Текст книги "Тайна стонущей пещеры"

Автор книги: Африкан Шебалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

БЕСПОКОЙНАЯ НОЧЬ

Полковник Коркин пришел домой часов в одиннадцать вечера, усталый и расстроенный.

– Отец, ты мне дай завтра на день машину, – встретила его Мария Ивановна.

– Это зачем? – нахмурился Коркин, с неудовольствием наблюдая, как жена примеряет перед зеркалом новую шляпку, передергивает ее на голове то ниже, то выше, поправляет перья.

– Надо же навестить ребенка! Нельзя бросать его на произвол судьбы! Мало ли что может с ним случиться!

– Ничего не случится, – хмуро бросил Коркин, – не в Антарктиду поехал. Притом, он не один.

– Вот ты всегда так, – отвернулась от зеркала Мария Ивановна. – У тебя единственный ребенок и такое к нему равнодушие. Он не один! – повысила она голос. – Этого я больше всего и боюсь. Там, знаешь, какое хулиганье! Или ты хочешь, чтобы и твой сын стал тоже хулиганом?

Она опять повернулась к зеркалу и занялась шляпкой.

– Ты, мать, всегда преувеличиваешь. Не может весь класс состоять из одних хулиганов. Да и наверняка таких там нет. Наоборот, коллектив воспитывает мальчика.

– Уж лучше бы он сидел дома, не болело бы мое сердце, – жаловалась Мария Ивановна. – Устанет, мозоли натрет…

– Здоровее будет! Ты совсем хочешь парня испортить! Где ты раскопала эту старомодную шляпу с такими крикливыми перьями? – не выдержал, наконец, Коркин.

– Как старомодную? – начала было Мария Ивановна, но Коркин только махнул рукой и направился к спальне.

– Так дашь машину?

– Машина занята!

– Всегда так. У тебя никогда не допросишься. Вот Анна Ивановна и в ателье, и на пляж, и куда хочет ездит, а чем я хуже нее? – обиженно заморгала Мария Ивановна.

– Я тебя уже просил на эту тему никогда не заводить разговора, – резко проговорил Коркин и, войдя в спальню, закрыл дверь.

Побаливала голова, все тело ныло какой-то нудной ломотой. Разговор с женой еще больше расстроил возбужденные за день нервы.

Беседа с железнодорожниками ничего не дала. Нарушитель, вышедший прошлой ночью из моря, успел скрыться. Второй нарушитель за три месяца! А тут еще этот неуловимый Сыч! Знать бы хоть цели врага. Предположение лейтенанта Садыкова так и осталось пока только предположением…

Коркин быстро разделся и лег, надеясь хорошенько выспаться.

Но это ему не удалось. В четыре часа ночи на машине подъехал майор Силантьев.

Взглянув в оживленное, повеселевшее лицо майора, полковник тотчас забыл об усталости и головной боли.

– Кажется, выходит по-вашему, – сообщил Силантьев.

Пока ехали в машине, майор рассказывал:

– Только что получили сообщение от капитана Шарого. Оказывается, он уже видел Сыча своими глазами. Сыч пытался завербовать одного колхозника. Об этом Шарому сообщила ваша знакомая, Фомина. Потом недалеко от Заветного в пещере Шарый обнаружил следы Кованого каблука. И, самое главное, вместе с туристской группой вчера днем шел некий Матвеев с большим грузом. Очевидно, боялся идти кружным путем по оживленной дороге и пошел напрямик через перевал. Вечером вместе с одним из пионеров-туристов он поднимался на гору, видимо, для того, чтобы сориентироваться на местности. Потом без предупреждения исчез. Все это и вызвало подозрения у руководительницы группы, и она рассказала Шарому о странном поведении Матвеева.

Машина остановилась. Когда оба вошли в кабинет, Силантьев продолжал:

– По описанию внешности, какое дал Шарый, в этом Матвееве мы узнали Завьялова; он один только сумел тогда ускользнуть от нас при разгроме операции «Шпилька». Так что наивная, на первый взгляд, мысль Садыкова, с которой, сознаюсь, до последнего времени я не мог в душе согласиться, может оказаться правильной.

– Парфюмерия?.. – скупо улыбнулся полковник, – Что предпринял капитан Шарый?

– Сообщает, что не сводит с Сыча глаз.

Полковник поднялся:

– Сейчас же звоните, чтобы усилили охрану плотины.

