Текст книги "Украденные воспоминания"

Автор книги: Агония Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава третья

Море зимой не замерзает. Об этом Ульяна узнала только теперь, стоя на берегу, по колено в грязном, подтаявшем снегу. Она внимательно следила за тем, как волны набегают на песчаный берег, слизывая с него легкую снежную пыль. Она испытывала желание подойти поближе, снять варежки и коснуться пальцами воды, но что-то останавливало ее. Страх? Да, именно. Ей чудилось, что в то самое мгновение, когда она приблизится туда, из воды вытянутся серые тонкие руки, пахнущие гнилью и смертью, и утащат ее в пучину. А она не успеет даже на помощь позвать, даже крикнуть не успеет.

Ульяна совсем продрогла и поспешила вернуться в дом. Она очень быстро преодолела путь, отделявший поселок от прибрежной полосы, и, скинув обувь, забралась на диван, забилась в угол и обняла себя за плечи. В печке уютно потрескивали поленья, наполняя помещение сладким, знакомым с детства запахом горелой древесины. Ульяна сомкнула веки, доверяясь обманчивому ощущению уюта.

Сейчас бы еще выпить чашку горячего шоколада, согреть замерзшие пальцы и наконец-то почувствовать себя в безопасности.

Но что-то мешало ей. Она ощущала на себе чей-то внимательный взгляд, и приподняв ресницы, она заметила Богдана, застывшего у дверного косяка. В его темных глазах отражалось пламя, полыхавшее в печке, отчего они казались красными. Было в этом что-то жуткое, как и в его излишней внимательности. Он ее изучал, словно в первый раз видел.

– Не спится? – напряжение немного спало. Мужчина сел подле Ульяны на диван, но не притрагиваясь к ней, соблюдая дистанцию.

– Угу, – кивнула девушка.

Повисла неловкая пауза, в которую каждый прятал свой взгляд и заламывал руки, не зная, что с ними делать и куда их деть. С одной стороны Ульяне хотелось, чтобы он обнял ее, с другой – чтобы убрался отсюда и позволил ей еще немного побыть в одиночестве.

Богдан каким-то образом уловил ее настроение. Он нахмурился и хрустнул тонкими длинными пальцами, разминая их.

– Послушай… что ты чувствуешь ко мне? – тихо начал он.

– Не знаю, – не задумываясь, призналась Ульяна и зачем-то повторила, – не знаю…

Наверное, не стоило так говорить, – думала она.

– Совсем-совсем ничего? – он взял ее за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза, погладил ее по щеке тыльной стороной ладони. Девушка вся напряглась и сжалась, не зная, как реагировать. Ей было приятно, но как-то непривычно. После антибиотиков и лекарств, которыми ее пичкали в больнице, она совсем иначе стала воспринимать прикосновения, раньше доставлявшие ей удовольствие.

– Я не знаю… – пробормотала она, – не помню… Прости.

Потерянная и ошарашенная она выбежала прочь. На берегу хмурого ненастного моря она плюхнулась на сырой песок и спрятала лицо в ладонях. Богдан догнал ее и обнял за плечи.

Пронизывающий ветер с воды забирался пол одежду, обжигая космическим холодом.

– Неужели ты не помнишь любовь ко мне? – подавленно говорил Богдан, – нашу любовь?

– Не знаю… – снова бросила Ульяна, зарываясь в складки шарфа у него на груди, – я ничего не знаю. У меня почва уходит из-под ног… Кто я вообще такая?! Зачем я здесь? Что со мной было раньше? Почему я потеряла память? Что это за голоса в моей голове? Кем я была? – говорила она горячо, на одном дыхании и теперь вынуждена была сделать паузу, в которую она отстранилась и стала смотреть на море. Оно почти сливалось с небом на горизонте в своем безупречном и бесстрастном сером цвете.

– Ты все вспомнишь, родная, – пообещал Богдан. Боковым зрением Ульяна видела, какими холодными становятся его обычно теплые глаза, когда в них отражается морская гладь. Ветер трепал его волосы и без того лежавшие не очень аккуратно. Впервые за долгое время она подумала о том, что ей хочется позаботиться о нем, отругать за то, что в такой холод разгуливает без шапки. Но все ее порывы так и остались невыраженными. Ульяне что-то мешало.

Она только заторможено кивнула, запоздало, неуместно.

