Текст книги "Будущую войну выигрывает учитель. Книга первая. Карьера"

Автор книги: Афанасий Курчуганов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Бегу к дяде Петру. Пусть помогает.

– Дядя Пётр, беда, меня женить хотят.

– И что ж. В этом бедового? Каждый должен жениться, ибо сказано «плодитесь и размножайтесь»

– Дядя Петя, хоть ты не подкалывай. Из всего писания одну фразу запомнил и следуешь ей беспрекословно. А как мне понравиться с молодой женой «плодиться и размножаться»? Вот возьму и передумаю добровольцем рекрутироваться, пойдём мы с твоим Ильёй на конкурсной основе. А кто тебе в столярке помогать будет, я свою открою и буду у тебя заказы перехватывать (шантаж наше всё)

– Ладно, не кипятись, без Ильи, мне действительно, хреново будет. Ну двух девок я, допустим, сумею замуж отдать, а остальные ещё мелкие. А последыш, когда подрастёт! Когда его к верстаку поставить можно! Говори, чем помочь?

– Надо сух пай на две недели. Одежду запа….

– Чего сух???

О, блин, спалился !!! от волнения.

– Сухарей. Ну и мяса вяленного, рыбы вяленной, сала солёного, а на ближайшие дни можно пирогов и каравай свежий, ну и молока не много. Ещё надо портки, рубаху – запасные, портянок 2 пары, и денег, рублей пять. И не делайте мне такое кислое выражение морды лица, (пародирую местного ростовщика).

– Ви таки хотите сказать, что у бедного столяра водятся такие баснословные капиталы? (тоже пародирует).

Тут надо отметить, что после перепрофилирования экономики нашего села с зернового направления на льняное, дела пошли в гору. Барыня опять же через отца надыбала клубней картошки. Тоже оказалось очень выгодно. Город скупал её по баснословным ценам. Ещё, это уже с моей подачи, начали выращивать сахарную свёклу. Барин подсуетился и открыл сахарную мануфактуру. Вот тут-то и появился совсем-совсем бедный ефрэй. Открыл лавку, торговал всякой мелочью, давал деньги в рост. Думаю, ростовщичеством он не много зарабатывал, мужики у нас были прижимистые, и не глупые. Да и барыня знакомая с этой публикой, популярно, на примере одного, не очень умного, но хитрого, крепостного, взявшего в займы, объяснила, почему так нельзя делать. Мужик был высечен. Имущество его частично конфисковано в пользу заёмщика, пусть что хочет то и делает с ношенными портками и рубахами, а также юбками и лаптями (мужик был женат), жена тоже пострадала, а нечего было пилить,( хочу это, хочу то, ты меня не лююбишь!!! ). В общем деньги у населения водились, но не по пять рублей, конечно, это я загнул! Что бы получить столько сколько надо – проси больше, и торгуйся.

– Пять не дам, дам два.

Ого, даже торговаться не пришлось, хорошо меня знает дядя Петя. Именно на такую сумму я и рассчитывал.

– Шмотки и сух пай (опять ОГО, запомнил) тоже соберём, понимаю, если б дома начал собирать тебя б на цепь посадили.

А когда, минут через тридцать, всё было собрано и упаковано в заплечный мешок, дядя Петя вдруг погрустнел, тетка Матрёна дык вообще разрыдалась, перекрестила меня и в лоб поцеловала. Даже Илья понурился.

– Ну, крестник, давай там служи, нас не забывай, руки ноги береги!

Напутствовал меня дядя Петя. Я развернулся и побежал, на ходу крикнув.

– Батюшке с матушкой всё обскажите.

А чо? Грузить дык по полной. Пусть теперь моих предков успокаивают. Ни чего, они кумовья, поругаются – помирятся.

Бегу и думаю, как бы предкам на глаза не попасться, ведь куда они сговариваться ходили, я не интересовался. Вот только сейчас подумал, а что они мне за невесту приглядели? Ведь сдохну от любопытства!

Прибежал в усадьбу, меня тут знали как облупленного, сразу же доложили барину.

Прохор Иванович вышел на крыльцо, вместе с офицериком, оба чуток под шафэ. Панибратство при посторонних было исключено, это понимал и Прохор Иванович, и особенно это понимал я. Строевым шагом, как бы смешно это не смотрелось, ведь я был в «гражданке»

Я подошёл к барину и не вскидывая руку к козырьку – громко заорал.

