Текст книги "Тюлень (СИ)"

Автор книги: Агагельды Алланазаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Балкан сразу же понял, почему ему задан такой вопрос, девушка была обижена, что он так долго не показывался у нее.

Вместо ответа он с удовольствием подхватил девушку на руки и крепко поцеловал ее.

* * *

С этого дня Балкан большую часть ночей проводил с Бертой, они и сами не заметили, как в считанные дни стали близкими друг другу людьми. Правда, поначалу никто и не думал, что так получится. По общему мнению, это была банальная встреча мужчины и женщины, давно не имевших контактов с противоположным полом, людей, которые встречаются лишь затем, чтобы вместе приятно провести время.

Непонятная все-таки это штука – жизнь. Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Казалось бы, разве могут сблизиться люди, еще вчера считавшиеся врагами? О какой близости может идти речь, если по вине этого заклятого врага потеряны твои близкие, а в душе у тебя саднит незаживающая рана? Но для любви не существует никаких преград, она поднимает человека над всеми его несчастьями и открывает в его жизни новую страницу.

Берта жила в добротном доме, оставшемся от деда, вместе со своей теткой Меланией, сестрой матери, дом был благоустроен, в нем имелись все условия для комфортной жизни человека. Дом, выстроенный для большой семьи, сейчас, когда в нем отсутствовало большинство членов семьи, выглядел слишком просторным и безлюдным. Но кроме того, простор дому придавала обстановка, расположенная с немецкой аккуратностью. Советские войска, вступившие на землю Германии и увидевшие здешний порядок, желали иметь его и у себя. Об аккуратности немцев невольно высказался и ординарец комбата Кириченко, всегда находившийся рядом со своим командиром и в любую минуту готовый выполнять его приказы, человек немногословный, открывающий рот только по необходимости:

– Удивительно, что народ, способный навести такой порядок в своей стране и доме, мог на кого-то пойти войной… – Эти слова тогда пришлись по душе всем, кто уже здесь увидел немцев и столкнулся с их характером и пресловутой немецкой аккуратностью.

Хозяйке дома, старой Мелании, поначалу не понравилось, когда Берта пришла в дом под руку с Балканом. Нахмурившись, она делала вид, что что-то ищет в пустых комнатах, а сама тихонько ворчала себе под нос, но очень скоро, как многое повидавшая на своем веку женщина, все правильно поняла. Она поняла, что Балкан, к которому так по-женски привязана Берта, несмотря на то, что является человеком враждебной стороны, не станет мстить им, не сделает ничего плохого.

И потом, здесь не было ничего непонятного, до полного падения Берлина оставались считанные дни. Гитлер, понимая, что не сегодня-завтра советские воины нагрянут в его бункер и, накинув на его шею петлю, потащат к Сталину, метался словно в огненной рубахе, не зная, где спрятаться.

* * *

Штаб Балкана размещался неподалеку от дома Берты в центре города, рядом с костелом, крышу которого венчали две взметнувшиеся в небо тонкие иглы шпилей. Торжественный вид костела, красотой своей отличающегося от всех остальных зданий и видного из разных концов города, никак не соответствовал стоящей в городе пасмурной погоде. Создавалось впечатление, что этот католический храм, словно забыв о том, что является божьим домом, готов под завыванье ветра закружиться в танце.

Советские воины выбрали это высокое место потому, что отсюда хорошо просматривались все окрестности.

Как только у Балкана появлялась свободная минутка, он хоть ненадолго, да забегал к Берте, чтобы повидать ее. Особенно он любил ужинать в ее доме.

Ординарец Кириченко каждый день приносил сюда кашу – “ужин комбата”, помимо этого он время от времени приносил в оттопыренных карманах шинели консервы и пару буханок хлеба. Эти продукты были большим подспорьем для Бертиной семьи.

