Текст книги "Человек в тумане"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Кристи Агата
Человек в тумане

Жизнь больше не радовала Томми Непревзойденные детективы Бланта потерпели крайне болезненное для их достоинства, не говоря уже о кармане, поражение. Призванные решить тайну ожерелья, похищенного из Эллингтон-Холла в Эдлингтоне, непревзойденные детективы Бланта проявили себя далеко не лучшим образом. В то время как Томми, питая глубочайшие подозрения насчет азартной графини, следил за ней, переодевшись католическим священником, а Таппенс втиралась в доверие к племяннику упомянутой графини, прикидываясь страшной любительницей гольфа, местный инспектор полиции, недолго думая, арестовал одного из лакеев, который оказался неоднократно судимым вором – мало того, он даже не подумал отпираться.

В результате Томми с Таппенс ретировались с максимумом возможным в данных обстоятельствах достоинством и теперь утешались коктейлями в гостинице «Гранд Эллингтон». Мистер Блант, он же Томми Бирсфорд, все еще томился в облачении священника.

– Не похоже получилось на отца Брауна,[1]1
  Отец Браун – герой детективных рассказов Г. – К. Честертона.


[Закрыть] – мрачно заключил он. – Странно... А зонтик был в точности такой же.

– Просто не та проблема, – отозвалась Таппенс. – Нужно, чтобы с самого начала была соответствующая атмосфера. Ведь как все должно было быть? Ты делаешь что-то совершенно обыденное, и вдруг – хоп! – происходит нечто невероятное.

– К сожалению, – заметил Томми, – нам надо возвращаться в город. Если невероятное намерено произойти, ему лучше поторопиться, пока мы не уехали.

Он поднял свой бокал и поднес к губам, но содержимое неожиданно выплеснулось: на плечо Томми обрушилась тяжеленная длань, и голос под стать ей загремел над самым его ухом:

– Черт меня подери, если это не старина Томми собственной персоной! И миссис Бирсфорд здесь же! Каким ветром вас сюда занесло? Целую вечность от вас ни слуху ни духу.

– Ба, Пузырь! – удивился Томми, отставляя остатки коктейля и оборачиваясь взглянуть на пришельца – огромного широкоплечего мужчину лет тридцати в костюме для гольфа. Его круглое лицо сияло. – Старый добрый Пузырь!

– Однако, дружище, – орал Пузырь (которого, кстати сказать, в действительности звали Марвин Эсткорт), – не знал, что ты подался в монахи. Вот уж не думал увидеть тебя в качестве подслеповатого падре!

Таппенс расхохоталась, и Томми смутился. А потом, как-то совершенно неожиданно, они осознали присутствие четвертого лица.

Четвертым было длинноногое небесное создание с шевелюрой из чистого золота, огромными круглыми голубыми глазами и громадными жемчужными сережками в ушах. Оно куталось во что-то безумно дорогое, отделанное горностаями, и улыбалось. Эта улыбка говорила о многом. В том числе и о том, что создание отчетливо сознает тот факт, что в Англии, если не во всем мире, смотреть, кроме как на него, в общем-то особо и не на что. Создание нисколько этим не кичилось – оно просто не забывало сознавать, твердо и непоколебимо, что это так.

И Томми, и Таппенс узнали ее сразу же. Они трижды видели ее в «Сердечной тайне», столько же – в еще одном шедевре, «Столбах пламени», и в бесчисленном множестве других. Пожалуй, в Англии не было другой такой актрисы, покорившей британцев столь окончательно и бесповоротно, как мисс Джильда Гленн. Считалось, что она самая красивая женщина в Европе. Поговаривали, правда, что и самая глупая...

– Мой добрый друг, мисс Гленн, – поспешно и отчасти смущенно пробормотал Эсткорт, словно извиняясь за то, что посмел хоть на секунду забыть о таком ослепительном создании. – Томми и миссис Томми, позвольте представить вас мисс Джильде Гленн.

В его голосе явно слышалась гордость! Показавшись с ним на людях, мисс Гленн оказывала ему великую честь.

Актриса с неподдельным интересом разглядывала Томми.