– Ваше благородие, разрешите обратиться к их благородию господину подпрапорщику!

– Разрешаю.

– Ваше благородие, господин подпрапорщик, рекрут Иван, Макаров сын, прибыл для дальнейшего прохождения службы!

– Это, тот самый, мой, ученик о котором я тебе рассказывал, лет ему маленько не хватает, но ничего, видишь какой он здоровый, кроме него в селе рекрутировать некого. Призывного возраста только бабы.

Село у нас было малюсенькое, дворов сорок, едва на деревню наскребалось, однако была церковь, а это статус. Ну и с введением нового прогрессивного способа ведения хозяйства, село начало процветать, люди забыли, что такое неурожай, голод и недоимки. Последнее было страшным. Всё мужское население за недоимки секли.

– А что молодец! пойдёшь ко мне денщиком служить?

Ага, щазз, подпрапорщикам денщик не положен, хочешь бесплатного слугу заиметь, крепостного при себе оставить, за счёт моего барина. Уж как меня в части списать в «запланированные потери рекрута с отдельно взятого села» ты найдёшь способ.

– Ни как нет, ваше благородие, хочу служить матушке императрице!

Офицерик скорчил кислую мину, но настаивать не стал. Денщик, не желающий быть денщиком – плохой денщик. Конечно, он устроит мне сладкую жизнь, по крайней мере, до прибытия в часть, но это всё равно лучше, чем на всю оставшуюся службу.

– Ну что ж, Иван, Матвей Григорьевич запишет тебя в реестр. А пока можешь идти домой. Он погостит у меня ещё пару деньков, я под началом его батюшки служил. (вот это уже было лишнее, не должен барин, перед уже рекрутом, отчитываться, однако проговорился барин, твой косяк, сам и выкручивайся)

– Нельзя мне барин покидать усадьбу. Родители меня женят.

Оба дворянина захохотали, рассказал, значит, шутку про «творить добро налево и направо»

– Хорошо, оставайся, тебя покормят и где переночевать покажут.

И ушли.

И тут появились они, мои предки, полным составом. Не далеко прятались, чтоб лишний раз господам на глаза не попадаться. Отец и дед глядели грозно (ага, я прям испугался) мать и бабка, как-то жалостливо. Молчим. Первым, как глава семьи, заговорил дед, с ухмылкой и каким-то сладко сиропным голосом.

– Пошли, внучок, домой. Наигрался поди уже в солдатов-то, мы тебе сюрприз приготовили.

Ага, так я и поверил. И сладким голосом копируя деда.

– А, что такое сюрприз, вы мне никогда сюрпризов не приготавливали.

Дед посмурнел. А отец выдал.

– Мы тебе новую одежду и новую обувку купили. Сюртук с карманами, портки наглаженные, брюки называются, сапоги яловые.

Точно уже к свадьбе решили принарядить. И тут в один голос мать с бабкой.

– Мы тебе невесту сосватали!

Как я не готовился к этому моменту, но всё-таки запаниковал. Срочно, в голове поймать мысль, у меня вроде в голове союзник был, душа выручай, дай мысль. Выкручивайся сам. Вот это мысль.

– Ааа мммм ааа, а кто невеста?

Фух, кажися, кажися, я выгляжу как идиот кажися.

– Да Настасья, дочь Похома за семь домов от нас живёт.

Ну слава богу! от любопытства я теперь не помру!

Девка она хоть и работящая, такие в крестьянских домах ценятся, но полноватая, даже по местным стандартам. А уж по моим, двадцать первого века, дык просто толстая. Вовремя я слинял.

– Пойдём сынок. Уже вечером в церковь надо. Мы уже всё приготовили.

