Текст книги "Второй удар гонга. Врата судьбы"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Безусловно, нет, – сказала Берил Жийа. – Безусловно, он будет только рад встретиться с вашим другом. Вдруг они тоже друзья.

– Нет, мадам, – сказал мистер Кин. – Я никогда не видел мистера Аддисона, хотя много слышал о нем от мистера Саттерсвейта.

– Тогда примите это предложение. Вам у нас понравится.

– Прошу прощения, – сказал мистер Кин. – К сожалению, у меня сегодня другая встреча. В самом деле, – он взглянул на часы, – мне пора. Я уже и так опаздываю – заболтался со старым другом.

– Пожалуйста, миссис Жийа, – сказала продавщица. – По-моему, получилось надежно.

Берил Жийа аккуратно подставила сумку, куда продавщица положила сверток, и повернулась к мистеру Саттерсвейту:

– Ну что же, до скорой встречи. За стол раньше чем в четверть шестого мы не сядем, так что не беспокойтесь. Очень рада, что наконец мы познакомились, я столько слышала о вас и от Симона, и от свекра.

Она торопливо попрощалась с мистером Кином и вышла.

– Какая быстрая, правда? – сказала продавщица. – Она всегда такая. Наверное, дел у нее невпроворот.

На улице затарахтел мопед.

– Дама, кажется, с характером, – сказал мистер Саттерсвейт.

– Да, действительно, – сказал мистер Кин.

– И мне не удастся вас уговорить?

– Я случайно прошел здесь мимо, – сказал мистер Кин.

– И когда же мы с вами увидимся, хотел бы я знать?

– Думаю, скоро, – сказал мистер Кин. – Надеюсь, вы опять меня узнаете.

– Как, и вы ничего… больше ничего не скажете? Вы не хотите ничего объяснить?

– Что объяснить?

– Почему мы сегодня встретились.

– Вы человек образованный, – сказал мистер Кин. – Думаю, вам для того, чтобы все понять, достаточно одного слова. Может быть, оно окажется для вас полезным.

– Что за слово?

– Дальтонизм, – сказал мистер Кин. И улыбнулся.

– Не понимаю. – Мистер Саттерсвейт на мгновение сдвинул брови. – Да, да, я знаю, что это такое, только никак не припомню…

– Всего хорошего, – сказал мистер Кин. – А вот и ваша машина.

В эту минуту к дверям почты и впрямь подъехал автомобиль. Мистер Саттерсвейт вышел на порог. Он не хотел заставлять хозяев ждать себя еще дольше и потому заторопился. Но, расставаясь с мистером Кином, мистер Саттерсвейт опечалился.

– Неужели я совершенно ничем не могу быть вам полезен? – горько спросил мистер Саттерсвейт.

– Нет, ничем.

– А кому-нибудь из ваших знакомых?

– Не думаю, нет. Никому.

– Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?

– Я очень высокого мнения о вас, – сказал мистер Кин. – Вы много знаете. Очень быстро вникаете в суть дела. Уверяю вас, вы не изменились.

Рука его на мгновение задержалась на плече мистера Саттерсвейта, потом он вышел и быстро зашагал по деревенской улице в сторону, противоположную Довертон-Кингсбурну. Мистер Саттерсвейт сел в машину.

– Надеюсь, больше ничего не случится, – сказал он.

Шофер кивнул.

– Тут ехать-то всего ничего, сэр. Три-четыре мили, а движок теперь работает отлично.

Автомобиль проехал по маленькой улочке и вывернул на дорогу.

Шофер снова сказал:

– Всего-то мили три-четыре.

Мистер Саттерсвейт снова сказал:

– Дальтонизм.

Он не понял, для чего оно сказано, но знал, что неспроста, с каким-то тайным смыслом. Когда-то они уже говорили с кем-то о дальтонизме.

– Довертон-Кингсбурн, – сказал мистер Саттерсвейт.

Сказал еле слышно. У этих слов, «Довертон» и «Кингсбурн», смысл был тот же, что и всегда. Они означали место, которому радовалось его сердце, но куда он так долго не мог попасть. Место, где он собирался опять насладиться жизнью, пусть теперь там нет многих из тех, с кем он был когда-то знаком. Зато там ждет его Том Аддисон. Старый добрый друг Том Аддисон, и мистер Саттерсвейт вновь вспомнил зеленую траву, озеро, реку и далекие дни юности.

