Текст книги "Тайна говорящих идолов (ЛП)"

Автор книги: Ахмед Абдулла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Но затем он взял себя в руки.

Дауд твердой поступью подошел к хижине знахаря, и бесцеремонно распахнул дверь.

Из хижины вырвался порыв тяжелого воздуха и почти ощутимо толкнул его в грудь. На мгновение Дауд почувствовал тошноту и головокружение. Воздух внутри, густой и зловонный, был пропитан запахом тел, покрытых маслом и потом, и горящих факелов.

Он выпрямился и заглянул в хижину.

От стены до стены хижины знахаря простиралось море нагих тел, черных, блестящих и гибких, окутанных красноватой пепельной дымкой, языки которой поднимались до низкого потолка. Сотни туземцев стояли на коленях друг рядом с другом, согнув спины и касаясь земли лбами и вытянутыми вперед руками.

Они не видели и не слышали, как он вошел.

Они ритмично покачивались из стороны в сторону в истеричном исступлении, которое африканец испытывает в минуты высшей религиозной экзальтации, и бормотали в ритме стаккато странный гимн, гортанные и щелкающие звуки которого не были похожи ни на один известный язык. Время от времени они резко замолкали, а затем вновь начинали бормотать все громче и громче, как будто отвечали некой сатанинской литании.

В дальнем углу хижины стояли пять идолов в человеческий рост – грубо вылепленные человеческие фигуры, покрытые красной глиной. Обыкновенные игрушки речных племен.

Все это Махмуд Дауд увидел в один-единственный миг, и одновременно с тем в тот же самый миг что-то коснулось его. Это что-то не коснулось ни одного из пяти его чувств – ни слуха, ни обоняния, ни зрения, ни вкуса, ни осязания. Нет, оно коснулось его шестого чувства и заставило его ощутить слабый запах ужасной смерти, запах пыток и мук.

Но Дауд не терял рассудка. Умлино тут же появился из-за одного из идолов, окруженный звоном и блеском своих варварских украшений, но к арабу уже вернулись его прежние учтивые манеры.

– Приветствую тебя, о знахарь речных племен! – сказал он громким, но мягким голосом.

От его слов по толпе молящихся словно пробежал ток. Они подскочили, повернулись и увидели чужака. Послышались яростные гортанные возгласы, зловещий стук копий и звон широких кинжалов, выхваченных из ножен. Сплоченная черная фаланга как один ринулась вперед с бездумной, стихийной силой.

Затем они остановились в нерешительности и обернулись к умлино, словно прося его совета.

Махмуд Дауд умело использовал эту короткую заминку. Он шагнул вперед с улыбкой на своем обычно серьезном темном лице.

– Приветствую тебя, мой народ! – сказал он, протянув руки в церемонном пожелании мира.

Он медленно и величественно подошел к толпе, и они инстинктивно расступились перед ним.

Тут и там он узнавал в толпе знакомое лицо и обращался к нему по имени:

– Привет тебе, Лакага! Привет, Л’вана! Привет, сын Асафи!

И они приветствовали его в ответ.

Мгновения спустя он предстал перед знахарем, стоявшим на расстоянии полудюжины футов от идолов, покрытых глиной.

– Приветствую тебя, умлино! – повторил Дауд.

Умлино посмотрел на него. Бегающие глаза знахаря дико блестели, но этот блеск тут же сменился хитрой усмешкой.

– Приветствую тебя, господин! – учтиво ответил умлино и поклонился.

Махмуд Дауд смотрел на него. Он был фанатиком и презирал язычество и поэтому никогда не обращал внимания на знахарей, живших возле краалей и наживавшихся на слугах Д-Д. И все же Дауд был уверен, что перед ним именно новый знахарь.

Дауд мгновенно окинул его взглядом и быстрее щелчка фотоаппарата определил, что этот человек не принадлежал ни к одному из племен, что обитали в краалях близ большого бассейна Л’Попо. Без сомнения, он пришел из глубин континента. Знахарь выглядел не так, как остальные.

Его волосы были тщательно уложены в виде шлема и украшены двумя рогами антилопы. Его ноги были закрыты медными браслетами, каждый из которых вился змейкой от ступни до колена, и медные же широкие и гладкие браслеты были на его плечах. Его тело было покрыто охрой, а его лицо было закрашено слоем белой краски, на которой были нарисованы алые полоски.