Самих американских солдат здесь не было, но сюда уже начали поступать от них консервы. Ординарец, каждый раз принося с собой несколько банок, затем по одной, будто пересчитывая, выставлял их на стол, старательно разглядывал этикетки, вслух читал надписи на них. А американские и английские солдаты, о которых говорили, что они уже на подходе, все никак не объявлялись. Да они и потом так и не появились.

Теперь и в самом городке был перекинут шаткий мостик солидарности между местным населением и советскими воинами. Многие из жителей городка поверили, что, если не пытаться застать советских солдат врасплох и не нападать на них, если их слушаться и жить спокойно, они не станут никого трогать, не будут мстить.

Все больше немецких женщин с удовольствием принимали участие в устраиваемых советскими солдатами шумных вечеринках с музыкой и песнями.

Несмотря на то, что тяжелые танки все еще утюжили немецкую землю, сюда во всей своей красе пришла ее полноправная хозяйка весна. Согретые теплыми лучами солнца, с новой силой ожили травы и цветы, зазеленели деревья, в воздухе стоял терпкий запах весеннего разнотравья. Озорная весна нашептывала на ушко молодым женщинам что-то очень интимное, волнующее. И то ли потому, что она убеждала их в том, что они стали еще красивее, а мужчины достойнее, то ли заставляла поверить, что теперь им никакие преграды не страшны, а может, оттого, что вокруг распустилось очень много пахучих цветов, но только все сейчас не могли думать ни о чем другом, кроме любви.

Это была пора, когда на немецкой земле мягкая русская речь звучала вперемешку с немецкими словами. Согретые дыханием весны два этих языка соединялись и звучали как-то особенно приятно. Да и сама одурманенная весенним теплом земля напоминала то гигантский дымящийся котел, под которым тлеют головешки, то беременную женщину, страстно желающую родить сына, похожего на ее возлюбленного. Немцы называли эту пору “порой, когда залежавшийся в углу плуг мечтает выйти в поле и пахать землю”.

* * *

Когда из штаба армии поступил приказ “явиться завтра к десяти утра со своим замполитом!”, Балкан подумал, что до командира полка дошел слух о том, что “комбат вместе с несколькими подчиненными ему командирами запутался в женских юбках”, и теперь он вызывает их для разборок. Балкан пытался представить, какими словами выразит свое недовольство командир полка. Может, он будет говорить о том, что миллионы солдат так и не дожили до победы, о которой мечтали днем и ночью, а им вот выпало такое счастье. Потом он вспомнил, что полковник Стрелков лично к нему относится неплохо, всегда оказывает ему большое доверие, когда говорит солдатам: “Если меня тяжело ранят в бою или если я буду убит, запомните, командование полком в ту же мину ту, в тот же миг возьмет на себя командир первого батальона Балкан”.

Легковая машина с открытым верхом стремительно неслась мимо деревушек, сквозь лесные чащи, мимо стоящих в укрытии танковых соединений, она словно не ехала, а плыла. Теперь все полностью распустившиеся фруктовые деревья напоминали невест в белых свадебных нарядах. Нежные запахи весеннего воздуха будоражили воображение, казалось, что тысячи букетов приготовлены для встречи советских солдат-победителей.

Командир полка встретил Балкана и Астахова намного приветливее, чем они думали. Пожимая руки обоим парням, он с доселе скрываемым от окружающих простодушием расспрашивал их о делах. Сейчас командир полка, голова которого уже давно была посыпана серебром, не был прежним требовательным и строгим командиром, который мог и голос повысить на своих подчиненных, скорее он напоминал доброго деда, переживавшего приятные чувства от ожидания скорого возвращения домой сына с невесткой и внуками.

Как и было приказано, к десяти часам прибыли все вызванные командиром полка батальонные командиры со своими замполитами.

Собрав прибывших, командир полка объявил, что с ними хочет встретиться комдив. Не успел он докончить фразу, как появился и сам генерал. Увидев его, кто-то с улицы дал команду:

– Полк, равняйсь, смирно!