Мужчина приблизился к ней и поцеловал в губы. Он отстранился так быстро, что Ульяна не успела даже среагировать или ответить. Ее как будто ударило электрическим током, и по телу пронеслась волна напряжения. Ульяна застыла, смакуя эти ощущение.

– Что ты чувствуешь? – спросил Богдан совершенно без эмоций, как будто она находилась на приеме у врача, который всего лишь выполнял свою работу. Сейчас его задачей было вернуть ей потерянную чувствительность.

Ульяна растерялась, этот вопрос застал ее врасплох.

– Приятно, – беззаботно пожала она плечами, стараясь скрыть смущение. Покрасневшие щеки ее выдавали, хотя можно было списать это на мороз. Здесь ведь действительно холодно.

– И все? – насмешливо продолжал ее супруг. Ульяне хотелось ударить Богдана за эти шуточки, но она неподвижно сидела в каком-то исступлении, пытаясь понять, чего он хочет всем этим добиться. Тем временем она почувствовала его пальцы у себя на колене. Не встретив никаких препятствий они скользнули ниже, добравшись до молнии на джинсах.

Ульяна больше не чувствовала холода, растаяв в волне нахлынувшего распаляющего жара. Девушка запрокинула голову и зажмурилась. Длинные темные волосы высыпались из-под шапки и оказались беззащитными, перед порывами сильного ветра. Она своей накрыла руку Богдана и ощущала через тонкую кожу напряжение каждой жилки.

Из ее груди невольно вырвался стон, и именно он вернул ей трезвость мысли и заставил испугаться происходящего. А если кто-то придет на пляж?! Если… Да даже если нет, то это само по себе ужасно и безнравственно! Неужели они и раньше позволяли себе подобное? Ульяна была просто ошеломлена, а от стыда ей хотелось спрятаться в темную нору и умереть там. Она в ужасе отпрянула, вырвалась, свела колени и стала дрожащими непослушными пальцами застегивать джинсы. Шапка съехала куда-то в сторону и волосы скрывали ее лицо, а она и рада была, потому что едва ли то, что на нем сейчас было написано, стоило кому-то показывать.

И в тоже время ей мучительно хотелось продолжить их маленькие шалости, отдаться Богдану на растерзание, позволить пробудить в себе все забытое, спящее, ушедшее на дно ее души.

– Прости… – пролепетала она, встала, отряхнула пуховик, напялила шапку ниже на глаза и быстро пошла в сторону дома, больше всего на свете боясь оборачиваться. Пройдя десять шагов, она все-таки пересилила свой страх.

Богдан все также сидел на мокром песке, неподвижно, как изваяние, положив вытянутые руки без перчаток на колени, и смотрел на набегающие волны. Как будто ее здесь не было. Как будто ничего не было.

Ульяна попыталась угадать, о чем он думает, что он чувствует сейчас, но поняла, что это слишком сложная для нее задача. Среди всех мучавших ее вопросов, среди беспробудного моря неизвестности, ее супруг был для нее самой главной загадкой.

Чай, заваренный Светой, вдруг напомнил Ульяне какой-то забытый, но некогда очень любимый запах. Она сидела низко склонившись над чашкой и все пыталась выудить нужное воспоминание из бардака, царившего в ее сознании. Волосы вокруг лица стали мокрыми от влажного пара, поднимавшегося в воздух.

Мята – привет из детства. Что она помнит о своем детстве? Да в сущности ничего. А перед глазами уже стоит маленький деревянный домик, потерявшийся где-то среди густых крон высоких старых яблонь. Под ними растет дикая, дурманящая мята.

Все это окутано теплыми фиолетовыми сумерками, в них утопают и огоньки других домов. Конец лета. Август. Температура редко поднимается выше десяти ночами. Продрогшие пальцы обнимают пеструю кружку, потихоньку поглощая чужое, украденное тепло. Аромат растекается по комнате, забирается в каждую щель, дурманит, обволакивает… Как же давно это было! И эти свежие, только что сорванные листочки мяты, и теплый деревянный дом со светящимся окном. Как будто не с ней… как будто в другой жизни! Чужой жизни.

