Текст книги "Тайна стонущей пещеры (с илл.)"

Автор книги: Африкан Шебалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

В гостях

«Куда же она запропастилась?» – вертел во все стороны головой Сбитнев, но Зинки нигде не было. «И правда – как чижик. То крутилась, трещала тут, а когда стала нужна, так фьють – и нет ее», – с раздражением подумал Витя.

Он вынул из рюкзака сверток, приготовленный матерью, положил его в карман и направился мимо палаток к калитке.

– Ты куда, Витька? – окликнул его Шумейкин.

– К родным пойду в гости. Вера Алексеевна разрешила.

Шумейкин без долгих разговоров присоединился к нему.

– Я тоже пойду, – нагнал их Коркин.

– Смотрите-ка на него! Охотник по чужим гостям ходить, – поддел Шумейкин Васю. – Отчаливай, Ягодка!

– Меня Зина сама пригласила, – поднял Коркин глаза на Сбитнева, – обещала показать раннеспелый персик.

Сбитнев только пожал плечами.

Втроем они вышли на улицу. Увидев магазин, Сбитнев свернул к нему.

В магазине он показал на дешевые карамельки в бумажках:

– Дайте двести граммов.

– Подожди, не таких, а вот этих, шоколадных. Мне мама много денег дала, – полез в карман Коркин, но Сбитнев не обратил на его слова внимания. Он подал измятую трехрублевку, получил сдачу и молча направился к выходу.

– Взвесьте и мне триста граммов, но только тех, – попросил Коркин.

Он схватил покупку и выскочил из магазина, думая, что ребята ушли уже далеко. Но Сбитнев и Шумейкин стояли посредине улицы.

– Надо кого-нибудь спросить, где их дом. Я у них никогда не был, а тут еще фамилию забыл, – сказал Сбитнев.

Они медленно пошли вдоль улицы, ожидая встречного. Наконец увидели женщину, которая несла от колонки на коромысле ведра с водой.

– Скажите, пожалуйста, как мне найти дядю? – злясь на себя и на Зинку, спросил Сбитнев.

– Дядей тут много живет. Какого тебе? – остановилась женщина.

– Дядю Петю.

– А как фамилия?

– Я забыл.

– Вот те раз. Свою фамилию забыл?

– Моя фамилия другая. Это же тетя Маруся, мамина сестра. Еще у них дочь Зинка и сын маленький Колька.

– Кто же это такие? – наморщила лоб женщина. – Кошкаревы, что ли? Да нет, не Кошкаревы, у тех все ребята, девок нет…

– Еще наша бабушка Василиса с ними живет, – совсем уже обозлясь, сказал Сбитнев.

– Это сказочница-то? Что сказки сочиняет? Так это Бубенцовы, – оживилась женщина. – Ну да, они; и девка у них есть Зинка-юла, Чижиком зовут. Вон их дом, – указала она.

Перед домом Бубенцовых в палисаднике ярким ковром пестрели цветы, к частоколу приткнулась виноградная беседка. Дверь дома была открыта.

На середине просторной чистой комнаты ходил по кругу мальчик лет трех, в бумажной треуголке, с игрушечным ружьем и кастрюльной крышкой в руках.

– А я вам не скажу, что Зинка в питомнике, – остановился он перед ребятами.

– В каком питомнике?

– А в своем, за сараем. Вы только бабушку не разбудите, а то она барабан отберет, – показал мальчик ребятам крышку.

Мимо окна что-то прошумело, и в комнату влетела Зинка.

– О, уже пришли? А я за вами собралась! Знаешь, я где-то секатор потеряла, никак не найду, протараторила она и круто повернулась к Коркину: – Ты чего такой красный? Стесняешься?

– Нет… Два дня на солнце. Обгорел. Вот даже нос щиплет, – потрогал Вася пальцами свой красный блестящий нос.

– Шкура обязательно слезет, как пить дать! Так чулком и сползет. Это уж я точно знаю. У меня этих шкур столько послезало… У-у-у – жуть! Давай я тебе сметаной помажу, – она рванулась в сени и через секунду вбежала обратно. Не спрашивая разрешения, вымазала нос Коркина в белое, отскочила на шаг в сторону, склонив голову набок.