НА ПОСТУ

В спящей деревне разноголосо перекликались петухи. Перед палатками, поеживаясь, прохаживался Шумейкин. Он боязливо косился на безмолвный сад, на темные кусты за палатками, которые напоминали затаившихся животных.

Время от времени Олег включал фонарик, но когда он гас, темнота вокруг сгущалась еще больше, и становилось страшнее. Особенно пугало, что кругом стояла такая глубокая тишина, будто все вокруг умерло.

Набежал ветерок, поиграл листьями деревьев и затих.

Вдруг откуда-то издалека донесся глухой, протяжный звук. Он напоминал тяжелый вздох или стон больного. Шумейкин остановился, прислушался, Думая, что стон ему почудился. Но вот звук повторился со стороны гор яснее. Несомненно, кто-то стонал.

По спине у Шумейкина побежали мурашки. Он подошел ближе к палатке и замер. Минуту стоял, не шелохнувшись. Потом боязливо огляделся, поднял руку к лицу и при свете луны осторожно покрутил часы. Улыбнувшись, бойко отвернул брезентовую дверь палатки:

– Эй, ты, Ягодка, вставай! Два часа уже! – толкнул он ногой спящего Коркина.

Вася спросонья завозился, шурша соломой, потом, видимо, вспомнив, где он, быстро вскочил и поспешно оделся.

– Держи! – сунул ему в руки часы Шумейкин. – Да не разбей смотри, разиня! – и шмыгнул в палатку.

Коркин сладко зевнул, протер глаза кулаками и сонно огляделся по сторонам.

…Час дежурства пролетел незаметно. По-прежнему перекликались горластые петухи, да изредка тявкали спросонья собаки, и опять наступала тишина.

Коркин уже несколько раз подтягивался на сучке яблони, приседал попеременно то на одной, то на другой ноге, становился на голову, придерживаясь за траву, пытался даже делать стойку на руках, но всякий раз кулем сваливался на землю.

Заметно прояснилось. Небо над горами заалело.

Коркин взглянул на часы, подошел ко второй палатке, отвернул угол брезентовой двери и склонился над спящей Галей Пурыгиной: она должна сменить его. Луна освещала лицо девочки. Галя во сне чему-то улыбалась. Коркин постоял немного в нерешительности, потом, взглянув еще раз на девочку, тоже улыбнулся и тихо отошел в сторону. Он решил еще раза три повторить весь комплекс своих упражнений.

…Кое-где в окнах появился свет. В темноте за домами раздались первые голоса. Возле правления колхоза заурчал мотор машины. Деревня просыпалась. А Коркин все прохаживался перед безмолвными палатками.

Когда стрелка часов показала четверть пятого, Вася прокричал подъем.

УТРО

Автобус, переваливаясь с боку на бок, задевая ветки деревьев, взбирался все выше и выше в горы.

Стало почти совсем светло. На одном из открытых поворотов Вера Алексеевна попросила шофера остановить машину. Ей хотелось показать ребятам восход солнца. Сама она всегда с волнением любовалась этим прекрасным зрелищем, ради которого не раз поднималась на вершину Ай-Петри.

Пионеры высыпали из автобуса и столпились на краю дороги. Отсюда сбегал вниз почти отвесный спуск. Там, глубоко, сквозь туман еле различимо виднелась деревня. А за ней далеко-далеко распласталось море.

Все кругом было затянуто холодной синеватой пеленой. Только небо с вылинявшими на востоке звездами теплело, розовело, золотилось тем ярче, чем ниже к горизонту. Над самой водой светилась тонкая красная нить. Свинцово-серое море казалось твердым: кинь камень – отскочит.

Кругом стояла неподвижная тишина.

Постепенно алая нить набухала, теперь уже она была похожа на гигантский мазок огненно-красной акварели, положенный неведомым художником. Мазок все больше разгорался, и вот из воды показался краешек сверкающего солнечного диска. Быстро, как на театральной сцене, диск выползал вверх, словно кто выталкивал его снизу, рос, накалялся так, что глазам становилось больно смотреть, и вот, наконец, расплавленным червонным золотом брызнули первые солнечные лучи.

– Ура-а-а! – закричали ребята, приветствуя рождение нового дня.

– Смотрите! Смотрите, как разбегаются лучики! – захлопала в ладоши Оля Пахомова.

