Текст книги "Такой смешной король! Книга вторая: Оккупация"

Автор книги: Ахто Леви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Поэтому и Хелли не должна пахать носом грязь, тем более что немцы всегда галантны, делают небольшие подарочки: шоколад, духи, одеколон, даже пудру, хотя Хелли не пудрится. Приглашает Алфред, ради оживления застолья, украшения компании и разнообразия, женщин – Вальве да госпожу Морелоо, немцы с ними очень даже тактичны, не вульгарны, не навязчивы, скорее даже наоборот – Вальве и Морелоо, особенно госпожа Килк, сами всячески стараются им понравиться. Хелли проинформирована о том, что в городе у многих местных красавиц немецкие кавалеры из офицеров и унтер-офицеров, надо думать, солдаты тоже не дремлют, если удаётся. Немецкий язык стал моден. Во всяком случае, Хелли полагает, у русских освободителей такого улова не было.

А другие – Килк, Тайдеман? Не с одним же Алфредом разговаривать гостям-офицерам. Тайдеманиха единственная их порога ещё ни разу не переступила, ходит, как всегда, в рванье, таскает домой, что находит, и любопытно, где у них там всё это помещается? Было бы интересно как-нибудь к ним заглянуть. Но они не пускают. Они никогда к себе не зовут, даже тогда, когда Хелли что-нибудь нужно, или по дому или уплатить за аренду квартир. Тайдеманиха приоткроет дверь, примет на пороге плату, даже не удаётся заглянуть на кухню.

Сам Тайдеман костюмы, разумеется, тоже не меняет– всё в одном-единственном старом в полоску, совсем выгоревшем от солнца, неизвестно какого цвета, но всё-таки смотрится как бережливый хозяин, впечатления неопрятности не производит, в отличие от старухи, о которой иногда можно подумать, будто она только что выбралась из помойной ямы. Немцы поначалу присматривались к Тайдеману с долей подозрительности, затем освоились, привыкли. Теперь обращаются к нему «Герр Каарел».

Да, но Его Величество всё это в настоящую минуту не волновало – он спал.

Глава V

Как и было объявлено, это случилось 15 ноября. Всё в точности так, как должно было быть 1 ноября, когда все дети в республике пошли в школу, кроме островных: флаги, в актовом зале торжественное собрание учащихся и их родителей, речи произнесли городской голова и директор школы, затем освящение. Но Его Величество всё своё внимание сконцентрировал на предстоящем концерте художественной самодеятельности, в котором принимал участие и оркестр «Эести Ноор» – эстонская молодёжь. В актовом зале школы присутствовали все, в том числе и гардеробщики с уборщицами. Одной только Марви не было…

Именно по этой причине Королю расхотелось представлять эстонскую молодёжь, ему надоело таскаться с дурацкой гитарой на их сборища, репетиции, тем более что у него имелся велосипед, а свободного времени теперь оставалось гораздо меньше. Как это ни отвратительно, но в школу ходить-то надо, деваться некуда.

Алфред закончил наконец возиться с грузовиком. Он сдал экзамены на право вождения автомобиля, впрочем, сдал не сдал, где сдавал, кому – об этом Королю малоизвестно. Хелли однажды сказала:

– Надоели мне твои учебники, весь дом ими завалил, хватит с меня и одного двоечника.

Алфред на это ответил:

– Больше их не будет, сейчас поеду в порт за грузом для немецкого склада.

И действительно, Алфред собрал свои книжки по автоделу и отнёс в производственный дом. Вскоре он подкатил свою машину, и все жильцы из близлежащих домов вышли поглазеть. Не на сам грузовик, конечно, – повидали их всяких – чудом было для обыкновенных людей то, что стоит вот грузовик, а рядом с ним их согражданин, который сам собрал его, из груды металлических деталей, смонтировал, можно сказать, построил своими руками, хотя недавно и понятия не имел, как заводится мотор. Присутствовали и Мария Калитко, и Тайдеман, единственный человек, которому Алферд пересказал в очередной раз детальный процесс создания машины: когда и что ему удалось раздобыть, где, как и какие детали сработать, что изменить в конструкции, что заменить, что скомбинировать, так что невозможно было даже определить, какой марки его автомобиль – не то форд, не то крейслер, – важен, в конце концов, результат: он сделал машину и сам на ней ездит. С помощью завязавшихся немецких связей ему удалось и работу для своего грузовика обеспечить: перевозку товаров, поступающих на немецкую продовольственную базу с порта Ползучий Остров, по-эстонски Роомассааре.