Его мощную шею обвивали бесчисленные нити бус. С его пояса свисало множество амулетов, которые брякали при каждом движении. В осанке, которую приняло его огромное мускулистое тело, было нечто зловещее и, в своем дикарском роде, превосходное.

Махмуд Дауд сказал себе, что этот знахарь не был обычным шарлатаном, живущим за счет суеверий и страхов чернокожих. Он был богатым по африканским меркам. Все, что на нем было надето, в совокупности стоило несколько слоновьих бивней.

В правой руке знахаря был посох из черного дерева с золотой верхушкой. С нее свисал некий круглый предмет, напоминавший сушеную тыкву, но при рассмотрении оказавшийся человеческой головой, засушенной с почти академическим знанием дела. Дауд вздрогнул.

Нет, нет, этого знахаря нельзя было запугать или подкупить. Он был создан по подобию Чакки и Лобенгулы. Он был хитер и умен, и победить его можно было только хитростью и умом.

Махмуд Дауд заговорил, и слова его были искренни и серьезны.

– До меня дошли слухи о твоей великой силе, о умлино, – сказал он, присаживаясь на корточки с небрежным изяществом и знаком показывая собеседнику последовать его примеру. – Слава о…

Внезапно он остановился. Дауду показалось, что где-то, очень близко, приглушенный голос едва разборчиво, словно задыхаясь, прошептал его имя. Но конечно же, это было невозможно. Мгновенное наваждение и молчание Дауда длились меньше секунды, и он продолжил свою речь почти без запинки:

– Слава о твоей мудрости достигла побережья. Взгляни на меня – я пришел к тебе.

Знахарь отвечал ему в том же тоне:

– Твои слова подобны мягким ветрам в ночи, что смягчают ее ужасные часы. Благодарю тебя! Но я также слышал, что ты – магометанин, веришь в единого бога и оттого презираешь ремесло наших хижин и проповедуешь свою веру в краалях.

Араб улыбнулся. На миг он смешался и не мог решить, что сказать дальше. Доверие знахаря было безвозвратно утеряно – ведь Дауд, как истинный араб, славился своим миссионерским пылом не менее, чем своей деловой хваткой, и, сказать по правде, подкреплял свои проповеди частым и щедрым применением шамбока.

Араб замолчал на несколько секунд и оглянулся.

Вокруг была толпа чернокожих, которые разрывались между страхом перед Махмудом Али Даудом и суеверным трепетом перед знахарем. Где-то на задворках их диких и нетренированных умов было понимание, что вскоре от них потребуется решение, принятия которого туземцы подсознательно боялись.

Поэтому они озабоченно переговаривались между собой. Их неровная беседа прерывалась неожиданными паузами и гортанными криками. За короткими промежутками ощутимой тишины следовали резкие, бурные выкрики.

Араб понимал, что стоит на краю катастрофы. Одно неверное слово или движение – и лавина черных тел обрушится на него и погребет под собою. Поэтому он сидел не шевелясь и следил за толпой, прикрыв глаза. Его нервная дрожь была едва заметна.

Внезапно ему показалось, что где-то поблизости тот же глухой, придушенный голос снова позвал его.

В тот же миг Дауд почувствовал, что за ним определенно наблюдал некий посторонний разум, который одновременно умолял и требовал. Этот разум не принадлежал ни знахарю и ни одному из африканцев в толпе. Это был некий высший разум, и он пытался связаться с Даудом. Последний почувствовал беспокойство, но попытался убедить себя, что это была лишь химера, созданная его воображением.

И все же наваждение осталось.

Знахарь что-то говорил Дауду, но тот почти не слышал его слов. Повинуясь побуждению бестелесного разума, араб слегка повернулся, по прежнему сидя на корточках, чтобы видеть идолы, покрытые глиной.

Ощущение мгновенно стало сильнее и определеннее. Дауд почувствовал близость того, кто следил за ним и пытался с ним поговорить.

Он искоса, по-прежнему прикрывая глаза, взглянул на идолы, выстроенные в ряд. Те два идола, что стояли дальше всего от Дауда, были весьма грубо сделаны. А вот другие три были ужасающе правдоподобны, заметил Дауд, передернувшись от отвращения. Их туловища, руки и ноги под толстым слоем красной глины были вылеплены с исключительным мастерством. Никогда прежде не видел он подобных идолов, а он знал Африку от побережья до побережья.