Ярко озарились верхушки гор. Желтая полоса света быстро спускалась вниз по склонам, растворяя холодную туманную пелену. Все вокруг окрашивалось в праздничный золотисто-оранжевый цвет. Солнце оторвалось от горизонта и, кажется прекратив движение, повисло над водой.

Море преобразилось, заиграло светлыми, нежными красками, заискрилось, заплескалось о песчаный пологий берег.

Разрезая наискосок волны, от берега уходили в море на белужий лов три рыбачьих баркаса.

…Плантация розы была разбита в неглубокой долине. Автобус проехал мимо поля, засаженного табаком, и остановился возле большого навеса у дороги.

Высокие пышные кусты розы, усыпанные цветами, разливали приторно пряный аромат. Там и тут мелькали цветные косынки, соломенные шляпы, фуражки, медленно двигаясь по рядкам меж розовых кустов.

Не успели ребята выйти из автобуса, как к навесу, дребезжа, подкатила полуторка Жорки. Из кузова первой выпрыгнула Зинка.

– А вот мы вас и догнали, – подскочила она к Сбитневу. – Мы с Мишкой прибежали в сад, а вас уже и след простыл. Хорошо, что Жорка подвернулся. Мы будем работать в вашей бригаде. Ладно? Мишка, иди сюда!

Из-под навеса вышла Елизавета Петровна. Увидев ребят, она крикнула в сторону плантации:

– Фрося, расставляй людей, – и направилась к Вере Алексеевне.

– Сегодня выходной. На воскресник, видите, сколько народу прибыло. С такой армией мы часа за три управимся, – улыбнулась она и взглянула на часы: – А вы даже раньше времени приехали.

– Почему? Точно в пять, как и договаривались, – посмотрела Вера Алексеевна на свои часы.

– Нет, сейчас только половина пятого. Они у вас на полчаса торопятся. Да и по солнцу видно…

– Удивительно… – подняла брови Вера Алексеевна и перевела стрелки часов. – Никогда с ними такого не случалось.

Стоявший поблизости Шумейкин бочком попятился от учительницы, наскочил на Зинку и столкнулся с шофером.

– Ты чего это, Олег, как краб, боком лезешь? – придержал дядя Гриша за плечи мальчика.

– Фуражку забыл… в автобусе, – нашелся Шумейкин и вскочил на ступеньку машины.

Дядя Гриша рассмеялся:

– Вот чудак! Фуражку ищет, а она у него на голове…

Звеньевая Фрося, бойкая, подвижная девушка, расставила ребят по рядкам. Около автобуса остался только дядя Гриша. Он покопался в моторе, что-то почистил, подкрутил и закрыл капот.

– Здравствуйте, Григорий Ильич, – подошел к нему Жорка. – Как ваш голубой экспресс в горах себя чувствует?

За сутки Жорка успел подружиться с неторопливым шофером из турбазы.

– Ничего, бегает.

– Красавец! – с детской завистью окинув взглядом автобус, вздохнул Жорка и погладил ладонью никелированную фару.

Дядя Гриша снисходительно улыбнулся:

– А твой примус как, коптит?

– Да нет. Зачем коптит? Вот карбюратор вчера маленько капризничал, так я вмиг профилактику сделал! Сейчас мы на полном ходу.

От навеса отъехала машина, груженная круглыми металлическими баками с лепестками розы.

Дядя Гриша проводил машину взглядом и закрыл дверцу автобуса:

– Ну, что ж, пойдем поможем? – кивнул он в сторону плантации.

– Не могу, Григорий Ильич, – развел руками Жорка, – розу на завод транспортировать надо. Особого распоряжения жду.

– Ну, ну. Коль имеешь такую команду – жди, – согласился, дядя Гриша и пошел к сборщикам розы.

Ребята двигались по междурядиям, переходя от куста к кусту. Коркин долго не мог приноровиться к непривычной работе. То обрывал цветок только с одного бока, то ронял нежные лепестки на землю и, косясь на ребят, торопливо подбирал их.

Первое время он вздрагивал при каждом уколе шипа, потом пересилил себя и не стал обращать на это внимания. Он старался не отставать от товарищей и с завистью и уважением поглядывал на Зинку.

«Как она быстро управляется», – думал он. Девочка шла уже шагов на десять впереди всех.

А Зинка словно и не работала, только пританцовывала вокруг каждого куста и тараторила без умолку:

– Знаете, мы розу теперь будем возить на новый завод. Говорят, большой-большой. Я там еще ни разу не была…

Она то и дело оборачивалась к ребятам, жестикулировала, не переставая в то же время быстро и ловко обрывать лепестки.

