Текст книги "Пятнадцатый пассаж (СИ)"
Автор книги: Аида Золотая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
И тогда Гешвенда осенило: модистка его избегает! Что было весьма странным после того, как он открыто стал за ней ухаживать на глазах всего общества.
– Отделение вправо на три шага разом-КНИСЬ! – гавкал штабс-капитан на плацу, глядя, как пляшут по его команде солдаты инфантерии. – Ружья на гр-УДЬ! Бегом МАРШ!
– Думаете, если крикнете погромче, так и солдат побежит побыстрее? – усмехнулся Щербатов, возникший рядом. И тут же заговорил о другом: – За Ветром, полагаю, хороший уход? Не хотелось бы получить больного коня.
– Не извольте беспокоиться, Михаил Александрович, – рявкнул Гешвенд. – Хворал в начале осени, да уже подлечили. Как раз весной нам полковник скачки устроить обещал. Думаю, мы с Ветром имеем надежды на победу.
– А вот я так не думаю, – манерно протянул князь. – Не я один наслышан о неудаче, постигшей вас.
– Не все, что в народе говорят, суеверия. Цыплят ведь, и верно, по осени считают. Мы с вами до зимы условились. И, сдается мне, еще время в запасе имеется.
– Имеется, – согласился Щербатов. – Но я бы на вас сейчас не поставил.
Щербатов прищелкнул каблуками и удалился так же неожиданно, как и появился. Глядя ему вслед, Гешвенд лишь скрежетнул зубами и снова заорал:
– Отделение СТОЙ! РАВНЯЙСЬ! Смир-НО!
В конце концов, это становилось невыносимо. Быть отвергнутым модисткой. Да так, чтобы о том всем стало известно. Еще худшее заключалось в том, что штабс-капитан искренно не понимал, с чего бы такая перемена. В последнюю их встречу он преспокойно ужинал за одним столом со штабс-ротмистром Игнатьевым. И мог думать только о тех минутах, когда Варвара выйдет провожать его до ворот. Эти несколько мгновений наедине неизменно принадлежали лишь им двоим. И отчего-то ему казалось, что и ей эти минуты важны.
Было еще одно худшее – самое худшее. Он скучал по ней. И не намеревался с этим мириться.
Пассаж девятый. Настойка от подагры
Варя печально взирала на папеньку, который, кажется, пребывал в самом радужном настроении. Таким она не видела его уж много лет. И это было единственным, что ее утешало – хотя бы отец испытывал удовольствие от пикника, устроенного полковником Гладышевым на своей даче в Голландии[1]. Варю же не радовал даже прекрасный вид моря, который открывался с того места, которое ей отвели за столом.
Ей было неуютно среди всех этих людей, жены которых заказывали у нее платья и юбки. Ей нравилось ее занятие. Она ни минуты не считала свой труд унизительным, пусть и по происхождению такой ей не полагался. И ежели она вынуждена была шить для того, чтобы прокормиться, то постыдного в том ничего не находила. Но сегодняшнее присутствие здесь и озадачивало, и удручало.
– Почему нас вообще сюда пригласили? – негромко проговорила Варя и вздрогнула от звука собственного голоса. Она собиралась лишь подумать об этом.
– Должно быть, господин полковник счел мое присутствие здесь подходящим, – жизнерадостно ответил господин Игнатьев, весело ей подмигнув. – Я верой и правдой служил Отечеству, имею награды. Отчего бы и не пригласить?
– Оттого, что раньше не приглашали. Ни Гладышев ваш, ни полковник Эггер! – возмущенно прошептала Варя.
– Я нынче в отставке. Но ты слыхала, школы для солдат вздумали устроить. Не все ж муштра да учения. Быть может... – он так и не решился договорить, лишь разведя руками.
Варвара нахмурилась. Если отец вздумает питать ложные надежды... Ей и без того особенно трудно было бороться с его прожектами, которые он измышлял в своей голове.
– Нет, папенька, вряд ли, – ласково проговорила она и погладила его по руке.
– А может быть, потому что ты у меня красавица да умница, – вдруг добавил он совсем тихонько. И кивнул на группу офицеров. – Погляди на них. Ведь ты им ровня, хоть и состояния мы не имеем.
– Ах, папенька... – только и смогла выговорить Варя.
