Текст книги "Пятнадцатый пассаж (СИ)"
Автор книги: Аида Золотая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Пятнадцатый пассаж
Аида Золотая
Пассаж первый. Князь Петр Михайлович сердится
– Не ожидал от тебя, Максим, такого сумасбродства, – пыхтел справедливым гневом Петр Михайлович. – Офицер, потомок древнего рода! И так безрассудно себя повести. Весь Петербург говорит. Дошло и до Императора!
Молодой штабс-капитан Гешвенд посмотрел на крестного отца, чуть приподнял свой и без того высоко поднятый подбородок и уныло подумал, что старый Трубецкой, несомненно, переживет их всех, уморив сперва своим брюзжанием окружающих. А тех, кто выживет, доконает воспоминаниями о прежних временах, когда все было, согласно его разумению, лучше и благочестивее.
К тому же нещадно ныло раненое плечо, отчего не так просто было сохранять невозмутимый вид и офицерскую выправку.
– Я уже отписал батюшке, что коли нападет охота жениться, то он узнает о том незамедлительно и от меня, а не потому, что «весь Петербург» говорит.
– Где уж тебе жениться, коль у тебя одна охота – волочиться за юбками, – фыркнул Петр Михайлович.
– Я не полагаю себя пригодным для семейной жизни. К тому же Ольга Дмитриевна и сама после произошедшего едва ли согласилась бы стать моей женой, будь у нее хоть толика ума. Поскольку в последнем приходится сомневаться, пришлось полагаться на собственный.
– Ежели ты признаёшь за женщинами наличие ума, отчего же связался с той, у которой его нет?
– Ольга Дмитриевна обладает и другими достоинствами в превеликом множестве.
– Не дерзи! – воскликнул князь и выпрямился в кресле. – На правах твоего крестного отца, и чтобы все это не дошло до непоправимого, я ходатайствовал о твоем переводе в Белостокский полк. А полковнику Гладышеву сам отпишу. Предупрежу, чтоб присмотрел за тобой.
– Да что непоправимого может случиться, коли мы уже стрелялись с ее братцем? – опешил Максим Максимыч. – Милейший господин Замятин продырявил мне плечо, я устроил удачную охоту на белку. Чего же еще?
– Чего же еще... – ворчливо протянул Трубецкой. – Весь Петербург знает, что к Замятиной проявляет интерес сам Император.
– Коли так, Его Величество едва ли встретит препятствия с ее стороны. В числе достоинств Ольги Дмитриевны также и покладистость.
– Но тебе лучше побыть пока подальше от столицы!
Князь прихлопнул ладонями по подлокотникам кресла и, несмотря на свой почтенный возраст, легко поднялся.
– В любом случае твой перевод – дело решенное. К концу месяца ты должен быть в Севастополе.
– Уж хоть бы в Москву! – рассердился Максим Максимыч. – Что я стану делать в Севастополе?
– Служить! Как служили твои отец, дед и прадед, – торжественно сказал Петр Михайлович. И по его тону было понятно, что обсуждать решенное он далее не намерен.
Пассаж второй. Модистка
– На Екатерининскую, – велела девица Игнатьева, аккуратно раскладывая шелковые складки юбки на сиденье экипажа, – да не гони, словно за тобою черти несутся!
Нынче она направлялась в шляпный салон мадам Дени. Француженка обещала, что сегодня, наконец, доставят капор, заказанный Варварой Львовной еще в июле. Нескольким оборкам тончайшего кружева и широким бархатным лентам под изящным маленьким подбородком всенепременно станут завидовать прочие модницы Севастополя. Барышня улыбнулась своим мечтам и ласковому солнцу, пригревающему перламутровую кожу ее едва ли не фарфоровых щек – погоды нынче стояли самые подходящие, чтобы Варя успела порадоваться новой шляпке.
– Приехали, барышня, – прогундел извозчик и принял в огромную лапу монетку, протянутую изящной рукой в кружевной перчатке.
Не успел он, старый и неповоротливый, спрыгнуть с кОзел, как к экипажу подлетел молодой человек в мундире, подавая девице руку.
– Сударыня, – сказал он негромким грудным голосом, отчего могло показаться, что они знакомы. А вокруг них сновали люди, едва ли понимавшие, что она впервые увидела его.