– Красавец! – и без всякой связи опять затараторила:

– Ты знаешь, Витя, я, когда у вас гостила, потеряла «Справочник юнната», совсем почти новый. Только трех листов не хватало. Теперь, как без рук. Вот здорово, что вы к нам пришли! Я вам такие вещи покажу – ахнете! Колька, зачем бросил на пол крышку! – крикнула она братишке.

Ее руки, ноги, все тело были в беспрерывном движении. Обращалась она словно бы и к одному Сбитневу, но круглые голубые глаза ее ухитрялись посмотреть на всех троих сразу, причем она одного хватала за рукав, другого подталкивала локтем. А сама подпрыгивала, успевала поправлять льняные косички и звонко смеяться. Говорила она так быстро, что ребята стояли перед ней, не успевая ни вставить слова, ни ответить на ее вопросы. За две минуты она наговорила столько, что другому на полчаса хватило бы. Задала не менее десятка вопросов и, не дожидаясь ответов, тут же рассказала о себе, о маме, о каком-то питомнике и страшно ученом Мишке.

– А ну, пошли за мной! – она устремилась было к двери, потом резким движением метнулась обратно к Сбитневу, тронула сверток в его руках:

– Клади все на стол. Что это такое?

Шумейкин выхватил из рук Коркина кулек и подал его девочке:

– Вот мы тут конфет купили…

– Конфеты? Чудесно! После съедим, – она швырнула кульки на стол и тут же вытащила несколько конфет. На ходу сунула по одной братишке и ребятам, а свою уже разворачивала.

– Бумажки не выкидывать, – Кольке отдадим, а серебряные мне самой пригодятся!

Она бросила конфету в рот, быстро нагнулась к мальчику, сидевшему на полу, молниеносно и ловко смахнула у него под носом, вытерла пальцы о платьице, другой рукой сунула куда-то на плиту крышку от кастрюли и шмыгнула в дверь.

Все это она проделала так быстро и ловко, что ребята не выдержали и рассмеялись.

– Вы чего это? – выросла девочка в дверях, раскрыв большие, удивленные глаза.

– Уж больно ты шустро поворачиваешься. Ну, прямо, как вьюн. У нас ты была вроде посмирнее, – сказал Сбитнев.

– Вот те раз – у вас! Там я была в гостях, а тут хозяйка. Здесь иначе нельзя. Делов много. Папа с мамой на работе, а на такое хозяйство семь рук надо: пол подмести, посуду помыть, за Колькой смотреть, курей покормить, за бабушкой ухаживать – она у меня все прихварывает. А тут еще – научная работа… Вот и кручусь. Меня ребята Чижиком прозвали, а причем тут Чижик? Чижи только прыгают да чирикают, а я работаю. Глупые они! – и опять выскочила за дверь.

– Вот смотрите, какие я цветы посадила! – повела она ребят в палисадник. – Верно, хорошо? – и сама же ответила: – Хорошо! Глядите, как пчелка старается, – нагнулась она над цветком, в котором копошилась трудолюбивая пчела. – Из нашего улья, из школьного!

– И много их у вас? – спросил Коркин.

– Три семейства. Дед Пахом нас ин-струк-ти-ру-ет. А он такой знающий! Куда там профессору.

– Ну и скажет же: дед Пахом и профессор… Смешно, – фыркнул Шумейкин.

– А чего смешного?.. – Зинка резко крутнулась и, будто впервые увидев, удивленно оглядела Шумейкина с ног до головы.

– Слушай, как тебя звать, почему ты такой тощий, как школьная указка? – спросила она. – У тебя, наверное, глисты! Ешь больше натощак сырые тыквенные семечки – всех повыгонишь. У нас Лешка-Сучок только этим и вылечился, – без умысла обидеть посоветовала она и задорно тряхнула косичками:

– Чего смешного я говорю? У нас юннаты, знаешь, какую научную работу проводят! К нам из области специально агроном приезжал… Персиком интересовался – Мишка вывел. Вот увидишь, мы добьемся, что нас пошлют в Москву на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку!

– Ладно уж, расхвасталась: Мишка, агроном, дед Пахом, выставка, – перебил ее Шумейкин, который все-таки обиделся за указку.

– Не веришь? – метнулась к нему Зинка. – Идем в питомник!

Она потащила ребят за сарай.

– Это наша лаборатория, – открыла Зинка дверь в большую фанерную будку, прилепившуюся к одной из стен сарая.