– А знаете, чтобы получить килограмм розового масла, надо собрать полторы-две тонны лепестков, – крикнула она и тут же добавила:

– Вы хоть побыстрее идите, а то мне совсем даже не с кем будет разговаривать.

К Вере Алексеевне, работавшей вместе с ребятами, подошла звеньевая Фрося:

– Товарищ учительница, нам бы двоих ребят на относку лепестков.

Вера Алексеевна выпрямилась:

– Виктор, ты пойдешь, – сказала она Сбитневу, потом задержала взгляд на Шумейкине. Тот с надеждой смотрел на учительницу, и она, помедлив, добавила:

– Ну, и ты, Олег!

Шумейкин охотно побежал вслед за звеньевой. Его совсем не радовала работа на этих колючих кустах.

Под навесом, куда Сбитнев и Шумейкин принесли первую корзину лепестков, стояла Елизавета Петровна. Она делала карандашом какие-то пометки в потрепанном блокноте. Возле нее переминался с ноги на ногу Жорка.

– Так как же, Елизавета Петровна, можно? – тянул он, умоляюще глядя на председателя. – Я полночи профилактику делал, всю схему проверил. Хотите, при вас заведу?

– Знаю я твою таратайку, – отмахивалась от него Елизавета Петровна. Тебя в поле с навозом пошлешь, и то душа болит. А тут груз-то какой чистое золото! – она повернулась к Сбитневу и Шумейкину.

– Вы, ребята, корзину вот сюда, в тень, подальше от солнца ставьте, указала она под стену, на которой висело несколько фонарей «летучая мышь».

Вскоре вдоль стены под навесом выстроилось в два ряда более десятка корзин.

Шумейкин недовольно сопел. Оказывается, эта работа ничуть не легче. Витька чуть не бегом таскает корзины, и ему приходится бегать. «И чего Сбитнев из кожи лезет?» – думал он, но помалкивал, зная крутой нрав товарища.

На плантации звеньевая спросила их:

– Много уже корзин набралось?

– Штук четырнадцать-пятнадцать, – вытер Сбитнев вспотевший лоб.

Фрося озабоченно посмотрела на дорогу и вслед за ребятами пошла под навес.

– Отправлять розу надо бы, – сказала она председателю. – Масло теряется! А машина с завода еще не скоро вернется. Не рассчитали мы с транспортом.

– Елизавета Петровна, ну чем не транспорт?! – ударил себя в грудь кулаком Жорка. – Честное комсомольское, вмиг доставлю! Вот увидите!

Фрося испытующе поглядела на полуторку:

– Может, правда, попытаемся, Елизавета Петровна? Сейчас одной машиной все равно не управиться. Людей-то вон сколько. Прямо в корзинах и отправим. Накроем сверху брезентом, и все, – она взглянула на Жорку. – А в случае если застрянет – перегрузим. Несколько ребят с ним пошлем.

Жорка просиял всем своим конопатым лицом:

– Елизавета Петровна, я со всей ответственностью… – воодушевился он, но председатель не дала ему договорить:

– Ладно, мучитель ты мой. Поезжай! Но если и на этот раз застрянешь сразу же в утильсырье твою таратайку сдам.

– Да я!.. – радостно вскрикнул Жорка и, не договорив, бросился к своей машине.

СТОНУЩАЯ ПЕЩЕРА

Через полчаса машина бодро бежала под гору неровной лесной дорогой. Сбитнев, Зинка и Шумейкин сидели в кузове, поминутно кланяясь ветвям, которые то и дело хлестали по кабине.

Когда машина отъехала километра два от плантации, под брезентом, между корзинами что-то завозилось и заскулило.

– Тузик? Как он сюда попал? – удивились Сбитнев и Зинка.

Шумейкин принял ногу, и из треугольной щели между корзинами выкатился лохматый комочек.

– Кто его посадил в машину? – нахмурился Сбитнев.

– Я… Пускай прокатится, – отвел глаза Шумейкин.

– Ты не крути. Ты что задумал? Завезти решил собаку, Ваське насолить? возмутился Сбитнев.

– И ничего я не задумывал. А вообще от этой скотины никакой пользы, только под ногами путается…

– А от тебя какая польза!? – вскипела Зинка. – Тузик, Тузинька, иди сюда! – погладила она собачонку.