Вдруг ему вспомнились бредовые слова покойного Макупо: «…глиняные боги, они говорят, говорят…» Аллах милосердный! Неужели на этой зловонной, проклятой земле и вправду умели колдовать?

Он уже приготовился щелкнуть пальцами и пробормотать молитву своему излюбленному магометанскому святому, чтобы отогнать эту мысль, как вдруг он снова услышал свое имя, произнесенное слабым, приглушенным, зловещим, неестественным шепотом. На этот раз сомнений в его истинности не было. Дауд вздрогнул и напрягся, сжав кулаки и сверкая глазами, но почти сразу взял себя в руки, прежде чем знахарь, искоса наблюдавший за ним, что-либо заметил.

Он улыбнулся умлино и заговорил с ним. Его голос был ровным и спокойным, но его мозг тем временем стремительно работал в направлении, отличном от направления его речи.

– Правду сказал ты, о умлино, – сказал Дауд. – Поистине моя вера – вера в единого Бога, она – как древо, корни которого крепки, ветви которого раскидисты и тень которого вечна. Я – сейид, что значит – потомок Пророка по линии Хусейна, и мусульманин – последователь истинного Пророка. Прибегаю к Аллаху от шайтана, отца лжи, побиваемого камнями. Субхан Аллах! Воистину, я считал себя ученым мужем, когда изучал хадисы и тафсир в университете аль-Азхар и досконально следовал писаным предписаниям великих учителей школы Абу Ханифы. Воистину, я почитал себя отцом и матерью мудрости и знания и в гордости своей увеличивал свой тюрбан. Ай валлахи!

Знахарь высокомерно усмехнулся:

– Зачем же ты пришел сюда, в жилище тьмы?

И снова ответ Махмуда Дауда был учтивым и мягким, но его ум лихорадочно работал. Он внимательно смотрел на покрытого глиной идола прямо перед собой.

– Оттого, что мой разум узрел слабый проблеск новой истины… Слабый проблеск новой истины, – повторил он с загадочным ударением, по-прежнему глядя на идола, не обращая внимания на знахаря, сидящего на корточках и незаметно кивая.

Стоило Дауду это произнести, как он понял, что разгадал тайну, которая привела его сюда. Его голос постепенно набирал силу и решимость:

– Оттого, что мои неутомимые ноги привели меня к краю тайны, оттого, что мой взгляд больше не закрыт пеленой нетерпимости, я пришел к тебе, о умлино, как твой скромный ученик в поиске истины.

Он встал, сказав себе: сейчас или никогда, и снова внимательно посмотрел на ближайшего к нему идола, а затем повернулся к чернокожим:

– Услышьте меня, о люди речных племен! Годами я был вашим господином. Доброй и щедрой рукой я отводил от вас бедствия, по честной цене покупал каучук и слоновую кость, щедро дарил вас, когда ваши посевы погибали от засухи, или ваш скот – от черной лихорадки. Может ли кто-либо с этим поспорить?

– Правду говоришь ты! – отвечал высокий щелкающий голос.

– Правду, правду! – подхватила его слова, подобно греческому хору, черная колеблющаяся масса людей.

Араб продолжал:

– Я говорил с вами о своей вере, вере ислама, которую я почитал за истинный путь к спасению. Затем, – он драматически понизил голос, – затем до меня издалека дошли слухи о новых тайнах. Сперва я сомневался. Я смеялся. Я не верил. Но слухи росли и звенели в ушах моей души, неумолимо, неотразимо. Ветер с верховьев реки шептался со мной по ночам. Он звал меня, звал! И я пришел, чтобы увидеть, чтобы услышать!

Он замолк и перевел дыхание, затем продолжал тираду:

– Я также ищу истину. Я пришел, чтобы отдать дань богам, красным богам. Они говорят, говорят!

Толпа застонала и задрожала. Знахарь снова выскочил вперед и угрожающе поднял свой жезл из черного дерева. Но араб бесстрашно продолжал:

– Трижды я слышал сегодня, сидя и обмениваясь приветствиями с умлино, как боги говорили, пусть и едва слышно, и позвали меня по имени!

– Ложь! Ложь! – возопил знахарь. – Богопротивная ложь! Убить его! Убить, убить…

Толпа пришла в беспокойное движение. Они ринулись вперед, как единое целое, зловеще стуча копьями. Но араб поднял руки над головой и быстро произнес:

– Не ложь, но истина! Спросите богов! Спросите!