Король достигнутым гордился больше самого Алфреда. Он восхищался отцом – не всякий умеет сделать грузовик! Кому он только не хвастался! Как и в день своего рождения, он облетел всех и каждому не преминул об этом… заявить. Нет, конечно, не так прямолинейно, как раньше, человек всё же повзрослел. Эдак мимоходом, вроде случайно заходил то к Арви, то к Морскому Козлу, ну а Свен с Вальдуром просто по рангу обязаны знать, и он в подробностях пересказывал всё, что рассказывал Алфред Тайдеману: где доставал детали, какие сделал замены, какие внёс изменения в моторе и т. д. Только Лонни он об этом не известил, коров на пастбище уже не гоняли, а где проживала Лонни, он не знал.

В первый же вечер выгоды шофёрской работы стали очевидны: Алфред притащил домой ящик смородинового повидла. Нет, не полный ящик, конечно, в нём чуть больше половины, но вы подумайте – в такое время просто даром достать столько повидла! Оказалось, с грузовика, едущего впереди, на ходу свалился ящик и, естественно, разбился. Слава богу, что повидло было густое, масса не расползлась. Алфред его подобрал, и Король пришёл в дикий восторг, он давно подозревал, что в этом автомобиле скрыты неограниченные возможности. Разумеется, и Хелли отнеслась к повидлу благожелательно.

Когда Алфред прокатил до Закатного Леса и обратно сначала Хелли, затем Короля, чтобы осознали они всю важность произошедшего, Хелли была, конечно, довольна, хотя виду и не показывала, чтобы… Ведь из чего сделаны мужчины? Из осла, и бычка, и мыльного пузыря – так считали некие народные мудрецы. А посему Хелли осталась довольна поездкой, одобряла, сказала, что практично, не надо будет теперь саарескую Серую гонять в город с дровами, на машине можно больше привезти.

Король же садился в машину с непередаваемым чувством праздника, но по дороге до Закатного Леса в нём внезапно произошла перемена настроения. Он смотрел на мчавшиеся мимо знакомые места, на пастбище Лонни, на встречные повозки, затем взгляд остановился на руках Алфреда, державших руль, и потом всё к ним возвращался, хотя на руках Алфреда ничего не было нарисовано… Король вспомнил татуировку голой тёти с сиськами…

Он смотрел на руки Алфреда и понимал: этими руками он делает красивую мебель, и грузовик эти руки сделали, значит, они умные. Король испытывал горячее желание, чтобы и у него были такие умные руки, он решил, что будет слушаться во всём Алфреда, когда он велит ему что-нибудь сделать в мастерской, наверное, только так можно научить руки быть умными. А Карп… У него тоже были умные руки. Он вспомнил, как Карп сделал ему винтовку, и понимал: будет об этом помнить всю жизнь. Так искусно эти руки вырезали из обыкновенной доски винтовку. И автомобиль водили эти руки умело. Ещё вспомнил, как рука Карпа застыла на воображаемой высоте на уровне живота, и как он сказал: «Вася»…

Королю расхотелось кататься с Алфредом в его грузовике: он вспомнил Карпа, его руки. Воспоминания перенесли его за город, в дорожную пыль… потом в замок… Он знал, что Карп был хорошим человеком, поэтому воспоминания о нём причиняли боль. Но не сознавал ещё: что и увиденное в замке сохранит в памяти и в сердце на всю жизнь.