Обдав наглеца ледяным взглядом, Варя кивнула кучеру и, воспользовавшись его помощью, спустилась на мостовую. С высоко поднятой головой она прошла мимо незадачливого кавалера прямо в салон мадам Дени. Гешвенд, а это был именно герой предыдущего пассажа, так и остался стоять с самым комичным выражением лица возле экипажа.
В тот же самый миг к нему подошел поручик Щербатов с дружеской усмешкой на губах, сопровождавшейся добродушным похлопываем по плечу.
– Хороша! Не находите, Максим Максимыч? Говорят, вы знаток по этой части.
– Хороша, – проговорил Гешвенд, глядя, как барышня скрылась за дверью салона.
Приезд в Севастополь казался ему истинным изгнанием. А быть изгнанным штабс-капитану Максиму Максимовичу Гешвенду в своей жизни однажды уже пришлось. Нет, семь лет назад похоже не было. Тогда его, еще поручиком, отправили воевать на Кавказ против османов. Под Карсом он получил ранение и до конца Восточной войны провалялся в госпитале. В Петербург возвращался героем.
Теперь же пребывание в Белостокском полку безо всякого толку можно было бы назвать невыносимым. Ему было скучно. Тесные квартиры для офицеров, казармы, ежедневные учения действовали на него самым плачевным образом. И все чаще посещали голову мысли об отставке, хотя и понимал, что сам себя он по прошествии времени не одобрил бы. Если что и выручало, так это дружба с князем Михаилом Александровичем Щербатовым, с коим они сошлись здесь же в первые дни по его прибытии.
Он обернулся к князю и спросил, криво усмехаясь:
– И кто такая?
– Мадемуазель Игнатьева, – ответил Щербатов и принялся обстоятельно пояснять: – Папенька ее в молодые годы отличился под Эриванью, но по службе не продвинулся. Так и вышел в отставку штабс-ротмистром. Без состояния, но с дворянской честью. К сорока годам женился на дочери мелкого чиновника. Говорят, она красавица была и партию могла получше составить. А вот поди ж ты... любовь, – усмехнулся поручик. – Умерла лет десять тому от горячки. Старик Игнатьев-то в дочери души не чает, только если б не Варвара Львовна, давно бы по миру пошел. Она ж, однако, работать не брезгует, – Щербатов взглянул вслед девице. – Модистка она. Натали у нее платья заказывает. Между прочим, сильно хвалит.
– Модистка? – бровь штабс-капитана Гешвенда дернулась вверх. И это было единственное, чем он выдал свое недоумение.
Пассаж третий. На Графской
Очаровательно теплый и мягкий сентябрь весело шуршал травой и шептал морем. Ветер легко касался лица, однако солнечные лучи, резкие, совсем неласковые, определенно горячили сквозь сукно.
Максим Максимыч скинул с головы кепи и огляделся по сторонам. На Графской пристани было людно, как во всякий другой день. Выйти на прогулку к морю еще некоторое время тому назад представлялось заманчивым. Теперь же было попросту жарко. Да на Южную бухту надвигалась черная туча. Быть шторму.
Штормы он любил, хотя и видать доводилось нечасто. Любил замирание природы перед их наступлением. И любил ощущение того, как раскаленность берега сменяется холодом. Если бы только вокруг сновало народу поменьше. Гомон сердил его – ведь нет ничего острее одиночества среди людей.
Он неторопливо спускался по ступенькам, глядя скучающим взглядом по сторонам. Как вдруг увидел ее.
Она стояла у самого края и смотрела пристально вниз, на воду, глухо бьющуюся в стену причала. И не замечала вокруг себя больше ничего, кроме волны, пытающейся вырваться вверх и расползающейся каплями по ее юбке. Она не видела ни веселых подмигиваний матроса с пришвартованного у пристани баркаса, ни пристального взгляда, которым одарил ее офицер в темном мундире.