После этого командир полка и сидевшие возле него два его заместителя с легкостью вскочили с мест и поспешили на выход, чтобы встретить генерала.

Генерал был не один, вслед за ним в помещение вошли четыре его заместителя, а также три командира танковых полков, приписанных к дивизии. Все высшие чины, похоже, собрались здесь для обсуждения важного вопроса. Судя по погонам собравшихся, Балкан стал ждать нового приказа: “А ну, ребята, повернем танки обратно, иначе без нас Берлин так просто не сдастся!”. Потому что танкистам, с нетерпением ожидавшим уже такую близкую победу, все время казалось, что, если бы они были там, Берлин уже давно встал бы на колени. Они считали, что пришло время, когда этот город надо брать не артиллерийскими залпами, а танками. В душе каждого из них теплилась слабая надежда: “Неужели нас повернут назад, и мы заново начнем боевые действия?”.

Генералу Харченко было за шестьдесят, это был загорелый, седой, кареглазый человек, вынесший на своих широких плечах все тяготы войны.

Войдя в комнату, он поздоровался, со всеми, а затем, словно ему этого показалось мало, пошел вдоль строя, за руку здороваясь с каждым по отдельности, тем самым как бы подчеркивая, как он гордится всеми ими.

Все подумали, что, наверно, их командира переводят в другую часть и это его посещение является прощальным. Сейчас генерал совсем не был похож на их прежнего командира, отдававшего решительные приказы: “Ехать туда, захватить такие-то позиции!”

Потом он сел за стол и неожиданно с силой ударил по нему рукой, сжатой в кулак.

– Ребята… Наконец-то враг получил по заслугам… – голос его сорвался и он не смог договорить, нижняя губа задрожала, он всхлипнул…

Собравшиеся не сразу поняли, что хотел сказать генерал, им подумалось, что случилась какая-то беда, несчастье с маршалом Жуковым или даже со Сталиным.

Генерал сделал несколько глотков из протяну того ему стакана с водой, после чего быстро взял себя в руки.

– Ребята, простите, слишком чувствительным стало стариковское сердце. Я хочу сделать для вас одно сообщение, правда, о нем пока нельзя распространяться, но и не сказать я не могу. Вы должны это знать. Только не поддавайтесь эмоциям! Два дня тому назад Берлин пал полностью… Вчера я специально съездил туда и увидел это своими глазами. Наш красный флаг развевается и над Берлином, и над Бранденбургом… Ожидается, что в ближайшие дни Москва известит мир о нашей победе.

Радость накрыла собравшихся горячей волной. Все повскакивали с мест и стали крепко обнимать друг друга.

Балкан понял, что генерал потому расстроился, что двум его сыновьям не довелось дожить до победы. Об этом знали многие. Старшего сына генерал потерял год назад при освобождении Смоленска. А другой его сын, на которого особые надежды возлагал генерал танковых войск Рыбалко, был командиром одной из рот непосредственно ему подчиненных танковых полков, он пал смертью храбрых всего три-четыре месяца назад во время наступления на Кенигсберг. Тогда говорили о том, что генерал Рыбалко направил в Москву представление о посмертном награждении его высшей правительственной наградой.

Балкан хорошо помнит похожего на отца круглого усатого парнишку. Всего два-три месяца назад он вместе с Балканом получал из рук генерала Рыбалко орден Боевого Красного Знамени. Генерал тогда сказал: “Владимир Васильевич Харченко воспитал хорошего сына”, напомнив, чьим сыном тот является.

Разделив свою радость с этими парнями, генерал немного успокоился, однако он видел, какие страсти кипят в душах этих воинов, они были взволнованы, у некоторых на глазах стояли слезы. Было видно, что больше всего им сейчас хочется выскочить на улицу, кидать в небо шапки, обниматься и целоваться, поздравлять друг друга с долгожданной победой, которую они с таким нетерпением ожидали. Но только что генерал предупредил их, что, пока не будет официального сообщения, нельзя распространять эту радостную весть среди воинов.

