Текст книги "Тайна стонущей пещеры (с илл.)"

Автор книги: Африкан Шебалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Переплетчик

Высокая лесистая гора защищает село Заветное от холодных северных ветров. У самой подошвы ее белеют два ряда одинаковых, как близнецы, домиков переселенцев. Ниже прячется в зелени садов старая деревня. А еще ниже и до самого города на берегу моря четкими рядами тянутся виноградники колхоза.

С одной стороны села – глубокое ущелье, по дну которого весело бежит маленькая, но быстрая речушка, с другой – начинается густой лес.

Было часов десять утра, когда Матвеев вышел на опушку леса и в полкилометре от нее увидел село. Неподалеку на проселочной дороге стояла старенькая, видавшая виды полуторка.

Матвеев огляделся по сторонам и пошел в заросли терна, окаймлявшие дорогу. С трудом продравшись сквозь колючие перепутавшиеся ветки, он остановился на маленькой полянке и снял с плеч тяжелую ношу. Сел, неторопливо смахнул с лица рукавом пот и развязал мешок; вынул из него затасканный клеенчатый портфель. Мешок завязал и спрятал под куст, тщательно прикрыв его сверху ветками.

Спустя несколько минут Матвеев остановился перед полуторкой, под которой лежал вверх лицом шофер.

– Что, браток, засел? – участливо спросил Матвеев.

Из-под машины выбрался паренек лег шестнадцати, с рыжей копной волос на голове и с конопатым, измазанным автолом лицом.

– Кардан шалит, – сказал паренек и вопросительно оглядел незнакомца.

– Фаэтон у тебя – что надо! – кивнул, смеясь, Матвеев на ободранную, всю в заплатах машину. – Закуривай! – протянул он пачку папирос.

– Это можно, – солидно проговорил шофер и грязными пальцами, осторожно, как стеклянную, взял папиросу. Он неумело прикурил и с первой же затяжкой до слез закашлялся.

– И давно ездишь на ней? – похлопал Матвеев по облезлому капоту машины.

– Два месяца как за рулем. Ее хотели в утиль списать, да я под свою ответственность взял, – сказал паренек подчеркнуто серьезно и с достоинством, которое совсем не вязалось с полудетским выражением его лица. – Председательша наша так и сказала: «Ладно уж: доламывай, Георгий Иванович!» – это, значит, я, Жорка. «Ты, говорит, спец по этой части». А я еще на ней пользу колхозу приношу. Правда, далеко от села нас не пускают, – любовно погладил Жорка выщербленный борт машины, – больше по внутреннему маршруту ходим: конюшня, огород, коровник.

Матвеев только понимающе кивал, потом прищурил глаз:

– А что? Ее еще на ноги можно бы поставить. Наверное, председатель денег жалеет.

– Да не председатель, а бухгалтер Рязанов. У-у-у, какая жила. Первый зажимщик финансов, – оживился Жорка. – На гайку и копейки не выпросишь. Подумайте только! Человек как человек: песни поет красиво, пляшет засмотришься, а стоит о кредите заикнуться – сразу задний ход дает!

Матвеев разочарованно свистнул:

– А я думал подработать у вас: журналы переплести, бухгалтерские документы… Переплетчик я. Выходит, не стоит и связываться?

– Да чего, попробуйте, – неуверенно протянул Жорка.

Он поднял с земли заводную ручку:

– Садитесь, подвезу!

С минуту Жорка усиленно крутил ручку. Машина вздрагивала, скрипела, но не заводилась.

– Я, пожалуй, пешком пойду, – улыбнулся Матвеев.

– Ладно. Я догоню вас, – смущенно ответил Жорка и еще энергичнее закрутил ручку.

Полуторка, наконец, чихнула и скрылась в клубах дыма. Матвеев оглянулся и увидел, что Жорка на четвереньках снова забирается под машину.

В комнате правления колхоза за столами сидели двое: у окна молодая белокурая женщина с темным родимым пятном на щеке что-то писала; в углу, под табличкой «счетовод» – тщедушный мужчина в старомодном пенсне на крупном лиловом носу ловко щелкал костяшками больших канцелярских счетов. Не поднимая от стола своей большой лысой головы, он испытующе скосил глаза на вошедшего Матвеева.

– Вам переплетчик нужен? – подошел к столу счетовода Матвеев и без приглашения сел на стул. – Я из города пришел.

– Из какой артели? – не меняя позы, спросил счетовод.

– «Картонажник».

– Как будем рассчитываться – перечислением или наличными?