На полках лежали стопки брошюр, расставлены были стеклянные банки с удобрениями и картонные коробки с названиями семян различных растений. На большом гвозде висели самодельные весы из старых алюминиевых мисок.

– Солидно у вас поставлено, – серьезно сказал Коркин, осмотрев лабораторию.

– А вот это питомник! Отвоевала у мамы. Получила в полное личное пользование, – первой выскочив из будки, пригласила Зинка ребят в небольшой садик, огороженный плетнем.

Здесь было только два старых дерева, а кругом зеленели молодые саженцы, кустился виноград. Почва была рыхлая, хорошо обработанная.

– Мы тут вместе с Мишкой работаем, Жорки-шофера братом. Это наш совместный участок. Мишка, иди сюда! – громко позвала Зинка.

Из-за виноградного куста в дальнем углу сада поднялся плотный круглоголовый мальчик лет двенадцати и несмело подошел к ребятам. У него были рыжие, как у Жорки, волосы, облезлый нос пуговкой и открытые доверчивые глаза с желтой искоркой. Мишка остановился и шмыгнул носом.

– Вы не смотрите, что он такой рыжий и тихий. Он страшно умный! Лучший мичуринец школы. Мы его Тимирязевым называем, – отрекомендовала Зинка товарища.

Мишка снова шмыгнул носом, покраснел и заморгал светлыми ресницами.

– Давай, показывай участок! – потребовала Зинка.

– Ты тут хозяйка, ты и показывай, – медлительным баском, как бы обдумывая каждое слово, выговорил Мишка.

– Вот саженец персика. Мишка сделал ему копулировку от лучшего дерева из своего сада, – с разбегу остановилась Зинка перед молодым деревцом. – А это саженец абрикоса. К нему мы сделали прививку яблони, персика и груши по методу Ментора. Видите, как прижились?

Зинка подбежала к молодому деревцу с густой сочной листвой:

– А вот это – наш любимец. Раннеспелый персик. Мишка вывел! – с чувством гордости проговорила она. – Это им в области заинтересовались. В прошлом году первый урожай сняли. Вот такие вот плоды были, – сложила Зинка два кулака вместе. – А тут вот, видите, виноград: мускат, кокур, ташлы… Мишка, объясняй дальше, я побегу посмотрю, чего там Колька наработал. Его на минуту оставить нельзя: все вверх дном перевернет. Беда с ним, да и только, – всплеснула Зинка руками и исчезла. И как будто бы выключили репродуктор. Стало тихо.

Мишка покраснел, шмыгнул носом и с трудом медленно выговорил:

– Вот вроде и все!

Минуту все молчали.

– А тут что будет? – показал Коркин на небольшую свежевыкопанную продолговатую яму.

– Это для лимонов. В общем, трехлетки из горшков пересадим в грунт.

– А почему этот сад вы называете питомником?

– Это все Зинка. Говорит, раз каждое растеньице тут наш питомец, значит, это питомник.

– А вот и я! – как из-под земли выросла Зинка. – Так и знала: Колька высыпал соль на пол, а солонка плавает в поганом тазу. Говорит, что кораблик. Я уж конфеты подальше убрала, – протарахтела она и звонко шлепнула себя по щеке. Мельком взглянув на убитую бабочку, авторитетно определила:

– Плодожорка – вредитель садов, – и повернулась к Мишке.

– Все объяснил?

– Угу, – кивнул тот.

– Это еще что… – снова включилась Зинка. – Вот в школе у нас участок в двадцать раз больше. Там сорок человек нас работает. Я вам покажу ахнете!

Аполлон Никитич и Рязанов вышли из правления. Четверо колхозников, проводив их глазами, уселись на стульях. Минут пять сидели молча. Потом молодой высокий мужчина, тот, который спрашивал голову подошел к двери председателя, постучался и приоткрыл ее.

– Обожди, Катречко, еще минуту, – попросила Елизавета Петровна.