Папенька пожал плечами и с серьезным видом направился к офицерам, оставив дочь на попечение совсем почти глухой старушки, матери полковника. Или старушку на попечение Вари. И следующие несколько мгновений она наблюдала, как Лев Платонович пытался пристроиться к разговору. Весьма неудачно, но все же он упорно не уходил от них.
– А еще говорят, от подагры хорошая настойка еловых шишек. Вы про такое слыхали, милочка? – доносились до нее обрывки болтовни полковничьей матери. Почтенной даме можно было и не отвечать. Ей довольно было кивков головы в такт ее разглагольствованиям, что она и делала, пока в мерные отголоски звуков извне не ворвался голос штабс-капитана Гешвенда.
– Варвара Львовна...
– Папенька хвалит из каштанов, Евлампия Тихоновна, – выпалила Варя, изображая увлеченность разговором.
– Что вы сказали, милочка? – тряхнула головой почтенная дама.
– Мадемуазель Игнатьева, мне надобно поговорить с вами, – снова постарался втиснуться штабс-капитан. Он теперь стоял совсем рядом и протягивал барышне бокал вина, усердно делая вид, что всего лишь оказывает любезность.
– Я говорю, – громче произнесла Варя, – ваш сын устроил чудесный обед.
– Кларет? Нет, моя дорогая, я не люблю кларет. Предпочитаю настойку своей кухарки. Та ее прекрасно делает на буковых орешках.
– Варя! – теряя терпение, рявкнул Гешвенд. – Я полагаю, госпоже Гладышевой стоит отдохнуть немного. Слишком шумно. Не хотите прогуляться к воде?
– А наша Егоровна делает замечательную вишневку. Ни с чем не сравнится.
– Ни с чем не сравнится, – уверенно подтвердил штабс-капитан и заорал, обращаясь к Евлампии Тихоновне: – Госпожа Гладышева, позвольте мне увести от вас мадемуазель Игнатьеву. С нею очень хотела переговорить супруга господина Шубина.
– Да-да-да, – затрясла головой старушка, ясно расслышав ор Гешвенда. Впрочем, его ор расслышала добрая половина присутствующих на пикнике гостей. В том числе и мадам Шубина, изумленно воззрившаяся на происходящее.
Варя поднялась, кивнула Евлампии Тихоновне и, не взглянув на Гешвенда, отошла к группе офицеров, с интересом слушающих, к некоторому ее удивлению, штабс-ротмистра. Анекдот из его службы оказался коротким, и очень скоро отец и дочь Игнатьевы покинули пикник, на который, в сущности, и попали лишь потому, что Максиму Максимычу удалось уговорить полковника Гладышева пригласить отставного вояку и его дочь-модистку к себе на дачу.
________________________________________
[1] Голла́ндия – историческая местность в Севастополе на Северной стороне, а также балка и примыкающая к ней бухта в акватории Большой Севастопольской бухты (между Доковой и Сухарной бухтами, напротив Килен-бухты).
Пассаж десятый. Кирилл Матвеевич женится
Опустив голову на руки, сложенные на подоконнике, Варя совершенно не думала ни об отказе взять заказ популярной этой осенью в обществе майорши N, ни о том, что отменила уже вторую примерку для госпожи Гладышевой. Даже недошитое платье княжны Щербатовой, которое она обещалась закончить в срок, ничуть ее не волновало.
После пикника все сделалось еще хуже. Гешвенд столь настойчиво пытался навязать ей свое общество, что она лишь уверилась – он намерен выиграть пари. И это единственное, чем он озабочен, не затрудняясь тем, что у модистки есть сердце.
Впрочем, не на сердце ли они спорили?
Варя вздохнула. Когда она позволила себе думать, что может быть иначе? В парке? Или когда Гешвенд впервые появился в ее доме и несколько часов подряд терпеливо выслушивал рассказы отца?
Она подняла уставшую от раздумий голову. На улице было пустынно. Холодный осенний ветер разогнал всех случайных прохожих, кроме одной знакомой фигуры в офицерском мундире, направляющейся к их воротам. Она взволнованно вздрогнула и отпрянула от окошка.
Гешвенд стремительно шел по улице, как всегда в последнее время, хмурый, даже, похоже, сердитый. В руках тащил очередной букет. Варвара выбрасывала их по утрам охапками.