– Лучше наличными. Работы много?

– Порядком, дня на три.

– Когда приступать?

– Пожалуй, завтра. Надо еще кое-что подготовить…

За спиной Матвеева открылась дверь с табличкой «председатель». В комнату вошла пожилая женщина. На кофте у нее были орден Боевого Красного Знамени и медаль партизана.

– Аполлон Никитич, сводка готова? – басовито спросила она.

– Готова, – подал счетовод исписанный листок. – Вот, тут переплетчика дня на два-три берем. Куда бы его на квартиру определить?

Председатель бросила взгляд на широкую спину Матвеева, который даже не повернулся к ней лицом.

– Да возьми к себе, Аполлон Никитич. У вас место есть. Или поговори с бухгалтером. Ему, холостяку, все веселее будет.

В коридоре затопали чьи-то быстрые мелкие шажки, дверь шумно распахнулась, и в комнату вбежала раскрасневшаяся, взволнованная Зинка. Как и накануне, при встрече с пионерами-туристами, светлые косички ее задорно торчали во все стороны.

– Где Леонид Захарович? – звонко и смело спросила она, увидев пустой стол бухгалтера.

– Зачем он тебе понадобился? – улыбнулась Елизавета Петровна.

– Нужен по очень-очень важному делу.

Елизавета Петровна вопросительно посмотрела на счетовода.

– В магазин побежал за папиросами. Сказал, что скоро будет, – ответил тот.

Зинка выскочила на улицу. Елизавета Петровна, усмехаясь, покачала ей вслед головой и скрылась в своем кабинете.

Женщина с родинкой на щеке кончила писать, осторожно положила ручку на стеклянную чернильницу и подошла к счетоводу.

– У Елизаветы Петровны в кабинете никого нет? – спросила она.

– Я не дежурный, не знаю, – бросил тот, даже не взглянув на нее.

Женщина подняла брови, виновато посмотрела на Матвеева, как бы извиняясь перед посторонним человеком за нетактичность счетовода, и вошла в кабинет председателя.

Матвеев встал:

– Может быть, покажете квартирку?

В магазине был только один покупатель – бухгалтер Рязанов, красивый, атлетического сложения, светловолосый молодой человек, одетый хорошо и со вкусом. Хорошенькая продавщица Леночка Локтева не сводила с него глаз.

Рязанов, склонив голову, пробежал пальцами по клавишам аккордеона и приятным баритоном пропел:

 
Моя любовь не струйка дыма,
Что тает вдруг в сиянье дня,
Но вы прошли с улыбкой мимо
И не заметили меня…
 

– Вы все про любовь, Леонид Захарович… Заслушаешься вас, – томно улыбнулась круглолицая Леночка.

– Вам, Леночка, я петь готов и денно и нощно, – с шутливой галантностью поклонился ей бухгалтер. – Эту штуковину оставьте за мной, – положил он на прилавок аккордеон, – чудесный инструмент. Так и быть – покупаю!

– Сыграйте еще что-нибудь, Леонид Захарович, – попросила Леночка.

– Вечером я вам с удовольствием сыграю, а сейчас дел – под завязку. Тороплюсь! – и Рязанов пошел к выходу.

На пороге его чуть не сбила с ног влетевшая в магазин Зинка.

– Вот он! – выпалила она и обернулась на улицу:

– Митька, сюда!

К дверям подошел как-то боком, придерживая живот руками, мальчишка лет двенадцати.

– Леонид Захарович, – затараторила Зинка в лицо ошеломленному бухгалтеру, – дирижер, Сеня завклубом, в городе, Колька-барабанщик в пионерский лагерь уехал, а у Митьки, нашего трубача, чирей на животе выскочил – надуваться не может. Вот! – показала она на мальчика, который виновато и умоляюще смотрел на бухгалтера.

– Постой, постой, – перебил девочку Рязанов. – Причем тут Колька-барабанщик и его чирей? Ничего не понимаю.

– Как при чем? К нам из города туристы в гости идут. Школьный оркестр встречать должен, а мы не можем… На барабан замену нашли: дед Пахом согласился. Дирижировать я сама буду. А чирей не у Кольки, а у Митьки. И теперь на трубе – некому. Только вы умеете… Попробуйте, пожалуйста, за Митьку.

Рязанов расхохотался.

– Правда, я не такой виртуоз, как Митька, но попробую. Тем более, что дед Пахом согласился. Пошли! Где ваш оркестр?

