялся и не протестовав – его брили.

Придворный цирюльник находился, по обыкновению в прекрасном расположении духа и болтал без умолку. Он на минуту отпустил королевский нос и стал править бритву, заметив:

– До чего неприятная штука – эта война.

– Ужасная, – согласился король.

– Конца-краю не видно.

– Ну, ну, – сказал Веселунг, – там посмотрим...

Цирюльник снова приступил к работе.

– Знаете, что бы я сделал с королем Бародии, попадись он мне в руки?

Веселунг не отважился ответить, но показал правым глазом, что разговор ему интересен.

– Я бы ему бакенбарды сбрил, – решительно объявил Карло.

Веселунг внезапно дернулся, – в тот же момент снежное поле окрасилось следами битвы, потом король снова откинул голову, и через несколько минут операция была завершена.

– Скоро пройдет, – сказал Карло, похлопывая короля по подбородку. – Вашему величеству не следовало шевелиться.

– Я сам виноват, Карло. Вы меня натолкнули на мысль, вот в чем дело.

– Рад служить вашему величеству. До свидания, ваше величество.

Как только Карло вышел, король достал свой блокнот. Он всегда записывал великие мысли, приходившие ему в голову за день.

Теперь он нацарапал в нем следующее: "И уста последнего из малых сих могут обронить жемчуга мудрости".

Король ударил в гонг, чтобы вызвать к себе Советника.

– У меня родилась великая идея, – сказал он Советнику.

Советник постарался скрыть удивление и изобразить восторг.

– Сегодня я предполагаю совершить тайную вылазку в стан противника. Мне нужны данные разведки. В какой из всех этих палаток скрывается король Бародии?

– Самая большая в центре, над ней королевский штандарт.

– Я так и думал. На самом деле, я часто видел, как он туда заходит, но все должно быть по правилам. В соответствии с информацией, предоставленной моими надежными разведчиками, я намереваюсь сегодня ночью пробраться в палатку короля Бародии и...

Советник содрогнулся от негодования.

– ...и сбрить ему бакенбарды.

Советник содрогнулся от восхищения.

– Ваше величество, – заговорил он тоном, исполненным благоговения. – Сорок лет, юношей и мужем, служил я вашему величеству и вашему до сих пор оплакиваемому батюшке, но никогда мне не приходилось присутствовать при рождении столь блистательного плана.

Веселунг некоторое время боролся с собой, но природная честность победила.

– Он возник после одного замечания моего брадобрея, – сказал он как бы между прочим, – но, конечно, по-настоящему разработал его я.

– И уста последнего из малых сих могут обронить жемчуга мудрости, назидательно изрек Советник.

– Разумеется, – с отсутствующим видом проговорил Веселунг, взяв блокнот и вычеркивая только что написанную фразу. – Как, по-вашему, это не запрещено правилами?

– Ни в коем случае, ваше величество. В анналах Евралии существует множество примеров подобного юмора – юмора, который, если можно так выразиться, являя невежественному уму лишь свою поверхностную сторону, тем не менее корнями уходит в самые фундаментальные стратегические соображения.

Веселунг внимал ему с искренним восторгом. Вот это Советник так Советник!

– И я так подумал. С одной стороны, это поможет нам без труда выиграть войну, а с другой – король Бародии окажется в очень смешном положении, лишившись бакенбардов. Нынче же ночью я приведу план в исполнение.

И вот в полночь он отправился на подвиг. Советник с тревогой ожидал его возвращения. Уже много веков рыжие бакенбарды были неотъемлемой принадлежностью правящей династии Бародии. В те времена даже ходила пословица: "Потерянный, как король Бародии без бакенбардов". Король, лишившийся этой регалии в самый критический момент для страны, – это было бы нечто из ряда вон выходящее. Ему, по меньшей мере, пришлось бы удалиться в изгнание до тех пор, пока бакенбарды не отрастут снова, а, лишенная предводителя, армия Бародии стала бы легкой добычей.