Меж тем, с другой стороны улицы степенно направлялся к их дому титулярный советник Пышкин. Ему оставалось всего несколько шагов, и Варвара, накинув лишь тонкую шаль на плечи, да в домашних туфлях, бросилась во двор, чтобы успеть запереть ворота от Гешвенда.
– Варвара Львовна, рад приветствовать! – только и успел произнести Его благородие, сдергивая с головы шляпу, когда был втянут за рукав в калитку, которая немедленно захлопнулась. Последнее, что увидела Варя на улице, это растерянное выражение на лице штабс-капитана, как раз оказавшегося возле ворот.
– Здравствуйте, Кирилл Матвеевич, – сказала в свою очередь Варя. – Так славно, что вы заглянули. Папенька будет очень рад.
– Так ведь мы со Львом Платонычем, поди, условились третьего дня о моем визите, – удивленно пожал плечами Пышкин. – А вы, Варвара Львовна, хоть сколько-нибудь обрадовались бы...
Из-за забора до нежных Вариных ушек донеслось отчетливое ругательство.
– И я вам рада, Кирилл Матвеевич, – звонко ответила модистка. – Идемте же в дом, Егоровна чаю подаст.
– Смею ли я надеяться, что нынче и вы составите нам компанию? – поинтересовался титулярный советник, когда они, миновав будку с Пиратом, поднялись на крыльцо дома.
– Составлю, – подавив вздох, сказала Варя.
– И не станете отговариваться работой?
– Не стану.
Кирилл Матвеевич кивнул и промолчал. Однако молчание выдержал недолго. Уже в сенях он снова завел вечный свой рефрен:
– Вот кабы вы имели мужа хоть с небольшим, но состоянием, да жалованием, положенным еженедельно, так вам бы и вовсе не пришлось озадачиваться тем, чтобы работать, мадемуазель Игнатьева.
Она в ответ лишь улыбнулась.
– Ежели бы да кабы...
– Так ведь есть такой человек, – воодушевился Пышкин, не встретив в ней привычного равнодушия, – знаете же, Варвара Львовна.
– Я не понимаю вас, Кирилл Матвеевич, – несколько озадачилась она.
– Как же-с! – почти обиделся титулярный советник. – Ни для кого ведь не секрет, что люблю вас вот уж который год... И жив лишь мгновением, когда вы согласитесь оказать мне честь и стать моей женой.
– Вашей женой...
– Моей женой, – повторил он громче.
– Да неужто! – донеслось из гостиной радостное восклицание. И из двери показался штабс-ротмистр в отставке. – Дети мои! Свершилось?
– Папенька! – вскрикнула Варя.
Но папенька не слышал. Папенька бросился к себе в комнату – за образом, коим его папенька благословлял их брак с покойной Александрой Ивановной уж сколько лет тому назад. Но воспоминания все еще были ярки. Да и икону они сохранили для дочери.
Пассаж одиннадцатый. Я люблю вас!
Начало ноября было ужасным. Впрочем, Максим Максимыч искренно не помнил, когда и что было хорошо.
Ужасными были шутки Щербатова. Ужасной была болтовня Гладышева о переводе в Петербург по весне. Ужасна была и погода. Несколько дней Варвара не выходила на прогулки. А штабс-капитан Гешвенд напрасно ожидал ее в известное ему время за углом дома, откуда она его не могла бы видеть заранее, чтобы избежать встречи. Повезло ему только через неделю пустого ожидания. К тому времени Гешвенд уже пребывал в бешенстве.
Она вышла, плотно притворив за собой калитку. Потом пошла по улице, не замечая, что штабс-капитан следует за ней почти шаг в шаг, лишь соблюдая некоторое расстояние, чтобы подольше не попадаться ей на глаза. Миновав несколько домов, свернула в узкий проход между ними. Оттуда начиналась тропинка в небольшую рощицу, которая заканчивалась там, где начинались прибрежные камни. Но к камням Варя не пошла. Она присела на ствол давно упавшего дерева и аккуратно разложила юбку. С этого места открывался прекрасный вид на море, которое сегодня, казалось, тоже не могло решить: сердится оно или ищет успокоения.