Чай был накрыт на лужайке. По одну сторону от стола вниз, к песчаному, отливавшему медью берегу, от фасада с французскими окнами вела широкая лестница; по другую, дополняя полуденную картину, высился ливанский кедр. В сторонке на зеленой траве стояли еще два белых, украшенных росписью и резьбой стола, садовые стулья и кресла. На стульях лежали разноцветные подушечки, кресла были полотняные, удобные, в каких хорошо вытянуться и вздремнуть. Одни были с козырьками от солнца, другие без.

Полдень склонился к вечеру, и трава приобрела темный густой оттенок. Золотой свет лился на песчаный берег, и сквозь ветви стройного кедра просвечивало розово-золотистое небо.

Том Аддисон ждал гостя, вытянувшись в плетеном кресле, и мистер Саттерсвейт с умилением отметил, что ноги его, немного отекшие, как и прежде, обуты в комнатные уютные шлепанцы, правда, выглядят шлепанцы странно. Один красный, один зеленый. Милый старый Том, подумал мистер Саттерсвейт, он нисколько не переменился. Тот же, что и всегда. И тут же подумал: «Какой же я болван. Конечно, я знаю, при чем здесь дальтонизм. И почему это я сразу не догадался?»

– Думал, ты уже никогда до нас не доедешь, старый ты черт, – сказал Том Аддисон.

Он был все еще красив, этот крепкий, широкоплечий, широколицый старик с глубоко посаженными серыми блестящими глазами. Каждая черточка в его лице свидетельствовала о характере добром, приветливом и смешливом. «Он не изменился», – подумал мистер Саттерсвейт.

– Не могу встать тебе навстречу, – сказал Том Аддисон. – Теперь, чтобы заставить меня подняться, нужны двое крепких мужчин да еще и палка в придачу. Ну как, ты уже познакомился с моей семейкой или нет? С Симоном-то вы, конечно, встречались.

– Конечно. Давненько, но вы почти не изменились.

Командир эскадрильи Симон Жийа был красивый, худой, рыжеволосый человек.

– Очень жаль, что вы так ни разу и не приехали в Кению, – сказал он. – Вам бы у нас понравилось. Там я многое вам показал бы. Да уж, никогда не знаешь, что тебя ждет. Я-то думал, там меня и похоронят.

– У нас здесь вполне приличное кладбище, – сказал Том Аддисон. – Церковь не реставрировали, потому она осталась целехонька, новых построек всего раз-два и обчелся, так что места на кладбище хватает. Кстати, этих новомодных надгробий у нас тоже нет.

– Что за мрачная тема, – сказала с улыбкой Берил Жийа. – А вот и наши мальчики. Но вы ведь знакомы с ними, мистер Саттерсвейт, не так ли?

– Не уверен. Взрослыми я их еще не видел, – сказал мистер Саттерсвейт.

В последний раз он видел их детьми, в тот день, когда их привезли из приготовительной школы. Родители у них были разные, но их частенько принимали за братьев. Оба почти одинакового роста, оба рыжеволосые. Роланд в отца, а Тимоти, наверное, в свою золотоволосую мать. Кроме того, они, казалось, очень любили друг друга. Но если присмотреться, подумал мистер Саттерсвейт, на самом деле не очень они похожи. И теперь, когда, по его подсчетам, мальчикам исполнилось года двадцать два – двадцать пять, различие это резче бросалось в глаза. Роланд не походил не только на деда, но даже, если не считать рыжих волос, и на отца.

Когда-то мистер Саттерсвейт думал, что мальчик, наверное, будет похож на покойную мать. Но и с ней сходство было небольшое. Почти ничего общего. Тимоти больше походил на сына Лили. Та же нежная кожа, тот же высокий лоб, та же узкая кость.

– Меня зовут Инес, – прозвучал рядом с мистером Саттерсвейтом мягкий глубокий голос. – Вряд ли вы меня помните. Мы с вами виделись очень давно.

«Очень красивая девушка, – только и подумал мистер Саттерсвейт. – Южный тип». Ему вспомнились дни, когда он был самым желанным гостем у только что поженившихся Пилар и Тома. В Пилар, подумал он, та же посадка головы, та же изысканная и надменная южная красота. За спиной Инес стоял ее отец, доктор Хортон. За те годы, что они не виделись, доктор постарел. «Очень славный и добрый человек. Отличный врач, он не честолюбив, но надежен и предан дочери», – подумал мистер Саттерсвейт. Доктор Хортон явно гордился своей Инес.