Советника эта возможность ничуть не печалила. Он с нетерпением ожидал возвращения в Евралию, в свой уютный дом. Не то чтобы на войне ему было скучно – забот у него было не меньше, чем у всякого другого. В его обязанности входила, например, проверка всех новых претендентов на должность чародея или заклинателя, которых приводили в лагерь. Такой-то и такой-то заявлял, что за пятьсот золотых он превратит короля Бародии в маленькую черную свинью. Его вели к Советнику.

– Ты говоришь, что можешь превратить человека в маленькую черную свинью? спрашивал Советник.

– Да, ваша милость, этому меня научила бабушка.

– Тогда преврати меня, – просто-напросто говорил Советник.

Новоявленный мудрец начинал творить чудеса. Как только он произносил последнее заклинание, Советник смотрелся в зеркало. Потом он кивал солдатам, самозванца сажали на мула лицом к хвосту и с позором выпроваживали из лагеря. Таких самозванцев являлось немало (каждый, как-никак, получал награду в виде мула), и нельзя сказать, чтобы жизнь Советника была лишена треволнений.

Но он скучал по нехитрым радостям домашнего очага. Он любил, вернувшись из дворца, покопаться в саду, любил после ужина рассказывать жене о важных делах, совершенных им после того, как они виделись в последний раз, внушать ей, что ему доступны государственные тайны, о которых она не должна даже и пытаться его расспрашивать. Женщина, обладающая меньшим чувством такта, так бы и поступала, но жена Советника знала, что он только и ждет, чтобы из него "вытянули" все секреты. Однако, поскольку эти тайны всегда казались ей слишком скучными, чтобы делиться ими с соседками, большого вреда в том не было.

– Помогите-ка мне снять этот дурацкий плащ, – вдруг сказал кто-то совсем рядом.

Советник пошарил руками в воздухе, пока не обнаружил нечто твердое. Он расстегнул плащ, и перед ним предстал король.

– Благодарю вас. Ну вот, я это сделал. В последний момент у меня дрогнула рука – такие они были красивые, но я себя заставил. Бедняга спал как младенец. Интересно, что он скажет, когда проснется.

– А вы принесли их с собой? – спросил Советник в величайшем возбуждении.

– Дорогой Советник, что за вопрос?! – Король вытащил бакенбарды из кармана. – Утром мы вывесим их на флагштоке на обозрение всей Бародии.

– Вот уж он не обрадуется, – захихикал Советник.

– Не представляю себе, что он теперь станет делать, – произнес Веселунг, которому уже стало жалко поверженного врага.

Король Бародии тоже не представлял.

Он проснулся утром и тут же ощутил непривычный холодок на щеках. Пощупав их, он немедленно понял, что случилось самое худшее.

– Эй там! – позвал он часового.

– Слушаю, ваше величество, – ответил часовой, осторожно появляясь в дверях.

Король немедленно отвернулся к стене и натянул на голову одеяло.

– Пришлите ко мне Советника.

Когда Советник вошел в палатку, он увидел лишь спину августейшего монарха.

– Советник, – начал король, – приготовьтесь, вас ожидает удар.

– Да, сир, – ответил Советник, заранее дрожа от страха.

– Вы сейчас увидите то, чего не видел ни один человек за всю историю Бародии.

Советник схватился за сердце. В следующий миг палатка поплыла у него перед глазами, и больше он уже ничего не видел.

Когда он пришел в себя, король поливал его водой из кувшина и бормотал в ухо грубые слова утешения:

– О, ваше величество, – лепетал бедный Советник, – ваше величество! Я не знаю, что сказать, ваше величество.

Он пытался стряхнуть с себя воду, и она тонкими струйками стекала на пол.

– Возьмите себя в руки, – твердо приказал король. – Нам понадобится вся ваша мудрость, хоть ее и нельзя назвать чрезмерной, чтобы выпутаться из этой историк.

– Ваше величество, кто осмелился совершить это вопиющее преступление?