– Карп был добрый, – сказал он как-то Алфреду в раздумье, словно самому себе. Алфред закончил мытьё грузовика в реке Тори, – сюда многие военные грузовики каждый день приезжали «мыться», водители помогали им очиститься от грязи, черпали вёдрами воду из реки и выплёскивали на загрязнённые места.

Грязная вода каскадами сливалась обратно в реку, грузовики стояли по оси в воде. Алфред, помыв грузовик, вытирал его тряпками.

– Наверное, – ответил он безразлично, не задумавшись даже, отчего вдруг вспомнил о Карпе Его Величество, он сам о нём, возможно, и вспоминал случайно, но эти воспоминания не имели для него никакого значения. Для Алфреда Карп был таким же солдатом, как все другие. Он даже не являлся заказчиком, последние значили для него больше. Так же безразлично, для того лишь, чтобы сказать что-нибудь, он спросил:

– Ты его помнишь? Разве Карп добрый был?

Конечно, это не очень толковое продолжение разговора. Чтобы Король этого не знал! Да, они с Карпом и говорить-то не говорили, только и делали, что хохотали… Ну и что! Собака ведь тоже говорить не умеет или же смеётся про себя, а всё равно понимает, когда хороший человек, когда плохой.

В школе у Короля дела пошли так себе. Хорошего мало.

Марви на него совершенно не обращала внимания, он был ей безразличен, и Король мстил тем, кому она улыбалась, с кем разговаривала. С Королём Марви не разговаривала, она не удостаивала его ни одним словом, разве что с кем-нибудь из девочек о нём сплетничала, хихикали, как дурочки, – обидно. Король за это, естественно, мстил единственно возможным путём – бил морды тем, с кем она была дружна. Они не были слабаками, эти ребята, но и Король тоже уже давно не был таким простачком, как когда-то в Звенинога, в драчном деле он преуспевал, в чём ему немало помогал и Морской Козёл, причём не требуя за это награды…

Король умело находил предлоги для нападения на свои жертвы – не из-за Марви, упаси Боже! Об этом никто и думать не смел! – и избиения следовали за избиениями. Как они только не защищались! Этим только разжигали Короля. Попробовали они объединиться и, бывало, подкарауливали его где-нибудь. Он это нюхом чуял и всегда находил лазейки, чтобы выйти из положения. Его Величество, благодаря постоянной опасности попасть в засаду, стал небывало наблюдательным. Его враги только проходили, или встречались случайно, или в классе переглядывались, – а Король уже знал, что у них на уме. Он с лёгкостью разгадывал любые их манеры, сам же улавливал момент и разделывался с ними поодиночке.

Ральф Неллис – красивый паренёк и хороший ученик, и на Марви, скорее всего, не претендовал, – перестал ходить в школу. Приходил отец Ральфа, вызывали к директору Короля: почему преследует Ральфа? Король едва избежал скандала, едва не дошло до вызова в школу Алфреда, обещал оставить Ральфа в покое. Ну, а разговоры о нём!.. Наплевать ему было на всё.

В успеваемости кое-как тянул, по математике, если тройки, считай, хорошо. Он явно не тяготел к точным наукам. По другим предметам получились тройки, попадались четвёрки, изредка пять, но это он уже и сам считал за оскорбление. Собственно, только по двум-трём предметам ему доставались пятёрки: за уроки труда, гимнастику и родную речь. Рисовал же хорошо только поросят – неизвестно, чем его привлекали хрюшки.

Его занимали загадки, тайны, причины: почему Тайдеманиха неряха и крохоборка? Почему Тайдеман всё обо всём знает? Почему Вальве целуется тайком с Алфредом? Почему Хелли каждый раз плачет, когда говорят или пишут в газетах о жертвах красных, о трупах, где-нибудь найденных? Почему они с Алфредом, когда нет близко Короля, говорят об этих ужасах? Когда же он входит, замолкают? И почему, собственно, этот террор был возможен? Почему одни взрослые люди убивают других, таких, которые даже не воевали ни с кем? Почему существует война? Почему Сесси больше не приходит в город?

