Текст книги "Месть Нофрет. Смерть приходит в конце"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА VIII

Второй месяц Зимы, 10-й день

I

День шел за днем, и Ренисенб порой казалось, что она живет как во сне.

Дальнейших робких попыток подружиться с Нофрет она не предпринимала. Теперь она ее боялась. В Нофрет было что-то такое, чего Ренисенб не могла понять.

С того дня, когда произошла ссора во дворе, Нофрет изменилась. В ней появилась какая-то странная удовлетворенность, ликование, которые были непостижимы для Ренисенб. Иногда ей думалось, что смешно и глупо считать Нофрет глубоко несчастной. Нофрет, казалось, была довольна собой и всем, что ее окружало.

А в действительности все вокруг Нофрет изменилось, и определенно не в ее пользу. В первые дни после отъезда Имхотепа Нофрет намеренно, по мнению Ренисенб, сеяла вражду между членами их семьи и преуспела в этом.

Теперь же все в доме объединились против пришелицы. Прекратились ссоры между Сатипи и Кайт. Сатипи перестала ругать вконец растерявшегося Яхмоса. Себек стих и хвастался куда меньше. Ипи стал вести себя более уважительно к старшим братьям. В семье, казалось, воцарилось полное согласие, но оно не принесло Ренисенб душевного спокойствия, ибо породило стойкую скрытую неприязнь к Нофрет.

Обе женщины, Сатипи и Кайт, больше с ней не ссорились – они ее избегали. Не затевали с Нофрет разговоров и, как только она появлялась во дворе, тотчас подхватывали детей и куда-нибудь удалялись. И в то же время в доме стали случаться мелкие, но странные происшествия. Одно льняное одеяние Нофрет оказалось прожженным чересчур горячим утюгом, а другое запачкано краской. За ее одежды почему-то цеплялись колючки, а возле кровати нашли скорпиона. Еда, которую ей подавали, была то чересчур переперчена, то в нее вовсе забыли положить специи. А однажды в испеченном для нее хлебе очутилась дохлая мышь.

Это было тихое, мелочное, но безжалостное преследование – ничего очевидного, ничего такого, к чему можно было бы придраться, – одним словом, типичная женская месть.

Затем, в один прекрасный день, старая Иза призвала к себе Сатипи, Кайт и Ренисенб. За креслом Изы уже стояла Хенет, качая головой и заламывая руки.

– Чем, мои умные внучки, – спросила Иза, вглядываясь в женщин с присущим ей ироническим выражением на лице, – объяснить, что одежды Нофрет, как я слышала, испорчены, а ее еду нельзя взять в рот?

Сатипи и Кайт улыбнулись. Улыбка их отнюдь не грела душу.

– Разве Нофрет тебе жаловалась? – спросила Сатипи.

– Нет, ответила Иза и сдвинула набок накладные волосы, которые она носила даже дома. – Нет, Нофрет не жаловалась. Вот это-то меня и беспокоит.

– А меня нет, – вскинула свою красивую голову Сатипи.

– Потому что ты дура, – заметила Иза. – У Нофрет вдвое больше ума, чем у каждой из вас…

– Посмотрим, – усмехнулась Сатипи. Она, по-видимому, пребывала в хорошем настроении и была довольна собой.

– Зачем вы все это делаете? – спросила Иза.

Лицо Сатипи отвердело.

– Ты старый человек, Иза. Не хотелось бы говорить с тобой непочтительно, но то, чему ты уже не придаешь значения, остается важным для нас, ибо у нас есть мужья и малые дети. Мы решили взять дело в свои руки и наказать женщину, которая пришлась нам не ко двору и не по душе.

– Отличные слова, – сказала Иза. – Отличные. – Она хихикнула. – Только не все годится, что говорится.

– Вот это верно и умно, – вздохнула Хенет из-за кресла.

Иза повернулась к ней.

– Хенет, что говорит Нофрет по поводу происходящего? Ты ведь знаешь. Все время крутишься при ней.

