Текст книги "Семья Буториных"
Автор книги: Афанасий Салынский
Жанры:
Драматургия
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Безуглый. Ощущается. В положительном смысле.
Фурегов. Все твои нужды, Василий Максимыч, знаю насквозь и даже глубже. (Хохочет.) Вот мнешься, а я уже чувствую, что у тебя на душе наболело.
Василий. Может, и чувствуете, Николай Порфирьевич… очень даже возможно…
Фурегов. Обижаешься ведь, а? На начальство обижаешься?!
Василий. Как в воду глядели, Николай Порфирьевич.
Фурегов(довольный, смеется). Насквозь вижу. (Серьезно.) Говори.
Василий. Заботы не замечаю, товарищ директор. Все ж, как никак, а меня и в Москве знают… А тут перестают отличать. Решил я месяц-другой рубануть, что называется, на всю катушку. Говорю с начальником шахты. А мне: инструмент – как для всех, забой готовят – тоже как для всех. А я так понимаю: если ты настоящий, заслуженный стахановец – тебе и внимание особое… Работай на благо родины. Бей свои же рекорды. Гони вперед, что бы и рудник тобою гордился, и сам в шахту шел… как на первомайскую демонстрацию.
Входит секретарь.
Секретарь. Проходчик Илья Буторин. Говорит, что вы по телефону…
Фурегов. Да, да, пускай войдет. (Секретарь выходит.)
Безуглый(потирая руки). Ситуация…
Входит Илья.
Фурегов(встречает Илью так же вежливо, как и Василия, не более сдержанно и даже суховато). Прошу, Илья Максимович, прошу. (Здоровается с Ильей за руку.) Здесь у тебя родственная встреча.
Илья. Вижу.
Василий(встает). Так у меня, собственно, больше ничего…
Фурегов. Сиди, сиди, Василий Максимович. Надеюсь, брат секреты свои от тебя не прячет. (Василий садится.)
Василий. А я, признаться, в них не особенно и нуждаюсь. О своем деле голова болит.
Илья(садится на указанное Фуреговым место, обращается к Фурегову). В понедельник с утра мы с Иваном Петровичем машину отрегулировали. Всю смену в понедельник, вчера и вот сегодня действовала безотказно.
Фурегов. Надолго ли?
Илья. Думаю, да.
Фурегов. И что же ты хотел?
Илья. Это уже старый вопрос, Николай Порфирьевич. Но мы никак не можем его решить. Дайте мне возможность работать с агрегатом в трех-четырех забоях.
Фурегов. Гм-м… А знаешь ли ты, Илья Максимович, что думают о твоей машине рабочие?
Илья. Рабочие у нас разные…
Фурегов. А вот передовые рабочие, стахановцы… Вот, к примеру, как на это дело смотришь ты, Василий Максимович?
Василий. Да я уж… Не хотел бы я тут…
Фурегов. Ох ты, братец ты мой! Где же твоя принципиальность?
Василий(глядя в сторону). Не очень я верю в эту штуковину.
Фурегов. Почему же ты не веришь?
Василий. Больно уж она сложная. А мне руками дай на перфоратор нажать, тогда и душа на месте. Тоже и многозабойное бурение. Дело хорошее, только до него ли нам, когда для одного забоя запасных буров бывает в обрез.
Фурегов(Илье). Слышал?
Илья. Для меня это не новость.
Фурегов. Заметь, говорит передовой рабочий, стахановец… А если послушать рядового…
Илья. Должен заметить, что Василия Буторина я ни передовым, ни даже рядовым не считаю. Человек смотрит назад, а не вперед…
Безуглый. Ну, ну, позвольте, дорогой товарищ… Мы знаем его, как лучшего производственника, как мастера скоростной проходки.
Илья. Дешевая реклама.
Безуглый. А пресса?
Илья. Дутая фигура. Медвежья сила – и ни капли творчества. (Василий, в замешательстве, встает.) Его просто сделали знаменитостью. Вы опекаете его, Николай Порфирьевич. Он ходит к вам жаловаться, как только замечает, что его поставили в равные с другими условия. Иждивенец начальства, а не стахановец. Соревнование для него все равно, что спортивный бег. Дайте ему то, что даете другим рабочим, и уже через неделю его слава лопнет, как мыльный пузырь. Уж я-то его знаю лучше вашего: мы живем под одной крышей.
Василий(сдерживая гнев). Спасибо за характеристику, братуха. (Фурегову.) Позвольте уйти?
Фурегов. Да, пожалуйста… (Василий уходит.)
Илья. Жаль, что вы опираетесь на таких вот «стахановцев».
Фурегов(грозно). Товарищ Буторин…
Илья. Прикажете молчать?