Но нет – всех загадок, занимавших Короля, невозможно перечислить. Причём с каждым днём их всё прибавлялось, и решить всё было невозможно: Хелли и Алфред ничего ему не объясняли, потому что Хелли сама мало что понимала, – так казалось Королю, Алфред же явно считал, что ему нечего совать нос, – так можно было судить по тому, как он от него отмахивался, отделываясь ничего не значащими «подрастёшь – поймёшь» или «пока тебе ещё не понять»… Тайдеман же не всегда оказывался рядом, да и неудобно к старому человеку без конца приставать.

В Журавли назначили нового ортскоменданта – гауптмана Шалле, об этом рассказал Отто, говоря о новом коменданте слегка осуждающе, называя его и гордецом и выскочкой, которого Алфреду, – Отто по-дружески похлопал Алфреда по плечу, – не удастся пригласить на кофе. С приходом нового ортскоменданта было напечатано объявление, расклеенное по городу. По распоряжению военного командования 11 ноября в Торгу расстреляли двух женщин за то, что они скрывали красных комиссаров и других граждан, служивших большевистским интересам.

Когда приходил Майстер, то рассказывал, что в Ленинграде на артиллерийском заводе имени Ворошилова объявлена забастовка, а воинские части вышли из повиновения и не участвуют в подавлении забастовки. В Серпухове же восстал воинский гарнизон. В Горьком на вокзале взорвалась грузовая машина, за ней сгорели ещё двести грузовиков – саботаж красных частей, с ними командование якобы ведёт переговоры. На Кавказе восстание. Из-за отсутствия снабжения продовольствием взбунтовались вооружённые рабочие, отказываются идти на фронт, стычки с войсками НКВД.

– Москва похожа на кипящий котёл, здесь нет уже и речи об организованности или управлении. Ясно, что Москва созрела и вот-вот падёт. А на Крымском полуострове на сторону германских войск перешла 111-я дивизия вместе со своим командиром, генералом Соколовым, в дивизии не оказалось ни одного комиссара или политрука…

А в Америке где-то существует клуб-пари, здесь заключают пари на политические события во всём мире. Одним из пари стал вопрос: уничтожат ли полностью Красную Армию к 31 декабря 1941 года или нет. Положение пари сейчас 4:1 в пользу немцев. Вторым заметным объектом пари явился вопрос: договорятся ли Япония и Америка в дележе азиатской территории Советского Союза или нет. Положение в этом пари пока 1:1.

Общее положение страны у Балтийского моря осветил по радио в своей речи «о будущей структуре» доктор Гора: он сказал, что пользуется случаем, чтобы прояснить некоторые вопросы, интересующие общественность. Прежде всего относительно нашей политической структуры в будущем, как она будет функционировать до конца войны, после чего и решат окончательно все политические вопросы относительно строительства Новой Европы.

Все территории, приобретённые у побеждённой России, подчинятся особому, вновь созданному министерству, названному «Рейхсминистериум фюр ди безетчен Остгебиетс»[13]13
  Министерство восточных территорий (нем.).


[Закрыть]. Государственным министром является Алфред Розенберг. Ближайшая часть бывшего Советского Союза носит название Остланд и делится на четыре генерал-комиссариата: Белорусский, Литовский, Латышский и, после окончания у нас военного правления, также Генерал-Комиссариат Эстонский.

Эстонским генерал-комиссаром станет при внедрении германского правления оберстгруппенфюрер Лицман, сын известного в первой мировой войне генерала Лицмана. Действительное управление страной осуществляет учреждение, названное Эстонским Самоуправлением, уполномоченное примерно теми же задачами и тем же составом, которые имеются сегодня при военном правлении.

– Во главе нашего самоуправлениия, – сказал доктор Гора, – приказом фюрера назначен я.