Офицер, между тем, решительно вернул на голову кепи и быстро сбежал вниз, пересек расстояние до края пристани и оказался возле Вари. Сколько он видел ее за эти дни – не счесть. Она постоянно встречалась ему где-нибудь в городе. Может быть, лишь потому, что он сам хотел видеть ее. Всякий день, когда ее фигурка не мелькала где-то поблизости, можно было смело вычеркнуть. На зиму полк был расквартирован в городе. И здесь он пользовался некоторой свободой. Если уж честным быть до конца, он лишь затем и выбирался раз за разом на пристань – здесь бывала Варя Игнатьева.
– Мадемуазель, – проговорил он, оказавшись возле нее, тем же голосом, что несколько недель назад, когда хотел помочь ей сойти с экипажа.
Она вздрогнула, растерянно взглянула на окликнувшего ее молодого мужчину, и лицо ее стало непроницаемым.
– Мы не знакомы, сударь, – даже голос ее оказался таким же ледяным, как и взгляд, который вновь достался офицеру.
– Мы не были представлены и только-то. Но вас я знаю, – он улыбнулся, щелкнул каблуками сапог и кивнул: – Штабс-капитан Гешвенд. Максим Максимыч. К вашим услугам, мадемуазель.
Ответом ему стал шорох юбки и быстрый стук каблучков туфель удаляющейся барышни.
Он снова смотрел ей вслед, как тогда, когда впервые увидел. И один уголок его губ медленно пополз вверх, искажая лицо кривой усмешкой. В его глазах цвета грозы отражались не люди на пристани, а единственная тонкая фигура в светлой накидке, которая спешно шагала прочь от него, ни разу не оглянувшись.
Пассаж четвертый. Внезапный
Вечера у полковника Гладышева были тем немногим, что хоть отчасти скрашивало пребывание штабс-капитана Гешвенда в Севастополе. Каждый четверг полковник собирал в доме офицеров с позволения дорогой своей супруги Елены Михайловны. Кутежей не допускал. Был строг по этой части. Однако некое разнообразие в мирное течение жизни вносил. В доме хорошо кормили, всегда имелся неплохой табак, и общество образованных людей было несколько более приятным, чем бесконечная муштра солдатья.
Максим Максимыч обыкновенно ездил к Гладышеву верхом. Конем своим, Ветром, он любил щегольнуть перед окружением. Тот был неизменным предметом его гордости и зависти прочих. Пользуясь здесь, вдалеке от столицы, некоторой свободой, подчас он объезжал верхом окрестности, и красивый штабс-капитан на вороном коне теперь уже стал привычным зрелищем в городе и не казался столь экзотичным, как прежде.
В тот вечер все шло из рук вон плохо. Конь захрипел с утра. Пришлось искать лекаря. Тот ворчал, что не иначе животное застудилось. Гешвенд сердился. Проведя весь день на конюшне, в конце концов, оставил Ветра на попечение денщика.
К Гладышеву тоже теперь опаздывал.
Когда входил в дом, шумные разговоры из гостиной уже слышны были и на первом этаже. Торопливо пересекая совсем пустой в это время коридор, он, к собственному изумлению, вдруг столкнулся с мадемуазель Игнатьевой, покидающей комнаты госпожи Гладышевой. Елена Михайловна была одной из первейших заказчиц Варвары Львовны, и нынче они обсуждали платье к Синопскому балу.
Завидев штабс-капитана, Варя вздернула подбородок и поджала губы, с явным намерением миновать сие нечаянное препятствие. Но не тут-то было. Едва увидав выражение ее хорошенького и такого высокомерного личика, Гешвенд тут же ускорился и, оказавшись прямо перед ней, широко расставил ноги, не давая ей пройти дальше.
– Какая приятная внезапность, мадемуазель! – нарочито радостно заявил он. – Вы здесь.
– Позвольте мне пройти, сударь, – строго проговорила Варя, норовя его обойти.
Пренебрежение модистки, признаться, Гешвенду порядком поднадоело. Он окинул взглядом ее сердитую фигурку. Казалось, на ней сердятся даже шляпка с перчатками. От этого сделалось смешно. Он шагнул к ней, отчего расстояние между ними резко сократилось, и теперь почти уперся в ее грудь.
– И куда это вы вечно торопитесь? – полюбопытствовал Максим Максимыч.
– От вас! – девушка недовольно выдохнула и отступила назад. – Ни одна порядочная барышня не позволит вам приблизиться к себе!