– Ты мне головой ответишь за каждый волос с Тузика! Понял?! – прикрикнул Сбитнев на притихшего Шумейкина.

…В кабине, сосредоточенный и торжественный, Жорка всей грудью налегал на руль, стараясь удержать прыгающую на камнях и скрипящую во всех суставах машину. Рядом с ним трясся на сиденье Мишка.

Жорка знал, что по этой глухой дороге почти не ездят, но, соблюдая правила, он перед каждым поворотом сигналил. Лес оглашало простуженное сипение, тревожа дремавшего у Зинки на коленях Тузика.

Жорка поглядывал на брата глазами, в которых сияли гордость и торжество.

Вскоре лес поредел. Дорога прямой линией пересекала большую поляну. Жорка отпустил тормоза, и машина побежала быстрее.

– Ну как, братан, идем? – спросил Жорка. Сквозь напускное равнодушие на его лице проступила самодовольная улыбка.

– Ничего, подходяще, – медленно выговорил Мишка. Шмыгнув носом, он подпрыгнул и клацнул зубами: колесо машины наехало на камень.

– Вот то-то, – произнес довольный Жорка. – А Елизавета Петровна все сомнева… – он не договорил. Сзади раздался выстрел.

– Сели! – испуганно округлил глаза Мишка. Жорка яростно нажал на тормоза.

Сбитнев и Зинка соскочили с покосившегося кузова и склонились над осевшим скатом.

– Вот беда! С Жоркой всегда так – известный аварийщик, – тряхнула косичками Зинка.

Сбитнев с трудом вытащил из покрышки большой согнутый гвоздь и подал его подбежавшему Жорке:

– Вот!

Тот повертел в руках злополучный кусочек металла и в сердцах швырнул его на землю:

– Из-за ржавого гвоздя авторитет теряю! И надо ему обязательно меня найти.

– Что же теперь делать? – спросил Шумейкин, спрыгнув на землю.

– Што-што… – сердито передразнил его Жорка. – Мишка, тащи домкрат!

В кузове машины заскулил и заскреб когтями Тузик. Зинка спустила его на землю:

– Иди, лохматенький, побегай пока.

Тузик радостно взвизгнул, понесся кругами по поляне и скрылся в кустах.

Жорка сплюнул, почесал под фуражкой затылок, осмотрел скат.

– Может, чем помочь? – предложил Сбитнев.

– Сами справимся! Из вас помощники…

Жорка кипел от досады. «Так хорошо начал рейс, и вот тебе! Теперь Елизавета Петровна нипочем не доверит», – горевал он.

«Ну и ковыряйся сам», – обозлился Сбитнев и отвернулся.

Он осмотрелся по сторонам и стал подниматься на холм за дорогой. Зинка и Шумейкин догнали его.

– Ты не обижайся на Жорку, – примирительно заговорила Зинка, – Он вообще у нас хороший. И полуторку свою ужас как любит. Первое время, когда машину списали, – даже спал в ней. Чтобы другие шофера части не растащили.

– Любит, а ругается, – вставил Шумейкин.

– А ты молчи, подлиза, – прикрикнула Зинка.

Олег вскинул на нее сердитые глазки, покосился на Сбитнева и смолчал.

Утреннее солнце щедро заливало все кругом ярким светом. Прямо перед собой ребята увидели опушку густого леса. Над шапками деревьев подымалась огромная двугорбая гора.

Внизу слева были видны море и далекий город на его берегу.

На дороге взметнулась желтоватая пыль. От порыва внезапно налетевшего ветра затрепетали, зашумели листвой деревья. И опять стало тихо.

«Дождь, что ли, будет?» – подумал Сбитнев и поглядел вверх. Но небо было чисто.

Вдруг окрестность огласил глухой и низкий стон. От неожиданности ребята вздрогнули.

– Что это? – изменился в лице Шумейкин. Он тотчас вспомнил, что слышал похожий звук ночью, во время дежурства.

– Пещера воет, – таинственно прошептала Зинка.

– Где она? – сразу встрепенулся Сбитнев.

– Да вот же, вот! Видишь? – указала девочка на двугорбую гору с темным зевом пещеры на крутом склоне.

Глаза у Сбитнева загорелись. Он оглянулся на дорогу. Жорка, лежа на боку, крутил ручку подъемника. Мишка вытаскивал из-под сиденья запасную камеру.