Мята в ее реальности была засушенной, лежала в полиэтиленовом мешочке на темно-зеленой, сделанной под малахит столешнице и все кругом было совсем другим. И дом, и люди в нем. И сама она была несколько другим существом, хотя уловить разницу было очень сложно из-за размытости воспоминаний. Как Ульяна не силилась вспомнить прежнюю себя или других персонажей, окружавших ее тогда, у нее ничего не выходило. Только пустота там, где должно было находиться что-то важное и родное. Как дерево, с корнями вырванное из почвы, где оно провело большую часть своей жизни.

– Хороший чай, – сказала Ульяна, чтобы отвлечься от лабиринта собственных мыслей, в котором она блуждала уже достаточно давно в поисках выхода или хотя бы решающего поворота. Тщетно. Только глухие стены.

– Спасибо, – улыбнулась в ответ Света, вполне себе дружелюбно, – я мяту сама собирала…

– Здорово, – кивнула Ульяна без особого энтузиазма. Не смотря на то, что домработница не представляла для нее никакой угрозы и была приветливой и доброй с ней, она предпочитала соблюдать дистанцию и остерегаться этой особы. Ульяне по-прежнему казалось, что Света хочет сжить ее со свету, чтобы занять ее место подле Богдана.

Ульяна подняла глаза от чашки и поймала внимательный пронизывающий взгляд девушки. Она изучала ее, следила за ней, ничуть не смущаясь быть уличенной. Уголки тонких Светиных губ поползли вверх, как бы говоря «Заметила! Наконец-то ты заметила, что я за тобой наблюдаю».

Что дальше? – спросила себя Ульяна. Ей стало не по себе. Захотелось убежать куда-нибудь подальше от этой девицы, в данный момент слишком напоминающей маньяка. Ей ведь ничего не стоит взять кухонный нож или молоток для мяса и отправить Ульяну на тот свет, куда она сама чуть не угодила некоторое время назад. А может быть и ту страшную аварию тоже устроила Света? Может быть в том, что Ульяна потеряла память, виновата тоже она?! Она украла ее память, чтобы присвоить ее себе, как рано или поздно она присвоит себе Богдана!

– Что ты так смотришь на меня?! – нервно поинтересовалась Ульяна. Пытаясь отвлечься, она заглянула в свою чашку. Там плавали веточки, палочки и листики.

– Ничего, – откликнулась Света.

– Что это? – пробормотала Ульяна и пальцами выудила из своего чая какой-то маленький скрюченный корешок, поднесла его поближе к глазам, чтобы рассмотреть.

– Корень белой акации, – без единой эмоции откликнулась Света. В эту минуту Ульяне меньше всего на свете хотелось узнавать, что это такое, но она уже догадывалась. Она закашлялась, выплевывая то, что уже успела проглотить, но было поздно. Ее что-то разрывало изнутри. Ощущения были ужасные, как будто все ее органы пытались беспардонно вытащить наружу через горло. Ульяна не могла даже закричать, только сипела и выла, сползая на пол, с грохотом хватаясь за стол, как утопающий за соломинку. Она опрокинула чашку, и ей на лицо и на волосы полился сладко пахнущий мятой кипяток.

– Ульяна!!! – отдаленно как из-под воды донесся до нее отчаянный вопль Светы и чьи-то руки стали хвататься за нее и трясти за плечи. Домработница снова и снова повторяла ее имя, сама ловила воздух ртом так, будто тоже задыхается. Корчась на полу, Ульяна услышала, как хлопнула дверь кухни. По деревянному полу простучали шаги.

– Богдан Казимирович! – верещала где-то Света. – Ульяна… Ульяна! Она вдруг упала! Она задыхается! Сделайте что-нибудь!

Ульяна медленно начинала приходить в себя. Она мутно видела склоненные над собой лица и часто-часто хлопала ресницами, пытаясь вернуть изображению ясность. Она больше не испытывала страшной, разрывающей изнутри боли. До нее запоздало начало доходить, что все произошедшее – не более, чем ее разыгравшаяся фантазия.

Богдан поставил ее на ноги, порывисто обнял и увел в комнату, пока Света стала убирать со стола и пола разлитый чай. Ульяна чувствовала себя маленьким ребенком, которого вытерли большим махровым полотенцем и теперь переодевали в сухую одежду. Она сидела на краю кровати, по пояс раздетая, растерянная и слабо реагирующая на окружающую действительность. Она позволила одеть на себя чужой свитер. Сейчас она вообще позволила бы сделать с собой что угодно.

Богдан примостился рядом с ней, и устало помассировал виски, скрыты длинными растрепанными волосами.