Вот в этом я как раз и не сомневаюсь. Неделю уже на кухне работа кипит, и что-то в погреб сносится. Думали, если я у Петра в мастерской всё время торчу, то не знаю, что дома делается. А почему меня перестали напрягать, по поводу принести чего нить из закромов. И сестрёнки младшие, шушукаются и хихикают, на меня поглядывая. Не знал я только, что на сегодня всё назначено – патриархат блин, без меня – меня женили, вернее сосватали. Очень, очень вовремя я свалил. Решил я, что пора прекращать эту клоунаду, затылком чувствую, как господа в окнах ржут. А дворня дык вообще уши вытянули, завтра всё село ржать будет. И девку жалко, плохого она мне ничего не сделала. Надо исправлять ситуацию, а то ей жизни не дадут. Я тут вроде местный авторитет среди пацанов, давно уже. Более старших отморозков в грязи валял, и синяки ставил. Однажды даже трое хотели меня в стойло поставить, какой там, только друг другу мешались. Всех отметелил, а за то, что в троём – отметелил с особой жестокостью. Продолжаем спектакль по реабилитации доброго имени Настасьи. Говорю, чудь ли не рыдая.

– Матушка, батюшка, дедушка, бабушка, что ж вы мне не сказали, что это Анастасия? Я б уж, конечно, своего года призыва дождался! Я-то думал вы кого другого мне сватаете. А никого другого я не хотел.

Вот пусть теперь подумают, сюрприз это всегда хорошо и весело?

– А теперь уже поздно, как мне объяснили, территория усадьбы приравнивается к территории военной части, и покидать её нельзя. Подсудное дело, кандалы, каторга и Сибирь. А взамест меня – двоих с нашего села в солдаты забреют (я-то всегда ходил лысым, забрили меня уже, или не забрили, не поймёшь)

Отмените свадьбу, а не состоявшимся родственникам скажите, мол, обстоятельство непреодолимой силы. Забрили нашего Ванечку в солдаты, и нет ему пути назад. И давайте уже прощаться, а то меня командир сейчас накажет, и потом всю службу смеяться будет, дразнить маменькиным сынком и бабушкиным внучком. Завтра я ещё тут буду, можно будет увидеться. И вещи мне какие нить принесите на смену, и продуктов в дорогу, и денег на непредвиденные расходы.

Действую по принципу, тётенька дайте воды напиться, а то так есть хочется, аж переночевать негде! Обнялся со всеми, поклонился в пояс, проводил взглядом, повернулся и …!

В окне стояли господа и откровенно ржали. Барин был хоть и не образованным, но отнюдь не глупым. Мою игру он просчитал на раз. В другом окне барыня подносила платок к глазам, женщина она эмоциональная. А может у неё от смеха слёзы катились. Я взял свой мешок и пошёл на кухню, пора подкрепиться.

Следующим утром пришли отец и дядя Петя.

Я подмигнул крёстному, мол не выдавай меня. Он подмигнул мне в ответ, мол и ты меня. Отец отдал мне мешок и сказал.

– Тут твоя одёжа, сухари, сало и вяленное мясо, на пару недель должно хватить. Вот тебе денег, три рубля на не…пред…, как ты Пётр говорил? Ага вот именно, непредвиденные расходы. Откуда только слов таких мудрёных нахватались? А это – обстоятельство непреодолимой силы. Я как Похому это вчера выдал, он аж остолбенел, даже ругаться не стал. Только сказал (раз такие обстоятельства – деваться некуда), по-моему, он подумал, что ты помер.

– На свадьбу много наготовили, куда теперь это всё девать?

– А вы поминки устройте! Хи-хи, шучу я. Сделайте проводины. Повеселитесь, здравницы, государыне нашей, по произносите. Покажите всем, что не горе у нас, а радость. Сын уходит служить отечеству. Почётную обязанность выполнять, священный долг!

Ух, аж самого проняло.

Как отгуляли проводины – не знаю, побоялся я отпрашиваться. Ещё напоят и оженят. Батюшка наверняка ведь там присутствовал. Скажет, венчается раб божий Иван рабе божьей Анастасии. И кирдык, конец свободе, здравствуй ревность. Слышал, что песни орали, на балалайке бренчали.

А утром мы двинулись. Офицерик на какой-то кляче, я пешком. Один мешок за спину второй перед собой, на груди. Своя ноша не тянет. А этот подпрапор решил, то ли проверить меня, то ли начал мне сладкую жизнь устраивать. В общем, погнал он свою клячу мелкой рысью. Давай, давай, скорее твой Росинант сдохнет, чем я устану, я парень тренированный.