– Вот как? – черная бровь изогнулась. – Ваши слова ранят в самое сердце. Я ведь с самыми честными намерениями.
С этими словами, будто бы им в подтверждение, он резко склонился к Варе и самым нахальным образом завладел ее губами. Но ненадолго – ее ногти вонзились в его шею. Коротко выдохнув от неожиданности, Гешвенд выпустил свою внезапную добычу.
– О том, что ваши поступки разнятся с вашими словами, наслышан весь город, – заявила Варя, поправляя капор. – А также об обстоятельствах вашего перевода на службу сюда и о вашей репутации бретера и волокиты. И если вы, господин штабс-капитан, еще раз позволите себе подобную вольность, я позову городового!
– Да хоть Его Императорскому Величеству отпишите, – рассмеялся он. – На меня давно махнули рукой.
И он снова навис над ней. Но Варя юркнула под его руку, и юбки возмущенно зашуршали по паркету коридора прямо к выходу. Она была так сердита, что не заметила под лестницей двух офицеров, из последних сил сдерживающих смех.
– Премило! – рассмеялся князь Щербатов, показываясь на свет. – Какой пассаж!
– Я полагаю, твой смех, Михаил Александрович, здесь не вполне уместен, – рявкнул Гешвенд. Еще не хватало, чтобы об этом происшествии стало известно.
– Отчего же? – искренне удивился подпоручик Шубин, также посмеиваясь.
– Оттого что смеется тот, кто смеется последним, так сказывают. Кобылка норовиста, так и наездник опытный.
– А это как посмотреть, Максим Максимыч, – снова прыснул Щербатов. – Пока кобылка ускакала, оставив наездника ни с чем.
Гешвенд побледнел и окинул недобрым взглядом приятелей.
– Дайте срок, господа, – процедил он сквозь зубы. – Дайте срок. К зиме я покажу вам подвязки ее чулок.
– Выкупите у ее кухарки? – откровенно забавлялся князь.
– Ну отчего же у кухарки? – растянул губы в усмешке штабс-капитан. – А желаете пари, поручик?
– Пари?
– Пари, пари. Коли до конца осени означенная особа не станет смотреть на меня влюбленными глазами, презрев отца и свет, я буду должен вам... ящик шампанского? Седло? Ружье? Хаудах мой помнишь?
Брови князя удивленно взмыли вверх. Шубин помалкивал.
– Коня! – сказал Щербатов.
– Ветра?
– Да. Отдашь своего Ветра.
Гешвенд скрежетнул зубами и протянул ему руку.
– Не отдам. Я выиграю это пари. Шубин, разбейте!
– К вашим услугам, господа! – подпоручик улыбнулся и резанул ладонью воздух и руки заключивших пари офицеров.
Весь последующий вечер штабс-капитан Гешвенд то и дело касался пальцами саднящих следов на шее. Жена полковника буравила его тяжелым взглядом. И только Гладышев, громко хохоча, когда супруга вышла, всерьез спросил: «Эк вас, Гешвенд! Кошка или собака?»
Пассаж пятый. Представление
– Дневное платье, Ваше Сиятельство, можно сделать из шерстяного фая. Я на днях видела такой в лавке Гендлера. Очень пойдет к вашим глазам. На юбке пустим две широких оборки с купонным узором, им же отделаем рукава и пелерину. И обязательно короткий шлейф. Нынче это в моде. Серебряную пряжку к поясу и пуговицы можно выбрать у Дайбера.
Натали задумчиво разглядывала рисунки в журнале. Этот самый журнал она лично и привезла с собой из Петербурга. И в итоге подарила модистке, у которой руки были золотые. В этом утверждении княжна уже не сомневалась. После нескольких нарядов, что мадемуазель Игнатьева шила для нее, сомнений остаться не могло. Да и сама модистка была разнаряжена, как с картинки.
– Хорошо, пусть будет фай, – согласилась Наталья Александровна. – Но шлейф на дневном платье... Варенька, вы уверены, что нас правильно поймут?
– Через полгода сами такие же начнут заказывать, – отмахнулась Варя. – Это новый крой юбки. Спереди ткань ложится по кринолину, а сзади расширяется, от чего сильно ниспадает, образовывая шлейф.
– Что ж, вам виднее, моя дорогая. Мне это все с собой в Петербург везти. А там ошибок не прощают.