Как у генерал-комиссариата, так и у самоуправления общая цель: построение будущего страны у Балтийского моря. Гора предложил уже теперь обратить внимание на то обстоятельство, что с приходом генерал-комиссара ничто чуждое не входит в национальную жизнь. Наоборот, генерал-комиссар, как доверенное лицо фюрера, очень близок сердцу народа страны у моря, поэтому общие задачи и совместная работа решаются особенно сплочённо.

Итак, Король опять должен уделять внимание школе. И здесь Его Величество отбывал срок так же, как и в предыдущие разы. Конечно, что-то в школе стало по-другому, но для него это никакого значения не имело: арифметика как была, так и осталась ею, также разные другие малоприятные предметы. Единственно, что в его памяти сразу засело прочно, – так это следующие сведения: рождественские каникулы должны начаться двадцать третьего декабря, а затем снова каторга со второго января 1942 года, первое же полугодие должно завершиться уже 31 января, второе: если мороз превысит минус 20°, уроков не будет; третье: уроки не состоятся, если учеников соберётся менее пятидесяти процентов. Поэтому Король, заходя каждое утро в класс, пересчитывал учеников и полученный счёт умножал на два… Однако его надежды редко сбывались: или не выполнялись инструкции, или на одного всегда оказывалось больше. Последнего входящего в класс он был готов иногда прибить…

А в мире уже повсюду господствовала война.

Канада, Индокитай, Никарагуа, Коста-Рика объявили войну Японии.

Маньчжурия считала, что находится в состоянии войны с Англией и выразила готовность участвовать со своим сорокадвухмиллионным населением в борьбе за Новый Порядок в Восточной Азии.

Опять же и Канада, и Новозеландия, и Индия объявили войну Финляндии, Венгрии и Румынии.

В Абиссинии поднялось восстание против Негуса.

Болгария же с Хорватией, Словакией и Румынией, также Венгрия, в свою очередь, объявили, что считают себя в состоянии войны с Соединёнными Штатами, эти же государства одновременно вступили в войну с Англией.

Можно считать, что во всём мире каждая страна с кем-нибудь воевала, тем более что и Его Величество Король Люксембургский, а также остальной народ Тори его возраста считали себя в состоянии войны с народом Юмбу.

Конечно, Король Люкс понятия не имел, почему их так называли и кто их так окрестил, но что это означает, он скоро усвоил, потому что давно привык до всего доходить своим умом.

Юмбу…

Ну, скажем, синонимом юмбу могло бы быть понятие чижик, хотя чижик в сравнении с юмбу очень даже благородное существо. Юмбу мог бы означать прыщ, но прыщ – это нечто другое. Юмбу сами немцы из своей среды называли людишек мужского рода, но с поведением трусливой бабы. Юмбу появились на острове вскоре после песен «Унтер ден Линден» и «Лили-Марлен» вместе с немецкими офицерами и их фрауен. Юмбу были их дети, сыновья.

Если, обращаясь к немецкому мальчику, сказать: Буби! – это означало, что сей мальчик милашка, что ему следовало дать конфетку, а затем по ушам и отпустить с богом на все четыре стороны. С юмбу нужно было поступать иначе: выбить ему глаз или откусить нос, или воткнуть что-нибудь острое в одно место. С точки зрения Короля, юмбу были последними дураками, и не только с точки зрения Короля, но и других людей Тори, а также из других районов города. Юмбу были толстые, откормленные, ленивые, но и тощие, шустрые, маленькие, побольше, большие – всякие.

И если кто-то пел Лили-Марлен, а кто-то про эстонский неумирающий мужественный нрав, то народ Тори также имел свою песню на слова: «Моё сердце тоскует по волнам, оно жаждет моря и крови…»

Юмбу имели в городе своего вожака, это был сын самого доктора Шредера – окружного комиссара, который обосновался на улице Парковой в двухэтажном особняке недалеко от кинотеатра. Этот доктор… Король в точности не знал, что это за птица, но флаг над крыльцом, и автомобиль, и шофёр, и слуги, и отношение к нему военных и гражданских, по всему этому люди Тори заключили, что доктор Шредер, который никого не лечил и не принимал больных, был на острове ещё большим начальником, чем, скажем, Отто Швалме и вся ортскомендатура, вместе взятая. Внешне он выглядел даже симпатично – высокий, в очках, в кожаном пальто чёрного цвета. Сын же его, главный Юмбу, выглядел отвратительно. Он немного напоминал Морского Козла, но был покрупнее, с более тяжёлым задом, лицо плоское и высокомерное. По сравнению с этим главным Юмбу Морской Козёл просто красавец, хотя, как говорили, его маму уже видели с немецким офицером.