Некоторое время Гешвенд смотрел со стороны на ее узкую спину и тонкие плечи в коричневом бархате казакина, который отчего-то делал ее еще более тонкой и хрупкой. Ветер шевелил золотистые локоны, вившиеся возле шеи под шляпкой. И вся она казалась ему напряженной и одновременно уставшей. В который раз так некстати вспомнилось, что она вынуждена содержать и себя, и отца. Оттого он помрачнел еще больше. И решительно шагая по ракушечнику, подошел к ней.
– И все же здравствуйте, Варвара Львовна, – проговорил Гешвенд.
– Здравствуйте, – ответила она после долгого молчания, напряженно глядя в одну точку на горизонте.
– Кажется, я должен вас поздравить?
– Не припомню, чтобы делала вам одолжения.
– Да нет же... – сдержанно сказал он, сцепив пальцы за спиной. – От чистого сердца поздравить. Покуда я, дурак, гадаю, почему вы стали избегать меня, по городу разнеслись вести, что вы вот-вот сделаете весьма удачную партию. И эта ясность хоть немного облегчила мою участь.
– Рада за вас.
Она по-прежнему не смотрела на него, но лицо ее и голос были спокойны.
– Вот как? Рады? – выдохнул он. – И кто же этот ваш жених, господин Пышкин, что вы предпочли его мне?
– Добрый, хороший человек. Старинный друг папеньки.
– Ах, вот оно что! Добрый, хороший человек! Настолько добрый и хороший, что вы сочли возможным играть со мной, чтобы вызвать в нем ревность и тем самым подтолкнуть к действиям?
Варя усмехнулась и промолчала. Гешвенд скрежетнул зубами и в два шага переместился так, что закрыл ей вид на море собою.
– Иной причины тому, что было между нами, я не нахожу. Отрицайте, если я не прав, Варвара!
– Вы не вправе требовать от меня объяснений, – сказала она и подняла голову, посмотрев ему в лицо.
Он коротко и зло хохотнул. Глаза его сверкнули и обманчиво мягким тоном он проговорил:
– Несколько недель тому назад я был вправе делать многое, чего обыкновенно мужчинам женщины не позволяют.
– А после я передумала.
– Что? – опешил штабс-капитан.
– Вы непонятливы. Мне надоело. Так отчего вы не оставите меня в покое?
– Оттого что я люблю вас! – выпалил Гешвенд и замер с открытым ртом, в ужасе осознавая, что сказал в эту минуту... правду.
– Ваше поведение оскорбительно! – ее вскрик заставил его вздрогнуть. – Прекратите, наконец, преследовать меня и приносить свои глупые цветы.
Она вскочила, резко развернулась и, не оглядываясь, побежала в рощицу. А он так и стоял, глядя ей вслед, то открывая, то закрывая рот, похожий на рыбу, выброшенную на берег. И пытался свыкнуться с безумной мыслью – он любит ее. Он любит – впервые в жизни.
Пассаж двенадцатый. Подвязка
Если бы Варвара Львовна Игнатьева могла предположить, что приглашение на чай к княжне Щербатовой обернется самым настоящим приемом, она, конечно же, осталась бы дома. И уж тем более не пришла бы сюда с господином Пышкиным, почитавшим отныне своим первейшим долгом всегда и везде сопровождать невесту.
Но княжна никогда ничего не делала наполовину, потому «прощальное чаепитие» перед ее отъездом в Петербург оказалось заметным событием в их провинциальной жизни. А титулярный советник Пышкин оказался на редкость настойчив.
Теперь же мадемуазель Игнатьевой оставалось только вздыхать, слушая Его благородие, севшего на своего излюбленного конька, и стараться ничем не выдать собственной растерянности происходившим.
– Вы слыхали, что отечественными спиритуалистами объявлена подписка по сбору денег для приезда одного весьма сильного медиума из Франции? Говорят, он часто общается с духом герра Месмера. Я лично дал семьдесят пять рублей. А фотографии мистера Слейтера вы видели? Только представьте: сейчас вокруг нас витает пара-тройка духов!
Выслушивая бессчетный раз его тираду, Варя сама готова была стать невидимым духом и упорхнуть из комнаты на свежий воздух.
– Один из них как раз сейчас уселся вам на плечо! – донесся мрачный голос штабс-капитана Гешвенда с другого конца гостиной.