Пообедали в чистом поле. Конь – это не человек – ему отдыхать надо. Оказалось, что у моего начальника жрачки не было. Дворянин, тонкая натура, о приземлённом не думает. Зато была бутылка настойки, это ему мой барин презентовал (жратвы презентовать не догадался? или это был тонкий расчёт). Я расстелил полотенце, нарезал каравай, сало, положил вяленое мясо, молоко, и предложил офицерику присоединиться. Он не заставил себя уговаривать. Тут же сел и начал хомячить, я от него не отставал. Когда наелись, начальник достал заветную бутылку налил мааленькую глиняную чарку и подал мне. Всё, я его зауважал. Никаких больше офицериков, хоть и про себя, а только, ваше благородие, и Матвей Григорьевич. Выпили, их благородие прямо из горлышка пару глотков сделал, крякнул и сказал.

– Нам, брат, много пить нельзя. Особенно на голодный желудок. Молоды мы с тобой очень. Ну всё собираемся, к вечеру надо быть в Отрадном, там ещё рекруты есть. Ты над ними будешь старший.

Значит, мой пробег был не местью, а просто испытанием. Стою ли я чего-нибудь? Можно ли на меня положиться? Я зауважал командира ещё больше. Хоть и молодой, но не глупый.

К вечеру добрались в большое село. Тут нам надо было «призвать» трёх рекрутов. Местный помещик с моим офицером холодно поздоровался, руки не протянул, кивнул только на сарай.

– Вон там твои.

И ушёл, ни тебе ужина, ни ночлега – сословное общество! «Я богатый ты дурак».

В сарае сидели три человека, связанных!

Офицер поглядел на них, и кивнув на меня сказал.

– Вот вам старший. Он за вас отвечает, все вопросы к нему.

Развернулся и вышел. Ну что ж, недоросль то не дурак, сразу нашёл на кого свои обязанности спихнуть.

– Вы из этого села, или вас, где нить выловили?

– Местные мы.

Ну понятно, неугодны барину. Или работники плохие, или в бутылку лезут, то есть на дыбы встают, либералы, одним словом. Будем перевоспитывать.

– К офицеру обращаться не иначе как, ваше благородие или господин подпрапорщик, ко мне господин старший (это я сам придумал, звания то ещё нет, а командовать как-то надо). Вы уже являетесь военнослужащими доблестной Императорской армии. Поэтому любое невыполнение приказа ведёт к суровому наказанию. Побег – равно дезертирство. А за это порка, кандалы, Сибирь и каторга, можно выбрать четыре из четырёх. (демократия, однако, свобода выбора). А теперь встать! Кру-гом.

И я разрезал верёвки. Забирать их с собой я не планировал, по мелочи тырить не приучен. Но и местному помещику подхалимничать не намерен.

– А теперь, кто живёт дальше всех?

– Ну я.

– Имя?

– Иван, сын Ивана

– Вот так и отвечай, только громко и внятно, привыкайте к армейскому языку, вам на нём всю оставшеюся жизнь говорить.

– Выходи строиться, в колонну по одному становись. В колонну по одному, это значит в затылок друг другу, на расстоянии одного шага. Вперёд, шагом, марш.

И пошли они, ох как пошли, убил бы гадов. Но насчет правой и левой ноги, я не стал заморачиваться, пока, сам устал. В первую избу зашли все четверо. Я, на всякий случай, никого не выпускал из поля зрения, не зря же их связывали и в сарае держали. Я велел хозяйке собрать вещи, и еды на две недели. Вещей не оказалось, а из еды только краюха хлеба, даже сухарей не было, нечего было сушить. Всё съедалось в процессе приготовления. Мы-то в своём селе, оказывается, живём очень богато, а тут одна пара лаптей, одни портки, одна рубаха и жрать нечего. Зря тащились.

– У остальных тоже самое?

Мужики понурились.

– Ну а у кого изба просторней?

– У меня только дед с бабкой.

– Отставить, как надо обращаться?

– Савелий сын Ивана, у меня, господин старший, дома только дед с бабкой, сирота я.

– Выдвигаемся к тебе, расположимся на ночлег. И запоминайте, как я говорю, это и есть армейский язык.

– Господин старший, а можно мне….

– Можно Машку за ляжку и козу на возу, а в армии – разрешите.

Надо же показать свою эрудированность.

– Господин старший, разрешите остаться дома, до утра, с женой проститься?

Ага, щазз, ищи дурака.

– Отставить, поцелуй жену в нос, кругом, на выход шагом, марш.