– Пойдем, посмотрим? – заговорщически сказал Сбитнев Зинке и кивнул вниз, на машину: – Они еще с полчаса провозятся. А мы только туда и обратно. Тут метров триста всего.

– Что ты! – всплеснула руками Зинка. – Это гиблое место! Что бабушка говорила?

– Тоже еще… Подумаешь, бабушка сказала, – иронически протянул Шумейкин. Он вызывающе вскинул голову:

– Пойдем, Витя, одни. Не слушай ее!

– Не надо, слышите! – выскочила вперед Зинка, загораживая путь к горе.

– Ладно тебе… Ну, посмотрим с краю и обратно. Что же тут страшного? возразил Сбитнев и направился к лесу.

– Упрямый же ты, как Фенька – дяди Егора коза, – засеменила рядом с ним Зинка. – Та как заберется на синюю скалу за домом, ничем ее оттуда не сгонишь. Орет, а не слезет. А то возьмет еще да вниз свалится, в ущелье. Сколько раз ее из речки вытаскивали.

– Можешь оставаться, – пренебрежительно сказал совсем осмелевший Шумейкин.

– Ты лучше замолчи, пока я за тебя не принялась! – крутнулась к нему Зинка. – Еще нос задирает. Боевой какой! А то я из тебя быстро перышки повытрясу.

Шумейкин посмотрел в спину Сбитнева, ожидая поддержки, но тот шагал молча.

Лесом ребята подошли к подножию горы. Метрах в тридцати вверху в каменной стене зияла черная дыра. По склону громоздились огромные ноздреватые глыбы известняка. Сбитнев первый стал пробираться между камнями наверх.

– Только в глубину не ходить. Уговор? – крикнула Зинка.

– Ладно уж, давай руку, – обернулся Сбитнев.

Ребята забрались на плоскую площадку перед входом и остановились передохнуть.

Лесистое нагорье полого спускалось к морю. На берегу раскинулся город, а ближе виднелись домики Заветного.

– Вон он, комбинат, на который мы едем! – указала Зинка на белые корпуса цехов на окраине города.

– Витя, посмотри, какое большое озеро! Вот бы покупаться, – вскрикнул Шумейкин.

Зинка и Сбитнев увидели километрах в двух от себя продолговатую извилистую ленту воды между горами. Спереди воду подпирала высокая подковообразная плотина, от которой, извиваясь, мимо Заветного шло глубокое черное ущелье прямо на город.

– Там купаться не разрешают. На плотине всегда охрана ходит, ребят прогоняют, – ответила Зинка.

Ребята повернулись к пещере. В нее вело два входа. Один был широкий, почти круглый, другой чернел изломанной вертикальной щелью.

Пахнуло сыростью и холодом. Войдя в пещеру, ребята сделали несколько шагов и остановились. После яркого дневного света трудно было что-нибудь рассмотреть.

– Может, хватит? – нерешительно проговорил Шумейкин, робко оглядываясь по сторонам.

Никто не ответил. Ребята с трудом разглядели впереди гигантский подземный зал с высоким потолком.

– Гляди! – толкнула Сбитнева Зинка. На стене чернел грубо выбитый крест. Под ним крупно славянскими буквами в три строки были выдолблены слова: «Маркелу Углову. Вечная память земляку. 1893 год».

Оцепеневшие ребята с минуту стояли молча перед надписью.

«Так вот оно, это гиблое место!» – Сбитнев вгляделся в сырой мрак пещеры. Что же скрывается в глубине этого страшного подземелья? Он еще раз прочел давнюю полустертую временем надпись и вдруг ниже ее увидел другую, сделанную поблекшим суриком. Витя подошел ближе и с трудом разобрал:

«1909. Апрель. Член географического общества И. С. Закатов. Погиб при обследовании».

– Как здесь страшно, – шепотом проговорил побледневший Шумейкин. Зинка только крутила во все стороны головой.

– Что же тут страшного? – нарочито громко сказал Сбитнев, и сейчас же огромный подземный зал загудел. Витя нарочно кашлянул, зал снова ответил гулом.

– Давайте, оглядим все хорошенько, – предложил Сбитнев. – Может, еще какую-нибудь надпись найдем.

Ребята стали внимательно осматривать глыбистые стены. Там и тут попадались имена, какие-то цифры, инициалы и отдельные буквы, написанные мелом или нацарапанные чем-то твердым. Стены рассказывали о людях, посетивших это дикое подземелье в различные годы.