– Не беспокойтесь, Наталья Александровна. Конфуза не случится. Вы когда собираетесь уезжать?
– Дорога далекая. Называется, приехала повидать братца, – рассмеялась княжна Щербатова. – Но к Николину дню все же надеюсь поспеть. Сколько вам нужно времени для платья?
– Я обязательно успею к вашему отъезду, – улыбнулась модистка.
– Было бы чудесно! – обрадовалась Натали, поднялась с кресла, надела накидку и перчатки и снова улыбнулась: – Что ж, я отнимаю ваше время. Дайте знать, когда приходить на примерку. Все, что нужно, заказывайте, я оплачу. Вот вам мое добро. И вот что... примите уж мое приглашение на чай, будьте любезны.
– Думаю, на следующей неделе сделаем первую примерку, – сказала Варя, провожая княжну до ворот, и озорно усмехнулась. – И на чай приду. Перед вашим отъездом.
– Наталья Александровна уезжает? – раздался вдруг знакомый голос. В приоткрытой калитке показался штабс-капитан Гешвенд собственной персоной, а на мостовой стоял извозчик, явно дожидавшийся его. – Простите, я здесь по оказии – князь просил передать вам, сударыня, что сам встретить вас не сможет, у него появилось важное дельце в штабе.
Пояснение было явно придумано на ходу. Но ей-богу, не говорить же ему, что слонялся под домом модистки, которая нынче даже не взглянула в его сторону.
– Либо вы, либо князь путаетесь в придумках, Максим Максимыч, – усмехнулась княжна. – Но за то, что вы оказались здесь так вовремя, прощу вас на этот раз.
– Быть может, вы представите меня, – пропустив мимо ушей все сказанное Натали, попросил Гешвенд, теперь внимательно глядя на Варю. Не желавшая его замечать, она была совершенно очаровательна.
– Варвара Львовна, позвольте рекомендовать вам. Штабс-капитан Гешвенд Максим Максимыч, – светским тоном проговорила Щербатова. – Большой друг моего брата.
– К вашим услугам, мадемуазель, – добавил он, снова, как на Графской, прищелкнув каблуками. – Ну вот мы и представлены.
Пассаж шестой. Флоксы, белка, поцелуй
«Этот теплый солнечный день обязательно должен быть прекрасным».
Как прекрасен октябрь у моря.
В вышитом сутажом легком светлом жакете, подчеркивающим тонкую девичью талию, и в бархатной юбке цианового цвета Варвара была невероятно хороша. И знала это.
Едва проснувшись, вот уж который день подряд на своем подоконнике она обнаружила букетик цветов и вновь подивилась, отчего ночью молчал Пират. Не хотела думать, но и не думать не могла – ей настойчиво вспоминалось об утренних подарках, пока она бродила у моря, вдыхая соленый воздух и подставляя лицо мягкому бризу.
Утренние прогулки были обязательны. Иначе трудно выдержать целый день за иглой.
В самых радужных мыслях, мадемуазель Игнатьева возвращалась домой, когда на углу своей улицы неожиданно заметила высокую фигуру, смущавшую ее ровно столько же, сколь и ежедневные сюрпризы на окне. Там на углу, цветочницы с большими корзинами весело зазывали прохожих. Здесь всегда шумно бывало среди дня. И еще более шумно к вечеру. Штабс-капитан Гешвенд стоял возле одной из торговок и вертел в руках два небольших букета. Первый состоял из солнечных хризантем, второй – из лиловых флоксов. Вид его при этом был потешно сосредоточенным.
Улыбка Вари сделалась вымученной, как если бы это тучи сокрыли солнце. Она задумалась ненадолго и, сочтя проходящего мимо дородного господина купеческого вида ниспосланным ей спасением, спряталась за его спиной в надежде прошмыгнуть в ворота собственного дома.
Но и здесь не тут-то было!
В это самое время к домику, где она жила вместе с отцом, жизнерадостно стуча тростью по мостовой, направлялся титулярный советник Пышкин. Фигура малопримечательная, но все же весьма значимая в нашем повествовании. Зажмурившись и звонко выдохнув от такого невезения, расстроенная модистка за широкой спиной купчины миновала дом, в воротах которого скрылся Кирилл Матвеевич, и предстала перед штабс-капитаном с самым печальным выражением лица.