– Откуда мне знать, идиот? Вы что, думаете, я бы им дался, если бы не спал?

Советник приосанился и слегка надулся. На самом деле, он привык выслушивать и не такое, но от человека с парой устрашающих рыжих бакенбардов. А когда вас оскорбляет человек с простым, круглым и не внушающим никакого трепета лицом – это совсем другое дело.

– Что ваше величество намерено предпринять? – холодно осведомился Советник.

– Я полагаю, надо поступить следующим образом. Основная тяжесть ляжет на ваши плечи...

Советник не удивился. К этому он тоже привык.

– От вас потребуется сообщить эту новость народу в наиболее пристойной форме. Вы скажете, что я веду переговоры с одним великим волшебником, тайно посетившим меня, и поэтому сегодня утром не выйду. Попозже вы сообщите, что волшебник нашел способ победить подлых евралийцев, но что победа может быть достигнута лишь путем великой жертвы с моей стороны и что для блага моего народа я согласен ее принести. Потом вы торжественно объявите, что жертва уже принесена и что она состоит в том... А почему все эти идиоты так развеселились?

На улице к небу взлетали взрывы мощного хохота.

– В чем дело?! Пойдите и посмотрите. Советник осторожно выглянул наружу. Он вернулся к королю и, изо всех сил стараясь, чтобы его голос звучал как можно более беспечно, доложил:

– Да так – шуточная эмблема, которую вывесили евралийцы над своим лагерем. Вряд ли она позабавит ваше величество.

– Действительно, мне сейчас не до шуток. Вернемся к делу. Как я уже говорил, вы объявите людям, что великая жертва, которую ради них принес государь, состоит в том... Опять они... Я должен посмотреть сам. Откиньте полог!

– Но вашему величеству это не покажется смешным.

– Вы что, намекаете, что у меня нет чувства юмора? – заносчиво спросил король.

– О нет, сир, но ведь бывают определенного рода шутки – шутки несколько дурного тона, которые, естественно, не рассчитаны на такой деликатный вкус, как у вашего величества. Эта произвела на меня именно такое впечатление.

– Я и сам разберусь, без вашей помощи. Сейчас же откройте дверь.

Советник открыл дверь, и глазам короля, развеваясь на легком ветерке чуть пониже королевского штандарта Евралии, предстали его собственные горячо любимые бакенбарды.

Короля Бародии трудно было назвать симпатичным человеком, и дочери его отнюдь не блистали красотой, но бывали моменты, когда он не мог не вызывать искреннего восхищения. Вот, например, как сейчас.

– Можете закрыть дверь, – обратился он к Советнику. – Инструкции, только что полученные вами, – продолжал он тем же ледяным тоном, – отменяются. Мне надо подумать.

И он стал думать, меряя решительными шагами палатку.

– Вы тоже можете думать, – неожиданно мягко сказал он Советнику, – и если вам придет в голову что-нибудь не совсем бессмысленное, предлагайте.

Он продолжал расхаживать по палатке и вдруг остановился как вкопанный перед большим зеркалом. В первый раз, с тех пор как ему исполнилось семнадцать, он увидел свое лицо, не украшенное бакенбардами. Не в силах оторвать взгляда от отражения, он поманил рукой Советника.

– Идите-ка сюда, – сказал он, притягивая его за рукав. – Посмотрите, – он указал рукой на зеркало.

– Это действительно я? Зеркало не врет? Это правда мое лицо?

– Да, сир.

Король еще некоторое время как зачарованный вглядывался в отражение, а потом повернулся к Советнику и с негодованием заявил ему в лицо:

– Ты трус! Малодушное, жалкое, начиненное бумажной трухой подобие человека! И ты раболепствуешь перед таким королем?! Да мне надо дать пинка!

Советник вспомнил двадцатиодномильный пинок, некогда полученный им самим, и отвел было ногу для удара, но призадумался.

– Но вы можете дать мне сдачи, – предположил он.

– Конечно, дам, – без тени сомнения в голосе отвечал король.