Юмбу очень важничали в своей униформе, они носили кортики. Первые стычки начались у кинотеатра, когда выяснилось, что юмбу беспрепятственно пропускают на те фильмы, которые до четырнадцати лет запрещены. Островных мальчишек не пропускали, а эти… шагали в кино, как будто это их не касалось, даже те, которым не больше, чем Королю. Отчего? Оттого, что они в чёрной форме? Что на головах пилотки? Что свастики на рукавах и на рукоятке кортика?

А кино на Островной Земле и в городе Журавлей являлось основным развлечением, потому и образовывались очереди каждый день за три часа до начала сеансов и стояли тут все, молодые и старухи, тихо-спокойно, в карты играли, пересказывали содержание просмотренных фильмов: русских, американских, немецких. Компанию Королю главным образом составлял Альберт с Абрука. Он, как уже известно, рыжий, но спокойный, и кино очень уважал.

Иногда случались с ними неожиданные казусы, вернее, с их киновидением и его осмысливанием. Например, в одном фильме Вилли Форст – актёр, погибал, а его героиня, певица Марлен Дитрих, пела в концерте, потому что ей до зарезу необходимо было на этом концерте петь, но она знала, что Вилли уже погиб, она пела, а слёзы лились из её глаз… Слёзы лились и из глаз Альберта и Короля: Вилли Форст – симпатяга, каких мало. Каково же было удивление и неожиданная радость, когда друзья в следующем фильме увидели совершенно живого Вилли Форста, который крутился уже около другой красотки – подлец этакий, но всё-таки живой! Как это понять?

Итак, эти со свастиками и кортиками вели себя так, словно положение «до четырнадцати» их не касалось, а билетёрши словно и не видели, что юмбу такие же короткоштанные, как и люди Тори. Юмбу, конечно, держались соответственно своему рангу – Гитлерюгенд. Они никого из людей Тори не задевали, они были кошмарно воспитанны в том смысле, что вежливы, просто-напросто они никого из людей Тори не замечали, то есть они вообще никого не видели в упор – они сами и были люди. Так не могло долго продолжаться!

Но и люди Тори тоже не сразу решились на военные действия. Хотя и обидно было очень, так что кулаки чесались, ведь до прихода юмбу к людям Тори в кинотеатре – даже если приходилось заглядывать по очереди в замочную скважину – относились с уважением, хотя и не называли никого по отчеству, как этого требовал маленький Иван.

Так что обидно. Сперва люди Тори думали, советовались со старшими ребятами – из них главный конечно же Ингвар, – а Король даже своему главному советнику, Тайдеману, намекнул, что вот такие дела, а как быть, никто не знает, ведь… немцы всё-таки, тоже освободители, народ культурный, потому что и Колумб, говорят, был немец, во всяком случае, иностранец…

– Дискриминация! – буркнул на всё это старый Тайдеман. А Королю так и не удалось ни вынюхать, ни дойти своим умом до понимания – что это за зверь, дискриминация. Он, однако, не сомневался, что дискриминация на языке Тайдемана означает величайшую подлость. А к подлецам существует только одна мера воздействия…

Король давно уже для себя выбрал – своего врага. Тот, враг, ещё об этом даже не догадывался, он по привычке не замечал всяких там местных ничтожеств, аборигенов, он смотрел на них так, как и должен смотреть на эстов далёкий потомок тех, кто этих людишек отучал пню дубовому молиться и осчастливил приобщением к истинно христианскому божеству. Во всяком случае, он знает – кто он есть и чей он сын и знает свою судьбу, а она его устраивает, она ему по душе.