– Варвара Львовна! Какая удача! – раздался глубокий голос штабс-капитана Гешвенда. И с широкой улыбкой на устах и лиловыми флоксами в руках он сделал шаг по направлению к ней. – Я как раз размышлял о том, чтобы навестить вас и вашего батюшку. Оказывается, они вместе с моим отцом были под Эриванью! Тот, как узнал, так отписал мне всенепременно расспросить, в каком полку служил Лев Платоныч.
– Жаль разочаровывать вас, штабс-капитан, но папеньки нынче нет, – уныло пробормотала Варя. Она так злилась на господина Пышкина, вздумавшего заглянуть в гости именно теперь, что совсем не обращала внимания на откровенные выдумки несносного штабс-капитана. Еще не хватало общего чаепития: отец, Кирилл Матвеевич и Гешвенд! Она мысленно застонала.
– Как жаль, как жаль, – совершенно не огорчился Максим Максимыч и протянул ей флоксы. – В таком случае не откажите мне хотя бы в прогулке, мадемуазель. Иначе этот день станет совершенно безрадостным.
– Он и без того совершенно безрадостный, – вздохнула Варя, принимая цветы, и добавила совсем тихо: – Ежели уж прогулка с вами становится предпочтительнее возвращения домой.
Пропустив последнюю фразу мимо ушей, Гешвенд снова улыбнулся и подставил ей локоть.
– Что ж, поглядим, быть может, мне удастся его хоть немного скрасить. Нет ничего разумного в том, чтобы хорошенькая девушка грустила.
Варя вежливо улыбнулась улыбкой воспитанной барышни, устроила ладошку у него на локте и молча пошла рядом. Неспешно и чинно они направились по мостовой прочь от дома Игнатьевых в сторону небольшого сквера неподалеку. Деревья здесь, на юге, только-только начинали желтеть. Развеселые белки радостно носились среди листвы – как по стволам, так и по земле. Под ногами то и дело попадались орехи с каштанами. И штабс-капитан озорно раскидывал их носками сапог. Болтал преимущественно он, пытаясь нащупать, как подступиться к мадемуазель Игнатьевой.
– Это вы цветы по утрам приносите? – неожиданно спросила Варя.
Высвободив руку, она достала из кисета колотую лещину, подошла к невысокой сосне и протянула к стволу с растрескавшейся корой лакомство. Через мгновение на Вариной ладони уже сидела белка, громко хрустя орехом. Некоторое время штабс-капитан, как завороженный, наблюдал за ней, не в силах отвести взгляда от ее тонкого профиля. Потом разлепил губы и тихо сказал:
– Если быть точным – ночью. Вы ее приручили? Отчего она не боится?
– Она всего лишь сластена, – ласково улыбнулась Варя. – Сластену приручить не трудно. А вам должно быть стыдно, Максим Максимыч!
– Отчего же? Неужели вам это неприятно?
– Папенька давно думает, что наш Пират совсем старый и по ночам спит.
– Ваш Пират по ночам ест. Мы с ним подружились.
– Наш Пират не любит таких, как вы! – весело рассмеялась Варя, отчего белка вскинулась и резво умчалась к самой верхушке сосны.
– Откуда вы знаете, какой я?
– А разве вы скрываетесь? – спросила девушка, отряхивая от крошек перчатку. – И ежели даже ваше нахальство – самоуверенная маска, вы непритворно в ней щеголяете.
– Как и вы в своей – с этим высоко поднятым носиком. Но вам она, право, к лицу. Впрочем, я не знаю, что может быть вам не к лицу.
– Шляпка ванильного цвета, – решительно ответила Варя и сама взяла своего кавалера под руку.
Его свободная рука в перчатке тут же легла на ее ладонь. И они пошли дальше. Сквер, в отличие от мостовой, был немноголюден в это время. Умиротворение продолжали нарушать лишь белки. Да несколько дам у одной из скамеек неодобрительно наблюдали за штабс-капитаном и мадемуазель Игнатьевой. Впрочем, чего ожидать от модистки? Пройдя мимо них, Гешвенд и Варя скрылись за поворотом, и никого вокруг вовсе не стало.