Варя нашла его глазами среди гостей и сердито нахмурилась.
«Любит он! – обиженно думала она. – А сам даже не смотрит! Духов на плече Пышкина разглядывает! Все обман, ни слова искреннего. Готов говорить что угодно, только бы спор выиграть».
Помимо прочих допущений, ежели бы она знала, что Гешвенд будет здесь, у княжны, не пришла бы тем более. Теперь бежать было поздно. Да и Натали непременно обиделась бы.
– А второй стоит за вашей, Максим Максимыч, спиной, – съязвила, меж тем, княжна. – Более всего на свете они любят развенчивать убежденности скептиков. Кирилл Матвеевич, продолжайте, очень интересно.
Варя старалась не слушать, в ужасе понимая, что теперь господин Пышкин не уймется. Он, если к его увлечению не проявляли ровным счетом никакого интереса, мог говорить о духах часами. А уж если его поощрить!
– Ужасный, ужасный, ужасный Гешвенд, – ворчала Натали, оказавшись возле Варвары. – Если бы я знала, что Мишель его притащит, запретила бы приходить обоим! Вообразите, неделю пил беспробудным пьяницей. На учения не являлся, командование трижды вызывало – не пришел. Гладышев его велел холодной водой окатить, все бутылки из квартиры изъять и перевести в казарму от греха подальше. Судом грозил, говорят.
Терпеливо дождавшись окончания тирады, совершенно побледневшая Варя болезненным голосом проговорила:
– Наталья Александровна, вы не обидитесь, если я уйду? Мигрень разыгралась, сил никаких.
– Господи, да что с вами, милочка? – обеспокоенно спросила Натали. – На вас, и впрямь, лица нет. Идемте-ка, побудете одна. Раньше, чем вам легче станет, никуда вас не пущу. Сейчас я разыщу нюхательные соли...
И Варя послушно поплелась за княжной в небольшую гостиную на другом конце дома, где расположилась в удобном мягком кресле, подложив под голову думку.
– Я предупрежу вашего жениха, что увела вас, – продолжала щебетать неугомонная Натали. – Быть может, прислать к вам мою горничную? Она поможет, если вам что-то понадобится.
– Не беспокойтесь, пожалуйста, – пробормотала Варя. – Я побуду здесь в тишине, и все как рукой снимет.
– Да что же это с вами такое? Это нам, жителям севера положено маяться болями всех возможных органов. Но здесь, у моря, где ноябрь совсем не ноябрь... Не пугайте меня, Варенька, будьте здесь, сколько вам нужно. Позднее я загляну к вам.
С этими словами Наталья Александровна выпорхнула за дверь.
Варя лишь вздохнула и прикрыла глаза. Голова, и вправду, нещадно болела. И еще очень хотелось домой. Запереться в своей комнате ото всех. Совсем-совсем ото всех. В особенности от Пышкина. И еще более от штабс-капитана.
Но штабс-капитан, действительно пивший всю последнюю неделю хуже сапожника, невзирая на увещевания денщика и ворчания князя Щербатова, хотя и не отданный под суд, был в корне не согласен с мадемуазель Игнатьевой относительно того, как ей следует проводить свой досуг. Спустя несколько минут после того, как Наталья Александровна покинула малую гостиную, дверь снова скрипнула, и он вошел в комнату.
Он был бледен и выглядел уставшим.
«Пить меньше надо! – бушевал полковник Гладышев, приводя штабс-капитана в чувства. – Хуже дитя малого! Ох и подкинул мне Петр Михайлович задачку, низкий ему поклон!»
Гешвенд не отвечал, сидя на пеньке во дворе домика, куда был расквартирован. Его уже дважды окатили холодной водой. И он готовился к третьему заходу. Потому что протрезветь так и не выходило.
«Скорей бы тебя домой забрали, что ли!» – раздосадовано бросил полковник и махнул рукой. Где ему было понять, что штабс-капитану, в сущности, все равно здесь или дома. Везде был бы один и тот же исход – он влюбился в женщину, которая собиралась стать женой другого мужчины. История стара, как мир. Но его весьма озадачила.
– Что же вы делаете, Варя? – мягко произнес Гешвенд, глядя на ее тонкое лицо, в котором теперь, казалось, не было ни кровинки.