– Так приказал Имхотеп. Мне это противно, но я обязана выполнять волю господина. Не думаешь же ты, я надеюсь…

– Мы все это знаем, Хенет, – прервала ее нытье Иза. – Что ты всем нам предана и что тебя мало благодарят. Я спрашиваю, что говорит по этому поводу Нофрет?

– Она ничего не говорит, – покачала головой Хенет. – Только улыбается.

– Вот именно. – Иза взяла с блюда, что стояло у ее локтя, ююбу, внимательно осмотрела и только потом положила себе в рот. А затем вдруг резко и зло сказала: – Вы дуры, все трое. Власть на стороне Нофрет, а не на вашей. Все, что вы делаете, ей только на пользу. Могу поклясться, что ваши проделки даже доставляют ей удовольствие.

– Еще чего, – возразила Сатипи. – Нофрет одна, а нас много. Какая у нее власть?

– Власть молодой красивой женщины над стареющим мужчиной. Я знаю, о чем говорю. – И, повернув голову, Иза добавила: – И Хенет понимает, о чем я говорю.

Верная себе Хенет принялась вздыхать и заламывать руки.

– Господин только о ней и думает. Что естественно, вполне естественно в его возрасте.

– Иди на кухню, – приказала Иза. – И принеси мне фиников и сирийского вина. Да еще меду.

Когда Хенет вышла, старуха сказала:

– Я чувствую, что замышляется что-то дурное, чую по запаху. И всем этим заправляешь ты, Сатипи. Так будь же благоразумна, коли считаешь себя умной. Не лей воду на чужую мельницу!

И, откинувшись на спинку кресла, закрыла глаза.

– Я вас предупредила – теперь уходите.

– Власть на стороне Нофрет, еще чего! – тряхнула головой Сатипи, когда они очутились возле водоема. – Иза уже такая старая, что в голову ей приходят совсем несуразные мысли. Власть на нашей стороне, а не у Нофрет. Не будем делать ничего такого, что дало бы ей возможность жаловаться на нас с доказательствами в руках. И тогда скоро, очень скоро она пожалеет, что вообще приехала сюда.

– Какая ты жестокая! – воскликнула Ренисенб.

Сатипи язвительно проговорила:

– Не притворяйся, будто любишь Нофрет, Ренисенб.

– А я и не притворяюсь. Но в тебе столько злости!

– Я забочусь о моих детях и о Яхмосе. Я не из тех, кто терпит оскорбления. У меня есть чувство собственного достоинства. И я с удовольствием бы свернула этой женщине шею. К сожалению, это нелегко сделать. Можно навлечь на себя гнев Имхотепа. Но, по-моему, кое-что придумать можно.

II

Копьем, вонзившимся в рыбу, влетело в дом письмо.

Ошеломленные, в полном молчании, Яхмос, Себек и Ипи слушали, что читал им Хори, разворачивая свиток папируса.

– "Разве я не говорил Яхмосу, что возлагаю на него вину за всякую обиду, чинимую моей наложнице? Отныне, покуда ты жив, мы друг другу враги. Я буду стоять против тебя, а ты – против меня. Отныне тебе не место в моем доме, ибо ты не выказал должного почтения моей наложнице. Ты мне больше не сын, не плоть моя. Равно как Себек и Ипи не сыновья мне, не плоть моя. Каждый из вас сотворил зло моей наложнице, чему свидетели Камени и Хенет. Я изгоню вас из дому всех, с детьми и женами! Я был вам кормильцем и защитою, отныне не стану кормить и защищать!"

Хори помолчал, а затем продолжал:

– "Имхотеп, жрец души умершего, обращается к Хори. О ты, кто верно служит мне, пребываешь ли ты во здравии и благополучии? Передай мои благопожелания моей матери Изе и дочери Ренисенб, передай слова приветствия Хенет. Правь моим хозяйством, пока я не вернусь домой, и тем временем составь грамоту, согласно которой наложница Нофрет отныне, как жена моя, обретает право владеть вместе со мной всем, что я имею. Ни Яхмоса, ни Себека я не возьму в совладельцы и не буду им больше опорою, ибо обвиняю их в том, что они причинили зло моей наложнице! Содержи все в сохранности, пока я не вернусь. Как горько, когда сыновья хозяина дома дурно относятся к его наложнице! Что же до Ипи, то предупреди его, что если он причинит хоть малейший вред моей наложнице, он тоже покинет мой дом".