Зинка просияла:

– Нет, не сейчас! Это потом. Мы вам тогда скажем. Они еще там, в горах идут. В обед, наверное, только доберутся.

Николай Арсентьевич Шарый

Около часа отряд двигался по южному, сильно изрезанному склону горы. Приходилось то спускаться в ложбину, то взбираться на очередной скат. А сколько еще впереди таких горбов?

Немилосердно палило солнце.

Разомлевший Коркин с трудом передвигал ноги, Пот щипал спину. Рюкзак, кажется, потяжелел вдвое. Сказывался второй день пути: все тело ныло от усталости.

– Вася, у тебя болят ноги? – спросила Галя.

– Очень болят!

– И у меня тоже. А вот Оля говорит, – нисколько.

– Хвастает.

– Нет, правда. Она ведь, живет на четвертом этаже, в день двадцать раз туда-сюда сбегает. Вот ноги и оттренировались. Счастливая! – Галя устало поправила за спиной рюкзак. – А мы, как кроты, на первых этажах ютимся.

Коркина и Галю нагнал Сбитнев. Он молча потянул с плеч девочки лямки рюкзака. Галя испуганно обернулась. Она подумала, что это – грубая шутка, но, встретившись глазами с дружелюбным взглядом Сбитнева, послушно позволила снять с себя ношу, только прошептала:

– Зачем, Витя?

– Ладно тебе… Ты же устала? – пробормотал Сбитнев и, забросив ее мешок себе на спину, прибавил шаг. Девочка поспешила за ним.

Галю все ребята в школе считали робкой и тихой. Но она была о себе другого мнения. В душе она чувствовала себя сильным и смелым человеком. Она и делать все могла бы не хуже, а может быть, лучше других. Но только ей всегда не везло: вечно ее кто-нибудь опережал. Взять хотя бы последний сбор отряда, где разговор шел о честности. Только она обдумала свое выступление, совсем чуть-чуть осталось додумать, как поднялся Коркин и сказал почти все ее мысли. А дальше то один, то другой по кусочкам растащили остальное.

Уже потом, после собрания, когда Галя все додумала до конца, она убедилась, что напрасно не выступила. Ведь никто из ребят не сказал, например, что пионер должен быть честным не только перед другими, но и перед самим собой. А этот недостаток есть у многих ребят.

Галя и за собой нашла много нечестных поступков. Вот хотя бы в прошлую субботу: она дала себе слово, не дожидаясь, пока придет с работы мама, убрать всю квартиру. А потом заигралась на улице и, когда прибежала домой, мама уже кончала мыть полы. Значит, Галя сама себя обманула, поступила нечестно.

И Галя решила стать честной во всем. А для этого нужно только следить за собой. Ведь заставила же она себя лучше учиться?

Еще в начале второй четверти в отряде был пионерский сбор на тему: «Воспитание силы воли». Тогда-то Галя и решила испытать свою волю: дала себе слово стать отличницей. Очень трудно было, но Галя добилась своего. Теперь она уже почти догнала Женю Терехову. Осталось исправить две четверки, и она тоже станет отличницей.

Вот что значит сильная воля! А ведь раньше у нее и тройки были.

Галя любила мечтать. В мечтах она делала выдающиеся открытия, совершала самые героические подвиги, какие по плечу только волевым и сильным людям. Галя уважала сильных людей. Вот хотя бы Витя Сбитнев. И воля у него есть, и по силе с ним не сравнишь никого в классе. Потом, раз он что пообещал сделает, а не обманет, как некоторые другие. И руки особенно не распускает. А если кому и надает тумаков, то за дело. И товарища в беде не оставит. Коркина он ведь спас…

Галя долго думала: смогла бы она это сделать? И чем дальше, тем больше убеждалась, что сделала бы, если бы только Витя не бросился первый в воду и если бы она была такой же сильной, как он.

Ей очень хотелось дружить со Сбитневым, но он с девочками вообще не водился.

Она покосилась на шагающего молча Витю.

Правда, она сегодня сильно обиделась на него за то, что он нагрубил ей у водопада. Но теперь Галя уже простила ему: хороший он товарищ, увидел, что она устала, – и помог.

Галя еще раз взглянула на Сбитнева и решила, что, конечно, и она смогла бы помочь кому-нибудь нести рюкзак, если бы только не так устала.

Они обогнали Шумейкина. Увидев за спиной Сбитнева два рюкзака, Олег лукаво прищурился на Галю. Потом оглянулся и чему-то заулыбался.

Вдруг он споткнулся и захромал.