Она открыла глаза и посмотрела на офицера.
– Отдыхаю, коль вы сами этого не заметили.
Гешвенд мотнул головой, и на лице его появилась улыбка. Совсем другая, чем прежде – горькая, почти обиженная.
– Вы же не любите своего спиритуалиста. На кой черт вам сдался этот брак?
– Вам-то какое дело? – разгневанно спросила Варя.
– Я уже говорил вам, что мне есть дело.
– Я знаю, в чем состоит ваше дело!
– А я знаю, что вы зачем-то разыгрываете глупый спектакль. Я не видел в ваших глазах никакого расположения к жениху. Не видел, Варвара Львовна! А потому отступаться не намерен. К черту Пышкина. Я люблю вас!
– Вы лжете! – она поднялась из кресла и встала перед ним с воинственным видом.
– Не лгу. Я люблю вас. Про такое не лгут.
– О чем угодно лгут. Первее всего – когда норовят выиграть пари.
Она приподняла кринолин. В пене кружевных юбок мелькнула острая коленка в белом чулке, и еще через мгновение холодные пальцы вложили в руку Гешвенда бархатную подвязку.
– Что станет вашим выигрышем? – спросила она звенящим голосом.
Несколько кратких мгновений он сжимал и разжимал в ладони кусок ткани, не в силах оторвать взгляда от ее лица и не веря себе в том единственном, что все происходящее не дурной сон. А потом, наконец, проговорил, с трудом разлепив губы:
– Откуда вы...
– Вы не отрицаете, – усмехнулась Варя. – Так какую цену вы мне назначили?
– Мой Ветер...
Она кивнула и, словно придя в себя, бросилась прочь из комнаты. Он замешкался всего лишь на несколько мгновений прежде, чем помчаться за ней. Но и того хватило, чтобы стало поздно. Варя стояла возле Натали. И здесь, среди людей... невозможно...
Теперь количество гостей сыграло ей на руку. Она незамеченной вышла из гостиной, а потом и из дома. Во дворе, воспользовавшись наступившей темнотой, быстро стянула спадающий чулок и, подхватив юбки, почти бежала до своей улицы.
Пассаж тринадцатый. Судьбоносный для Ветра
Он смотрел ей вслед с крыльца. Видел все. Как она остановилась посреди двора, как скинула чулок. Как обула ботинок обратно на ногу. В это мгновение к горлу подкатил гадкий горький ком, в котором он с удивлением узнавал чувство вины. Такой вины, от которой никогда не скрыться. Хотел бежать за ней. И бежать не мог. Никогда прежде не задевало его так чужое горе. Быть может, оттого что это горе и его тоже – одно на двоих.
Сунул руку в карман мундира. И руку обжег бархат подвязки.
Ночь не спал. Один взгляд на бутылку коньяку, вытащенную из-под кровати, вызвал отвращение. Раскуривал трубку. Перебирал в руках ткань брошенной ему подвязки, будто намеренно причиняя себе боль.
К утру вошел в конюшню, где денщик возился с Ветром.
– Ну что, Григорий? – спросил он хмуро. – Ночь тихо? К прогулке готов?
– Да как всегда, Ваше благородие. Коли гулять изволите, так оседлаем мигом.
– Седлай, седлай, – пробормотал Гешвенд.
Часом позднее он стучал в двери дома, куда был расквартирован поручик Щербатов.
– Что так рано? – удивленно встретил его князь.
– Скорее поздно, – буркнул Максим Максимыч. – Коня привел. Рассчитались.
Он оглянулся и кивнул на Ветра, которого под уздцы держал слуга Михаила Александровича.
– Так срок не вышел... – еще более удивился Щербатов.
– Для вас не есть тайна то, что дама приняла предложение некоего достойного во всех смыслах господина.
– С каких это пор вас стало останавливать столь досадное недоразумение, – усмехнулся князь и посторонился, освобождая проход. – Прошу вас, Максим Максимыч.
– Нет, благодарю. Коня забирайте. Выиграли.
– Гешвенд, не устраивайте балаган! – нахмурился князь. – Я не приму вашего коня раньше условленного срока. Вы что же это, сдались?
– А вот это дело, милостивый государь, к вам касательства иметь не должно! – рассердился Гешвенд. – Выиграли – забирайте. Я от слова своего не отказываюсь.