– …«Ну, – говорит, – подарки начал мне делать разные, а основное, на мою слабость стал нажимать, – что ни вечер, то водку тащит, – продолжала пересказ чьих-то слов Елизавета Петровна, когда дверь вновь закрылась, Я, – говорит, – не отказывался, думал, что он по своей доброте душевной делает это, а вчера он мне свое и выложил: «Что у тебя за жизнь? Не жизнь, а маята одна. Просто коптишь белый свет, а во имя чего? Что ты имеешь в жизни хорошего? Хочешь за один день заработать пять тысяч?» – «Как, спрашиваю, – где?» – «Очень просто, – отвечает. – Ты только будешь помогать в одном деле. Два-три часа работы ломом да лопатой – и деньги в кармане». – «А кто будет платить?» – «Я», – отвечает. – «А ты откуда возьмешь такую сумму?» – Он нехорошо так засмеялся и говорит: «Это не твое дело. Есть люди, которые за такую работу не жалеют денег. Ты скажи, согласен?» – сам смотрит на меня в упор, и из кармана пистолет тащит. Ну, я и дал согласие, а потом прибежал к вам».

Елизавета Петровна откинулась на спинку стула:

– Всю ночь, видать, бедняга не спал. Рассказывает, а сам дрожит. Да оно и верно, задрожишь, когда предложат такое.

– А что делать и где, так и не сказал? – спросил Шарый.

– Нет. Когда будет нужно, говорит, я тебя позову. И все.

– Да-а. Ну что ж, большое вам спасибо, Елизавета Петровна. Мы его давно разыскиваем, – поднялся Шарый, – не буду задерживать. Вас и так люди ждут.

Вечером

– Пещера эта, Витенька, отсюда верстах в пяти, близ Красивого озера. Гиблым местом называют ее люди, – певучим речитативом рассказывала бабушка Василиса – седая старушка с ласковым взглядом живых молодых глаз. Она сидела на кровати, ноги ее были укутаны большим клетчатым платком, который то и дело поправляла беспокойная Зинка, примостившаяся тут же.

Сбитнев устроился на низенькой скамеечке возле кровати.

В комнате горела электрическая лампочка. От самодельного бумажного абажура все кругом было окрашено в зеленоватый цвет. Через трехстворчатое открытое окно в комнату вливался свежий вечерний воздух.

– Много кто хотел узнать, чего она стонет, пещера эта… Какие вернулись – страсть напуганные, а какие в глубину уходили – те совсем не вертались. Этажей в ней неисчислимо. Провалится человек, и нет ему выхода. Вот и Маркел Углов из нашей деревни так и пропал бесследно. Было это, дай бог память, годов пятьдесят тому назад. В девках я тогда еще ходила…

Николай Арсентьевич и Вера Алексеевна шли рядом по улице. У ограды палисадника, перед раскрытым окном Вера Алексеевна придержала Шарого за руку:

– Василиса Егоровна Бубенцова – известная сказительница. Наверное, новую сказку рассказывает, – шепнула она. – Послушаем?

– …А был Маркел первым красавцем на селе, – говорила старушка, – Силач парень! И грамоту знал. Не одна девка по нем сохла… Вот и поспорь он однажды на посиделках, что проникнет в пещеру и все в ней разузнает. Как пошел, так с тех пор мы его больше и не видели. Неделю искали по всему верхнему этажу, все щели окричали, да где там! Ни слуху ни духу. Выбили на каменной стене крест, на том и память о Маркеле осталась. И никто не знает, где сложил он свои молодецкие косточки.

Бабушка Василиса поправила за спиной подушку, уселась поудобнее.

– А после многие еще пытались ходить в нутро пещеры: и приезжие – туристы всякие и даже ученые.

– Бабушка, а все же почему она воет? Узнали или нет? – спросил увлеченный рассказом Сбитнев.

– Нет, внучек. Так до сего времени и не узнали.

– Может быть, в пещере редкие минералы есть, не слышали?

– Помню, старики сказывали, что на самом глубоком дне пещеры таятся богатства несметные. И стоном отводит пещера людей от клада. Да ведь все это сам народ сочинил, никто этих сокровищ не видел!

– Вот бы побывать там! – завозился Сбитнев на скамеечке так, что она скрипнула.

Его слова насторожили Веру Алексеевну. Посмотрев внимательно на Витю, она медленно пошла дальше по улице.

– Понимаете, Николай Арсентьевич, волнует меня этот подросток. Много противоречий в его характере. Смелый, честный, чувствительный и даже стеснительный, он в то же время замкнут и дерзок. Порой и не знаешь, как оценить его поступки.

– Трудные натуры встречаются в жизни. Особенно в таком возрасте. Очевидно, домашняя обстановка влияет на его характер, – проговорил Шарый.