И тут он сломался, толкнул обоих товарищей, и побежал. Хи-хи, от меня? Я рванул и прямо на крыльце толкнул его в спину. Он покатился кубарем, а я на лету ему ногой по роже, (изо всей дурацкой мочи, распрекрасные вы очи) он затих, выбежали на двор рекруты и баба. Как заголосит

– Убили!!! Ваню убили!!!

– Молчать!

Рявкнул я.

– Живой он, только контужен, неси воды. А вы двое берите его, ложите на эту лавку, ты найди две хворостины, а ты стяни с него портки, нечего портки портить. Ты баба плесни ему воды в морду, ага очнулся приступайте, это приказ. А за невыполнение приказа трибунал, кандалы, Сибирь, каторга.

Иван взвыл.

– Барин помилуй!!!

О как, я уже барин, а чему удивляться, добротная, новая, крашеная одежда, и сапоги. А это статус.

– Не помилую, ты товарищей подставил, если б ты сбёг, их бы пороли.

Вообще-то пороли бы меня, но про это я благоразумно умолчал.

– А ещё с твоего села заместо тебя, двоих в солдаты забрили бы. А как твоим детям жить тогда? А жене? Семья дезертира! Как с таким клеймом в люди выходить? Секли мы его прямо тут, при жене и детях, да ещё соседи через забор заглядывали. А пусть видят, ох и злой же я. А с чего добрым быть. Пол дня бегом, пол дня пешком, к этому уроду через всё село топали, как идиоты – строем. А у него и вещей нет, и пожрать нечего.

– Отставить экзекуцию! Ты баба плесни ему на задницу водой, ему легче станет, да штаны ему одень, можешь поцеловать, куда хочешь.

Прибежал какой-то малец. Да как заорёт.

– Господин ахфицер требует рекрутов к себе в усадьбу!

Вот молодец, чётко и внятно, и выспрашивать не надо, куда – зачем.

– Ты Савелий. И ты, берите его под руки и вперёд, бегом, у вас на руках раненый. И чем быстрее вы доставите его в госпиталь, тем больше у него шансов выжить!

Бежать не получалось – так, плелись, быстрым шагом.

На крыльцо вышел Матвей Григорьевич, кивнул на сарай.

– Ночевать будете там, утром выступаем

– Слушаюсь, ваше благородие.

И командир ушёл.

Я расстелил на сене полотенце нарезал хлеб сало, положил рыбу, рекруты смотрели на меня сглатывая слюну.

–Ты, я ткнул пальцем, принеси воды, а ты, опять ткнул во второго, дай бутерброд раненому. Я протянул ломоть хлеба с салом. И садись за стол. Начали есть. Тот, что ушёл за водой долго не появлялся, я уже начал волноваться, не сбежал ли? Неужели урок не пошёл впрок – пошёл. Прибежал, запыхавшись, и с порога начал трындеть. Офицер, помещик, усадьба, с семьёй, даже со двора выгнал. Ни чо не понимаю. Я скомандовал

– Приступить к приёму пищи! Потом расскажешь, а ты дай раненому ещё бутерброд.

Ели много и с аппетитом, особенно рекруты. Сало для них было деликатесом. Рыбу тоже подмели, хоть она и солёная была, но это уже без меня. Я, предчувствуя завтрашний переход, от солёного воздержался. Когда поели, Савелий заговорил, оказывается, наш офицер тутошнего помещика, со всей семьёй, выгнал из усадьбы. Даже во флигеле переночевать не разрешил, вообще на двор усадьбы запретил заходить. Слуг, однако же, оставил, велел большую бадью и много горячей воды принести к себе в комнаты, и девок дворовых тоже позвал, спинку потереть!!!

Не прост наш командир, ох не прост. Ещё час назад местный барин смотрел на него как на мусор, а гляди ко ты, тот уже в его апартаментах, с его же девками в ванне купается. А сам помещик, думаю, в поповском доме ночует, со всей семьёй. Вот унизил, так унизил.

Лежу на сене, обдумываю ситуацию. И тут заговорил Иван, который раненый.

– Господин старший, не выдавайте меня их благородию, я больше не буду! Помилуй, барин, ради Христа прошу!

– Вот видишь, Иван, в какую мощную организацию ты не хочешь вступать. Наш командир имеет самый первый офицерский чин, а вон как, одним щелбаном, твоего бывшего всесильного помещика из собственной усадьбы выгнал. Захочет и вообще в кандалы закуёт (надо же было страху напустить).