– Что с тобой было? – спросил он. Голос у него был встревоженный.

Некоторое время Ульяна ломала голову, решая, рассказать ли ему о своих страхах или оставить это на потом. Или вообще никогда не говорить, лишний раз не доставляя ему неудобства своими глупыми фантазиями.

– Не знаю… – пролепетала она, – на меня что-то нашло… стало вдруг плохо очень.

– Голова? – предположил мужчина. Похоже, это было главным его страхом. Потому что во время аварии она получила очень серьезную травму, последствия которой они расхлебывали теперь.

А что, если она вылилась в патологию, в злокачественную опухоль? Страх сковывал движения и мысли. У нее было достаточно поводов для того, чтобы поверить в реальность этих страшных догадок, особенно учитывая то, как изменилось ее сознание после произошедшего. Амнезия была только одной из многочисленных проблем, казавшейся такой незначительной на фоне подступающего сумасшествия.

– Нет, – растерянно пробормотала Ульяна, – что-то другое.

Богдан тяжело вздохнул.

– Давай ты приляжешь? – предложил он. Девушка догадывалась, что спорить бессмысленно и покорно уползла вглубь кровати, с головой завернувшись в теплое одеяло.

– Богдан… – Ульяна с удивлением отметила, что называть его по имени очень непривычно, – скажи… а где прошло мое детство? Были там деревянный домик, яблочный сад и дикая мята…

– Нет, – не раздумывая ответил ее супруг и направился к двери, как будто избегая этой темы, – у тебя всегда было слабое здоровье и вы каждый год на каникулы ездили на море. Помнишь это?

– Не помню, – призналась Ульяна. Из небольшой щелки, которую она оставила себе, высоко-высоко натянув одеяло, она следила за тем, как за окном медленно падают пушистые снежинки. Ей хотелось дождя. И чтобы он стучал по покатой крыше дома, в котором она никогда не была… Но тогда откуда, откуда в ее голове эти воспоминания? Или она придумала все это, как придумала то, что произошло между ней и Светой? Девушка уже с трудом разделяла реальность и свои фантазии, все сильнее утопая в свинцовой дымке колдовского морока.

«Отпустите меня, оставьте в покое, пожалуйста»… – взмолилась она про себя, обращаясь к тем, кому она была обязана всем, что произошло и теперь происходило с ней, словно они могли ее слышать. Ей и в голову прийти не могло, кто мог желать ей зла настолько сильно. Но ведь мог же? У нее были враги? Настоящие, не выдуманные. Вспомнить было невозможно.

Глава четвертая

Первым, что Ульяна увидела, когда проснулась, был квадрат окна, из которого лился блеклый дневной свет. Шторы прикрывали раму неплотно, поэтому в половине комнаты царил легкий полумрак, вещи там казались совсем другими.

Ульяна села в кровати, потянулась и стала болезненно щуриться, пытаясь разглядеть за окном верхушки деревьев, тянувшие к небесам свои оголившиеся сиротливо-тощие ветви, содрогавшиеся в порывах ветра. Он печально завывал снаружи, пытаясь просочиться в щели на рамах, замерзший, уставший от своих скитаний. Здесь его никто не ждал. Сквозняк заставил Ульяну поежиться и обнять себя руками за плечи, пытаясь подарить себе иллюзию недостающего тепла. Она подумала, что было бы здорово, если бы кто-то другой сейчас был рядом и согрел ее своим телом, но представлять в роли этого кого-то Богдана она почему-то не решалась. После их маленьких шалостей на пустом пляже она избегала не только возможности этого, но и даже мыслей об этом. Почему? Очередной вопрос ответа на который она не имела. Может быть, потому что, ей предстояло разобраться в себе и признаться себе – помнит она свою любовь или нет. Но как можно забыть любовь? Даже если теряешь память? Разве это чувство живет в мозгу, а не в сердце? И разве могла полученная ей травма повлиять на него? Или… она просто не любила его никогда? И раньше и только обманывала себя?

Этого не может быть.

А что, если сейчас, в эту самую минуту, ее муж изменяет ей с этой проклятой Светой? Куда его вообще понесло с утра пораньше, почему она должна просыпаться одна в пустой холодной постели?

Слишком много вопросов.

На лестнице между этажами Ульяна почувствовала запах свежего кофе, корицы и чего-то еще, неуловимого, забытого, но знакомого. Вспоминать было бестолково – проще спуститься и увидеть своими глазами.