– Бесспорно! – живо согласилась Вера Алексеевна. – Мальчик растет без отца. Мать всегда на работе. А у нее – еще двое. Он старший, хозяин в доме. Отсюда – самостоятельность и самоуверенность.

– По вашему рассказу этот паренек мне показался не так уж плох. Из таких ребят, обычно, вырастают хорошие люди, – заметил Шарый…

– Да, если вовремя помочь им стать на правильный путь.

Николай Арсентьевич кивнул в сторону освещенного сельского клуба:

– Зайдемте?

– Может быть, вас одного оставить? – спросила Вера Алексеевна, поняв, что не ради развлечения Шарый хочет идти в клуб.

– Зачем? Неужели я вам так надоел? Я собирался сегодня, если вы не против этого, провести весь вечер с вами.

Только что кончилась лекция, и в клубе еще было много народу. Молодежь быстро сдвинула скамьи и стулья к стенам, освободив середину зала для танцев.

Бухгалтер Рязанов, склонившись к новому аккордеону, выслушивая его, как врач больного, наигрывал тягучий, грустный напев. Густые светлые волосы бухгалтера были гладко зачесаны назад. Только небольшая прядь их упала на лоб, закрывала глаз. Но Рязанов, увлеченный игрой, не обращал на это внимания. Под умелыми пальцами аккордеон плакал и стонал. Вот в грустную мелодию влился торопливый говор. Казалось, кто-то невнятно, захлебываясь, с надрывом стал жаловаться, но основная мелодия вдруг окрепла, налилась силой, смяла, заглушила этот голос и полилась, уже торжествуя и с угрозой.

– Хорошо играет, – остановилась в дверях Вера Алексеевна. Рязанов сидел в окружении разряженных девушек. Возле него стояла продавщица Леночка.

На скамейках у стен чинно восседали, переговариваясь, пожилые колхозники. Среди них дед Пахом; как всегда, недовольный чем-то, подвыпивший Аполлон Никитич и председатель колхоза Елизавета Петровна Фомина.

Из угла просторного зала доносился звук костяшек домино.

– А-а-а-а, наши гости! – увидев Шарого и учительницу, поднялась председатель.

– Я хотела бы узнать, когда ребятам на плантацию? – пожимая руку Елизавете Петровне, спросила Вера Алексеевна.

– Лучше всего, если сможете, часиков в пять – в половине шестого. Нам так сейчас нужна помощь. Роза в самом цвету – много рук требуется.

– С удовольствием поработаем. Это даже входит в план нашего похода.

– Вот спасибо. А на плантации для вас завтра специально будет повар готовить. Деда Пахома выделили. Он у нас кулинар заслуженный. Еще в германскую ротным кашеваром был.

– Вы, Елизавета Петровна, уж очень о нас беспокоитесь.

– Такая у меня должность, – развела руками председатель и повернулась к Рязанову: – Эй, Леонид Захарович! Хватит тебе девчатам душу бередить. Дай-ка что-нибудь веселенькое.

– Всегда пожалуйста! – вскинул голову Рязанов.

Аккордеон вздохнул во всю силу мехов и заговорил бодрым, четким перебором.

Елизавета Петровна, пристукивая каблуками, подплыла к задремавшему деду Пахому:

– Тряхнем стариной, дедушка Пахом. Покажем молодежи, как надо плясать.

– А чаво! – встрепенулся дед и сейчас же молодецки шлепнул треух на скамейку:

– Это мы могем! – дед поправил ладонью свалявшуюся бородку, и, выпятив сухую грудь, по-петушиному двинулся на плотную, пышущую здоровьем Елизавету Петровну.

Зрители зашевелились, заулыбались. Даже в углу зала на время перестали стучать костяшками домино.

В кругу появилась вторая пара, третья.

Елизавета Петровна и дед Пахом уже стояли у стены. Дед надрывно кашлял, и Елизавета Петровна придерживала его за локоть. А пол клуба гудел под ногами плясунов.

– Эх, сам бы вдарил, да подмены нет! – воскликнул раззадоренный Рязанов.

– Вы же, Леонид Захарович, у нас единственный, – проговорила, играя глазами, Леночка.

– А ну, дайте-ка, попробую! – протиснулся к Рязанову Шарый. Он взял аккордеон и заиграл плясовую.