Фурегов(махнув рукой). Говори, что угодно и сколько угодно. Но знай – наши условия имеют свою специфику. Так, Владислав Сергеевич?
Безуглый(в замешательстве). Вам… с этого кресла… виднее.
Илья. Сомневаюсь.
Фурегов. Так, может, тебе виднее?!
Илья. А что ж? На жизнь я не в щелку смотрю. Мне из моей шахты вся страна видна, со всеми планами…
Входит Никонов.
Никонов. Мое почтение. Всем. (Тяжело садится в кресло.) Уф-ф…
Фурегов. Я сегодня с утра тебя жду, Иван Петрович. Надо посоветоваться о способе крепления на Южной.
Никонов. А я вот с Ильей Максимычем всю смену работал. Агрегат действует безупречно. Ильюш, ты говорил?
Илья. Говорил…
Никонов. Вот и я пришел к тебе посоветоваться, Николай Порфирьевич. Как мы – прежде твое, потом мое?
Фурегов. Как угодно.
Никонов. Тогда начнем с моего, оно важней. Кстати и Илья Максимыч тут. Так вот… Я предлагаю добиться изготовления нескольких машин, а затем начнем широкое внедрение на всех шахтах рудника.
Фурегов. Поймите, здесь не научно-исследовательский институт, здесь производство!
Никонов. Да, кстати, ученый совет института горной механизации одобрил нашу работу.
Фурегов. Ох и началось… Ты уверен, что конструкция уже совершенна?
Никонов. Да, вполне.
Фурегов. К-хм… А вдруг еще какой-нибудь изъянчик?
Никонов. Не думаю, не думаю. Хотя вообще-то, конечно, ручаться головой было бы глупо.
Фурегов. Ага, стало быть, не ручаешься? А ты, Илья Максимович?
Илья. Каждую вещь можно улучшать до бесконечности.
Фурегов. Тонко, тонко… (Резко повысив голос.) Что же вы хотите? Внедрять машины, не имея абсолютной уверенности в их совершенстве! Похвальная смелость. Новаторство чистой воды. (Хохочет.)
Никонов. Речь идет пока не о серийном производстве. Только четыре машины, пока хотя бы по одной на шахту. (Как бы между прочим.) Александр Егорович смотрит на это дело положительно.
Фурегов. Ефимушкин? Положительно… Гм-м… (Мягко.) Четыре машины… А где мы электрооборудование, где приборы возьмем?
Никонов. Было бы желание.
Входит Ефимушкин. Кивком головы здоровается с Ильей и Никоновым. Останавливается и слушает.
Фурегов. Это у меня-то нет желания? Уже – упрек. Что ж, с вами не легко спорить. Сейчас у нас так: возрази против какого-то новшества – мгновенно тебе ярлычок: консерватор. Ходи тогда с этой вывеской и разбирайся, доказывай, кто прав, кто виноват. А я, дорогие мои товарищи, еще в ноябре семнадцатого года штыком голосовал за все наши новшества, – которые есть и которые будут. Что же касается этой каверзной проблемы, должен сказать: ключ тут в насыщенности техникой.
Ефимушкин. Если ты, Николай Порфирьевич, видишь ключ именно в этом, то могу тебя обрадовать: этот ключ лежит в нашем кармане.
Фурегов. С каких пор, Александр Егорович?
Ефимушкин. Сегодня пришел наряд.
Фурегов. Министерский?!
Ефимушкин. Да, большая партия электрического оборудования, приборов и инструмента.
Фурегов. Добрая весть! И как ты умудрился узнать раньше меня?
Ефимушкин. Да так уж умудрился.
Фурегов(по телефону). Дайте отдел технического снабжения… Не отвечает? Как появится Михайлов – соедините меня с ним. (Опускает трубку, встает и, обрадованный, ходит по кабинету.) Хорошо, очень хорошо! Эх, приберечь бы это оборудование… Богатство! Растянуть его экономненько…
Ефимушкин(иронически). Мечта… Сам Плюшкин позавидовал бы.
Фурегов(еще в плену своей «мечты»). А? Что?
Никонов(сухо). Итак, Николай Порфирьевич, насыщенность техникой прекрасная… Остается только приступить к нашему делу.
Фурегов. Ой, навязались вы на мою голову с этими новинками! Журавль в небе. Все ломать, пересматривать, людей переучивать… И затраты, затраты какие! Одних высококачественных моторов – шестнадцать штук. Грабеж!.. А будет ли толк?
Никонов. За моторы и все прочее можешь не беспокоиться. Пока мы до конца не уверимся в первой, пробной машине, мы ни в коем случае не станем делать новых.
Фурегов. Вот это другой разговор!
Никонов. Еще недельку переждем, посмотрим, как поведет себя первая, а потом и приступим.