Внезапно в храме наступила мрачная тишина. И в ней прозвучал едва слышный приглушенный голос, исходящий из первого идола:

– Махмуд Али Дауд! – И снова, со странным тихим всхлипом: – Махмуд…

Толпа отшатнулась назад к двери, сбивая друг друга с ног, толкая и топча друг друга. Слышались отчаянные мольбы о пощаде и крик человека, пронзенного копьем-ассегаем.

Но араб снова заговорил:

– Не бойся, о мой народ. Боги вас не тронут. Я ведь, как и вы, ищу истину – и истина мне открылась. Услышьте, услышьте!

И снова толпа остановилась и повернулась к нему. Махмуд Дауд продолжал, понизив голос:

– Помните ли вы, как за четыре месяца один за другим пропали трое моих слуг, трое моих белых слуг?

– Да, да, – ответил хор дрожащих голосов.

– Прекрасно! Покиньте хижину и возвращайтесь через час. Ибо боги в доброте своей решили вернуть им жизнь, дабы они вновь трудились для меня и правили речными племенами от моего имени. Теперь ступайте, ступайте!

В давке толпа покинула хижину, и вскоре знахарь и араб стояли лицом к лицу. Дауд улыбнулся:

– Ты знаешь, и я знаю, о пес! Воистину, ты похитил троих белых людей, заткнул им рты, покрыл их тела глиной и изредка кормил их. А когда они стонали от великой боли, ты говорил своим чернокожим, что это боги говорят, говорят! А?

Знахарь улыбнулся ему в ответ:

– Правда, господин мой. Но как тебе удалось обнаружить правду?

– Потому что я повидал множество идолов, но ни разу прежде не встречал идола с человеческими глазами!

После короткой паузы араб продолжал:

– Ты поможешь мне освободить этих людей от глиняных уз. И впредь ты всегда будешь говорить людям из большого бассейна Л’Попо, что это я, Махмуд Али Дауд, возлюбленный богов и творец множества чудес. – Он добавил вполголоса: – За это можно получить немало каучука и слоновых бивней.

Знахарь ухмыльнулся:

– Слушаю и повинуюсь, господин! Но моя жизнь – в безопасности ли она?

– Это выбирать тебе, о пес и песий сын! Либо это, – Дауд выхватил широкий арабский кинжал из вместительных складок своего бурнуса, – либо ты продолжаешь свое знахарское дело – но в верховьях реки, среди краалей в глубине материка.

Он улыбнулся:

– И колдовать ты будешь в обмен на золото как наемный слуга фирмы «Донаки и Дауд», она же

«Д-Д». Сделал ли ты выбор?

– Да, господин мой, – отвечал знахарь. – Я буду работать на тебя и твоего товарища.

Араб убрал кинжал обратно в складки бурнуса.

– Машалла! – сказал он. – Из тебя выйдет способный слуга.

И он подошел к идолам, покрытым глиной.

1929

Об авторе

Ахмед Абдулла (настоящее имя Александр Николаевич Романов) (12 мая 1881, Ялта – 12 мая 1945) – американский писатель и авантюрист, действие произведений которого происходит в самых экзотических местах – от Нью-Йоркского Чайнатауна до Индии и Тибета.

Автор сценариев нескольких фильмов. Номинировался на Оскар в 1927 году за сценарий по собственной пьесе «Чанг: Драма дикости». В 1935 году получил Оскара за сценарий фильма «Жизнь бенгальского улана». Участвовал в написании сценария знаменитого «Багдадского вора».

Сын великого князя Николая Романова и принцессы Нурмахал Дурани, дочери афганского эмира. После развода родителей, воспитывался при дворе эмира. С 12 лет учился в Итоне и Кембридже.

В 1900 году вступил в британскую армию. Дослужился до полковника. Проходил службу в Афганистане, Индии, Африке.

Эмигрировал в США, где стал успешным писателем. Его рассказы публиковали такие журналы, как Argosy, All-Story Magazine, Munsey’s Magazine и Blue Book.

Автор нескольких десятков романов, среди которых и знаменитый «Багдадский вор» (1924).

Его рассказы вошли в три сборника The Honourable Gentleman And Others (1919), Wings. Tales of the Psychic (1920) и Alien Souls (1922).

Был женат трижды: Элен Бейнбридж, Джин Уик и Розмари Долан.

Умер в Колумбийском пресвитерианском медицинском центре.