На несколько секунд генерал задержал свой взгляд на сидящем прямо напротив него Балкане.

– Сынок, ты из каких краев будешь?

Балкан вскочил с места.

– Я из Туркменистана, товарищ генерал. – Садись, сынок!

Затем он повернулся в сторону сидящего в одном ряду с ним круглолицего, с густым ёжиком волос на голове командира полка подполковника Турдыева, кивнул ему головой, говоря: “Тебя я тоже знаю”, после чего вернулся к своей прежней мысли:

– Да, мы вместе со всем советским народом победили фашистов. А ведь это был сильный враг, которого одним-двумя народами было не одолеть. Победить его без Кавказа, Средней Азии, Сибири было бы невозможно. А сколько у трат понес сам немецкий народ! Народ как мать, если у нее достойные дети, она гордится ими, когда же дети бесноваты, они приносят одни несчастья.

Помню строки, вычитанные в одной мудрой книге: “Не задевай, а коль заденешь, будешь сам задет!”. Думаю, что Гитлер читать-то читал эту книгу, но если бы он был способен внимать мудрым советам, разве стал бы он Гитлером?

Когда машина ехала обратно той же дорогой, что и утром, капитан Астахов сказал, что если он с кем-нибудь не поделится этой радостной новостью, она разорвет его.

Состояние самого Балкана было ничуть не лучше, чем у Астахова. Он тоже вспоминал одну древнюю легенду, в которой рассказывалось о том, как трудно хранить тайны. Увидев, что у Искандера Зулькарнайна растут рога, человек очень мучался, пытаясь сохранить эту страшную тайну. В конце концов он спустился в колодец и там, где его никто не мог услышать, прокричал в дудку: “Эй, люди, Зулькарнайн рогат!” и только так освободился от мучавшего его груза.

По пути друзья сделали остановку, на ходу перекусили, а потом всю остальную дорогу горланили песни. Астахов пел песни на русском, украинском языках, а Балкан распевал те туркменские песни, которые были ему известны. Они и сами не заметили, что стали похожими на того парня, который колодцу поведал большую тайну.

* * *

Танкисты дольше положенного простояли на месте своей нынешней дислокации. Хотя Берлин уже давно взят, а украшенные цветами нарядные победные составы вернулись домой. Вскоре после празднования Победы среди воинов распространился слух: “Нас теперь отправят освобождать Китай, в Японию пошлют”. Однако эти разговоры так и повисли в воздухе. Воины полностью выполнили поставленное перед ними здесь задание, и не осталось силы, которая бы могла ворваться в Берлин впереди советских войск и отнять у них победу, завоеванную Советским Союзом. Теперь и союзники – американцы и англичане, подбрасывая шапки в небо, встречались с советскими воинами на Эльбе да на Одере, обнимались и вместе с ними радовались Великой Победе. Поэтому воины считали, что им здесь больше нечего делать, и задумывались над тем, как бы верну ться на Родину, домой.

Но были среди воинов и те, которые привыкли к здешней мирной жизни, с каждым днем становящейся все лучше и лучше, и которым не очень-то и хотелось трогаться с места. Да и местное население привыкло к своей жизни рядом с советскими воинами. Страх и ненависть первых дней постепенно сменились доверием, спокойствием, дружбой. Некоторые из жителей и вовсе хотели бы, чтобы советские танкисты навсегда остались в городке, чтобы их всегда окружали красивые и дружелюбные парни.

В их числе была и Берта, она любила Балкана той страстной женской любовью, которая с каждым днем становилась сильнее и все больше сближала их. Когда он был рядом, она радовалась его присутствию, когда же он отсутствовал, скучала по нему, беспокоилась и с нетерпением ждала его прихода. Появление Балкана вызывало у нее неподдельную радость, она радовалась так, как могут радоваться только дети, получившие свою любимую игрушку.