– Вы что, в самом деле священник? – наконец спросила она. – Ну, то есть действительно католический священник? Я думала, у них не бывает жен.

Эсткорт разразился оглушительным хохотом.

– Вот это здорово! – гремел он. – Ну ты хитрюга, Томми! Хорошо, миссис Бирсфорд, что, отказавшись от мирских соблазнов, он таки не отказался от вас.

Джильда Гленн не обратила на его слова ни малейшего внимания. Она продолжала с недоумением разглядывать Томми.

– Так вы священник? – настаивала она.

– Очень немногие из нас являются тем, чем кажутся, – осторожно ответил ей Томми. – Хотя наши профессии чем-то схожи... Я не отпускаю грехи – но я выслушиваю исповеди...

– Да не слушайте вы его, – вмешался Эсткорт, – вечно он всех за нос водит.

– Но если вы не священник, почему же вы так одеты?

Не понимаю, – совершенно искренне призналась мисс Гленн. – Если только...

– Нет, я не скрываюсь от полиции, – сказал Томми. – Дело в другом.

– О! – протянула мисс Гленн, нахмурив брови и не отрывая от него своих прекрасных глаз.

«Интересно, дойдет до нее когда-нибудь? – подумал про себя Томми. Придется, видно, ограничиться односложными словами».

Вслух же он произнес:

– Пузырь, ты случайно не знаешь, когда ближайший поезд до города? Нам нужно двигать домой. Станция далеко?

– Минут десять пешком. Но можете не спешить: поезд только что ушел. Следующий будет в восемнадцать тридцать пять, а сейчас всего без двадцати шесть.

– А как все-таки пройти на станцию?

– Выходите из гостиницы и сразу налево. Потом – дай подумать, – потом, наверное, лучше всего пойти по Морган-авеню.

– Морган-авеню? – Мисс Гленн заметно вздрогнула и испуганно уставилась на Эсткорта.

– Я знаю, о чем вы сейчас подумали, – рассмеялся тот. – Привидения. Морган-авеню идет вдоль кладбища, а предание гласит, что некий полицейский, умерший не своей смертью, время от времени встает из могилы и начинает расхаживать по привычному маршруту – вверх и вниз по Морган-авеню. Полицейский-призрак – можете себе представить? И однако, куча народу клянется, что видела его собственными глазами.

– Полицейский? – переспросила мисс Гленн и поежилась. – Но ведь на самом деле никаких привидений нет, ведь правда? То есть такого же не бывает, да?

Она поднялась, поплотнее запахнулась в свои горностаи и удалилась.

– До свидания, – подарила она пространству напоследок.

Во все время разговора она вела себя так, словно Таппенс еще не родилась на свет, не глянула в ее сторону и теперь. Зато на прощание бросила через плечо еще один недоуменно-вопрошающий взгляд на Томми.

Когда она уже выходила из дверей, навстречу ей поднимался высокий седой мужчина с отечным лицом. Он издал удивленное восклицание, взял ее под руку и повел на улицу, оживленно что-то втолковывая.

– Восхитительное создание, правда? – спросил Эст-корт. – А вот мозги как у кролика. Говорят, она выходит за лорда Лэконберри. Ну, этого, который только что был в дверях.

– Бывают женихи и получше, – заметила Таппенс. Эсткорт пожал плечами.

– Думаю, титул извиняет многое, – заявил он. – А Лэконберри – это вам не какой-то там обнищавший дворянчик. С ним она будет как сыр в масле. Ведь никто не знает, откуда она вообще взялась. В любом случае, не слишком далеко от какой-нибудь канавы, будьте уверены. И вообще, все это чертовски таинственно что она здесь делает? В гостинице она не останавливалась, а когда я пытался вызнать, где же в таком случае она живет, она осадила меня, и довольно грубо осадила – по-другому она, кстати, и не умеет. Черт меня подери, если я понимаю, что все это значит.

Он взглянул на часы и вскочил.

– Мне надо спешить. Был чертовски рад снова повидать вас обоих. Как-нибудь вечерком надо выбраться всем вместе в город – погудеть. Ну, до скорого.