Советник пребывал некоторое время в нерешительности, а потом выразился следующим образом:

– Я думаю, мелкие личные ссоры перед лицом общего врага следует считать предосудительными.

Король взглянул на него, коротко рассмеялся и снова стал ходить.

– Опять это лицо... Нет, ничего не выйдет. Я не смогу править страной в таком виде. Придется отречься.

– Но, ваше величество, это ужасное решение! Разве вы не можете удалиться в изгнание на то время, пока бакенбарды не отрастут. В конце концов, это...

Король остановился прямо напротив Советника и мрачно посмотрел на него сверху вниз.

– Советник, эти бакенбарды, которые вы только что видели развевающимися на ветру, целых сорок лет были моим проклятием. Все эти сорок лет я жил по их указке. Приходилось вести себя не так, как мне велел характер – добродушный и общительный, – а как хотели эти дурацкие штуки. Я играл роль, которая сначала причиняла мне одни неудобства, но потом, увы, я к ней привык. И все равно, то, что вы наблюдали каждый день, никогда не было моей подлинной сущностью, которую вы без труда прочтете на этом вот лице. – Он показал рукой на зеркало.

После продолжительного молчания, во время которого король продолжал разглядывать себя в зеркале. Советник рискнул предложить:

– Но, ваше величество, зачем же отрекаться? Подумайте, с какой радостью примет страна этого нового короля, которого вы мне сейчас открыли! И все же, добавил он с сожалением, – это будет уже не то...

Король круто обернулся к нему.

– Вот это речь истинного бародианца! Конечно, это будет совсем не то. Мои подданные привыкли видеть в своем монархе определенные качества, и им их будет не хватать. Новый король может приучить их к чему-нибудь другому, но, чтобы изменился я, они не захотят. Нет, Советник, я отрекусь. И, пожалуйста, не делайте такого печального лица. Я ожидаю большой радости от будущего!

Советник печалился вовсе не о нем, а о самом себе. Он думал, что новый король вполне может отказаться не только от прежней внешности, но и от прежнего Советника.

– Но что же вы станете делать?

– Я буду простым подданным нового короля и стану зарабатывать на жизнь собственным трудом.

Советник удивленно поднял брови.

– Вы, наверное, думаете, – надменно заметил король, – что у меня ума не хватит заработать на жизнь?

Советник, откашлявшись, стал объяснять, что весьма достойные качества, присущие монарху, не всегда находят должное соответствие и применение и т.д.

– Все, что вы сказали, свидетельствует лишь о том, как мало вы в этом разбираетесь. Представьте себе, я случайно обнаружил, что во мне есть задатки замечательного свинопаса.

– Свинопаса?!

– Ну да, человека, который... ээ... пасет свиней. Вас, наверное, удивит, что, выступая в роли свинопаса, я беседовал с представителем этой профессии о его ремесле, и он даже ничего не заподозрил. Это будет как раз та деятельная жизнь на свежем воздухе, которая доставит мне массу удовольствия. Пасешь и доишь, доишь и... ээ... пасешь, и так идет день за днем. – Счастливая улыбка, которую Советнику никогда не доводилось видеть, разлилась по лицу короля. Он игриво хлопнул Советника по спине. – Я стану просто счастливым человеком.

– А как вы об этом объявите? – Советнику удалось найти на редкость удачный тон, представлявший собой нечто среднее между обращением к монарху и обращением к пастуху.

– А вот это уж ваша забота. Теперь, когда я скинул с себя бремя этих проклятых бакенбардов, гордость мне не пристала, но даже свинопас может испытывать некоторую неловкость, если его насильно побреют во сне. Мысль, что именно этому обстоятельству будет посвящено последнее упоминание обо мне в истории Бародии, невыносима. Поэтому вы объявите, что я был сражен сегодня глубокой ночью в честном бою с королем Евралии и что мои бакенбарды прикреплены к его королевскому знамени как символ победы. – Он подмигнул Советнику и добавил: – Нелишним будет упомянуть о том, что накануне поединка похитили мой заколдованный меч.