Внешне близость Балкана и Берты походила на ставшие здесь привычными отношения воинов с фрау-фройляйнами, но вместе с тем она отличалась все возрастающим взаимопритяжением обеих сторон, постоянством чувств.

Воины батальона воспринимали Берту невестой Балкана, поэтому поставили на довольствие и дом, в котором они жили. За это семья, познавшая голод и лишения военных лет, была очень благодарна Балкану. С тех пор, как ним стал поступать командирский паек, благосостояние семьи значительно улучшилось. Старухи были искренне признательны Балкану, который сошелся с их племянницей и внучкой, теперь они, как это было прежде, не были напряжены, словно натяну тая тетива лука, напротив, улыбались ему как близкому родственнику и всячески привечали.

Балкан никогда не приходил в строго определенное время, поэтому ему выдали один из ключей от наружной двери, чтобы он мог приходить и уходить в любое время. Если он задерживался, то открывал дверь своим ключом и сразу же проходил в отведенную им комнату. И некоторое время оттуда доносились негромкие голоса сонной Берты, снимающего верхнюю одежду Балкана. Они говорили полушепотом, чтобы не разбудить домашних.

– Ты еще не спишь?

– Когда тебя нет рядом, я не могу уснуть. – Гмм… Ну так вот он я…

– Вот и займи свое место рядом со мной! – Сейчас, если потерпишь немного, я буду. – Ты, наверно, голоден?

– Я у ребят поужинал.

– На кухне тебе оставлена еда.

– Аппетита нет…

Как только начинал доноситься шепот молодых, полный любви и нежности, одна из двух живущих в соседней комнате старух вставала и тихо закрывала дверь, оставленную приоткрытой, чтобы услышать, когда придет зять. Последний шепот сладких объятий они оставляли самим молодым.

Немецкие деревья, встретившие советских солдат буйным цветеньем по весне, теперь начали приносить плоды, превратившиеся в яблоки, инжир и щедро одаривавшие ими окружающих. В жизни танкистов как будто никаких особенных изменений не было, однако незаметно для глаз, но все же какие-то перемены, то крупные, то мелкие, происходили постоянно. Самым заметным событием тех дней стало то, что младший сержант Фейферов был удостоен чести принять участие в торжественном параде Победы в Москве.

На этот раз крупно повезло парню, который был немного выше многих танкистов, которых обычно подбирали невысокими по росту. К тому же он был неуклюж и вечно ударялся обо что-то, когда садился или вылезал из танка. О нем говорили: иногда и высокий рост может сослужить танкисту добрую службу. Рост Фейферова отвечал всем требованиям, необходимым для участия в параде, помимо этого он был одним из немногих танкистов, на груди которых красовался орден “Славы”.

Радуясь тому, что война для него полностью закончилась, он стал собираться в дорогу. Сев в специально за ним присланную машину, он с любовью посмотрел на своих командиров, боевых товарищей, с которыми плечом к плечу прошел всю войну.

– Братья-танкисты, будьте спокойны. И вместо вас, и вместо наших танков, помня обо всех вас, я достойно пройду по Красной площади! – торжественно прощался Фейферов с друзьями, которые были трону ты его словами до слез.

Однажды капитан Астахов показал на плюгавого капитана-особиста, который все время вертелся рядом, что-то постоянно вынюхивая: “Что-то “контра” в последнее время слишком часто стал появляться здесь, что он выискивает?” Спустя какое-то время после этого Астахова неожиданно перевели из батальона в штаб полка, расположенный в соседнем городе.

Астахов в один из своих приездов в городок, куда он наведался, чтобы повидаться с Луизой, сообщил своему другу Балкану, что в своем переводе винит “контру”: “Смотри, будь с ним поаккуратней!” – советовал он. Вспомнил, как почти год назад тот преследовал ребят, выискивая среди них сомневающихся в своих силах, тех, кто считал, что немецкие солдаты лучше вооружены и лучше воюют. Так вот, тогда ребята даже задумали расправиться с ним и свалить все на “шальную немецкую пулю”, которая якобы достала его.