И он умчался прочь. Как только он исчез из виду, к столику подошел бой, неся на подносе записку. Адресата на ней не было.

– Это вам, сэр, – обратился мальчик к Томми. – От мисс Джильды Гленн.

Томми с любопытством развернул записку. Это оказались всего несколько строк, написанных неумелой, нетвердой рукой.

«Я не уверена, но, возможно, вы сумеете мне помочь. Вы все равно будете проходить мимо по дороге на станцию. Не могли бы вы заглянуть в „Уайт-хаус“, что на Морган-авеню, в десять минут седьмого?

Искренне ваша

Джильда Гленн».

Томми кивнул бою, и тот ушел. Таппенс еще раз внимательно прочитала записку.

– Невероятно! Это потому, что она все еще принимает тебя за священника?

– Нет, – задумчиво возразил Томми. – Скорее, потому, что теперь она принимает меня за кого-то другого. Эй!

А это еще что?

«Это» представляло собой скверно одетого молодого человека с огненно-рыжими волосами и злобно отвисавшей челюстью. Войдя в ресторан, он принялся расхаживать взад и вперед, что-то бормоча себе под нос.

– Черт! – вдруг громко и злобно выкрикнул он. – Да, да! Именно черт!

Он плюхнулся в кресло неподалеку от молодой четы и мрачно на них уставился.

– Черт побери всех женщин, вот что я вам скажу, – заявил он, окатывая Таппенс ненавидящим взглядом. – Да, да, давайте, поднимайте шум, возмущайтесь! – продолжил он. – Заставьте их вышвырнуть меня отсюда. Мне не привыкать. Почему человек не может говорить то, что думает? Почему мы должны вечно скрывать свои чувства, глупо улыбаться и твердить в точности то же, что и другие? У меня нет желания быть вежливым и умиротворенным. У меня желание взять скорее сейчас кого-нибудь за глотку и с удовольствием придушить.

– Кого-нибудь конкретного? – поинтересовалась Таппенс. – Или кто под руку подвернется?

– Одну очень даже конкретную персону, – мрачно уточнил молодой человек.

– Все это крайне интересно, – сказала Таппенс. – Не расскажете ли вы нам поподробней?

– Меня зовут Рэйли, – сообщил рыжеволосый. – Джеймс Рэйли. Вы, наверное, слышали. Я написал небольшой томик пацифистских поэм – очень неплохих, можете мне поверить.

– Пацифистских? – переспросила Таппенс.

– Да, а что такое? – взвился юноша.

– Да нет, ничего, – поспешно ответила Таппенс.

– Я всегда за мир, – злобно сообщил мистер Рэйли. – К черту войну. Женщин – туда же! Женщины! Вы видели эту особь, что тут разгуливала? Джильда Гленн, как она себя называет. Джильда Гленн! Господи! Как я боготворил эту женщину! И знаете, что я вам скажу? Если у нее вообще есть сердце, оно отдано мне. Она любила меня когда-то, и я уж постараюсь, чтобы так оно и осталось. Если она решилась продаться этой навозной куче – я про Лэкон-берри – что ж, спаси ее Бог. Я лучше задушу ее собственными руками.

Сообщив это, он неожиданно вскочил и выбежал вон.

Томми поднял брови.

– Весьма своеобразная личность, – пробормотал он, – Ну что, Таппенс, пойдем?

Выйдя из гостиницы, они обнаружили, что в прохладном вечернем воздухе быстро разливается густой туман. Следуя инструкциям Эсткорта, они свернули налево и через несколько минут дошли до поворота, где, согласно указателю, начиналась Морган-авеню.

Туман сгустился. Он был совсем белым, и его мягкие волокна плавно колыхаясь, неспешно струились куда-то вдаль. Слева улицу огораживала высокая кладбищенская стена, справа – ряд маленьких домиков. Вскоре они кончились, и их место заняла высокая живая изгородь.

– Томми, – прошептала Таппенс, – мне что-то не по себе. Этот туман, и тишина... Мы как будто оторваны от всего мира.

– Да, – согласился Томми, – будто совсем одни на белом свете. Это из-за тумана, потому что ничего не видно. Таппенс кивнула.