– Я хочу-хочу, барин. Я уже понял, что глупый я.

– И мы очень хотим.

Поддакнули остальные рекруты.

– Скажешь, их благородию, что синяки на твоей заднице и на морде лица тебе твой бывший помещик поставил, а вы подтвердите, а я промолчу. Всем отбой. Если услышу ещё хоть звук, будете отжиматься до утра.

И я уснул.

Утром плотно позавтракав, я заявил своим подчинённым.

– Продукты мои личные, да ещё я их пер на себе до вашей дыры, так, что, каждый приём пищи будет стоить вам по пол копейки ( ну ни разу я не альтруист, а очень даже домовитый и хозяйственный) отдадите с первого жалования. А сейчас, ты, седлай офицерского коня, и проследи как за ним ухаживали, если плохо, дай конюху в глаз. Привыкай, ты теперь боец, а не крестьянин.

И Савелий убежал. Вышли во двор, их благородие стоял на крыльце с чашечкой кофе. Рядом крутилась какая-то девка, довольно миловидная, и улыбалась во весь рот. Командир наш не промах, уважаю.

За воротами стоял хозяин имения, под уздцы держал ладного жеребца, и усиленно мне жестикулировал свободной рукой. Я вышел.

– В чём дело?

Спросил я, смотря сквозь него. За ним стояла ещё лошадь, запряжённая в телегу. Телега была чем-то нагружена. Не сильно три – четыре мешка.

– Мне бы с хозяином вашим поговорить.

– Он не хозяин – он командир! Ты хочешь аудиенции?

– Да.

– Сейчас доложу.

И развернувшись, я побежал к крыльцу. За пять шагов перешёл на строевой шаг. Встал по стойке смирно, и громко отчеканил.

– Ваше благородие! разрешите доложить!

Он кивнул головой, сдержано улыбаясь, понял мою игру.

– Местный помещик просит вашей аудиенции!

– Пусть заходит.

Улыбался он уже не скрываясь. Я развернулся, сделал пять шагов строевым шагом и припустил бегом. Подбежав к помещику. Заговорил скороговоркой, делая испуганное лицо (пугать, так до икоты).

– Их благородие вас примут, кофею они испили, настроение у них доброжелательное.

Я протянул руку, играть дак до конца. Не только начальник крут! Но и подчинённые у него не промах. Сообразительный, сразу же сунул мне серебряную монету. Развернувшись, побежал к сараю, построил рекрутов, дал команду к бою, разъяснил, что она означает. И заставил отжиматься. А нефиг рекрутам знать, о чём договариваются высокие стороны. Высокие стороны договорились быстро. Матвей Григорьевич вскочил на жеребца и дал команду выдвигаться.

– Раненый на телегу, быстро! Савелий, тащи мои мешки. Ты.

Я ткнул пальцем в мужика имени которого так и не спросил, – Правишь.

Сам схватил «Росинанта» под уздцы и быстро привязал его за задний борт.

– Бегом, марш.

И мы мелкой рысью погнали. Савелия и безымянного мужика я периодически менял местами. Сам же всё время бежал. Командир поглядывал на меня с одобрением.

Верст через десять сели полдничать, лошадь ведь не человек, ей отдохнуть, попастись, воды попить надо.

У Ивана глаза совсем заплыли, вот я его в телегу и определил. Спадёт опухоль, будет вместе с нами бежать. Подпрапорщик ни чего у меня не спрашивал, но обо всём догадывался. Умница, раз назначил старшим, то и нефиг меня контролировать. После обеда передвигались уже пешком. Ночевали в какой-то деревне. А всю следующую неделю практиковали волчий шаг вестфолдингов, пять километров бегом, и столько же быстрым шагом. Конечно же с перерывом на обед. Вот во время такого перерыва я и подошёл к командиру и полуофициально обратился.

– Ваше благородие, а не могли бы вы рассказать, как ваш батюшка, генерал-аншев! вдруг оказался знаком с Прохором Ивановичем?