Богдан и Света сидели на кухне, за столом, друг напротив друга и разговаривали о чем-то в пол голоса по-польски, но стоило Ульяне появиться на пороге, воцарилось молчание.

– Доброе утро, – первая опомнилась Света, вскочила с места, засуетилась у плиты, – что будешь на завтрак?

Ульяна задумчиво плюхнулась на свободный стул и покачала головой.

– Доброе утро, – ласково улыбнулся девушке Богдан, – как тебе спалось?

– Нормально, спасибо… – пролепетала Ульяна и все-таки озвучила то, что вогнало ее в такое недоумение. – Света… ты так хорошо говоришь по-польски… я не знала…

– Спасибо, – откликнулась девушка у плиты не оборачиваясь, налила себе еще чашку кофе.

– Света изучала язык в своем университете, – за нее закончил Богдан, взгляд у него стал отчего-то тревожный, как будто он вспомнил о чем-то неприятном.

– А где ты училась? – зачем-то спросила Ульяна.

– На филфаке, – бросил Богдан и направился к выходу, излишне торопливо, – мне нужно подготовить машину, – объяснил он, – завтра утром поеду в город по делам.

У Ульяны сложилось впечатление, что он избегает ее общества или, может быть, темы образования их домработницы, но первая версия была куда более похожей на правду. Девушка выдавила из себя кислую улыбку и все-таки решилась выпить кофе.

– Филфак – это что? – уточнила она, – философский?

Света поставила на стол две чашки – для Ульяны и для себя, и вернулась на прежнее место.

– Филологический, – поправила ее Света, отхлебнула кофе и прикрыла свои тусклые серо-голубые глаза, напоминающие небеса в дождливый осенний день. Серого цвета в них было намного больше, чем голубого.

– Но почему ты тогда согласилась на такую работу, имея такое образование? – удивилась Ульяна.

Света тяжело вздохнула.

– Я не окончила, – ответила она, – так вышло, что на третьем курсе меня бросил молодой человек. А я в отместку бросила университет, – она как-то неловко улыбнулась и развела руками, – вот такая история.

– Ты жалеешь?

– Да нет, не особо, – беззаботно заявила девушка и поинтересовалась, – может тебе все-таки что-то приготовить?

– Нет-нет, – запротестовала Ульяна, – если я захочу, я сама…

– Богдан Казимирович велел тебя не подпускать к плите, – сказала Света. Ульяна нахмурилась. Некоторое время они помолчали, слушая, как на улице ревет мотор автомобиля. Через какое-то время заскрипел снег, и снова наступила тишина.

Что будет, когда они останутся вдвоем? Нужно подготовить себя к этой неизбежности и мысли о том, что, если Света захочет причинить ей зло, Ульяна даже не сможет даже позвать на помощь. Некого. Ведь все люди уехали из этого поселка – ночью она не видела ни одного горящего огня, ни одного огонька в непроглядной тьме. Кричи – не кричи. Без толку.

– Неужели я настолько больна? – спросила Ульяна.

– Не совсем, – отмахнулась Света, было видно, что говорить об этом ей совсем не хочется. Даже взгляд она отвела в сторону, чтобы скрыть что-то в нем. Значит, настолько. Может быть, Ульяна вообще скоро умрет от опухоли мозга, которая и стала причиной ее амнезии?

– Ты выглядишь встревоженной, – заметила Света. Голос ее был спокойным и даже равнодушным, сложно было понять, действительно ли она беспокоится о Ульяне или просто хочет перевести тему, – ты чувствуешь себя нормально?

– Да-да… – бодро закивала Ульяна и отошла к окну, оставив чашку с дымящимся напитком без внимания, – просто… мне снятся такие странные сны…

Она посмотрела на заснеженный участок возле коттеджа, ровный деревянный забор и дома, видневшиеся поодаль. Пейзаж этот напоминал картинку, слишком правильным и мертвым он был для того, чтобы быть жизнью. И все здесь было мертвым, даже море. И она тоже скоро станет такой же мертвой пластмассовой женой с резиновым лицом. Манекеном без чувств и эмоций, без этих странных мыслей. Решить для себя – хорошо это или плохо – она не могла, но ей очень хотелось почувствовать себя хоть сколько-нибудь нормальной.