Советник лишился дара речи от восхищения мудростью плана и от радости. Как и его евралийский собрат, он тоже рвался домой. Право же, причиной войны послужило личное оскорбление, нанесенное королю. А если король больше не король, так и воевать не из-за чего.

Будущий свинопас сказал:

– Я считаю, что мне следует послать Ноту королю Евралии и предложить свой план. Сегодня под покровом темноты я выберусь из лагеря, а завтра начну новую жизнь. Не вижу причин, чтобы завтра же не распустить людей по домам. Между прочим, часовой знает, что прошлой ночью меня не убили. Подумайте об этом.

– Я думаю, – ответил Советник, который уже предвкушал возвращение домой и вовсе не желал, чтобы все расстроилось из-за простого солдата, – я думаю, мне удастся убедить часового в том, что вы действительно погибли прошлой ночью.

– Ну, тогда все в порядке. – Король снял кольцо с пальца. – Может быть, это вам поможет. Теперь оставьте меня – я начну письмо королю Евралии.

Король Веселунг несказанно обрадовался этому письму. В нем недвусмысленно объявлялось об окончании войны и о том, что король Бародии отказывается от престола. Вместо него станет править сын – безобидный простак, который не причинит Евралии ни малейшего беспокойства. Король Бародии надеется, что дело будет представлено таким образом, будто бакенбарды были выиграны в честном бою – это наилучший выход для них обоих. Лично он весьма рад от них избавиться, но есть же у человека чувство собственного достоинства. Он хочет отныне посвятить себя личной жизни, и, если пойдет молва о том, что его сразил король Евралии, это только облегчит его существование.

Веселунг после ночного приключения спал долго, так что, когда он проснулся, письмо уже лежало наготове. Он немедленно вызвал своего Советника.

– Что вы сделали с этими... трофеями? – спросил он.

– В настоящий момент, сир, они трепещут на вашем флагштоке.

– Понятно. А что говорят мои люди?

– Они покатываются со смеху, ваше величество.

– Да, но что они говорят?

– Одни говорят, что ваше величество, проявив чудеса находчивости, проникли в стан противника и срезали бакенбарды, пока он спал, другие – что, проявив чудеса храбрости, вы победили врага в смертельной схватке и захватили военный трофей.

– О! А вы что говорите?

– Разумеется, ваше величество, я пока не говорю ничего.

– Очень хорошо. Я все как следует обдумал и теперь вспомнил, что я действительно сразил короля Бародии прошлой ночью. Вы меня понимаете?

– Искусство вашего величества в обращении с мечом всегда служило предметом восхищения подданных.

– Прекрасно, – подтвердил Веселунг. – Вот, собственно, и все. Я встаю. А завтра мы все едем домой.

Советник вышел, радостно потирая руки.

Глава 18

Лесной долгожитель принимает двух очень молодых людей

Помните ли вы тот день, когда принцесса Гиацинта и Виггз сидели на башне замка и мечтали, как приедет принц Удо? Принцесса думала, что у него темные волосы, а Виггз – что светлые, и они гадали, куда его поместить – в Голубую комнату или, лучше, в Пурпурную, и мечтали, как он поставит графиню на место и принесет счастье в Евралию. Теперь Гиацинте казалось, что с тех пор прошло чуть не несколько лет, и снова она сидела на башне вместе с Виггз.

Ей было ужасно тоскливо. Она всей душой стремилась избавиться от этой "посторонней помощи", которую навлекла на себя столь опрометчиво. Теперь они против нее вдвоем. Одной Бельвейн было более чем достаточно, но Бельвейн вместе с Удо, действующим по указке все той же Бельвейн, – это в сто раз хуже.

– Виггз, что ты делаешь, когда тебе плохо и никто тебя не любит? спросила принцесса.

– Танцую, – с готовностью ответила Виггз.

– А если тебе не хочется танцевать?

Виггз попыталась припомнить те мрачные времена (примерно неделю назад), когда она не умела танцевать.