Всего этого не знал Король Люкс.

Он знал другое: он «этого» выбрал своим врагом, а значит, он должен на него напасть, и он обязан победить. Напасть на такого было вообще-то рискованно. Даже как будто страшно. Очень этот юмбу был мясистый и большой. Что же заставило Короля именно его выбрать для себя врагом, ведь мог же с ним разделаться Ингвар? Но ни Ингвар, ни личные вассалы Короля в лице Свена – Вальдура, никто не знал о том, что Его Величество каждый раз, когда встречал где-нибудь своего юмбу, присматривался, примеривался, куда и как следует бить, чтобы наверняка, чтобы выбить из него дух. Но надо не загонять его в такое место, откуда ему некуда будет бежать, отступать. Король помнил, как ему когда-то доставалось от Морского Козла лишь потому, что тот был загнан в безвыходную ситуацию… Именно поэтому он выбрал для себя в жертву этого чванливого немца, что был он так похож на Морского Козла – это давало уверенность, что он такой же размазня, как и Козёл. Но на войне всякое может случиться…

Король вспомнил, как учил его первый тренер в лесу у Брюкваозера – Элмар: нападать надо первому и бить сразу ударом свинг в солнечное сплетение, а удар этот потому называется свинг, что как только рубанёшь в нужное место, в ушах у противника тут же зазвенит. Так Король и решил: свинганет немца сразу в солнечное сплетение, а там видно будет.

Пока что его враг, потомок высокородных Шредеров из Ольденбурга, разгуливал вместе со своими придворными в Аренсбургском (как считалось им) парке и надменно наблюдал примитивное развлечение этих дикарей, которые в одном из больших помещений Курзала кувыркались, как поросята в соломе. В том помещении Курзала стоявшие здесь русские обозники устроили склад для сена, которого после них осталось много. Если подняться по внутренней лестнице небольшой башни, то можно было добраться до люка, открывавшегося в зал с сеном. Ох, и здорово же отсюда прыгать примерно с пятиметровой высоты!

Сам Король, его свита, даже Арви с пропорциональными ногами, и даже Ингвар со своими приверженцами – кто здесь только не прыгал! Иногда заходили и юмбу на эту забаву любоваться и посмеяться на это дурацкое веселье, когда эти образины барахтались в сене, как свиньи, все в пыли и грязные. Впрочем, они снисходительно относились к освобождённым от русского ига аборигенам – пусть прыгают.

И не подозревал юный Шредер, что он… что на него кто-то из… этих! посмеет напасть.

А Король тем временем думал о том, где совершить нападение. В Курзале? И как? При свидетелях из своих или без них? С одной стороны, лучше при своих – хочется показать всем. С другой стороны, если тот вдруг его самого… свинганёт? При своих-то? На войне всякое может случиться. Да и советоваться с кем-нибудь рискованно: своим скажешь – отступать некуда будет, тогда в любом случае надо действовать. Можно вообще от затеи отказаться, и никто не узнает, что он хотел это делать, но он не может отказаться – почему? Он не знает, объяснить себе этого не умеет, но кажется ему, что это месть за что-то. Всё-таки он осторожно, намёками, с Тайдеманом попробовал поговорить.

– Узнает Алфред, он тебе эту проблему разрешит, будь спокоен, – объяснил Тайдеман, хитро глядя через очки своими серыми глазами на Повелителя. – Но к бою-то надо готовиться… Надо тренировать волю. Побеждает не сильный, а смелый. Я когда-то… В общем, надо быть тренированным.

Сколько же надо тренировать эту волю? – задавал себе вопрос Король. К тому же он не потому вовсе хочет разделаться с этим юмбу, чтобы кому-то что-то показать, он испытывает к этому юмбу ненависть, он не знает её причин, а как узнать? Надо просто делать дело и тогда он, может, и причину узнает.