Во время войны такие случаи, когда воины, которых незаслуженно преследовали, брали под сомнение их подлинные боевые заслуги, именно так и расправлялись с чересчур рьяными особистами, были нередки.

В тот раз Астахов, почувствовав, что парни уже начали готовиться к уничтожению “контры”, решил не допустить самосуда. Он тогда по-одному отводил парней в сторонку и за сигаретой объяснял им, что этого делать нельзя. Как политик он умел по-дружески внушать ребятам, находить нужные для них слова.

Зато сегодня он очень сожалел о том, что тогда не позволил своим парням расправиться с неугодным особистом, потому что видел, что его добро против него же обернулось злом, а сделай он тогда вид, что ничего не замечает, обиженные ребята быстренько разделались бы с неугодным особистом, и тогда оставалось бы только отправить домой “контре” похоронку: “Ваш сын пал смертью храбрых в сражении с врагом”.

Третий из батальонных капитанов, командир роты Гладышев после первой неудачной любви теперь встречался с пухленькой голубоглазой немкой, которая, казалось, одна не знала нужды, вдоволь ела и жила беззаботно. Каждый раз, встречаясь с Бертой, эта женщина сердечно здоровалась с ней, расспрашивала о делах, они обе с удовольствием делились своими женскими заботами. Улыбчивые и радостные, они временами оборачивались и смотрели в ту сторону, где курили их капитаны, по всему было видно, что они гордятся ими и что они довольны своей жизнью.

Когда Балкан увидел Гладышева с этой толстушкой, он шу тя спросил его: “Где ты отыскал такую упитанную кобылку?”. Капитан тогда подумал, что комбат не просто подтрунивает над ним, а намекает ему: “Две женщины, с которыми ты встречался раньше, по крайней мере были красивее твоей толстушки, уж не променял ли ты шило на мыло?”

Толстушка появилась рядом с Гладышевым пару месяцев назад, после того, как он был ранен в двусторонней перестрелке с немецкими дезертирами на мосту через Эльбу. Вначале Гладышева вместе с другими ранеными направили в госпиталь соседнего города, но не прошло и недели, как он, не долечившись до конца, вернулся в часть, и теперь получал лечение здесь, а ухаживала за ним пухленькая дама, всем сердцем привязавшаяся к советскому капитану. Капитану тогда очень сильно хотелось ответить своему комбату в его же духе: “Товарищ комбат, если послушаете меня, то я бы и вам советовал обзавестись такой пампушкой, по крайней мере спать мягко, никакой перины не надо, а потом, посмотришь на нее и настоящую женщину в ней видишь!” Но что-то помешало ему, он вдруг вспомнил о чем-то другом, улыбнулся и перевел стрелки на Балкана:

– Товарищ комбат, мне кажется, что в этом вопросе мы с вами примерно в одном положении находимся. Я, может, и похож на рыбу, попавшую в сети толстушки, зато вы по-настоящему запутались в полах свадебного платья фройляйн Берты!

Балкан тогда согласился с Гладышевым:

– Да, Берта все больше привыкает к роли моей женщины…

– Тем более теперь, когда фройляйн Берта приготовила вам такой замечательный подарок…

К ним торопливым шагом подошел гонец и передал какое-то срочное сообщение, не дал закончить их приятную беседу.

Поговорив по телефону с командиром полка, Балкан мысленно вернулся к неоконченному разговору. Когда Гладышев сказал: “Фройляйн Берта приготовила вам замечательный подарок”, первой его мыслью было: “Что за подарок?” Но потом он как-то сразу увязал между собой пару разговоров, которым поначалу не придал особого значения. Где-то с месяц назад Берта как бы между прочим произнесла: “Теперь мы вдвоем ждем тебя” и счастливо улыбнулась.