Отчего ж не рассказать? Мне батюшка перед самым отъездом эту историю поведал. Было это во время турецкой компании, наши войска тогда Азов осаждали. Турки сделали вылазку большими силами и прорвались к штабу, где и командовал батюшка. В общем бились страшно, отца ранили. А тут полурота Прохора подоспела, командир у них был то ли убит, то ли ранен, вот Прохор и стал командовать, он тогда унтером был. Врубились они в янычар и оказался Прохор рядом с батюшкой, бились плечо к плечу. Батюшка упал, а Прохор, уже будучи сам изранен взвалил его к себе на плечи и побежал в тыл. А его полурота продолжала биться в штыковую. А тут и казаки подоспели. Отца и Прохора на коней и в госпиталь. Янычар тогда много побили, Азов почти сразу после этого сдался, защищать его уже было почти некому. Ну а потом моя матушка уже хлопотала, она у меня фрейлиной при императрице состояла.

А ещё мне велено было, это уже матушкой, посмотреть, как Прохор Иванович хозяйствует, не зря ли она хлопотала, всё-таки он не потомственный дворянин, да и не грамотный … был. И, скажу тебе, Я был приятно удивлён. И сам он не бедствует, и крестьяне у него очень зажиточные. Вон с Отрадным сравни. Крестьяне чуть ли не с голым срамом по селу ходят, досыта никогда не ели. И это считается нормальным. А у вас в селе сахар! ты понимаешь, САХАР !!! есть.

– Ну сами то его мы почти не едим, только производим и в город продаём, мы всё больше на мёд налегаем.

– Вот я и говорю, где-то ржаной кусок – за счастье, а у вас мёд в порядке вещей.

– Ну дак это всё просто, крестьяне у нас в России живут вроде общиной, а какая же это община если вся земля на мелкие наделы поделена. Одни межи. От пятой части до половины, межи занимают. И у одного крестьянина до десяти наделов в разных местах. Он пока с одного до другого надела доберётся – пол дня пройдёт. А работать когда? То же и с покосами. А у нас барин уговорил распахать все межи. Добрую землю засеваем рожью, а плохую льном. А лён на ней растёт хорошо. Опять же в каждом доме механизма-самопряха есть, а то и по две – три, по числу девок. Это мой крёстный их изобрёл, а на самопряхе любая баба али девка вдесятеро больше сделает, чем веретеном. А ещё красильня. Вот и продаём мы не куделю, а готовую крашеную ткань. Отсюда и доход.

– А ты то сам почему в солдаты захотел? мне Прохор Иванович говорил, ты с малолетства тренируешься.

Я пожал плечами.

– Не помню, что было в малолетстве, а сколько себя помню– хотел быть как Прохор Иванович. Герой. И девки его любят.

– Заболтались мы, что-то. Пора в дорогу.

Глава 6. Учебная рота.

Наконец то мы прибыли в полк. Где он находился? Я сказать не могу. Сам не знаю. Вообще, где я прожил всю эту жизнь, в смысле географии, не знаю. наше село называлось Никольское. Городок до нас ближайший – Ново-Никольск. Полк квотируется в Старо-Берендеевске. Единственный ориентир Санкт-Петербург. Больше знакомых названий поблизости не было. У солдат спрашивать направление и расстояние бесполезно, они сами ничего не знают, как, впрочем, и я тоже. Уклад такой. Как говориться, дальше своего плетня ничего не видел. А у офицеров – чревато, заподозрят, что я сбежать хочу, и для этого направление выпытываю.

Короче география такая, пол лаптя на карте. От Урала до Смоленска, от Новгорода до Рязани. Говорили только, что Петербург близко, всего полторы седмицы пути. А какого пути? Прямого или Российского (сем загибов на версту). Пешего или конного? Хотя если конного на Росинанте (это был вообще-то не Росинант, это вообще была кобыла, но мне показалось, что кличка Росинант ей подходит как нельзя лучше), то пешего получится меньше.

В дороге барин меня спрашивал, чего это я его кобылу Росинантом зову. Вот как ему объяснить про Дон Кихота? Написал её (книгу) Сервантес, или ещё нет. А если написал, издавалась она в России, или нет? В общем попал.

– Да барыня рассказывала историю, про рыцаря в тяжёлых латах, и на старом худом коне. Он, там какие-то подвиги смешные совершал.

Кажися отмазался. В общем, где нахожусь – не знаю, год на дворе 1748, весна, а на троне Елизавета Петровна.

Подъехали к воротам, (кто-то и подошёл) командир сдал нас дежурному, а сам направился в штаб доложиться. Дежурный показал нам направление.