Мистер Саттерсвейт понял, что наконец обрел счастье. Пусть он еще незнаком как следует с этими людьми, подумал он, но они напоминают ему о тех, кого он знал и любил. Эта темноволосая красавица, эти два рыжих юноши, да и Берил Жийа, которая суетливо расставляет сейчас на подносе чайные чашки и кричит горничной, чтобы та несла из дома тарелки с пирожными и бутербродами. Как здесь хорошо! Стулья были расставлены вокруг стола так, чтобы всем удобно было дотянуться до угощения. Мальчики сели за стол и пригласили мистера Саттерсвейта занять место между ними.

Он почувствовал себя польщенным. Он и сам хотел в первую очередь познакомиться именно с ними и понять, похожи ли они на Тома в юности. Он вспомнил о Лили. «Как было бы хорошо, если бы сейчас здесь была Лили. Я вернулся, – подумал мистер Саттерсвейт, – вернулся не только сюда, я вернулся в юность». Здесь его принимали мать и отец Тома, его тетка – кажется, тетка, – двоюродный дед и кузины. И сейчас, пусть почти никого не осталось, все равно это та же семья. Том в своих комнатных шлепанцах, в зеленом и красном, постаревший, но веселый и счастливый. Счастливый тем, что он среди близких. И Довертон тот же или почти тот же, каким и был. Может быть, кое-что следовало бы немного привести в порядок, но лужайка великолепна. Внизу за деревьями сверкает та же река. Да, деревья, пожалуй, подросли. Дом, быть может, нужно кое-где подкрасить, но лишь кое-где, лишь местами. В конце концов, Том человек не бедный. Настолько не бедный, что неплохо управляется с большим поместьем. Человек нетребовательный, он тратит деньги только на поддержание хозяйства, и все. Сейчас он почти не выезжает, почти не путешествует, ему нравится жить в деревне. Никаких больших приемов, приезжают только друзья. Друзья, которые гостят день-другой и уезжают, друзья, которые напоминают ему о прошлом. Дружелюбный дом.

Отодвинувшись от стола, мистер Саттерсвейт немного развернулся вместе со стулом, так чтобы лучше было смотреть на реку. Возле реки, конечно, стояла мельница, а на другом берегу шли поля. Он обрадовался, заметив на одном из них пугало, на голове у которого красовалось птичье гнездо. «Очень похоже на мистера Харли Кина, – мелькнуло у него в голове. – А вдруг это и есть мой друг мистер Кин», – подумал мистер Саттерсвейт. Мысль была абсурдна, и кроме того, если кто-то и попытался бы придать пугалу сходство с мистером Кином, едва ли он сумел бы придать ему изысканность позы, свойственную мистеру Кину и совершенно несвойственную пугалам.

– Любуетесь пугалом? – сказал Тимоти. – А мы, знаете ли, даже имя ему дали. Мы его зовем мистер Харли Барли.

– Неужели, – сказал мистер Саттерсвейт. – Боже мой, до чего интересно.

– Разве? – с любопытством спросил Роли.

– Э-э, оно чем-то напоминает одного моего знакомого, которого зовут тоже Харли.

Молодые люди запели:

 
Харли Барли, верный страж,
Стережет прибыток наш,
Стережет ячмень и рожь,
Всем хорош и всем пригож.
 

– Бутерброд с огурцом, мистер Саттерсвейт? – сказала Берил. – Или с домашним паштетом?

Мистер Саттерсвейт взял с домашним паштетом. Она поставила перед ним чашку цвета черепицы, точно такую же, как та, которую он разглядывал в магазине. До чего мило этот сервиз смотрится на столе. Желто-красно-сине-зеленый. «Если бы предложили выбирать цвет, – подумал мистер Саттерсвейт, – Тимоти, наверное, захотел бы взять красную, а Роланд желтую». Возле чашки Тимоти лежал какой-то предмет, мистер Саттерсвейт не сразу понял, что это такое. Потом сообразил, что это пенковая трубка. Много лет мистер Саттерсвейт не видел пенковых трубок. Роланд, заметив его интерес, сказал:

– Тим привез ее из Германии. И все время курит, докурится до рака легких.