– Только звуки наших шагов. Ох! Что это, Томми?

– Что такое?

– Мне показалось, я слышу позади нас шаги.

– Таппенс, если ты будешь взвинчивать себя и дальше, тебе скоро явится привидение, – мягко предупредил ее Томми. – Не дергайся ты так. Или боишься, что призрак полицейского подкрадется сзади и хлопнет тебя по плечу?

Таппенс тихонько взвизгнула.

– Ну, не надо, Томми, пожалуйста. Вот, теперь я буду все время об этом думать.

Она принялась вертеть головой, пытаясь разглядеть что-нибудь в окружающей их белой пелене.

– Вот, снова, – зашептала она. – Нет, теперь они впереди. Томми, только не говори, что ты их не слышишь!

– Ну, слышу что-то. Шаги позади нас. Кто-то еще спешит на поезд. Интересно только...

Он смолк на полуслове и остановился как вкопанный. Таппенс тихонько всхлипнула.

Поскольку туман перед ними внезапно распахнулся точно театральный занавес и там, меньше чем в двадцати футах, возникла, словно образовавшись из тумана, фигура огромного полицейского. Только что его не было, и вот он уже там – так, по крайней мере, показалось разгоряченному воображению молодой пары.

Туман откатился еще немного, и, словно на сцене, возникли декорации: синяя полицейская форма, красный почтовый ящик и очертания белого дома по правую сторону дороги.

– Красный, белый, голубой... – продекламировал Томми. – Чертовски живописно. Пойдем, Таппенс, здесь нечего бояться.

Он уже успел понять, что полицейский самый что ни на есть настоящий и, более того, вовсе не такой огромный, каким показался, вырисовавшись в тумане.

Не успели они двинуться, как сзади послышались шаги, и их обогнал запыхавшийся мужчина. Он свернул к белому дому, взбежал по ступенькам крыльца и принялся оглушительно стучать дверным молотком. Его впустили, как раз когда Томми и Таппенс поравнялись с полицейским, пристально наблюдавшим за ним.

– Похоже, джентльмен сильно спешит, – заметил он. Говорил он раздумчиво и неспешно, словно его мыслям, чтобы созреть, требовалось приличное время.

– Такие джентльмены вечно куда-нибудь да спешат, – обронил Томми.

Взгляд полицейского, такой же медлительный и задумчивый, как его голос, обратился на Томми.

– Ваш друг? – спросил он, и в его голосе отчетливо прозвучало подозрение.

– Нет, – ответил Томми. – Это не мой друг, но, так уж случилось, что я его знаю. Это Рэйли.

– А-а! – протянул полисмен. – Ну ладно, я пойду.

– А не подскажете, где здесь Уайт-хаус? – остановил его Томми.

Полицейский мотнул головой направо.

– Да вот он. Дом миссис Ханикот. Он немного поразмыслил и, решившись снабдить их еще более ценной информацией, добавил:

– На редкость нервная особа. Вечно ей мерещатся взломщики. Вечно требует, чтобы я лучше караулил. Обычное дело с пожилыми женщинами...

– Пожилыми? – переспросил Томми. – А вы, случайно, не знаете, не остановилась ли здесь некая молодая леди?

– Молодая леди, – повторил полицейский и вроде как бы задумался. – Молодая леди... Нет, не могу сказать, чтобы мне было известно об этом.

– Может, она вовсе и не остановилась здесь, Томми, – вставила Таппенс. – А может, просто еще не пришла. Она ведь вышла совсем незадолго до нас.

– Ах да, – внезапно молвил констебль. – Теперь я припоминаю, что какая-то дама действительно входила в калитку. Я как раз свернул на эту улицу. Должно быть, три или четыре минуты назад.

– На ней была накидка из горностая? – нетерпеливо спросила Таппенс.

– Да что-то вроде кролика действительно висело у нее на шее, – признал полицейский.

Таппенс улыбнулась, и полицейский двинулся в том направлении, откуда они пришли.

Едва Томми с Таппенс свернули в калитку, из дома послышался слабый приглушенный крик, потом дверь распахнулась и на порог вылетел Джеймс Рэйли. Его перекошенное ужасом лицо было совсем белым, а глаза невидяще смотрели вдаль. Он шатался, как пьяный.