Молчание всех словно парализовало. Затем в порыве ярости с места сорвался Себек.

– В чем дело? Что стало известно отцу? Кто это ему насплетничал? Мы этого не потерпим! Отец не имеет права лишать нас наследства и отдавать все свои владения наложнице!

– По закону он волен распоряжаться своим имуществом как ему заблагорассудится, – мягко объяснил Хори, – хотя, конечно, пойдут разные разговоры и его будут обвинять в несправедливости.

– Она околдовала его! Эта вечно улыбающаяся змея заворожила отца! – кричал Себек.

– Невероятно… Не могу поверить, – бормотал вконец потрясенный Яхмос.

– Отец сошел с ума! – выкрикнул Ипи. – Эта женщина настроила его даже против меня!

– Имхотеп, по его словам, скоро вернется, – спокойно сказал Хори. – К тому времени его гнев, возможно, остынет; не думаю, что он поступит так, как пишет.

В ответ раздался короткий и неприязненный смех. В дверях, ведущих на женскую половину, стояла Сатипи и, глядя на них, смеялась.

– Значит, нам остается только ждать и надеяться, о мудрый наш Хори?

– А что еще? – растерянно произнес Яхмос.

– Что еще? – возвысила голос Сатипи. И выкрикнула: – Что течет в ваших жилах? Кровь или молоко? Яхмос, насколько мне известно, не мужчина. Но ты, Себек, ты тоже не знаешь средства избавиться от этой нечисти? Нож в сердце, и эта женщина навсегда перестанет причинять нам зло.

– Сатипи, – вскричал Яхмос, – отец нам этого никогда не простит!

– Это ты так считаешь. А я считаю, что мертвая наложница совсем не то, что живая. Как только она умрет, он снова обратится всем сердцем к своим сыновьям и внукам. И, кроме того, откуда он узнает, что было причиной ее смерти? Можем сказать, что ее ужалил скорпион. Мы ведь все заодно, не так ли?

– Отец узнает. Хенет ему скажет, – возразил Яхмос.

Сатипи истерически захохотала.

– Благоразумный Яхмос! Тихий и осторожный Яхмос! Это тебе следовало бы приглядывать за детьми и выполнять прочие женские обязанности в доме. Помоги мне, о Себек! Я замужем за человеком, в котором нет ничего мужского. А ты, Себек, ты ведь всем рассказываешь, какой ты храбрый и решительный! Клянусь богом Ра, во мне больше мужества, чем в любом из вас.

Она повернулась и скрылась внутри дома.

Кайт, которая стояла за ее спиной, сделала шаг вперед.

– Сатипи верно говорит, – глухим дрожащим голосом сказала она. – Она рассуждает, как настоящий мужчина, а вы, Яхмос, Себек и Ипи, только сидите сложа руки. Что будет с нашими детьми, Себек? Их вышвырнут на улицу умирать с голоду. Обещаю вам, если вы ничего не предпримете, тогда за дело возьмусь я. Вы не мужчины.

И, повернувшись, тоже скрылась в женской половине дома. Себек вскочил на ноги.

– Клянусь Девяткой богов Эннеады23, Кайт права. Это дело мужчин, а мы только болтаем и в растерянности пожимаем плечами.

И он решительно направился к выходу.

– Себек! Куда ты, Себек? – вдогонку ему крикнул Хори. – Что ты собираешься делать?

Прекрасный в своей ярости, Себек отозвался:

– Не знаю, но что-нибудь придумаю. А уж то, что надумаю, сделаю с удовольствием.

ГЛАВА IX

Второй месяц Зимы, 10-й день

I

Ренисенб выскочила из дому на галерею и остановилась на мгновенье, прикрыв глаза от слепящих лучей солнца.