– А ты не куришь, Роланд?

– Нет. Не люблю. Ни сигарет, ни табака.

Подошла Инес и села за стол против Роланда. Молодые люди разом придвинули ей тарелки. Вечерело. Они завели разговор.

В юной компании мистер Саттерсвейт снова почувствовал себя счастливым. Не то чтобы они обращались к нему чаще, чем этого требовала учтивость. Но ему было приятно просто слушать. Приятно угадывать характеры. Для себя он решил, и был почти уверен, что юноши оба влюблены в Инес. Впрочем, ничего удивительного. В юности такое случается, особенно если видятся часто. Все они приехали к деду. Девушка, двоюродная сестра Роланда, очень красива и живет тут же, при доме. Мистер Саттерсвейт повернул голову. За деревьями возле дороги, у самых въездных ворот, стоял маленький домик, в котором доктор Хортон жил и семь или восемь лет тому назад, когда мистер Саттерсвейт навещал их здесь последний раз.

Мистер Саттерсвейт посмотрел на Инес. Хотел бы он понять, предпочла ли она одного из них или же отдала свое сердце кому-то другому. Совершенно необязательно, чтобы из всех представителей сильного пола Инес непременно выбрала одного из этих двоих.

Наевшись – нужно ему было немного, – мистер Саттерсвейт развернулся вместе со стулом так, чтобы лучше было все видно.

Миссис Жийа все еще продолжала хлопотать и суетиться. «Очень заботлива, – подумал мистер Саттерсвейт, – впрочем, кажется, суеты от нее больше, чем проку». То и дело она передвигала тарелки, предлагая всем пробовать пирожные, требовала чашки и подливала в них свежий чай. «Было бы куда спокойнее и приятнее, – подумал мистер Саттерсвейт, – если бы она оставила всех в покое. Пожалуй, заботлива, но чересчур».

Он перевел взгляд на Тома Аддисона, который лежал, вытянувшись, в своем шезлонге. Том тоже следил глазами за Берил. «Она ему не нравится, – подумал мистер Саттерсвейт. – Да. Не нравится. Что ж, наверное, иначе и быть не могло. В конце концов, Берил заняла место Лили. Красавицы Лили», – подумал мистер Саттерсвейт и вдруг удивился, поймав себя на том, что постоянно ощущает ее присутствие, хотя на первый взгляд вроде бы о ней не напоминало ничто и никто. Тем не менее Лили словно незримо сидела вместе с ними за одним столом.

«Наверное, это и есть старость, – сказал себе мистер Саттерсвейт. – Хотя, в конце концов, почему бы ей и не взглянуть на сына».

Он ласково посмотрел на Тимоти и вдруг неожиданно для себя понял, что должен был бы посмотреть на другого. Сын Лили Роланд. А Тимоти – сын Берил.

«Кажется, Лили почувствовала, что я приехал. Кажется, она хочет мне что-то сказать, – подумал про себя мистер Саттерсвейт. – Господи боже мой, что за глупости лезут в голову».

Зачем-то он снова взглянул на пугало. На этот раз оно показалось ему совершенно не похожим на пугало и похожим на мистера Харли Кина. Видимо, из-за игры света, из-за искажавших цвет бликов закатного солнца. К тому же на поле появилась черная, похожая на Гермеса собака, которая охотилась на ворон.

«Дело в сеете и цвете, – подумал про себя мистер Саттерсвейт и снова перевел взгляд на стол, на разноцветный сервиз и на молодых людей. – Почему я здесь? Зачем? И что я здесь должен сделать? Без причин…»

У него появилось отчетливое ощущение, будто что-то здесь происходит или вот-вот произойдет – с ними со всеми или с кем-то одним из них. Берил Жийа, миссис Жийа. Она все время отчего-то нервничает. Словно вот-вот взорвется. Из-за Тома? Но с Томом все в порядке. Счастливый человек – вся эта красота, Довертон, принадлежит ему и перейдет после его смерти к внуку, перейдет к Роланду. Все будет принадлежать Роланду. Одобряет ли Том влюбленность Роланда в Инес? Или боится близкого родственного брака? «Ничего, на протяжении всей истории, – подумал мистер Саттерсвейт, – двоюродные братья женились на двоюродных сестрах, и все у них было в порядке. Ничего здесь не произойдет, – сказал себе мистер Саттерсвейт. – Ничего не произойдет. Я должен это предотвратить.