Мимо Томми с Таппенс он пробежал, будто вовсе не заметив их, механически повторяя:

– Боже мой! Боже мой! О Боже мой!

Он уцепился за калитку, пытаясь сохранить равновесие, и вдруг, словно подстегнутый накатившей паникой, со всех ног бросился вниз по дороге в направлении прямо противоположном тому, в котором ушел полицейский.

* * *

Томми и Таппенс изумленно переглянулись.

– Похоже, – выдавил Томми, – в доме что-то случилось. Наш друг Рэйли выглядит сильно напуганным.

Таппенс, рассеянно водившая по калитке пальцем, подняла голову.

– И еще он вляпался где-то в непросохшую красную краску.

– Хм, – промычал Томми. – Кажется, нам нужно поспешить. Не нравится мне все это.

На крыльце появилась горничная в белом чепчике. От негодования она даже не сразу смогла заговорить.

– Нет, отче, вы когда-нибудь видели нечто подобное? – взорвалась наконец она, когда Томми одолел ступеньки крыльца. – Этот тип является сюда, требует молодую леди и, не спрашивая разрешения, прорывается к ней наверх. Она – а что ей, бедняжке, остается? – кричит, как дикая кошка, а этот – глядь – уже несется вниз, весь белый, точно повстречал привидение. Ну и что все это, скажите на милость, значит?

– С кем это ты там разговариваешь, Элен? – послышался из глубин дома скрипучий голос.

– Хозяйка, – сообщила Элен без особой на то нужды. Она отступила, и Томми оказался лицом к лицу с седовласой и худощавой пожилой особой, одетой во что-то черное, расшитое бисером. От ее ледяных голубых глаз веяло холодом даже через пенсне.

– Миссис Ханикот? – уточнил Томми. – Я пришел к мисс Гленн.

Миссис Ханикот окинула Томми пронзительным взглядом, потом повернулась к Таппенс и впитала в себя все до единой детали ее внешности.

– Вот как? – сказала она и уже более миролюбиво добавила:

– Вот как. Что ж, пожалуй, вы можете зайти.

Она провела их по коридору в дальнюю комнату, окна которой выходили в сад. Сама по себе комната была весьма больших размеров, но благодаря огромному количеству набитой туда мебели казалась маленькой и тесной. В камине полыхало яркое пламя, сбоку уютно пристроилась софа, обитая ситцем. Обои в тонкую серую полоску венчались у потолка рисованными розовыми гирляндами. Значительную часть обоев прикрывали многочисленные гравюры и картины маслом.

В общем, это была комната, поместить в которую роскошную Джильду Гленн воображение отказывалось наотрез.

– Садитесь, – предложила миссис Ханикот. – Прежде всего, надеюсь вы меня простите, должна сказать, что я весьма невысокого мнения о римской католической Церкви в целом. И уж тем более не ожидала увидеть ее служителя в своем доме. Но если Джильда подалась в католицизм – что ж, этого и следовало ожидать при ее образе жизни. Позволю себе заметить, что могло быть и хуже. Могла вообще остаться безбожницей. Хотя я, знаете, питала бы к вашей Церкви куда большее уважение, если б она позволяла своим служителям жениться. Все эти монастыри... Куча красивых молоденьких девушек, сидящих там взаперти, и кто знает, что из них вырастет? Нет, об этом даже думать не хочется.

Миссис Ханикот умолкла и тяжело перевела дух. Вместо того чтобы ринуться на защиту обета безбрачия или иных спорных пунктов, затронутых хозяйкой, Томми перешел прямо к делу:

– Я так понимаю, миссис Ханикот, что мисс Гленн находится в вашем доме.

– Это так, и, заметьте, я этого не одобряю. Брак есть брак, и муж есть муж. Раз уж вы постелили постель, вам на ней и спать.

– Я не совсем понял... – начал удивленный Томми.