– Так что же? – наконец, проговорил он. – Вы позволите мне нанести вам официальный визит? Теперь мы представлены. Некоторым образом я обеспечиваю пропитание вашей собаки. К тому же знаю подробность о шляпке ванильного цвета. На мой взгляд, вы могли бы немного смягчиться.
Варя подняла на него глаза, и щеки ее покрылись нежным румянцем.
– Вам мало в городе знакомств? Тоскуете без визитов? – шутливо поинтересовалась она, скрывая смущение.
– Позволите мне откровенность?
Она отвела взгляд и кивнула.
– Тоскую без вас.
Она так и замерла, продолжая молчать и не находя нужных слов. Едва ли не впервые в жизни Варвара растерялась, с удивлением понимая, что ей приятны знаки внимания, которые оказывает Гешвенд. Так ничего и не придумав, она сжала тонкими пальцами плотную шерсть форменного сюртука.
– Вы очень нравитесь мне, Варвара, – наконец, сказал он.
– Я вам не верю, Максим Максимыч. О вас столько всего говорят, – прошелестела Варвара в ответ и смутилась еще сильнее.
– И будут говорить еще больше, когда я стану ходить в ваш дом. А я стану, – негромко рассмеялся штабс-капитан, но, резко оборвав свой смех, внимательно посмотрел в ее восхитительные глаза. И, ведомый порывом, которого сдержать не мог, вопреки собственному решению быть осторожным в каждом действии, склонился к ней и легко провел губами по ее губам. Варя удивленно распахнула глаза, негромко охнула и положила руки ему на грудь. А губы ее задрожали в ответ его мимолетному поцелую. Гешвенд прижал ее к себе, скользнув ладонями по спине. И тут же отпустил, отступив на шаг. Серый его взгляд сделался теплым и нежным.
– Кроме белок, здесь могут быть и другие зрители, – чуть слышно прошептал штабс-капитан.
Варя сделалась совсем пунцовой.
– Я, верно, не знаю, какой вы...
– Узнаете, – подмигнул он ей и снова подставил локоть.
В этой осени все казалось замечательным. Особенно то, что по выбранным дорогам идти можно было не останавливаясь.
Пассаж седьмой. Примерка
– И вы знаете, Варенька, в конечном счете, выйдет все же по-моему. И папенька о том знает не хуже меня. К чему только препираться?
Модистка кивнула. Уже во время примерки, Варе вдруг пришла в голову мысль иначе собрать рукав платья. И теперь она делала быстрый наметочный шов, чтобы посмотреть, как выйдет. Она рассеянно слушала княжну, без умолку щебетавшую сначала о некоторых светских новостях, теперь об Италии. Варе под мелодичный рассказ удобно мечталось о серых глазах и приятном голосе милого ее сердцу штабс-капитана.
– Словом, решено. По окончании сезона я всенепременно еду во Флоренцию. До самой следующей осени. Отец настаивает, конечно, на том, что я вполне могу до того времени выйти замуж. Но тогда это будет свадебное путешествие, что, согласитесь, Варенька, было бы прекрасно.
– Прекрасно, – послушно повторила Варя, отрезая нитку. – Свадебное путешествие – мечта любой барышни. Давайте примерим, Наталья Александровна.
– Давайте, давайте, – закивала Натали, отставила чашку с чаем на столик и вскочила с кресла. – Милый братец уже почти собирает мои вещи. Ждет не дождется, когда я уеду.
– Мне казалось, у вас с ним добрые отношения, – сказала модистка, закалывая ткань булавками в местах, где после будут пуговицы, и расправляя складки на рукаве. – Как? Вам нравится?
– Очень нравится. Только вот поглядите, здесь, у бедер, ткань чуть топорщится. А что до Мишеля, так у нас прекрасные отношения. Но, как всякие брат с сестрой, мы не можем долго выносить друг друга. Он чувствует ответственность за меня. А я не чувствую себя способной ему этого позволить.
Варя кивнула. Будучи занятой упрямо топорщившейся тканью, она не ответила. Да и что она могла ответить? Брата у нее не было, как, впрочем, и сестры. Но, кажется, она бы вовсе не отказалась позволить, чтобы за нее чувствовали ответственность. Если бы только это был не брат, а один молодой человек, из-за которого мадемуазель Игнатьеву все чаще мучила бессонница, заставляя надеяться, что однажды она услышит признание не только в симпатии к себе.