Ее мутило и трясло от какого-то непонятного страха. Она твердила про себя одни и те же слова: "Я должна предупредить Нофрет… Я должна предупредить ее…"

За ее спиной еще слышались мужские голоса: Хори и Яхмос убеждали в чем-то друг друга, их слова были почти неразличимы, зато звенел по-мальчишески высокий голос Ипи:

– Сатипи и Кайт правы; у нас в семье нет мужчин! Но я мужчина. Если не возрастом, то сердцем. Нофрет смеется и глумится надо мной, она обращается со мной, как с ребенком. Я докажу ей, что давно уже не ребенок. Мне нечего опасаться отцовского гнева. Я знаю отца. Он околдован, эта женщина заворожила его. Если ее не будет, его сердце снова обратится ко мне, да, ко мне! Я его любимый сын. Вы все смотрите на меня как на ребенка, но я докажу вам, чего стою. Увидите!

Выбежав из дому, он столкнулся с Ренисенб и чуть не сбил ее с ног. Она схватила его за рукав.

– Ипи! Ипи, куда ты!

– К Нофрет. Она узнает, каково смеяться надо мной!

– Подожди! Успокойся. Нельзя действовать необдуманно.

– Необдуманно? – Ипи презрительно расхохотался. – Ты похожа на Яхмоса. Благоразумие! Осторожность! Ничего нельзя делать, не подумав! Яхмос – древняя старуха, а не мужчина. Да и Себек – только на словах молодец. Пусти меня, Ренисенб!

И выдернул у нее из рук свой рукав.

– Где Нофрет?

Хенет, только что появившаяся в дверях дома, промурлыкала:

– Дурное дело вы затеяли, дурное. Что станется со всеми нами? Что скажет моя любимая госпожа?

– Где Нофрет, Хенет?

– Не говори ему, – выкрикнула Ренисенб.

Но Хенет уже отвечала:

– Она пошла задним двором. Туда, на поля, где растет лен.

Ипи бросился обратно в дом.

– Зачем ты ему сказала, Хенет? – укорила ее Ренисенб.

– Ты не доверяешь старой Хенет. Ты всегда отказывала мне в доверии. – Обида явственно зазвучала в ее ноющем голосе. – А бедная старая Хенет знает, что делает. Надо, чтобы мальчишка остыл. Ему не найти Нофрет возле тех полей. – Она усмехнулась. – Нофрет здесь, в беседке… с Камени. – И она кивнула в сторону водоема, повторив с явным удовольствием: – С Камени…

Но Ренисенб уже шла через двор.

От водоема навстречу матери бежала Тети. Она тянула за веревочку своего деревянного льва. Ренисенб схватила ее на руки и, когда прижала к себе, поняла, какая сила движет поступками Сатипи и Кайт. Эти женщины защищали своих детей.

– Мне больно, пусти меня, – закапризничала Тети.

Ренисенб опустила девочку на землю. И медленно двинулась в сторону беседки. У дальней стены ее стояли Нофрет и Камени. Когда Ренисенб приблизилась, они повернулись к ней.

– Нофрет, я пришла предостеречь тебя, – быстро проговорила Ренисенб. – Будь осмотрительна. Береги себя.

По лицу Нофрет скользнула презрительная улыбка.

– Собаки, значит, завыли?

– Они очень рассердились и могут причинить тебе зло.

Нофрет покачала головой.

– Никто из них не способен причинить мне зла, – с уверенностью изрекла она. – А если попытаются, я тотчас же сообщу Имхотепу, и он найдет способ, как их наказать. Что они и сами поймут, если как следует призадумаются. – Она рассмеялась. – Как глупо они себя вели, оскорбляя и обижая меня разными пустяками! Ведь они только играли мне на руку!

– Значит, ты все это предусмотрела? – спросила Ренисенб. – А я-то жалела тебя – мне казалось, что мы поступаем плохо. Больше мне тебя не жаль… По-моему, ты дурная женщина. Когда в судный час тебе придется каяться в грехах перед сорока двумя богами – Владыками справедливости24, ты не сможешь сказать: "Я не творила дурного", как не сможешь сказать: "Я не вожделела чужого богатства". И когда твое сердце положат на чашу весов, она перетянет другую чашу – кусочек правды, чаша с сердцем резко пойдет вниз.