Да я просто сумасшедший, – подумал про себя мистер Саттерсвейт. – Все спокойно пьют чай». Сервиз. Разноцветные чашки. Он взглянул на белую пенковую трубку, которая осталась лежать возле красной чашки. Берил что-то сказала Тимоти. Тимоти кивнул, поднялся и направился к дому. Берил убрала со стола пустые тарелки, передвинула, равняя, стулья, что-то сказала на этот раз Роланду, и тот предложил доктору Хортону мороженое.

Мистер Саттерсвейт следил за Берил. Не мог отвести глаз. Проходя близко от стола, миссис Жийа взмахнула рукой и рукавом задела красную чашку. Чашка упала и разбилась, стукнувшись о металлическую ножку садового стула. Миссис Жийа ахнула, нагнулась, чтобы поднять осколки. Отошла, взяла с подноса голубую чашку и блюдце и поставила их на стол. Переложила пенковую трубку, придвинула поближе к блюдцу. Взяла чайник, налила чаю и отошла.

Теперь за столом никого не было. Инес тоже давно ушла. Она разговаривала с дедом.

«Ничего не понимаю, – сказал себе мистер Саттерсвейт. – Что-то здесь должно произойти. Но что здесь должно произойти?»

Стол с разноцветными чашками и… конечно, Тимоти с его блестевшими на солнце рыжими волосами. Волосами того же оттенка, такими же волнистыми, как у Симона Жийа. Тимоти вернулся, постоял, нерешительно глядя на стол, и направился к стулу, перед которым рядом с пенковой трубкой стояла голубая чашка.

Вернулась Инес. Она неожиданно рассмеялась и сказала:

– Тимоти, ты взял не ту чашку. Голубая моя. А твоя красная.

– Не говори глупостей, Инес. Я прекрасно знаю, какая чашка моя. Ты пьешь без сахара, а у меня с сахаром. Чепуха. Это моя чашка. Да вот и трубка на месте, – отозвался Тимоти.

Мистер Саттерсвейт вздрогнул от неожиданности. Его будто пронзило. Не сошел ли он и впрямь с ума? Разыгралось воображение? Что здесь и впрямь происходит?

Он поднялся. Быстро направился к столу и, едва Тимоти поднес чашку к губам, крикнул:

– Не пей! Не пей, тебе говорят!

Тимоти с изумленным лицом оглянулся. Мистер Саттерсвейт опустил глаза. Поднялся и подошел испуганный доктор Хортон.

– В чем дело, мистер Саттерсвейт?

– Что-то с чашкой. Тут что-то не так, – сказал ему мистер Саттерсвейт. – Не позволяйте молодому человеку из нее пить.

Доктор Хортон воззрился на чашку.

– Но, дорогой мой…

– Я знаю, что говорю. У него была красная, – проговорил мистер Саттерсвейт, – но она упала и разбилась. Ему поставили вот эту, голубую. А он не различает синее и красное, не так ли?

Доктор Хортон озадачился.

– Не хотите ли вы сказать… Не хотите ли… Так же, как Том?

– Как Том. Том не различает цвета. Вы ведь знаете об этом, не так ли?

– Конечно, знаю. Об этом все знают. Сегодня он опять в разных шлепанцах. Том не видит, где красное, где зеленое.

– Молодой человек тоже.

– Но… Но это невозможно. Роланд… Роланд прекрасно различает цвета.

– Немного странно, не так ли? – сказал мистер Саттерсвейт. – Кажется, я правильно понял: дальтонизм. Ведь это так называется?

– Да, именно так.

– Женщины, как правило, не страдают дальтонизмом, но передается он именно по женской линии. Значит, хотя Лили прекрасно различала цвета, ее сын, скорее всего, должен был бы унаследовать этот недостаток.

– Но, дорогой мой Саттерсвейт, Тимоти – сын Берил, а не Лили. Сын Лили – это Роланд. Я понимаю, они довольно похожи. Рост, цвет волос и все такое… Возможно, вы просто их спутали.