– Что с тобой? – нагнал его Коркин.

– Ногу подвернул, – скривился Шумейкин.

Коркин сочувственно посмотрел на него, вздохнул и подставил плечо:

– Вешай свой мешок.

Олег охотно отдал рюкзак и несколько шагов шел, прихрамывая.

– Ну, как, легче? – обернулся к нему Коркин.

– Болит, Вася, – поморщился Шумейкин и отстал. За спиной Коркина он скорчил насмешливую гримасу и беззвучно засмеялся. Это заметила Галя:

– Витя, смотри-ка, что Олег придумал!

Сбитнев обернулся, глянул на Коркина, на Шумейкина и остановился:

– Разве Ваську трудно провести? Вот простофиля!

Шумейкин, видя, что на него обратили внимание, опять захромал.

– Брось мешок! – скомандовал Сбитнев, когда Вася поровнялся с ним.

– Кого-чего?.. Зачем? – непонимающе заморгал Коркин.

– Брось, тебе говорят! – Сбитнев сорвал с плеча Коркина рюкзак и швырнул его на землю. – Разжалобился!.. А тебе за такие штучки!.. – замахнулся он на Шумейкина.

– Что там еще такое, Сбитнев? – строго спросила Вера Алексеевна, подходя к ребятам.

– Да ничего! – буркнул Витя и заторопился вперед. Шумейкин подхватил свой рюкзак и побежал за ним.

– О, уже не хромает! – удивился Коркин.

Вера Алексеевна посмотрела вслед Шумейкину, нахмурилась и покачала головой…

– А почему командир не впереди? – раздался вдруг веселый мужской голос. – Здравствуйте!

Из зарослей орешника вышел рослый человек, лет двадцати шести, одетый в серый костюм. У него было приятное, открытое лицо с твердым взглядом карих глаз.

– Капитан Шарый?! – удивленно и обрадованно проговорила Вера Алексеевна, с недоумением оглядывая одежду молодого человека. – Как вы сюда попали? И в таком наряде… Давно увлекаетесь туризмом?

– Со вчерашнего дня. Спешу за вами, как и договорились, – он облегченно вздохнул. – Думал, что уже не догоню. Я шел нижней тропкой. Хорошо, что голоса ребят услышал.

Рядом с учительницей он зашагал вслед за отрядом.

– Спешите за мной?.. – вопросительно взглянула на Шарого Вера Алексеевна и смущенно покраснела. – Как договорились?.. Я, кажется, дорогой Николай Арсентьевич, вам ничего не обещала… Вы что, в отпуске?

– Нет, зачем? Вам же вчера звонили с турбазы?

– Так это о вас? Постойте, постойте… – встрепенулась учительница. – Вот хорошо, что я вас встретила. Понимаете, он тоже сказал, что с турбазы…

– Вы о ком?

– О геологе Матвееве. Странный человек… – И Вера Алексеевна рассказала Шарому о вчерашнем попутчике, дословно передала и то, что ей говорил Сбитнев.

– Да, действительно – странный… – протянул Шарый. Лицо его сразу помрачнело.

– Вот что, Вера Алексеевна, знайте: я иду в Заветное от турбазы, – сказал он после минутного молчания, – больше вам обо мне ничего не известно.

Следы в пещере

Большой трехчасовой привал сделали на опушке дубовой рощицы.

– Ну, вот и Заветное видно, – указала Вера Алексеевна вдаль, где возле горы белели домики.

Задымил костер, дежурные принялись готовить обед. Разморенные жарой ребята немного остыли в тени деревьев, а потом пошли бродить по роще, с любопытством осматривая нагромождения известняковых камней, которых здесь было особенно много.

– Будьте осторожны, не подходите близко к камням, – предупредила Вера Алексеевна. – Тут много щелей и провалов, которых иногда сразу и не заметишь. Их засыпает опавшими сучьями и листьями.

Вскоре у костра остались только Шумейкин и Женя Терехова, варившие обед.

Капитан Шарый задумчиво прохаживался между деревьями. Вдруг он услышал испуганный вскрик. Бросившись на голос, Шарый увидел запыхавшуюся от бега Олю Пахомову.

– Галя провалилась! – со слезами на глазах крикнула она.

– Где?

– Вон там, под деревом! – и девочка кинулась бегом обратно.

– Она рвала алычу, – на ходу объясняла Оля. – Вдруг слышу: «Ой!» – и пропала, только ветка качается. Я – «Ай!» и так и села. Прибежал Витя, а я – к вам. Вон она, алыча, – показала Оля на дерево в окружении больших серых камней. – А где же Витя? Значит, и он провалился! – в отчаянии всплеснула она руками.