– Тогда я иду в лес и сажусь под мое любимое дерево, и понемногу все начинают меня любить.

– Вряд ли они полюбят меня.

– Еще как полюбят! Показать вам мое волшебное дерево?

– Да, только не ходи со мной, просто расскажи, где оно. Я хочу быть несчастной одна.

И Виггз рассказала принцессе, что надо идти по узкой тропинке, уходящей в глубь леса, до тех пор, пока деревья по обеим сторонам не начнут редеть и не откроется поляна. И надо спуститься с холма, перейти ручей и подниматься по другому берегу, пока снова не начнется лес, и самое первое дерево – самое большое, самое старое и самое красивое – это и есть оно. И надо сесть, прислонившись спиной к стволу, и смотреть туда, откуда пришел, и тогда скоро почувствуешь, что все будет хорошо.

– Я найду его, – сказала Гиацинта, вставая, – спасибо, дорогая.

Она нашла это дерево и села под ним, и сначала сердце ее было полно горечи из-за Удо и из-за графини. Она даже сердилась на отца за то, что он оставил ее одну. Но от леса веяло таким миром, таким спокойствием, что вскоре душа принцессы тоже успокоилась, и она поняла: как-нибудь она со всем этим справится. Только ей очень хотелось, чтобы поскорее вернулся отец, потому что он любил ее, а когда тебя никто не любит, жить становится очень трудно.

Вдруг за ее спиной раздался голос:

– Здесь очень красиво, правда?

Она обернулась и увидела высокого юношу, который выходил из леса.

– Кто вы? – спросила Гиацинта, изумленная его внезапным появлением. Наряд ничего ей не сказал, зато лицо говорило о множестве вещей, узнать которые она была рада.

– Меня зовут Лионель.

– Красивое имя.

– Может быть... но не позволяйте ему сбить вас с толку. Это имя принадлежит человеку, ничего особенного собой не представляющему. Вы не возражаете, если я сяду? Я всегда сижу здесь в это время дня.

– О-о! Вы живете в лесу?

– Да, последнюю неделю. – Юноша дружески улыбнулся и добавил: – Вы немного опоздали.

– Опоздала?

– Я жду вас уже семь дней.

– А откуда вы обо мне узнали?

Лионель широким взмахом руки обвел поляну, и ручей, и лес.

– А для кого же все это? Кто-то должен время от времени говорить "спасибо" за такую красоту.

– А вы разве не говорили?

– Я? Я бы не осмелился. Нет, это ваша поляна, а вы так непростительно ею пренебрегаете.

– Сюда приходит одна маленькая девочка, – сказала Гиацинта. – Вы ее не встречали?

Лионель отвернулся. В его душе были тайные уголки, в которые даже Гиацинта не могла заглядывать... пока.

– Она танцевала, – коротко ответил Лионель.

Наступило молчание, но оно не вызывало неловкости, как будто они уже были давно знакомы.

– Знаете, – заговорила Гиацинта, глядя на юношу сверху вниз, потому что он лежал у ее ног, – довольно странно, что вы здесь появились.

– Хотел бы и я так думать, но не могу. Предпочитаю считать, что оказался здесь по велению долга. А вообще-то мне очень нравятся места, где мое появление может показаться странным. А вам?

– Мне очень нравится это место. – Гиацинта вздохнула. – Виггз оказалась права.

В ответ на вопросительный взгляд Лионеля она объяснила:

– Виггз – это та самая девочка, которая танцует.

Лионель, вспомнив, что обещал ему танец Виггз, быстро отвел глаза.

– Конечно, она была права, – проговорил он.

Прицесса вдруг совсем успокоилась. Казалось, ничто и никогда больше ее не встревожит. Кем бы ни был этот юноша – неважно. Он даже мог исчезнуть навсегда. Все равно, случилось что-то, от чего Гиацинта перестала бояться мира.

– Мне казалось, что все мужчины Евралии на войне, – сказала она.

– Так и есть.