– Так я и думала. Потому и пригласила вас сюда. Можете подняться к Джильде, только сначала выслушаете мое мнение. Она появилась здесь – это через столько-то лет! – и попросила помочь. Хотела, чтобы я встретилась с этим человеком и уговорила его дать развод. Я ей прямо сказала, что не желаю вмешиваться в это дело. Разводиться грешно. Но отказать собственной сестре в жилище я не могла. Никак не могла.

– Вашей сестре? – воскликнул Томми.

– Да, мы сестры. Разве она не говорила? Томми смотрел на нее разинув рот. Просто невероятно! Потом он вспомнил, что легенды об ангельской красоте Джильды Гленн ходят уже очень давно, его самого водили смотреть на ее игру еще маленьким мальчиком. Да, вероятно, так оно и есть. Но контраст все-таки поражал. Значит, вот из какой среды вырвалась бедняжка. Хорошо же она хранит свой секрет!

– Кое-что мне все же неясно, – сказал он. – Ваша сестра замужем?

– Затем и сбежала из дому семнадцати лет от роду, – сквозь зубы отозвалась миссис Ханикот. – Причем вышла за самого обычного парня, много ниже ее по социальному положению. Наш отец был священник. Она обесчестила всю семью! Потом бросила мужа и вообще подалась в актрисы. Актриса! Я, например, в жизни не была в театре. Нечего потакать греху! И вот теперь, через столько лет, она собралась разводиться. Чтобы выйти за кого-то поважнее, надо полагать. Но ее муж ни в какую – ни запугать его, ни купить. Вот за это я им просто восхищаюсь.

– А как его имя? – неожиданно спросил Томми.

– Странно, конечно, но я уже не помню. Понимаете, почти двадцать лет прошло с тех пор, как я его последний раз слышала. Отец запретил даже упоминать его в доме, а с Джильдой я вообще говорить на эту тему не желала. Мое отношение она знает, и этого достаточно.

– Случайно, не Рэйли, нет?

– Может, и Рэйли. Я правда не помню. Совершенно вылетело из головы.

– Я о том человеке, который только что заходил.

– Ах, этот! Я думала, это какой-то сбежавший из сумасшедшего дома. Я была на кухне – отдавала распоряжения Элен. Как раз вошла в эту комнату посмотреть, не пришла ли уже Джильда (у нее свой ключ), отсюда я услышала, как она вошла. Минуту или две она замешкалась в коридоре, а затем пошла наверх к себе. И тут поднялся весь этот тарарам. Я вышла в коридор, как раз чтобы увидеть, как этот человек несется вверх по лестнице. Потом там кто-то закричал, он тут же скатился вниз и как полоумный бросился вон из дома. Хорошенькие дела!

Томми встал.

– Миссис Ханикот, давайте немедленно поднимемся наверх. Боюсь...

– Чего вы боитесь?

– Боюсь, в вашем доме нет свежей красной краски.

– Конечно нет, – удивилась миссис Ханикот.

– Вот этого я и боялся, – очень серьезно сказал Томми. – Будьте добры, проводите нас в комнату вашей сестры.

Миссис Ханикот тут же, без возражений указала дорогу. В коридоре они заметили Элен, поспешно ретировавшуюся в какую-то комнату.

Поднявшись по лестнице, миссис Ханикот отперла первую дверь по коридору и вошла. Томми с Таппенс не отставали от нее ни на шаг.

Внезапно миссис Ханикот вскрикнула и начала заваливаться назад.

На софе неподвижно лежала фигура в черном платье с горностаями. Лицо ее было не тронуто, прекрасное бессердечное лицо большого ребенка. Рана была на темени. Ее ударили каким-то тупым предметом, проломив череп. Сама рана уже не кровоточила, но редкие капли все еще срывались с софы на пол.

Томми был очень бледен. Он внимательно осмотрел распростертую фигуру.

– Значит, – выдавил он наконец, – душить он ее все же не стал.

– Что вы такое говорите? Кто? – взвизгнула миссис Ханикот. – Она что, мертва?

– Да, миссис Ханикот, мертва. Убита. Вопрос в том, кто это сделал? Хотя скорее это не вопрос. Странно: несмотря на все его угрозы, я не думал, что парень на такое способен.

Он помолчал немного и решительно повернулся к Таппенс.