– Я тоже. И я знаю, что по доброй воле вы никогда бы Ветра не отдали. Так что?
– Я не намерен впредь тратить ни своего времени, ни времени Варвары Львовны на то, что не имеет смысла. Ее репутация, как вы понимаете, пострадать не должна. И ежели станут болтать, я вынужден буду... – Гешвенд не договорил, резко развернувшись, чтобы уйти.
– Да погодите же вы! – выкрикнул Щербатов. – О мадемуазель Игнатьевой и без того болтают которую неделю. Теперь вы отдаете мне Ветра. Это не останется незамеченным.
– Именно так, – хмыкнул Гешвенд. – Станет ясно, что слухи не имеют оснований. Даст бог, быстрее забудется.
– Для слухов не нужны основания! – кипел князь.
– Верно, Михаил Александрович. Не нужны. Но все будут знать, что штабс-капитан об этот орешек зубы пообломал. А обсуждать мою персону куда как интереснее, чем будущую супругу титулярного советника Шишкина, или как бишь его!
Лицо Щербатова стало серьезным.
– Отчего мне кажется, что вам небезразлично замужество маленькой модистки? Вот что, Гешвенд. Ветра пока оставлю у себя. И если вам понадобится помощь...
– Подите к черту, Щербатов!
Пассаж четырнадцатый. Предпоследний
– Сударь! Сударь!! Да-да, к вам обращаюсь, – кричал Щербатов с мостовой импозантному господину средних лет в коричневом сюртуке, шелковом цилиндре и с тростью в руках, прогуливающемуся вдоль крыльца лучшей в городе кондитерской. – Не откажите в любезности.
Титулярный советник Кирилл Матвеевич Пышкин, а это был именно он, озадаченно приподнял брови, отчего лицо его стало казаться несколько более комичным, чем было на самом деле. Но вслух ответил:
– Чем могу быть полезен, сударь?
– Да вот конь мой захромал. Думаю, камень под подкову попал. Придержите за уздцы, а я посмотрю.
Господин Пышкин поморгал несколько раз и обернулся ко входу в кондитерскую, возле которой дожидался невесты. Он сопровождал ее везде и повсюду. Дел перед свадьбой было предостаточно, и Варенька настаивала на том, что нуждается в его помощи в любом из них. Либо в обществе госпожи Пышкиной, что сути не меняло. Она совсем перестала выходить из дому в одиночестве. И всякий человек уверен был бы в том, что происходит нечто невразумительное, но не титулярный советник Кирилл Матвеевич. Он пребывал в мечтательно-романтическом расположении и столь большое внимание своей невесты к его семье принимал за желание Варенька поскорее в нее войти.
Коней господин Пышкин искренно не любил. Ужасные животные, так и норовившие угодить ему копытом в колено. Мальчишкой он весьма серьезно пострадал. С тех пор лошадей опасался.
Но к вежливому офицеру на дороге все же подошел.
– Экая животина, – пробормотал он, обращаясь то ли к Щербатову, то ли к коню.
– Да, конь знатный, – подтвердил князь. – Почитай друг. А ежели другу больно – надо помочь. Как думаете? – он вручил Пышкину поводья и, вместо того, чтобы заняться копытом, принялся разглагольствовать, придерживая фуражку от шквального ветра: – Мы с ним к морю проехались. Погоды нынче стоят изумительные, располагают к прогулкам. Вот, полагаю, где-то там мой Паладин и подхватил камень. А вы верхом ездите?
– Мне по должности, к счастью, необходимости нет. Папенька когда-то конюшню держал, да как-то все недосуг было, – засмущался Пышкин. – А в сущности, знаете ли, для здоровья нет ничего полезнее пеших прогулок. Уж коли чего срочного, так на то извозчик всегда найдется.
О том, что не содержал выезда, он болтать не собирался, само как-то вырвалось.
Меж тем, покуда он болтал, из-за угла кондитерской показался штабс-капитан Гешвенд, нисколько не обращавший внимания на чудесный спектакль, разыгрываемый отныне лучшим другом, но только на дверь в кондитерскую. Очень скоро в ней появилась Варя. В блестящей атласной юбке с множеством кружевных оборок и новом капоре, она привлекала к себе взоры прохожих и с улыбкой кивнула двум знакомым дамам, прошедшим вдоль улицы. Максим Максимыч оборок не разглядывал. На кивающих «свидетельниц» внимания не обращал. Ему было некогда. Он быстро подскочил к крыльцу, подхватил не успевшую и рта раскрыть барышню на руки и, развернувшись, скрылся за углом здания.