– Тогда кто же вы? Принц из далекой страны? Волшебник? Вражеский лазутчик? Странствующий музыкант? Видите, я предоставила вам немалый выбор...

– Мне не остается ничего иного, как быть тем, кто я есть. Я Лионель.

– А я Гиацинта.

Он, конечно, знал, как ее зовут, но не показал виду.

– Гиацинта, – произнес он, протягивая руку.

– Лионель, – ответила Гиацинта, протягивая навстречу свою.

А ручей бормотал что-то сам себе, спеша мимо них вниз по лощине.

Гиацинта поднялась с легким вздохом сожаления.

– Ну что ж, мне пора.

– Правда пора? Так не хочется расставаться...

– Действительно пора.

Лионель осмелился намекнуть:

– У этого места есть одна удивительная особенность – оно не становится хуже назавтра. Назавтра в то же время.

– Это просто удивительно, – улыбнулась Гиацинта.

– Да, но когда речь идет о таком важном деле, не стоит принимать на веру чужие слова.

– Думаете, мне следует убедиться самой? Может быть, так я и сделаю.

– Свистните, если я случайно буду проходить мимо, и скажите, убедились вы или нет. До свидания, Гиацинта.

– До свидания, Лионель.

Принцесса ласково кивнула и стала легко спускаться с холма. Лионель глядел ей вслед.

"И о чем только думает Удо? – удивлялся он. – Разве что она не любит животных... Целый день ждать. До чего же долго!"

Если бы ему стало известно, что Удо, теперь уже на двух ногах, в этот самый момент находится в саду графини, пытаясь, вот уже в пятый раз, поведать ей о своих юных годах в Арабии, он удивился бы еще больше.

Если вы помните, мы оставили Лионеля в Арабии. Три или четыре дня он гадал, что же случилось с Удо, чувствуя все большую необходимость что-то предпринять. Не в силах более оставаться в бездействии, он вскочил на коня и отправился в дорогу. Если Удо нужна помощь, он ему поможет. Если с Удо все в порядке, он с чистой совестью вернется в Арабию.

По правде говоря, Лионелем в значительной степени руководило чувство ревности.

Некий принц Периваль, гостивший при дворе его дяди, некогда искал руки принцессы Гиацинты, но, проиграв схватку со знаменитым семиголовым быком, припасенным для него Веселунгом, оставил свои попытки. У сего принца оказался портрет принцессы, написанный по его просьбе придворным художником, и он показал его Лионелю. Именно поэтому Лионель сначала отказался сопровождать Удо в Евралию, и по той же причине он с легкостью убедил себя, что в Евралию его призывает долг дружбы.

Всю последнюю неделю Лионель провел в лесу, потому что не совсем представлял себе, что делать дальше. Поскольку по дороге ему ничего не удалось узнать о Удо – ни двуногом, ни четвероногом, – следовало вернуться во дворец, потому что в противном случае он так ничего и не узнает. А если он вернется во дворец и выяснит, что с Удо все в порядке и что принцесса в него влюблена, случится самое худшее. Ему придется помогать ей восторгаться Удо – занятие совершенно неприемлемое для влюбленного человека, ибо к тому времени он твердо решил, что влюблен в Гиацинту.

Итак, ему пришлось ждать в надежде, что что-то случится. И вот сначала появилась Виггз и, наконец, Гиацинта. Теперь он был очень рад, что остался в лесу.

На другой день Гиацинта снова появилась на том же месте.

– Я знал, что вы придете, – сказал Лионель. – Не правда ли, все так же красиво, как вчера?

– Мне кажется, еще красивее, – ответила Гиацинта.

– Вы имеете в виду эти легкие белые облачка? Это я придумал разбросать их по небу. Я так и знал, что вам должно понравиться.

– Интересно, что вы делали целый день? Вы были очень заняты?

– Не очень. Во всяком случае, у меня нашлось время петь.

– А почему вы пели?

– Потому, что я молод, и потому, что лес так красив.