– Сегодня мне приснилось следующее… – начала Ульяна, чувствуя сильную потребность в том, чтобы высказать все это кому-то, – я как будто была каким-то другим человеком… какой-то другой женщиной. У нас было что-то общее, но при этом я понимала, что она другая. Но я все равно была ей. И еще там был мужчина, он ей, этой женщине, точнее мне, делал очень больно, кричал на меня… А потом ей стало совсем больно, вроде бы она умерла. Но что-то плохое с ней случилось… И там еще была девочка… Ее я так отчетливо видела…

– Как она выглядела? – заинтересовалась Света.

– Маленькая, вот такая… – Ульяна показала предполагаемую высоту ладонью, – на вид лет девять, не больше. Волосы – светлые, длинные, рыжеватые, такие растрепанные, цвет глаз я не запомнила, но одно врезалось в память – они были очень яркие и как будто бы светились… Она звала женщину, которой была я. Звала и плакала…

– Они умерли?

– Я умерла… ну… то есть эта женщина, – растерянно закончила Ульяна и прикрыла глаза, пытаясь выловить из мутного калейдоскопа еще какие-то более-менее отчетливые отрывки.

– Это плохо, да? – после паузы спросила она.

– Я не разбираюсь в толковании сновидений, – пожала плечами Света, отчужденно обняла Ульяну холодными руками, как будто пытаясь успокоить, но вышло неправдоподобно. Девушке стало бы куда теплее и спокойнее, если бы ее обняла мраморная статуя.

– Ну… как ты думаешь, что это значит?

– Не знаю, – бросила Света, – но я где-то слышала, что цветные яркие сны видят только шизофреники.

– Значит, у меня шизофрения? Значит, я больна? – заволновалась Ульяна. Света закатила глаза, словно она разговаривала с маленьким ребенком, который ее порядком утомил.

– Тебе нужно поговорить обо всем этом с Богданом Казимировичем, – отчеканила она железным тоном.

Ульяна растерялась – вот чего ей совсем не хотелось, так это рассказывать ему содержание этого сна. Почему – она опять же не знала. Но она промолчала. Доверять Свете свои опасения и тревоги ей хотелось еще меньше. Она уже сейчас ругала себя за то, что вообще начала говорить с этой девушкой на такие темы. Но с кем еще она могла поговорить здесь, если в этом поселке кроме них никого не было? Она не видела здесь ни одной живой души, она уже и забыла, как это – шумная человеческая речь, большие человеческие сборища, разнообразие шумных городов. Она чувствовала себя узницей царившей здесь могильной величественной тишины, чувствовала себя безнадежно вырванной из реальности, из мира. Почему они не могли остаться там, где жили раньше на этот тяжелый реабилитационный период? Ей было бы куда легче, если бы ее окружали друзья и близкие люди, если бы рядом была мать, а не холодное равнодушное море.

Что заставило их бежать? Что заставило их скрываться? Что такое страшное произошло с ними, из-за чего им пришлось перечеркнуть все важное, сорваться с места и искать приюта здесь? Пелена амнезии лишала Ульяну малейшей возможности найти ответы на эти вопросы. От этого она чувствовала себя потерянной, слабой и больной.

Сумасшедшей.

А может быть они только этого и ждут? Богдан и Света. У них уже давным-давно роман за ее спиной и все это проделывается для того, чтобы довести ее до предела и объявить сумасшедшей, упечь в больницу, избавиться от проблемы в ее лице. Не может быть, не может быть! Он же любит ее… Ульяна сама себе поверила.

– Я больна, да? – снова повторила она вопрос, так и не получивший ответа не разу за все это время.

– Я этого не говорила, – сказала Света.

Прохладный воздух, пробиравшийся в комнату через щели на оконной раме, обжигал пылающие легкие. Ульяна чувствовала сильное, непреодолимое желание, распахнуть окно настежь и вдохнуть в себя облака снежной пыли или броситься лицом в первый окажущийся под рукой сугроб. Но вместо этого она перевернулась на живот и уронила растрепанную голову на сложенные вместе руки. Выбежать без одежды в жестокую зимнюю ночь ей хотелось уже меньше.

– Скажи мне… – хрипло начала она, но остановилась, переводя дыхание, – раньше… я верила в Бога?

– Только ты можешь разговаривать о Боге в постели с мужчиной, – усмехнулся ее супруг и коротко прикоснулся губами к ее обнаженному плечу, заставив девушку вздрогнуть. Она блаженно прикрыла глаза.