Но по утрам она вставала с постели в твердой уверенности, что столичный офицер не станет связывать себя с простой модисткой. И уже к обеду снова верила в искренность его привязанности.
– Помимо прочего, я стесняю его, – продолжала излагать свою витиеватую мысль княжна. – Длительное пребывание всегда стесняет. И этот его Гешвенд! Признаюсь, я удивлена их дружбой. Никак не думала повстречать этого господина здесь, а как оказалось, его сюда перевели за самую глупую проделку. В нынешнюю весну он скомпрометировал одну из фрейлин Ее Величества, вообразите! И стрелялся с ее братом. Пристрелил белку. На дуэли, говорят, довел своим шутовством бедного господина Замятина до такого гнева, какого тот прежде никогда не обнаруживал. Несчастный, он ведь и мухи не обидит. И отец у них – человек уважаемый, при должности – товарищ министра юстиции. Впрочем, ему и должность самого министра прочат.
– Вот как, – ровно проговорила Варя, сосредоточенно глядя на нитку с иголкой. Шов выходил кривой.
– И вы полагаете, на этом Гешвенд остановился? – хмыкнула Наталья Александровна. – Какое там! Куролесит и здесь. Совершенно случайно от любезного братца я услыхала, что они заключили со штабс-капитаном пари на некую особу, чьего имени при мне не назвали. Гешвенд бахвалится тем, что к зиме барышня влюбится в него. И в подтверждение тому обещает явить подвязки ее чулок. Ужасная гнусность! И как только Мишель поддался этой низости? Варенька, ну вы поглядите – такие крупные стежки!
Мадемуазель Игнатьева сделала глубокий вдох и подняла голову. Лицо ее было несколько бледнее, чем обычно, но княжне было не до наблюдений.
– Нет, Ваше Сиятельство. Это временный шов. Не беспокойтесь пустяками.
– Да? – брови Натальи Александровны чуть приподнялись, но она тут же вновь защебетала: – А может быть, все же пряжку не серебряную, а золотую? Я такую милую видела у Дайбера!
– Перламутровые пуговицы будут излишне вычурными для этого платья, – ответила невпопад модистка.
Пассаж восьмой. Заскучал орел…
Дурное настроение штабс-капитана Гешвенда в полку успело достаточно приесться. Непривычно было видеть хмурое выражение на его обычно спокойном лице. Причем не просто спокойном, а прежде вполне себе жизнерадостном. Теперь же почти неделю Максим Максимыч бродил мрачнее тучи.
«Заскучал орел», – заявил однажды полковник Гладышев своей супруге.
Она в который раз поджала губы да ответила: «Не все же орешки щелкать».
О памятной для Максима Максимыча прогулке с мадемуазель Игнатьевой в сквере и кормлении белок было достоверно известно всему Севастополю. Во всяком случае, в части города, расположенной в Южной бухте. Равно как и о прочих его встречах с означенной особой, как достоверных, так и выдуманных.
Молва все еще бродила в обществе, хотя как раз встреч более не было. Собственно говоря, оттого и скучал Максим Максимыч, оттого и кручинился.
Сперва она не соизволила явиться на назначенную заранее встречу. Гешвенд справедливо счел, что, вероятно, не смогла вырваться от клиенток. Он никогда не задумывался о характере ее работы. Более того, для него и вовсе было странно, что барышня дворянского происхождения при живом отце вынуждена работать и не имеет никакого приданого, чтобы благополучно выйти замуж. Мадемуазель Игнатьеву, по всей видимости, текущее положение дел нисколько не удручало и не казалось чем-то неподходящим ее положению.
Когда он явился к ней сам, ее не оказалось дома. Во всяком случае, это пробурчал открывший ему двери старый денщик Льва Платоновича, живший при Игнатьевых то ли слугой, то ли членом семьи.
Всерьез штабс-капитан обеспокоился, когда Варвара, встретившись с ним однажды на улице почти лицом к лицу, быстро перешла на другую сторону мостовой и скрылась в извозчичьей коляске.