Балкан тогда подумал, что Берта радуется тому, что старухи, поначалу так неприветливо встретившие его, теперь относятся к нему как к родному.

Тогда и счастливую улыбку Берты Балкан не смог отличить от тех радостных улыбок, с которыми женщина встречала его каждый раз.

А еще раз, вернувшись домой, он увидел, как Берта, ссорясь со своими старухами в их комнате, чуть не плача выкрикнула: “Я все равно поступлю так, как считаю нужным!” – и вышла от них расстроенная.

Слова Гладышева встряхнули Балкана, привели его в чувство. Сопоставив события, он понял, о чем речь, и вдруг на душе у него стало так хорошо, счастье захлестнуло его с головой. Он понял, что Берта повздорила со своими бабками из-за того, что надумала рожать, вспомнил, как плохо спала она в ту ночь.

– Что с тобой?

– Да нет, ничего.

– Тогда успокойся!

– Уже успокоилась. Но я все равно сделаю то, что решила, я этого хочу!

– Чего ты хочешь?

– Тебя, – сказала Берта, не желая раскрывать, из-за чего произошел весь этот сыр-бор с тетками и вместо ответа обняла Балкана.

Вспомнив слова Берты “Теперь мы ждем тебя вдвоем”, Балкан понял, что из-за своей невнимательности лишил себя такой радости, и выругался: “Вот уж точно, туркмен, не ткнешь, не почувствует, болван, вот кто я…” Вместо того, чтобы крепко прижать к себе женщину, сообщившую ему радостную весть, он повел себя как самый настоящий бесчувственный чурбан.

Ординарец, пришедший с каким-то делом, увидел своего командира радостным, видел, как глаза его искрились от счастья.

* * *

Однажды, придя к Берте, Балкан застал ее взволнованной, когда же он спросил, что случилось, Берта, волнуясь, сообщила, что недавно приходил незнакомый офицер, разговаривал вначале с ней, а потом с тетками, задавал очень много вопросов. По описанию, Балкан сразу же понял, что этим незнакомым офицером был тот самый “контра”, который вечно что-то вынюхивал, искал какие-то промахи в поведении воинов и их командиров. Про себя он подумал: “Теперь этот негодяй за меня взялся…” И понял, что Астахов, переведенный в другую часть, не зря негодовал, что он был прав, когда говорил: “Смотри, будь осторожен с этим подлецом, эти люди, если у них получается, обязательно приносят другим зло…”

Оставшись наедине с Балканом, Берта с недовольным видом вспоминала некоторые из вопросов, которые задавал ей “контра”.

– Выходит, вы с первого взгляда влюбились в советского офицера? – с глуповатой усмешкой на лице спросил он.

– А разве мало таких случаев, когда люди влюбляются с первого взгляда?

– Бывает, хотя и не часто… но что-то не убеждает, что такая любовь могла вспыхнуть между советским офицером и немецкой девушкой. – Эти его слова можно было расценить однозначно: разве между двумя враждующими сторонами могут возникнуть какие-то человеческие чувства?

– Значит, над вами не было никакого давления? А то ведь бывает и такая “любовь”, которая рождается от приставленного к груди штыка…

– Никто меня ни к чему не принуждал… – Тогда вам придется изложить мне это письменно. – Считаю, что нет никакой необходимости давать вам письменные объяснения. Если надо подтвердить, пригласите меня, я здесь.

– Выходит, вы, немецкая девушка, рады, что оказываете женские услуги советскому офицеру…

– Иначе я и не могу представить счастье… И потом, за пять лет, что шла война, разве на советской земле было мало случаев, когда русские девушки находили свое счастье с немецкими парнями?

– Вообще-то говорят, что любовь с первого взгляда не всегда бывает счастливой, чаще всего она обманчивой оказывается.