В одном месте на гладком куске стены ребята увидели расползшуюся от сырости фиолетовую надпись, сделанную чернильным карандашом: «Тут были Вентерев, Мятин, Ковалева, Шумаков. Июнь 1948 г.» В другом месте «Вася+Зина». Крупные неровные буквы были написаны копотью:

– Вот еще какая-то Зинка тут была, – уже без робости сказала Зинка.

– А это что? – остановился Шумейкин. Зинка и Сбитнев подошли к нему и увидели еще одно выскобленное в камне страшное повествование: «8 августа 1913 г. Михаил Скопцев ушел и не вернулся. Ждали 5 дней». Внизу надпись: «Друзья».

– Что же это такое? Сколько людей тут сгинуло? – растерянно, шепотом проговорила Зинка.

Сбитнев недовольно покосился на нее и спросил Шумейкина:

– У тебя, Олег, фонарик с собой?

– Тут, – ощупал Шумейкин карман, – а зачем?

– Ты что еще задумал? – встревожилась Зинка.

– Ничего особенного. Посмотри, наверху сталактиты какие. Посветить бы.

Глаза ребят уже свыклись с темнотой, и теперь они могли видеть в полумраке уходящий вдаль неровный пол пещеры, заваленный камнями, и мрачные своды зала с множеством трещин и натеков. С потолка свисали сталактиты. Вернее, это были остатки сталактитов, желтевшие на потолке, как потухшие бронзовые люстры.

Сбитнев направил луч фонарика вверх – и желто-бурые камни ожили. Стекловидные кристаллы кальцита на изломах засверкали красными, желтыми, синими блестками.

– Ох, красота какая! – восхищенно вскрикнула Зинка.

– Вот бы отломать и домой отвезти! – забыл о своем страхе Шумейкин.

Незаметно, шаг за шагом, ребята продвигались в глубь пещеры. Внезапно зал окончился. Из него в гору вели снова два хода. Справа зияла широкая черная пасть коридора, уходящего вниз, слева высокий и узкий проход круто сворачивал в сторону.

«Эх, жаль, что возвращаться надо. Машину, наверное, уже починили», подумал Сбитнев, а вслух сказал:

– Что особенного в этом зале? Тут всякие Васьки плюс Зинки уже давно побывали. – Он заглянул в коридор: – Вот обследовать бы там все. Узнать, что там есть! Отчего пещера стонет!

– Что ты! Жить тебе надоело? Возвращаться надо! Бабушка говорила, что это души погибших стонут, – запротестовала Зинка и оглянулась на выход, за которым сиял яркий дневной свет.

Шумейкин и Сбитнев тоже повернулись к выходу. Вдруг откуда-то из темноты подземелья, давя к земле и оглушая, раздался чудовищный звук. Казалось, это какое-то гигантское животное издает предсмертный стон.

Шумейкин испуганно метнулся в сторону и внезапно, вскрикнув, исчез.

От неожиданности Сбитнев и Зинка замерли. Опомнившись, оба кинулись туда, где секунду назад стоял Шумейкин. В полу возле стены они увидели неширокое отверстие провала, которое полого спускалось вниз. Сбитнев склонился над провалом.

– Олег, где ты? – крикнул он громко и вздрогнул от мысли, что ответа не будет. Но сейчас же снизу донесся дрожащий голос Шумейкина:

– Я тут!

Обрадованный Сбитнев, согнувшись, стал осторожно спускаться по скользкому стволу.

– Витя, погоди! Надо веревку достать. Так опасно! – заволновалась Зинка.

– Давай посмотрим сначала. Может быть, Олег недалеко, тогда и веревки не нужно.

– Постой, я сзади буду ползти и на всякий случай тебя придерживать.

Зинка ухватила Витю за ремень, и они сделали несколько шагов, цепляясь за мокрые стены. С темных камней, свисавших над головами ребят, капала вода.

– Олег, выбирайся к нам! – крикнул в темноту Сбитнев.

– Не могу… Не вижу ничего.

Ребята прошли еще немного. Спуск стал круче.

– Осторожнее, Витя, не поскользнись, – сказала Зинка.

– Ты стой здесь. Не двигайся, – распорядился Сбитнев. – Я еще немного спущусь, и если так же круто…

Зинка вскрикнула. Поскользнувшись, она сбила с ног Сбитнева, и они оба, проехав на боку по скользкому полу, упали на грязное дно подземелья.