– Ты что-то вдруг стала чересчур благочестивой, Ренисенб, – угрюмо отозвалась Нофрет. – А ведь я на тебя не жаловалась. Про тебя я ничего не писала. Спроси у Камени, он подтвердит.

И она, пройдя через двор, поднялась по ступенькам вверх на галерею. Навстречу ей вышла Хенет, и они обе исчезли в недрах дома.

Ренисенб повернулась к Камени.

– Значит, это ты, Камени, помогал ей против нас?

– Ты очень сердишься на меня, Ренисенб? – с отчаянием в голосе спросил Камени. – Но что мне оставалось делать? Перед отъездом Имхотеп поручил мне по первому же требованию Нофрет написать ему все, что она прикажет. Скажи, что ты не сердишься, Ренисенб. Что я мог сделать?

– У меня нет права сердиться на тебя, – ответила Ренисенб. – Я понимаю, ты был обязан выполнить волю моего отца.

– Я не хотел писать, говорил, что мне это не по душе… И, между прочим, Ренисенб, клянусь, в письме не было ни слова против тебя.

– Мне это безразлично.

– А мне нет. Невзирая ни на какие приказы Нофрет, я бы никогда не написал ничего такого, что могло бы быть тебе во вред. Прошу тебя, Ренисенб, верь мне.

Ренисенб с сомнением покачала головой. Попытки Камени оправдаться звучали для нее неубедительно. Она чувствовала себя оскорбленной и сердилась на Камени: ей казалось, что он в какой-то степени предал ее. Хотя что с него спросить? Ведь он ей чужой, хоть и родственник по крови, но чужой человек, приехавший к ее отцу из далеких краев. Он был всего лишь младшим писцом, получившим распоряжение от своего господина и безропотно выполнившим его.

– Я писал только правду, – настаивал Камени. – В письме не было ни слова лжи, клянусь тебе.

– Конечно, – согласилась Ренисенб, – лжи там и быть не могло. Нофрет слишком умна для этого.

Значит, старая Иза оказалась права. Эти мелкие гадости, которым так радовались Сатипи и Кайт, лишь сослужили службу Нофрет. Нечего удивляться, что с ее лица не сходила злорадная ухмылка.

– Она плохая, – сказала Ренисенб, отвечая своим мыслям. – Очень плохая.

– Да, – согласился и Камени, – она дурная женщина.

Ренисенб повернулась и с любопытством посмотрела на него.

– Ты знал ее и до приезда сюда, верно? Ты был знаком с ней там, в Мемфисе?

Камени смутился.

– Я знал ее совсем немного… Но слышал про нее. Говорили, что она гордая, заносчивая и безжалостная, из тех, кто не умеет прощать.

Ренисенб вдруг сердито вскинула голову.

– Я не верю тому, что написал отец, заявила она. – Он не выполнит своих угроз. Сейчас он сердится, но по натуре он человек справедливый, и, когда вернется домой, он нас простит.

– Когда он вернется, – сказал Камени, – Нофрет постарается сделать так, чтобы он не изменил своего решения. Она умна и своего добьется, к тому же, не забудь, она очень красивая.

– Да, – согласилась Ренисенб, – она красивая. – И двинулась в сторону дома. Почему-то слова Камени о том, что Нофрет очень красивая, показались ей обидными…

II

Всю вторую половину дня Ренисенб провела с детьми. Пока она с ними играла, неясное чувство боли, сжимавшей ее сердце, исчезло. Уже почти село солнце, когда она поднялась на ноги, пригладила волосы и расправила складки на мятой и перепачканной одежде. Интересно, почему это ни Сатипи, ни Кайт ни разу не вышли во двор?