– Хочешь сказать, что я часто так делала? – задала она следующий вопрос, – и так уж у меня было много мужчин?

– Этого я знать не могу, – отмахнулся Богдан. Ей почему-то показалось, что он сейчас откуда-нибудь достанет сигареты и закурит, но он этого не сделал. Она запоздало вспомнила о том, что у него аллергия на табак. Но кто же тогда курил в постели? Что-то из прошлой жизни, из потерянных ею воспоминаний, оставшееся за поворотом. Поэтому теперь она так заинтересовалась темой своей личной жизни до замужества. Или после замужества? Но тут девушка поняла, что сама загнала себя в тупик, потому что она не могла представить себе таких обстоятельств, которые бы заставили ее изменить Богдану.

Ульяна подняла голову и через полог спутанных прядей посмотрела ему в глаза, пытаясь уловить ответ во взгляде, но тщетно.

– Ну… – все-таки сдался мужчина, – по крайней мере, я не был у тебя первым.

Эти слова смутили девушку, она догадалась, что покраснела и была очень рада тому, что этого не заметно в темноте.

– Я скрывала от тебя что-то? Я вообще была скрытной?

– Да нет, что ты, – поспешил успокоить ее он, – я просто не хотел лезть в дела прошлого. Почему ты спрашиваешь? Сейчас тебе хочется что-то скрывать?

– Мне просто нечего скрывать. Да я и не помню ничего такого, что стоило бы скрывать, – сказав это, Ульяна тяжело вздохнула и взмолилась потерянным слабым голосом, – давай оставим эту тему. Вернемся лучше к Богу…

– Хорошо, – легко согласился Богдан, – ты верующая, хотя не особенно религиозная. Мы часто спорили на эту тему. Мой отец же был убежденный католик, ты считала его источником мирового зла…

– Но ты же сказал, что мы с ним виделись всего пару раз? – растерялась Ульяна. Она уже жалела о том, что вообще затеяла весь этот разговор.

– Да. И этого вполне хватило, – мужчина как-то нервно хохотнул, – тебе повезло, что ты потеряла память и не помнишь моего отца! Я бы сам рад его забыть.

– Едва ли мне повезло, – грустно и немного раздраженно осадила его девушка. Ничего хорошего в своем положении она не видела и с куда большим удовольствием вынесла бы целую толпу сумасшедших религиозных родственников Богдана, чем мучиться теперь этой неизвестностью.

– Он очень не хотел, чтобы я на тебе женился, – беззаботно продолжал ее супруг, тем временем скользя пальцами вдоль ее позвоночника. Каждый раз, когда его руки опускались слишком низко, Ульяна начинала нервничать, но виду не подавала. В тоже время ей было приятно, она снова разрывалась напополам, споря с собой о постыдности подобных чувственных удовольствий.

– Почему? – обронила она.

– Потому что ты порочная женщина, – рассмеялся Богдан и к величайшему облегчению девушки, оставил ее в покое и встал с постели.

– Я? – повторила эхом Ульяна, пытаясь как-то сопоставить подобную характеристику с собой, – куда ты!? – вдруг опомнилась она.

– На звезды смотреть.

– В таком виде?

– Сейчас я оденусь. Ты пойдешь со мной?

– Нет… – потянула девушка и раскинула руки в стороны, заняв все освободившееся место. Она полежала так немного, а потом засмущалась своей наготы и закуталась в мятую простыню.

Богдан остановился у дверного проема, застегивая пуговицы на рубашке. Темнота сглаживала его черты, и он уже не казался таким больным и исхудавшим. Но полог ночи не мог обмануть девушку – ведь она на ощупь знала все выступающие косточки и позвонки, обтянутые кожей так, словно она сейчас порвется. Ей было страшно думать о том, что довело его до такого состояния и еще страшнее предполагать, что этим чем-то были авария и ее пребывание в отделении нейрохирургии. Они когда-нибудь смогут жить, как раньше? Они когда-нибудь смогут забыть? Она то смогла, такая благодать была дарована ей милосердными небесами, а он…

– Я скоро вернусь, – пообещал мужчина и одернул воротник.

– Свитер одень… – напутствовала его девушка, в ответ получив только робкую нежную улыбку. Конечно же, он ее не послушался.