– Сходи за констеблем, ладно? Или позвони откуда-нибудь в полицию.

Таппенс кивнула. Она тоже была очень бледной. Томми повел миссис Ханикот вниз.

– Не хочу, чтобы здесь была какая-нибудь ошибка, – сказал он. – Вы можете сказать, когда точно вернулась ваша сестра?

– Могу, – ответила миссис Ханикот, – поскольку как раз подводила стенные часы. Мне приходится делать это каждый вечер: за день они отстают на пять минут. На моих было восемь минут седьмого, а они идут секунда в секунду.

Томми кивнул. Это полностью соответствовало рассказу полицейского. Тот видел сворачивающую в калитку женщину с мехами на шее всего за три или четыре минуты до того, как к нему подошли Томми с Таппенс. Томми тогда еще взглянул на часы и заметил, что после назначенного времени встречи прошло не больше минуты.

Оставалась еще слабая вероятность, что кто-то поджидал Джильду Гленн в ее комнате наверху, но тогда этот кто-то должен был все еще прятаться в доме. Никто, кроме Джеймса Рэйли, не выходил отсюда.

Томми взбежал по лестнице и быстро, но тщательно обыскал помещения. Никто нигде не прятался.

Затем он побеседовал с Элен. Выложив ей печальное известие и дождавшись, когда поток причитаний и призывов к святым угодникам немного стихнет, задал ей несколько вопросов.

Кто-нибудь еще приходил сегодня вечером в дом и спрашивал мисс Гленн? Никто не приходил. А поднималась ли наверх этим вечером сама Элен? Да, как обычно, в шесть часов – может, несколькими минутами позже, – чтобы задернуть шторы. В любом случае, до того, как этот дикарь принялся обрывать дверной звонок. Тогда она побежала вниз открывать. А что он убийца, так она всегда знала.

На этом Томми ее отпустил. Он все еще испытывал странное сочувствие к Рэйли и нежелание верить в то, что он оказался способен на убийство. И однако, кроме него, убить Джильду Гленн не мог никто. Миссис Ханикот и Элен были единственными, кто был в доме.

Из коридора послышались громкие голоса, и, спустившись, Томми обнаружил там Таппенс и уже знакомого им полицейского. Последний достал из кармана блокнот и совершенно тупой карандаш, который принялся украдкой слюнявить. Потом он поднялся наверх и бесстрастно осмотрел тело, заметив только, что дотрагиваться до чего-нибудь себе дороже: инспектор разделает его как Бог черепаху. Затем он выслушал все истеричные вскрики и путаные объяснения миссис Ханикот и даже записал что-то из этого себе в блокнот. Уже само его присутствие успокаивало и внушало уверенность.

Прежде чем он отправился звонить в участок, Томми все-таки удалось перехватить его на крыльце и немного побеседовать наедине.

– Послушайте, – начал Томми, – вы говорили, что видели, как пострадавшая зашла в калитку. Вы уверены, что она была одна?

– О! Абсолютно одна. Никого и близко не было.

– А после этого и до того, как вы встретили нас, никто не выходил из калитки?

– Ни души.

– Но вы бы увидели, если б кто-то вышел?

– Конечно, увидел бы. Никто не выходил, кроме этого полоумного парня.

И представитель закона, важно спустившись по ступенькам, ненадолго задержался у белого столбика калитки, на котором виднелся отчетливый красный отпечаток ладони.

– Явно непрофессионал, – с сожалением отметил он. – Оставить этакое!

И, толкнув дверцу калитки, вышел на дорогу.

* * *

Днем позже Томми с Таппенс все еще были в Гранд-отеле, только Томми счел разумным переодеться наконец в гражданское.

Джеймс Рэйли был задержан и помещен под стражу. Его защитник, мистер Марвел, как раз заканчивал разговаривать с Томми.

– Никогда бы не поверил, что Джеймс Рэйли способен совершить убийство, просто сказал он, – У него все только на словах.

Томми кивнул.