Но тревога была напрасной. Провал оказался неглубоким. На дне его было много опавших листьев, и Галя не ушиблась. Сбитнев из любопытства тоже спустился вниз, в небольшую пещеру. Там их и нашли.

– Мы думали, что первыми попали сюда, а тут следов много, – разочарованно сказала Галя.

– Каких следов? – спросил Шарый, еще ничего не разбиравший в полутемной пещере.

– А вон кругом, на полу.

Николай Арсентьевич вынул из кармана электрический фонарик и осветил маленькую, с низким неровным потолком пещеру. Пол ее был покатый. У стены стояла лужица воды. Возле нее на мягком сыром иле были видны отпечатки чьих-то ног. Шарый подошел ближе и вдруг наклонился к самой земле.

Он увидел на оттиске каблука подковку. Один край ее был обломан по самый гвоздик, и отпечаток подковки с этой стороны походил на треугольник.

«Кованый каблук! – поразился Шарый. – Так вот, оказывается, куда ты забрался. А мы тебя в городе ищем». Николай Арсентьевич тщательно рассматривал следы, пытаясь определить их давность.

Заинтересованный Сбитнев подошел к склонившемуся над следом капитану. Глаза его загорелись любопытством.

– Знакомый человек, что ли, был здесь? – спросил он, глядя то на следы; то на Шарого.

– Да, кажется, знакомый, – как можно безразличнее ответил тот и, подняв фонарик, снова тщательно осмотрел стены и пол пещеры.

Видя, что Сбитнев продолжает следить за ним, Шарый добавил, кивнув на следы:

– Он, наверное, как и вы, свалился сюда. Я уж думал: нет ли в пещере новых провалов, но, кажется, нет. Значит, он благополучно выбрался. Ну, и нам тоже выходить пора, – взял он разочарованного Сбитнева за плечо.

Николай Арсентьевич помог ребятам вылезти из пещеры и сам поднялся наверх.

После сырого прохладного подземелья здесь показалось еще жарче. Ветра не было, и знойная духота висела над землей неподвижно: на разомлевших деревьях обмякли листья. А расплавленное солнце все проливало на горы потоки своих лучей. Раскаленный воздух над горами был окрашен в розовато-палевые горячие тона, и, казалось, это не цикады, а он, нагоняя дремоту, звенел томительно и однообразно.

Оттого, что сухой зной переполнял все тело, обед показался ребятам слишком горячим и безвкусным.

…Отряд снова отправился в дорогу лишь тогда, когда солнце, перевалив на запад, стало остывать и дувшиеся деревья облегченно зашевелили листвой.

Заветное

С самого утра Зинка металась по селу, собирая трубы, барабаны, балалайки и отыскивая музыкантов. Уже в полдень все было готово: инструменты сложены в школе, оркестранты только ожидали сигнала. А отряда все не было. Зинка в сотый раз выбежала на улицу и поглядела в горы.

– Что они там, спят, что ли? – недовольно передернула она сухими плечиками и нахмурила белесые брови. – Тут их ждут не дождутся, а они прохлаждаются.

Наконец она увидела вдалеке цепочку людей и подала сигнал малышам, дежурившим в тени сарая. Те, поднимая голыми пятками пыль, тревожа развалившихся под заборами ленивых от жары собак, с криками понеслись в разные концы села за музыкантами.

Свернув с проселочной дороги на улицу села, пионеры-туристы увидели возле светлого здания школы людей с духовыми и струнными инструментами.

«Что это они собрались на самом солнцепеке?» – только успела подумать Вера Алексеевна, как сборный оркестр, немного вразнобой, ударил марш.

Оркестром дирижировала Зинка. Старательно дул в кларнет подросток в вылинявшей майке. Ему вторили на двух балалайках мальчик и девочка. Позади, надувая щеки, пыхтел в огромный бас паренек с веснушчатым вздернутым носом. Размеренно, с достоинством бил в барабан дед Пахом, маленький сухой старичок с белой, клинышком бородкой. Возле него, наморщив лоб, девочка колотила медными тарелками. Громче и веселее всех выводила мелодию марша труба Рязанова. Она словно смеялась. Смеялись и прищуренные глаза бухгалтера, устремленные куда-то в горы.