Камени давно ушел. Ренисенб направилась к дому. В главном зале никого не было, и она прошла вглубь, на женскую половину. В своих покоях дремала Иза, а ее маленькая рабыня ставила метки на куски полотна. В кухне пекли трехугольные караваи хлеба. Дом словно опустел.

Ренисенб вдруг стало одиноко. Куда все подевались?

Хори, наверное, поднялся к себе наверх. Может, и Яхмос с ним или он пошел на поля? Себек и Ипи, скорее всего, при стаде или приглядывают за тем, как засыпают в закрома зерно. Но где Сатипи с Кайт, и где, да, где Нофрет?

В просторных покоях, которые облюбовала для себя Нофрет, терпко пахло ее притираниями. Ренисенб остановилась в дверном проеме и обвела взглядом деревянный подголовник кровати, шкатулку с украшениями, кучку браслетов из бусинок и кольцо с лазуритовым скарабеем. Душистые притирания, масла, одежды, белье, сандалии – все говорило о том, что их владелица Нофрет была чужой в этом доме и даже врагом.

"Где, интересно, сама Нофрет", – подумала Ренисенб.

Она пошла к дверям, ведущим на задний двор, и столкнулась с Хенет.

– Куда все подевались, Хенет? В доме никого нет, кроме бабушки.

– Откуда мне знать, Ренисенб? Я занята работой, помогаю ткать, приглядываю за тысячью и одним делом. Мне некогда гулять.

Это означает, решила Ренисенб, что кто-то отправился на прогулку. Может, Сатипи поднялась вслед за Яхмосом к гробнице, чтобы и там досаждать ему упреками? Но где тогда Кайт? Как не похоже на Кайт так надолго оставлять своих детей!

И снова, словно подводным течением, пронеслась мысль: "А где Нофрет?"

И Хенет, будто прочитав ее мысль, тотчас откликнулась:

– Что касается Нофрет, то она уже давно пошла наверх, к Хори. – И Хенет язвительно рассмеялась. – Вот Хори ей ровня. Он тоже человек умный. – Она придвинулась к Ренисенб совсем близко. – Ты даже не представляешь себе, Ренисенб, как я переживаю из-за всей этой истории. В тот день – помнишь? – она явилась ко мне с отпечатком пощечины Кайт, и кровь текла у нее по лицу. Она позвала Камени, чтобы он писал, а меня заставила подтвердить, что я все видела собственными глазами. И разве я могла сказать, что ничего не видела? О, она очень умная. А я, вспоминая все это время твою дорогую мать…

Но Ренисенб, не дослушав ее, выбежала из дверей в золотой закат вечернего солнца. Скалы уже окутала густая тень – как прекрасен был мир в этот час!

Дойдя до тропинки, ведущей наверх, к гробнице, Ренисенб ускорила шаг. Она поднимется туда и разыщет Хори. Да, разыщет Хори. Так она всегда поступала в детстве, когда у нее ломались игрушки, когда она чего-либо не понимала или боялась. Хори был сам как скала – несгибаемый, стойкий, твердый духом.

"Все будет в порядке, как только я доберусь до Хори", – убеждала себя Ренисенб.

И снова ускорила шаг. Она почти бежала.

Потом вдруг увидела, что навстречу ей идет Сатипи. Сатипи, должно быть, тоже побывала наверху.

Как странно идет Сатипи: шатается из стороны в сторону, спотыкается, словно слепая…

Когда Сатипи увидела Ренисенб, она замерла на месте, прижав руку к груди. Ренисенб подошла к ней и была поражена, увидев ее лицо.

– Что случилось, Сатипи? Тебе плохо?

– Нет, нет.

Голос у Сатипи был хриплым, глаза бегали.

– Ты что, заболела? Или испугалась? Что произошло?

– Что могло произойти? Ничего не произошло.

– Где ты была?

– Я ходила наверх, искала Яхмоса. Его там нет. Там никого нет.

Ренисенб смотрела на нее во все глаза. Перед ней была другая Сатипи, словно она разом лишилась твердости характера и решительности.

– Пойдем, Ренисенб. Пойдем домой.