– Да уж, когда тратишь столько энергии на разговоры, для поступков мало что остается. Мне тут пришло в голову, что на процессе я буду одним из главных свидетелей обвинения. А то, что он говорил мне в гостинице, и как раз перед преступлением, будет иметь для него просто убийственные последствия. И, несмотря ни на что, он вызывает во мне сочувствие – я с радостью признал бы его невиновным, появись у нас хоть какой-нибудь подозреваемый. Что говорит он сам?

Защитник поджал губы.

– Что обнаружил ее уже мертвой. Разумеется, это чушь. Просто схватился за первое, что пришло ему в голову.

– Да уж, если представить, что он говорит правду, получается, что преступление совершила словоохотливая миссис Ханикот, а это уже из области фантастики. Похоже, убийца все-таки он.

– Да и горничная слышала крик, помните?

– Горничная, да...

Томми помолчал и задумчиво продолжил:

– До чего мы все-таки легковерны. Верим своим впечатлениям так, точно это Священное писание. А вдруг эти впечатления ошибочны?

Защитник пожал плечами.

– А! Давно известно, что самые ненадежные свидетели те, которые с течением времени вспоминают все больше и больше подробностей, причем делают это совершенно искренне.

– Я не только об этом. Я говорю о людях вообще: они то и дело утверждают то, чего на самом деле не было, и даже не замечают этого. Вот, например, вы или я наверняка не раз говорили: «Почта пришла», всего лишь услышав стук в дверь и скрип открываемого почтового ящика. И в девяти случаях из десяти мы правы и это действительно почта, но, может, в десятом – это только соседский малыш, решивший немного пошутить. Понимаете, о чем я?

– Ну, в общем, да, – протянул мистер Марвел. – Но только куда вы клоните?

– Не понимаете? Да я и сам не совсем понимаю. Но, кажется, уже начинаю... Это же как с тростью, Таппенс.

Помнишь? Ею указывают в одном направлении, а другой ее конец всегда направлен в противоположную сторону. Все зависит от того, как ее держать. Двери открываются – но они же и закрываются. Люди поднимаются по лестнице, но они и спускаются по ней.

– Да о чем ты, Томми? – не выдержала Таппенс.

– На самом деле все до смешного просто, – заявил тот. – А дошло до меня только сейчас. Откуда ты узнаешь, что кто-то вошел в дом? Просто дверь открывается, а потом захлопывается, и если ты кого-то ждешь, то совершенно уверен, что это он и вошел. Однако это же может означать и то, что кто-то вышел.

– Но ведь мисс Гленн не выходила!

– Да. Она – нет. Вышел кто-то другой, и этот кто-то – убийца.

– Но как же тогда она попала к себе в комнату?

– Вошла, когда миссис Ханикот разговаривала с Элен на кухне. Они ее просто не услышали. Потом миссис Ханикот вернулась в гостиную, раздумывая, дома ее сестра или нет, принялась подводить часы и услышала, как ей казалось, что та пришла и поднялась к себе в комнату.

– Хорошо, а как быть со звуком шагов на лестнице?

– Это была Элен, поднявшаяся наверх задернуть занавески. Помнишь, миссис Ханикот говорила, что ее сестра почему-то задержалась в прихожей. Это как раз то время, которое потребовалось Элен, чтобы дойти из кухни до прихожей. Время, на которое она разминулась с убийцей.

– Но, Томми! – вспомнила вдруг Таппенс. – Ведь Элен слышала крик!

– Правильно, крик Джеймса Рэйли. Ты разве не заметила, какой у него высокий голос? И потом, в момент сильного потрясения мужчины часто визжат в точности так же, как женщины.

– Но убийца? Мы же должны были его встретить?

– Мы и встретили. И даже поговорили. Помнишь, как неожиданно появился полицейский? Еще бы: он просто вышел из калитки – как раз, когда отступил туман. Скажи еще, что не помнишь, как мы были ошарашены! В конце концов, хотя мы редко об этом думаем, полицейские такие же люди, как и все мы. Они любят и ненавидят.

Они женятся...

– Скорее всего, Джильда Гленн неожиданно встретила своего мужа у калитки и повела в дом, чтобы уладить все дело миром. Но у него не было такой отдушины, как у Рэйли. Он не мог разрядиться в брани. И при нем была дубинка...