Рязанов вышел на середину круга, лихо ударил в пол ногой и, отбив замысловатую чечетку, склонился в поклоне перед Верой Алексеевной.

Красивое личико продавщицы Леночки недовольно нахмурилось.

Вера Алексеевна переглянулась с Шарым и, ободренная его кивком, вышла в круг.

Из клуба вывалились дружной ватагой.

– Спокойной ночи, – шепнул Шарый Вере Алексеевне и быстро смешался с толпой.

Окруженный группой парней и девушек, он пошел по середине освещенной луной улицы, на ходу играя бодрый марш. Отстав на несколько шагов. Вера Алексеевна шла сзади до самой школы.

– Кто идет? – услышав скрип калитки, негромко окликнула ее Оля Пахомова.

– Это я, Олечка, – отозвалась Вера Алексеевна. – Как твое дежурство? Сбитнев пришел?

– Пришел.

– Все ребята спят?

– Все. Кто давно уже, а некоторые только что улеглись.

Вера Алексеевна медленно пошла между палатками. Раздался легкий шорох: из крайней палатки выполз Вася Коркин. Он тихонько подбежал к ближайшей яблоне и начал подтягиваться на толстом сучке. Тотчас под деревом появился Тузик, уселся на землю, и, в такт движениям Васи поднимая и опуская голову, стал внимательно наблюдать за хозяином.

Отвернулся угол соседней палатки, высунулась голова Шумейкина.

– Тренируешься? Чемпионом решил стать? – ехидно спросил он.

– Кого-чего? – спрыгнул на землю Коркин. – Тренируюсь! Девять раз подряд могу выжать.

– Подумаешь, какая трудность – девять раз подряд подтянуться, – захихикал Шумейкин. – Я, если захочу, пятнадцать жимков сделаю.

– Захочу, – передразнил его Вася. – А ну, захоти, захоти! Попробуй-ка! Я по три раза в день занимаюсь, и то еще плохо получается.

– Так то ж ты, – Шумейкин выбрался из палатки. Он был еще в брюках и ковбойке.

– Учись, как работать надо, чемпион!

Шумейкин довольно легко подтянулся раз, другой но вдруг сорвался и упал на колени. Из кармана его ковбойки выпал и покатился под ноги Коркину круглый камень.

– Что это? – подобрал камень Вася.

– Камень какой-то. Еще днем нашел в горах, – безразлично сказал Шумейкин.

Он поднялся, вынул из кармана электрический фонарик. При его свете Коркин увидел на отбитой части камня разноцветные концентрические круги.

– Так это же агат! Полудрагоценный камень. Молодец, Олег! – воскликнул он.

– Дай сюда! – выхватив агат, Шумейкин спрятал его в карман.

– Что же ты? Перед походом как договорились: все минералы сдавать в коллекцию!

– Так то минералы… А это, ты же сам сказал, – драгоценный камень. Я его маме на брошку подарю.

– Эх, ты, а еще звеньевой! Найден в походе – значит общий, отрядный!

– А ты найди сначала, а потом говори. Что мне твой отряд!

– Вот ты какой!

– А тебе что? Искупался в водопаде – еще хочешь? – пригрозил Шумейкин.

Вера Алексеевна поняла, что ей пора вмешаться.

– Вы почему не спите? – подошла она к ребятам.

Коркин открыл было рот, чтобы объясниться, но Шумейкин опередил его:

– Я, Вера Алексеевна, агат нашел, – вынул он из кармана камень, – думал отдать его Сбитневу в коллекцию, а Коркин хочет забрать себе.

– Кого-чего? Это же неправда!.. Я, наоборот… – возмутился Коркин, но его перебила учительница:

– Я слышала ваш разговор.

Она строго посмотрела на Шумейкина:

– Спать пора!

Шумейкин юркнул в палатку, на ходу пряча агат в карман. Коркин побрел к своей палатке.

Вера Алексеевна задумчиво покачала головой, прислушалась и тихо окликнула:

– Оля!

Девочка подошла.

– Тебе в одиннадцать сменяться, – Вера Алексеевна сняла с руки часы и подала их Оле, – передашь очередному дежурному.

Погасли последние огни в деревне. В лагере юных туристов установилась тишина. Только одинокая девочка прохаживалась между палатками, оберегая сон своих товарищей.