На Рязанова, вытянув тонкую шею, завороженно смотрел Митька-трубач. Он машинально раздувал щеки и пальцами перебирал на животе невидимые клавиши. Вдруг Митька охнул и перегнулся пополам, схватившись за живот руками. Проклятый чирей!

Проезжавший на телеге по улице пожилой колхозник остановил лошадь и удивленно сдвинул на затылок фуражку. Две женщины-соседки у водоразборной колонки перестали судачить и заулыбались.

– Ну и Чижик! Огонь-девка! Старика Пахома и бухгалтера Рязанова в оркестр запрягла, – покачала головой одна из них.

Из школьного двора, где уже стоял в тени турбазовский автобус, вышел шофер дядя Гриша. Со всех сторон к оркестру сбегалась деревенская детвора.

Даже нелюдимый, всегда мрачный счетовод Аполлон Никитич и тот высунулся в открытое окно правления. Посмотрел через свое старомодное пенсне и опять склонился над столом.

Путешественники переглядывались с недоумением.

– Так это же нас встречают! Это Зинка, сестра моя двоюродная! – громко сказал Сбитнев.

И уставшие от двухдневного похода, разморенные жарой, пионеры заулыбались, расправили плечи, подтянулись, выравнивая шаг. Даже Тузик, трусивший все время сзади, вдруг вырвался в голову отряда, где шли рядом Николай Арсентьевич и Вера Алексеевна.

Всей гурьбой, хозяева и гости, направились в обширный школьный сад. Здесь, под ветвями высоких акаций, возле ограды решено было установить палатки.

– Вы разбивайте лагерь, а я схожу к председателю колхоза, – сказал Николай Арсентьевич учительнице, снимая свой рюкзак.

В правлении колхоза по-прежнему восседал неприветливый счетовод Аполлон Никитич, напевал что-то над разложенными на столе бумагами Рязанов.

– Кто здесь будет председатель колхоза? – спросил Шарый, закрыв за собой дверь.

Аполлон Никитич исподлобья поглядел на Шарого и промолчал.

– Елизавета Петровна у себя, – указал Рязанов на кабинет председателя и снова замурлыкал.

Николай Арсентьевич постучался и вошел в кабинет, оставив дверь полуоткрытой.

– Крымская детская туристская станция организует в вашем селе пункт сбора юных туристов. Меня назначили заведовать пунктом, – услышали Аполлон Никитич и Рязанов объяснения Шарого.

– Очень приятно. Садитесь, – раздался голос Елизаветы Петровны. – Чем могу быть полезна?

– Вот отношение и смета. Я хотел бы договориться с вами… – снова заговорил Николай Арсентьевич, но счетовод встал и плотно прикрыл дверь. Голоса не стало слышно.

– Видал, какой бугай, а работать не хочет. С ребятишками забавляется. По такой комплекции ярмо бы ему на шею, да в поле! – недовольно проворчал счетовод.

Рязанов коротко рассмеялся:

– И скажет же! Другой и с похмелья такого не придумает. – Он взглянул на часы. – Не пора ли нам, Аполлон Никитич, закруглять свой рабочий день? Я сегодня как именинник хожу: наконец-то приобрел аккордеон. Давно о нем мечтал.

– Так с тебя причитается! – сразу оживились глазки счетовода.

– Само собой. Как водится. Не обмытый он и играть не будет.

В комнату шумно ввалилось четверо колхозников.

– Где голова? – с порога крикнул один из них.

– В кабинете. Занята! У нее важная персона, – ответил насмешливо счетовод.

А в кабинете председателя разговор принял совсем неожиданный оборот. Николай Арсентьевич подал председателю свое удостоверение и тихо проговорил:

– Вам привет от полковника Коркина.

Лицо Елизаветы Петровны осветилось радостной улыбкой.

– Сергея Илларионовича? Давно не виделись. Мы ведь с ним побратимы. В войну он был прикомандирован к нашему партизанскому отряду. На одном деле вместе чуть животы не положили, – начала было она, но туг же перебила себя, бросила взгляд на закрытое окно и заговорила серьезно и озабоченно:

– Очень вовремя пришли, товарищ Шарый! Я только что хотела звонить полковнику Коркину. Сегодня… – она не договорила, дверь кабинета открылась, вошел счетовод и положил на стол председателя исписанный листок бумаги. Бросив неприязненный взгляд на Шарого, он так же молча вышел.

Николай Арсентьевич вопросительно посмотрел на Елизавету Петровну.

– Счетовод наш. Раньше в городе работал бухгалтером. Через слабость к вину был в заключении. О нем как раз и речь…