– И я тоже пела сегодня утром.

– Почему?

– Потому, что война с Бародией окончена.

По лицу Лионеля было заметно, что это известие произвело на него сильное впечатление.

– Но вам это, наверное, не так уж интересно. Вот если бы вы жили в Евралии... – слегка удивилась Гиацинта.

– Мне это как раз ужасно интересно. У вас есть время, чтобы как следует повосхищаться, а я пока подумаю. Смотрите, вон еще одно из моих облачков.

Лионелю действительно было над чем поразмыслить. Если война кончилась и король вот-вот вернется, Удо может остаться в Евралии, только если у него есть определенные намерения в отношении принцессы. Значит, если он вскоре отправится в Арабию, то... А что, если он все еще животное? Тогда он вряд ли отправится в Арабию... Есть и третья возможность: он мог вообще не доехать до Евралии. Масса вопросов, требующих ответа, и рядом с ним находится человек, который может дать эти ответы. Но нужна осторожность.

– Девяносто восемь, девяносто девять, сто! – громко сказал он. – Ну вот, теперь вы, наверное, насмотрелись.

– И что же вы решили? – улыбнулась Гиацинта.

– Решил? – Лионель удивился ее проницательности. – О нет, я ничего не решал, я просто думал. О животных.

– И я тоже.

– Как удивительно! Хотя это дурно с вашей стороны – ведь вы должны были восхищаться моими облачками. А о каком животном вы думали?

– О разных.

– А я думал о кроликах. Вам нравятся кролики?

– Не особенно.

– Пожалуй. Они такие прыгучие... А львы вам нравятся?

– Мне кажется, что у них какие-то глупые хвосты.

– Возможно. Как насчет барашков?

– В последнее время я совсем разлюбила барашков.

– Действительно, это не самые интересные из животных... Забавно, – заметил он как бы невзначай, пытаясь поймать ее взгляд, – что мне однажды довелось видеть помесь трех этих зверей.

– И мне тоже. – Гиацинта тяжело вздохнула, но Лионель видел, что подбородок у нее дрожит, и вдруг она обернулась и посмотрела ему в глаза, и они вместе рассмеялись.

– Бедный Удо! – сказал Лионель. – Как он теперь?

– С ним все в порядке.

– Все в порядке? Тогда почему он не... Правда, я очень рад этому.

– Он мне не понравился, – отвечала Гиацинта, покраснев. Потом она слегка улыбнулась и отважно продолжала: – Но, по правде говоря, сначала я не понравилась ему.

– Он хочет, чтобы его непрерывно ублажали. Это моя обязанность, а не ваша.

Гиацинта взглянула на него с новым интересом.

– Теперь я знаю, кто вы такой. Он мне о вас говорил.

– И что же он обо мне говорил? – спросил Лионель, изнывая от любопытства.

– Он сказал, что вы неплохо разбираетесь в поэзии.

Лионель был слегка разочарован. Он предпочел бы, чтобы Гиацинта услышала, что он неплохо разбирается в драконах. Однако теперь, когда они встретились, это не имело значения.

– Принцесса. – Он решил, наконец, объясниться начистоту. – Я думаю, вы все время задаете себе вопрос, что я вообще здесь делаю? Я приехал узнать, не нуждается ли Удо в моей помощи и не нуждаетесь ли в ней вы. Принц Удо был моим другом, но если он не друг вам, то и мне больше не друг. Расскажите, что здесь происходит и чем я могу вам помочь.

– Вчера вы называли меня Гиацинтой, и имя мое осталось прежним.

– Гиацинта, скажите, нужен ли я вам? – серьезно произнес Лионель, беря ее за руку.

– Спасибо, Лионель. Видите ли, все получилось так...

И, сидя под волшебным деревом Виггз, она рассказала ему все.

Выслушав ее, Лионель беспечно улыбнулся.

– Ну что ж, ничего особенного. Все очень просто. Вы хотите прогнать Удо и поставить графиню на место? Я без труда сделаю одно, а вы – другое.