– Нет, – сказал мистер Саттерсвейт. – Ничего я не спутал. Я все понял. И вижу сходство. Роланд – сын Берил. Ведь, когда Симон женился во второй раз, дети были еще совсем маленькие, не так ли? Женщине, на попечение которой оставлены два младенца, поменять их местами нетрудно, особенно если оба рыжеволосые. Сын Лили Тимоти, а Роланд – сын Берил. Берил и Кристофера Эдена. Иначе от кого бы мальчик унаследовал дальтонизм? Я все понял. Уверяю вас, так оно и есть.

Доктор Хортон перевел взгляд на Тимоти, который, не слыша их разговора, все еще стоял, изумленный, с голубой чашкой в руках.

– Я видел, как она покупала эти чашки, – продолжал мистер Саттерсвейт. – Выслушайте меня, доктор. Вы должны меня выслушать. Мы знакомы с вами много лет. И вы знаете, что коли уж я решился на чем-то настаивать, значит, так оно и есть.

– Святая правда. Не помню даже, чтобы вы хоть раз ошиблись.

– Заберите у него эту чашку, – сказал мистер Саттерсвейт. – Проверьте ее сами или отнесите на анализ какому-нибудь химику, проверьте, что в ней. Я видел, как ее сегодня купила миссис Жийа. В магазине в деревне. Она знала, что красная разобьется и тогда она заменит ее голубой и что Тимоти этого не заметит.

– По-моему, Саттерсвейт, вы сошли с ума. Но хорошо, я сделаю то, что вы просите.

Он приблизился к столу и потянулся за чашкой.

– Позволь-ка взглянуть на твою чашку, – сказал доктор Хортон.

– Пожалуйста, – ответил Тимоти. Вид у него был недоуменный.

– Кажется, она с трещиной, вот посмотри. Любопытно.

На лужайке показалась Берил. Быстрым шагом она направилась к ним.

– Что вы делаете? В чем дело? Что происходит?

– Ничего, – беспечно отозвался доктор Хортон. – Я лишь хочу проделать для молодых людей один небольшой опыт с чашкой чая.

Он посмотрел ей в лицо и заметил отразившиеся в нем сначала страх, потом ужас. Не пропустил этого и мистер Саттерсвейт.

– Не хотите ли и вы поучаствовать, Саттерсвейт? Давайте, знаете ли, проведем небольшой эксперимент. Испытаем новый фарфор. С недавних пор его делают новым методом.

Спокойно переговариваясь, все двинулись по дорожке. Первым шел доктор, за ним мистер Саттерсвейт, за мистером Саттерсвейтом Роланд и Тимоти.

– Как по-твоему, что задумал наш док? – сказал Тимоти.

– Понятия не имею, – сказал Роланд. – Похоже, у него новая потрясающая идея. Ах, да потом узнаем. Поехали лучше пока покатаемся на велосипеде.

Берил Жийа резко остановилась. Она повернулась и быстро зашагала к дому. Том крикнул ей вслед:

– Что-нибудь случилось, Берил?

– Я вспомнила, что должна еще кое-что сделать. Только и всего, – сказала Берил Жийа.

Том Аддисон вопросительно взглянул на Симона.

– У твоей жены неприятности?

– У Берил? Насколько мне известно, ничего подобного. Вероятно, она просто опять вспомнила про очередную мелочь. Тебе помочь, Берил? – крикнул он.

– Нет, нет. Сейчас я вернусь. – Она повернула голову в сторону Тома, который лежал, вытянувшись, в своем кресле. И сказала вдруг неожиданно резко: – Ах вы старый болван. Вы опять надели разные шлепанцы. Они же разные. Вы что, не видите, что один красный, другой зеленый?

– Неужели я опять перепутал? – сказал Том Аддисон. – По мне, знаете ли, они совершенно одинаковые. Может быть, это и странно, но для меня это так.

Миновав Тома, Берил ускорила шаг.

Тем временем мистер Саттерсвейт и доктор Хортон подошли к домику у въездных ворот. Мимо промелькнул велосипед.

– Сбежала, – сказал доктор Хортон. – Из-за вот этого. Наверное, нам следовало ее задержать. Как вы думаете, она вернется?

– Думаю, нет, – сказал мистер Саттерсвейт. – Наверное, это наилучшее решение вопроса, – задумчиво добавил он.

– Что вы этим хотите сказать?

– Довертон старинный дом, – сказал мистер Саттерсвейт. – Старинный дом, старинное имя. Хорошее имя. Его носили много хороших людей. Им не нужен скандал, но, если правда выйдет наружу, скандала не миновать. По-моему, пусть лучше едет.