– А это мы еще посмотрим…

Видя, как расстроился Балкан от услышанного, как задумчив стал, Берта пожалела, что сразу же выложила ему все, надо было сказать потом, перед самым его уходом. Потом она крепко обвила руками его шею, прижалась к груди: “Пусть спрашивают, кто бы ни спросил у меня, ответ будет один и тот же, я полюбила тебя сразу же, как только увидела, а вот и доказательство этого…” – она взяла руку Балкана и положила ее на свой заметно округлившийся живот. Ей очень хотелось разогнать тучи над головой любимого, превратить его в прежнего – веселого, опьяненного страстной любовью парня.

На следующий день, обходя свою часть, Балкан повстречал того особиста, перекинулся с ним парой слов:

– Товарищ капитан, вынюхиваем что-то? – Работа у нас такая. – Видя, что комбат несколько недоволен его ответом, он хитро улыбнулся, как бы говоря: “Вот этим я и занимаюсь…”

Не прошло и недели после посещения Берты особистом, командир полка после одного совещания со своими командирами задержал Балкана у себя: “Командир первого батальона, задержись ненадолго!”. Когда все вышли из кабинета, и они остались вдвоем, он, нахмурив брови, обратился к Балкану.

– Товарищ комбат, вам не кажется, что вы слишком весело проводите время?

– Но ведь это настроение победившей армии, товарищ полковник.

– Верно, – упоминание победы вызвало в душе у полковника приятные чувства, он продолжил с несколько озабоченным видом. – По сведениям, поступившим ко мне, твои ребята, похоже, потеряли головы от любви. И на танках сверкают голые ляжки этих самых фройляйн. Смотрю я, городок, который ты занял, битком набит женщинами, истосковавшимися по мужской ласке.

– Но они ведь люди, товарищ полковник. – Хочешь сказать, такие же, как мы? – перебил его командир, соглашаясь с его мнением.

Прощаясь, полковник просил его помнить о том, что это вдохновение может быть вызвано победой, что следует поддерживать прежний порядок и дисциплину, как и прежде, быть готовыми выполнить любой приказ… Он также напомнил о том, что такую любовь, как у них с Бертой, сегодня можно увидеть сплошь и рядом, что среди них есть и справившие свадьбу, это уж как судьба распорядится, но как бы там ни было, не надо забывать о том, что вы являетесь советскими офицерами, значит, надо быть достойными этого звания, стараться избегать лишней шумихи и ненужных разговоров, по-отечески ласково советовал полковник.

Когда же стало известно, что Берта ждет ребенка от советского офицера, многие восприняли это событие неоднозначно. Первой прибыла делегация из трех офицеров, направленных командиром дивизии. Они провели с Бертой и ее тетками беседу, пытаясь выведать у них, не было ли по отношению к женщинам насилия. Несколько раз посещали их представители общества “Красного полумесяца”. В их группу входили американцы, англичане, немцы и двое русских.

Но и они на свои вопросы получали от Берты и ее близких все тот же ответ о естественных чувствах мужчины и женщины.

Когда представители “Красного полумесяца” стали прощаться, американский офицер, сидевший за столом, закинув нога на ногу и не принимавший участия в беседе, делавший вид, что слушает других, на самом же деле думавший о чем-то своем, встал с места и подошел к Балкану. Дружески похлопал его по плечу и уважительно пожал ему руку:

– Товарищ капитан, мы солдаты, и если на то пошло, солдаты Победы. – Эти слова он произнес с гордостью, как бы призывая окружающих: “И вы тоже знайте это!” – Честно говоря, я завидую тебе. Ты любим. Не знаю, что им всем надо от вас?.. Радоваться надо. Восхищаться… А скоро и ребенок появится на свет. Да что может быть лучше этого? Разве не ради такого счастья мы воевали?

Американский офицер сердечно попрощался с Балканом. А затем озорно пригласил его в гости: “… По ту сторону Эльбы тоже много прекрасных девушек, приезжай, познакомлю!” После этого Балкан поверил: пока этот американский офицер будет в их числе, общество “Красного полумесяца” не пойдет против них, не причинит им зла.