К тому времени мадемуазель Игнатьева уже пришла в себя и разразилась гневной речью, которая сопровождалась звонкими оплеухами.
– Вы несносный нахал! Немедленно верните меня обратно! Ежели господин Пышкин прознает – он вызовет вас на дуэль! И тогда вам несдобровать.
– Премного благодарен за ваше беспокойство о моей персоне, – кивнул Гешвенд, подставляя под удар другую щеку. – Но это лучше – быть продырявленным вашим женихом, чем прожить остаток жизни, зная, что погубил вашу.
– Да что вы знаете! По какому праву вы позволяете себе... – она перевела дыхание и выкрикнула: – Думаете, коль я простая модистка, то вам позволительно не разводить политесов?
– Будете удивлены, если я скажу вам, что не думаю вовсе? – буркнул штабс-капитан и поставил ее на мостовую возле кареты. Раскрыл дверцу и кивнул. – Садитесь, а не то запихну вас самолично.
Варя не сдвинулась с места. Гешвенд тяжело вздохнул, легко подхватил ее подмышки и шагнул на подножку экипажа, увлекая ее за собой. Устроив модистку на сидении, рявкнул: «Трогай!» И, захлопнув дверцу, устроился напротив.
– Вы с ума сошли! – воскликнула она, намереваясь выскочить из экипажа.
Но было поздно. Карета сдвинулась с места, ее чуть тряхнуло, и Варя упала обратно на сиденье.
– Соглашусь с вами, – ответил Максим Максимыч. – Но это не я брожу повсюду с женихом и почтенными матронами, упреждая всякий случай для объяснения.
– Вы запамятовали, господин штабс-капитан. Мы с вами объяснились. Более не вижу резона для разговоров.
– Я вижу. В конечном счете, это меня лишили последнего слова, с чем я не согласен.
– Мы с вами не в судебном разбирательстве! – заявила Варя и отсела от Гешвенда как можно дальше, насколько это было возможно, чтобы их колени не соприкасались. Штабс-капитан хмыкнул, но исправлять положение не стал. Несколько мгновений молчал, глядя в ее лицо. И не знал, что ответить, чувствуя растерянность едва ли не бОльшую, чем в тот вечер некоторое время назад, когда между ними случилась безобразная сцена у Натали Щербатовой.
Гешвенд незаметно перевел дыхание и негромко произнес:
– Я не позволю этому нелепому недоразумению разрушить нашу жизнь.
– Разрушить только мою – куда как проще, – ворчала Варя, отвернувшись к окошку.
– Я никогда не причинил бы вам никакого вреда. Тогда, вначале, все было глупой шуткой. Но не после, поймите!
– Шуткой? – выдохнула она, кинув негодующий взгляд на своего похитителя. – Благодарю вас, Максим Максимыч, мне стало легче. Я была шуткой. И мои чувства были шуткой.
– Да услышьте же меня! – взвился Гешвенд. – Я виноват. Я поступил недостойно. Но я не раскаиваюсь в этом. И не раскаюсь – иначе никогда не узнал бы вас. А я даже мысли подобной не хочу допускать. И будущности своей без вас я не мыслю!
От его слов Варя побледнела и вжалась в спинку сиденья экипажа.
– Куда мы едем? – с опаской спросила она.
– В церковь, – сердито ответил он.
– Куда? – задохнувшись, переспросила Варя.
– В церковь, к попу.
– Зачем? – голос был понижен до шепота.
– Зависит от вас, мадемуазель. Я намерен поклясться перед образами в том, что люблю вас. Если вас это удовлетворит, и вы сможете простить меня, нам обоим станет легче смириться с произошедшим. Если же в вашей душе осталось хоть немного ответного чувства после всего, что я натворил, то мы могли бы условиться с попом о венчании. Выбор за вами.
– Я не могу венчаться с вами, – она снова отвернулась к окну. – Папенька благословил меня с господином Пышкиным.