– Там ваши сидят, вы их сразу узнаете. Доложите унтеру о прибытии.

– Савелий в телегу, остальные в колонну по одному, становись! (дежурный хмыкнул) за мной шагом – марш.

И мы потопали, за время перехода я своим подчинённым разъяснил, где правая, где левая нога, они их у же почти не путали, так что шли мы почти как, студенты на сборах военной кафедры, сносно. А вот и наша группа, на вытоптанной полянке сидит, половина в солдатском, половина в «гражданском», точно они. Высмотрел сержанта, скомандовал,

– Группа! На месте …. Стой! Раз два! На право! Смирно!

Подбежал Савелий с телеги. Тоже встал в строй. И я строевым шагом подошёл к сержанту. Руку к козырьку не поднимаю, ибо козырька у меня не было, вообще шапки, как и волос, у меня не было.

– Господин унтер-офицер! Группа рекрутов в количестве четырёх, прибыла для прохождения воинской службы, докладывал рекрут Иван сын Макара.

Надо отдать должное унтеру, во время доклада он стоял по стойке смирно, приложив руку к виску, точно по уставу. А по окончанию скомандовал, вольно. Я продублировал. А что? Я собрался делать военную карьеру, вот и надо сразу себя показывать.

– Ты из семьи военных? Где так докладывать научился?

– Никак нет! Меня барин всему военному научил. (не забываем принять вид лихой и придурковатый, знай наших, этому я тоже обучен) Унтер ухмыльнулся.

– Вот тебе первое задание. Берёшь своих молодцов и бежишь воон туда, там интендантский склад. Получите обмундирование. Лошадь оставьте пока здесь, а кстати кто ей хозяин?

– Хозяин, ей, наш сопровождающий, и Росинант его же. Мы прибыли сюда с подпрапорщиком Беловым, он сразу же в штаб поехал. Разрешите выполнять?

Он кивнул, я отдал команду.

На право, бегом марш.

Затылком почувствовал, как унтер улыбается. Прибежали на склад, там сидел другой унтер, читал какую-то бумагу. Я доложил о том, кто мы и, что мы.

– Вот только, что на вас бумагу принесли, надо же как оперативно. обычно новые рекруты дня по два бумагу ждут. А я сижу и голову ломаю кого же за счёт неё одевать. С вашей роты рекрутов двадцать бумагу со штаба ждут, а тут надо же, вас ещё нет, а документ на вас уже принесли!

Ну и молодец оказался Матвей Григорьевич. Не пустил дело на самотёк, всех построил и посчитал.

Кладовщик закричал.

– Федька, тащи четыре комплекта,

И уже мне, таким сладким голосом.

– Я гляжу у тебя сапоги ещё новые.

– Ну дык всего две недели как купил, специально для армии, не в лаптях же служить.

– А вот в сапогах то тебе служить и не придётся, в сапогах только кавалерия.

– Ну тогда я их своему командиру подарю, вот глядишь мне и будет поблажка.

А ведь это хорошая мысль. Интендант понял – меня просто так не надуешь.

– А давай ты лучше их мне продашь, я тебе сразу гривенник дам, а остальные потом.

Ага отдам, потом, половину, может быть, наверное. Вспомнил я советский фильм. А вот мысль подмазаться к унтеру уже прочно засела в моей голове. Сапоги в наше время стоили не просто дорого, а очень дорого. Иные помещики их друг другу дарили, скажем, на день рождения. И не стеснялись и дарить, и принимать. Даже если они унтеру и не подойдут, он всё равно найдёт как ими воспользоваться. Взятку кому-нибудь даст, тому же кладовщику.

– Нет.

Сказал я

– Я точно решил подарить их своему командиру. А вот у него то вы и сможете их купить, если они вам так понравились!

Интендант скривился. Я подошёл к стене, тут висели плакаты, как должен выглядеть солдат. Вгляделся, а плакаты то напечатанные! Продвинутая часть, видно и правда не далеко от Столицы. Подозвал остальных и разъяснил, что они должны получить. Строго приказал проверить. Потому как если чего не хватит, с жалованья придётся покупать. Ну тут хозяин склада не стал жульничать, выдал всё как положено. И напоследок ещё велел передать моему командиру, чтоб привёл, тех, что второго дня прибыли.