Пахло гнилым деревом. Где-то рядом всхлипывал Шумейкин. Сбитнев вскочил на ноги, ощупью помог подняться Зинке.

– Ты не ушиблась?

– Нет, – ответила она растерянно.

Витя в полумраке увидел скорчившегося Шумейкина.

– Разбился?

– Ногу зашиб.

– Идти можешь?

– Не знаю. Колено болит.

Сбитнев помог Шумейкину подняться, ощупал его ногу. Тревога была напрасной, нигде никаких повреждений не было.

Убедившись, что никто не пострадал при падении, Сбитнев облегченно вздохнул и осмотрелся, но кругом было темно, только лица Зинки и Шумейкина слабо различались, освещенные каким-то верхним светом. Только тут Сбитнев сообразил, что потерял фонарик. Падая, он цеплялся за камки и выпустил его из рук. Теперь фонарик остался где-то наверху. Сбитнев поднял голову и метрах в пяти над собой увидел отверстие, через которое они проникли сюда. Фонарик лежал на середине спуска и светил в потолок узкой пещеры, поэтому-то и можно было кое-что разглядеть. Отлогий спуск заканчивался на высоте примерно трех метров обрывом.

– Что же теперь будет? – всхлипнул Шумейкин.

– Надо кричать. Может быть, Жорка придет, – неуверенно сказала Зинка.

– А ну-ка, давай, становись мне на плечи, – нагнулся Сбитнев, постараемся выбраться.

Зинка вскарабкалась на плечи брата, пошарила по скользкой отвесной стене руками:

– Не достаю.

– Там есть хоть за что уцепиться?

– Ничего нет. Кругом гладкий камень, – девочка спрыгнула вниз.

Некоторое время они молча смотрели вверх. Потом Сбитнев решил сам проверить стену, найти хоть какую-нибудь трещину или выступ, за который можно было бы зацепиться и подняться наверх. Он встал на плечи Зинке и Шумейкину и долго шарил руками по стене, но безрезультатно.

– Становись, Олег, мне на спину, а ты, Зинка, полезай ему на плечи, сказал он.

Девочка с трудом взобралась на плечи Шумейкину.

– До края достаю, а взяться не за что. Кругом гладко. Фонарик рядом, но рукой не достать, – доложила девочка.

– Давай спускайся, – сказал Сбитнев. – Надо палку добыть.

Ползая по дну пещеры, ребята разыскали в темноте несколько полуистлевших сучьев, неизвестно кем сюда заброшенных. Снова составили трехэтажную пирамиду. Зинке, наконец, удалось столкнуть фонарик вниз. Теперь хоть была возможность осмотреть при слабом свете фонаря пещеру и попытаться найти второй выход.

Подземелье оказалось большим залом с косо нависшим потолком и неровным полом.

Сбитнев осветил отвесную стену, спуск и продолговатое отверстие наверху и мрачно заключил:

– Здесь нам не выбраться!

Светя фонариком, ребята обошли всю пещеру и в дальнем конце ее, в стене, увидели узкую щель, которая кончалась тупиком.

«Настоящая мышеловка», – с досадой подумал Сбитнев.

Пришлось вернуться на прежнее место.

Некоторое время ребята кричали в надежде, что их услышат.

– Да кто сюда ходит! – вздохнул, наконец, Сбитнев.

Снова обошли всю пещеру, и снова без всякого толка. Наконец, Сбитнев решился: с трудом протиснувшись в узкую щель, он дошел до тупика и вдруг скрылся. Несколько секунд Зинка и Шумейкин стояли в темноте, не шелохнувшись. Но вот в щели показался свет и появился Сбитнев.

– Тут есть какой-то ход, – сказал он. – Вы ждите меня здесь, а я обследую.

– Нет, пойдем все вместе, – плаксиво ответил Шумейкин. – Тут такая темнота. Страшно!

– Ну, как хотите, – повернулся Сбитнев.

Там, где щель кончалась, Зинка и Шумейкин увидели внизу небольшое круглое отверстие. Вслед за Сбитневым они спустились вниз и, согнувшись, двинулись по узкой норе. В некоторых местах даже так передвигаться было невозможно. Приходилось ползти на четвереньках.

Боками и затылками ребята то и дело стукались о холодный, мокрый камень. В голову невольно закрадывалась мысль: «А что, если камень сверху придавит?» – и по телу пробегал озноб.