Действовать же надо смело – Карла прав – и неожиданно. И в любом месте, даже там, где тот меньше всего ожидает. Опыт – Король не раз в этом удостоверился – великое достижение: вспомнил Король, как ему Ингвар, встретившись на Каменном Мосту, глаз подбил. Силы здесь, правда, распределены в обратном порядке: нападавшему было уже пятнадцать, а жертве – девять. Теперь же нападавшему – десять, а жертве пятнадцать. Ростом же юмбу повыше Ингвара вымахал. Но неожиданность и ещё… Ржавая, двухкилограммовая гиря, найденная в старой кузнице во дворе небесно-синего дома…

Атака произошла в «территориальных водах» противника, тот прохаживался недалеко от своего дома в парке, начищенный и внушительный, как всегда, и, видимо, дожидался кого-то из своих. На приближающегося Короля он не обратил ровно никакого внимания, во всяком случае не больше, чём на только что пробегавшую дворняжку. Поравнявшись, Король ловко ударил гирей, которую засунул в старый носок. Натуральный свинг! Юмбу свалился и тут же получил ещё парочку свингов по надменной физиономии, второй свинг оборвал его жуткий крик, не успевший, к счастью, превратиться в сирену. Конец его верещания Король услышал уже за уборной, рядом с Курзалом, здесь начинались камыши в старом замковом рву.

А ведь правильно говорят в народе: где есть делающие – присутствуют и наблюдавшие. Аттендат на юмбу увидел Жорж Калитко.

Что же касается юмбу, он был повержен своевременно: в те дни начинались фильмы с участием Тхео Лингена, Хейнца Рюмана, с Хансом Мозером и Хансом Альберсом, особенно же, конечно, любимец Короля – Тхео Линген, комик, привлекал всех. Лишь только Тхео показывался на экране, ещё не сказав ни слова и ничего не сделав, зал уже надрывался от безудержного смеха. Мастер! И в такое время – какая радость! Ни один юмбончик не показывался. Их вожак, видать, выглядел так, что показаться в общественном месте не мог. Следовательно, не показывались и остальные юмбончики.

– Сына нашего комиссара изуродовали, – рассказал вечером Отто.

Это сообщение осталось без должного внимания, потому что сын какого-то комиссара – не сам комиссар.

– Хулиганы. Зубы выбили, лицо разбито зверски. Подозревают, что в городе действуют диверсанты. Приказано искать, но сам Шредер в диверсантов не верит. Да и правда, были бы диверсанты, так на него самого напали бы. Шредер во всём обвиняет своего Геркулеса, такое имя у парня, что не смог за себя постоять, а ещё спортсмен! И ещё, мол, Шредер называется – позорище! Но искать велено. Главное, никто не видел, не слышал…

В мире господствовала война, везде воевали. Из-за чего? Да всё из-за материального благополучия. Так, во всяком случае, считал Тайдеман. В газетах печатались бесконечные объявления, чтобы вернули имущество того или другого, присвоенное во время перехода власти от освободителей к освободителям нечистыми эстонцами с нечистой душой, обязательно делалась приписка: «Личности, присвоившие чужое, известны»… Так что, если не отдадут, то… Отдавали, видимо, редко. Вероятнее всего, не отдавали совсем. В связи с этими имущественными проблемами кто-то вспомнил, как после завершения революции в России эстонские адвокаты ездили туда по поручению белоэмигрантов за оставленными там драгоценностями. По советским законам, за найденные ценности отдавали 25 процентов их стоимости. Многие получили тогда валютой или самими ценностями из своих спрятанных в России сокровищ. Но часто адвокаты ездили и без толку: изменились названия улиц, снесены дома, одним словом, уже не смогли обнаружить ценности.

Палусалу – двукратному чемпиону мира по борьбе в тяжёлом весе – и ещё трёмстам мобилизованным красными гражданам нашей республики удалось уйти из России через финскую границу. Они прибыли в Главный Город.