– Тому она сразу не понравилась, – сказал доктор Хортон. – Сразу. Он был очень мил с ней и вежлив, но она ему не понравилась.

– Кроме того, нужно подумать и о мальчике, – сказал мистер Саттерсвейт.

– О мальчике? Вы имеете в виду…

– Роланда. Не стоит ему сообщать о том, что собиралась сделать его мать.

– Но зачем она это сделала? Для чего?

– Вы больше не сомневаетесь? – сказал мистер Саттерсвейт.

– Нет. Нисколько. Я, Саттерсвейт, видел, как она переменилась в лице. Я сразу понял, что вы не ошиблись. Но зачем?

– Наверное, из жадности, – сказал мистер Саттерсвейт. – Своих денег, насколько я понимаю, у нее нет. Первый ее муж, Кристофер Эден, был наверняка славный малый, но едва ли он что-то после себя ей оставил. Внук Тома Аддисона унаследует немалую сумму. Очень даже немалую. Это поместье стоит огромных денег. И львиную долю наследства Том наверняка завещает внуку. Наверное, она хотела, чтобы это досталось ее сыну, а значит, и ей. Она жадная женщина.

Неожиданно мистер Саттерсвейт оглянулся.

– Что-то горит, – сказал он.

– Бог ты мой, действительно горит. Ах, да это же пугало. Мальчишки, наверное, подожгли. Ничего страшного. Там поблизости ни стогов, ни амбаров. Прогорит, и все.

– Да, действительно, – сказал мистер Саттерсвейт. – Ну что же, доктор, пожалуй, я пойду. Вам ведь не понадобится моя помощь?

– Я уже и так знаю, что найду здесь. Конечно, я не уверен, что именно, но теперь у меня, как и у вас, нет ни малейшего сомнения в том, что в этой голубой чашке смертельное зелье.

Мистер Саттерсвейт вернулся по дорожке через ворота. И пошел дальше вниз к реке, где на другом берегу полыхало пугало. Еще дальше, за пугалом, полыхал закат. Прекрасный закат. Краски его играли, высвечивая полнеба и горевшее пугало.

– Значит, это и есть твой путь, – сказал мистер Саттерсвейт.

Он слегка вздрогнул, увидев возникший вдруг в отблесках пламени силуэт стройной высокой женщины. На женщине было светлое, с перламутровым отливом платье. Она двигалась навстречу. Мистер Саттерсвейт замер и не мог отвести глаз.

– Лили, – сказал он. – Лили.

Теперь он видел ее совершенно отчетливо. Это действительно была Лили. Она шла еще слишком далеко, и лица было не разглядеть, но он все равно ее узнал. На мгновение он подумал: интересно, видят ли ее все или только он. Потом негромко, почти шепотом, произнес:

– Все в порядке, Лили, твоему сыну больше ничего не грозит.

Она остановилась. Поднесла к губам руку. Мистер Саттерсвейт не видел, но понял, что она улыбнулась. Лили коснулась пальцами губ и послала ему воздушный поцелуй, а потом повернулась и пошла обратно. Она шла к тому самому полю, где догорало пугало.

«Вот она и снова уходит, – сказал себе мистер Саттерсвейт. – На этот раз вместе с ним. Что ж, они принадлежат одному миру. И появляются – такие уж это люди, – появляются только тогда, когда их зовет любовь или смерть».

Он не знал, увидит ли он когда-нибудь еще Лили, но на встречу с мистером Харли Кином рассчитывал весьма и весьма. Потом он наконец повернулся и пошел через лужайку обратно – к чайному столу, к разноцветным чашкам и к своему старому другу Тому Аддисону. Берил больше сюда не вернется. Довертон-Кингсбурну ничего не грозит.

На лужайку выбежал черный пес. Свесив язык и виляя хвостом, он остановился перед мистером Саттерсвейтом. За ошейником белела свернутая бумажка. Мистер Саттерсвейт наклонился, достал, расправил и прочел написанное разноцветными буквами послание: «Поздравляю. До встречи. X. К.».

– Спасибо, Гермес, – сказал мистер Саттерсвейт вслед псу, мчавшемуся со всех ног по лугу, чтобы скорее присоединиться к двум темным фигурам, которые все еще были рядом, но уже исчезли из виду.