Рука ее чуть приметно дрожала, когда она схватила Ренисенб за плечо, принуждая повернуть назад, и это прикосновение вызвало у Ренисенб внезапный протест.

– Нет, я поднимусь наверх.

– Говорю тебе, там никого нет.

– Я хочу посидеть и посмотреть на реку.

– Но уже поздно. Солнце почти село.

Пальцы Сатипи впились ей в плечо. Ренисенб попыталась вырваться.

– Пусти меня, Сатипи.

– Нет. Пойдем вместе назад.

Но Ренисенб уже удалось вырваться, и она бросилась вверх по тропинке.

Там что-то есть, инстинктивно чувствовала она, что-то есть… Она ускорила шаги…

И тут она увидела – в тени от скалы что-то лежит… Она подбежала.

И ничуть не удивилась тому, что увидела. Словно именно это ожидала увидеть.

Нофрет лежала навзничь в неестественной позе. Ее открытые глаза были безжизненны.

Наклонившись, Ренисенб дотронулась до холодной, уже застывшей щеки. Потом выпрямилась, не отводя взгляда от Нофрет. Она не слышала, как сзади подошла Сатипи.

– Наверное, она упала, – сказала Сатипи. – Шла по тропинке наверх и сорвалась…

Да, подумала Ренисенб, возможно, именно так и случилось. Нофрет сорвалась со скалы и, пока падала, несколько раз ударилась об известняковые глыбы.

– Возможно, увидела змею, – говорила Сатипи, – и испугалась. На тропинке часто можно встретить спящих на солнце змей.

Змеи. Да, змеи. Себек и змея. Змея, голова у нее разбита, она лежит на солнце. И Себек с горящими от ярости глазами…

Себек… Нофрет…

– Что случилось? – раздался голос Хори.

Ренисенб с облегчением вздохнула. К ним подошли Хори и Яхмос. Сатипи принялась с жаром объяснять, что Нофрет, по-видимому, сорвалась со скалы.

– Она, наверное, поднималась, чтобы разыскать нас, но мы с Хори ходили проверять оросительные каналы. Нас не было здесь около часа. А когда шли обратно, увидели, что вы стоите здесь, – сказал Яхмос.

– А где Себек? – спросила Ренисенб и сама удивилась тому, как хрипло звучит ее голос.

Она скорей почувствовала, чем увидела, как, услышав ее вопрос, резко повернул голову Хори. Яхмос же, видно, не очень удивился, потому что ответил:

– Себек? Во второй половине дня я его не видел. Во всяком случае, с тех пор, как он, рассердившись, убежал из дому.

Но Хори продолжал смотреть на Ренисенб. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. И когда увидела, что он отвел глаза и задумчиво смотрит на тело Нофрет, поняла, что знает, о чем он думает.

– Себек? – переспросил он.

– О нет, – услышала Ренисенб собственный ответ. – Нет… Нет…

– Она сорвалась с тропинки, – настойчиво повторила Сатипи. – Как раз над нами тропинка становится узкой, и поэтому особенно опасно…

"Опасно? О чем это говорил Хори? Ах да, он рассказывал ей, как еще ребенком Себек напал на Яхмоса и как ее покойная мать, растащив их, сказала: "Нельзя этого делать, Себек. Это опасно…"

Себек любит убивать. "А уж то, что надумаю, сделаю с удовольствием…"

Себек убил змею… Себек встретился с Нофрет на узкой тропинке…

И опять она услышала собственный шепот:

– Мы не знаем… Мы не знаем…

А потом с огромным облегчением, будто с души у нее спала тяжесть, услышала, как Хори твердо и с уверенностью подтвердил предположение Сатипи:

– Да, наверное, она сорвалась со скалы… Взгляд его снова встретился со взглядом Ренисенб. "Мы оба знаем… – подумала она. – И всегда будем знать…"

– Да, она сорвалась со скалы, – услышала Ренисенб собственный дрожащий голос.

И эхом отозвался Яхмос, словно ставя заключительную точку:

– Скорей всего, она и вправду сорвалась со скалы.