Фурегов. Одну недельку? Не маловато? (Торгуется.) Две.
Никонов. Можно и две.
Фурегов. Вот, вот… Лучше две.
Никонов(пожимая плечами). Важно твое принципиальное согласие. Мастерским надо подготовиться.
Ефимушкин(улыбаясь). По всему видать, придется тебе, милый наш хозяин, раскошеливаться.
Фурегов. Петлю, петлю на шее затягиваете…
Илья. А как же все-таки с забоями? Товарищи, не меньше трех.
Фурегов. Конечно, новое дело… Может быть, очень хорошее дело…
Ефимушкин. Да не тяни же, Порфирьич.
Фурегов. Что? Забои? Владислав Сергеич, займитесь. (С улыбкой.) Признаться, маленькая надежда и у меня теплится. Однако прошу учесть одно мое условие… При первых же признаках угрозы для плана, для реальных задач, я всю эту рискованную затею свертываю, – и можете жаловаться хоть в Совет Министров.
Никонов. С таким-то условием?..
Ефимушкин. И все-таки мы начнем!
Занавес.
Действие второе
Картина третья
Площадка у копра шахты Северная, где работает со своей бригадой Илья Буторин, и где начальником смены Максим Федосеевич. Только что кончилась вторая смена. Рабочие, поднявшиеся на-гора, выходят из клетевого помещения и проходят через площадку.
Бадьин(поет). Он пел про далекий, родимый Урал, – угрюмые, слушали волны…
Карпушкин. Вот соловей! Тут не знаешь, куда от тоски деваться, а он…
Ястребов. Пускай поет. И ты нос не вешай. Сейчас нам знаешь, как надо держаться? На нашу бригаду сейчас весь рудник смотрит.
Карпушкин. Смотреть-то уж нечего.
Бадьин. Никогда бы из тебя, Карпушкин, моряк не получился. Маленькая пробоина – а ты уже с корабля за борт.
Карпушкин. Дураков мало. Вон в бригаде Василия Буторина, на Южной – там работают, ничего не скажешь. А мы… Где наши обязательства? Нас не то что Василий – самая последняя бригада обгонит. Возимся с этой моторной рогозой, как дитятя с побрякушкой. А она вот смену подрожала да в стала. Будь бы совсем намертво, а то ведь, неровен час, и еще возиться придется. Сотворили диковинку.
Ястребов. По первому разу даже блин у твоей жинки комом получается, да ты ей прощаешь, а тут машина. Рассуждать надо.
Карпушкин. Рассуждаем… Люди вон бригады отличного качества создают, а мы… Первый забой кое-как обурили, – во второй метнулись. Кто просил? Кому надо? (Со злом сплюнул.) Лешак нас туда понес.
Ястребов. Не лешак, а машина. Второго-то забоя не было.
Бадьин. Начальство не заботится… Обещали тремя забоями обеспечивать…
Ястребов. Обещать обещали, а вот уже неделя проходит, а нам и один-то забой как следует не готовят. Старик Буторин и рад бы помочь, да не все от него зависит.
Карпушкин. Вчера в одном забое три цикла сделали.
Ястребов. Потому что машина работала безотказно.
Карпушкин. Взяли бы перфораторы…
Бадьин. А «диковинку» прямым сообщением на склад?
Карпушкин. Чего еще с ней, ежели она подводит.
Ястребов. А почему подводит? Разобрался?
Бадьин. Илья этой машине два года жизни отдал.
Ястребов. Он, может, сотни книг изучил, да таких книг, где каждая формула – на несколько страниц. Надо ж ему теперь знать, чем его дитя болеет.
Карпушкин. Видать и родилась-то с брачком.
Ястребов. Допустим. А в чем он, тот брачок? Вот Илья и пошел во второй забой, потому как первый обурили, а во втором порода твердая – и все недостатки машины подметить проще.
Карпушкин. А этот второй забой – обводненный…
Ястребов. Так бригадир же прямо сказал, что бурим на собственный риск и страх.
Карпушкин. Ох, как бы и впрямь страху-то не попробовать…
Бадьин. Пойдем-ка в душ. Там мы из тебя горячей водицей мигом страх выгоним, судак сухопутный.
Карпушкин. Спасибо!.. Идем. Илью, видать, не дождемся. (Уходят.)
Входит Настенька. Заметив приближающегося к шахте Гайнутдинова, прячется за угол основания копра. Однако Гайнутдинов замечает Настеньку, и та выходит из-за угла, состроив серьезную мину.
Гайнутдинов. Мальчик пришел далеко-далеко, а девочка прячется.
Настенька. Положим, мальчик не пришел, а прибежал. Ишь, запыхался.
Гайнутдинов. Спешил тебя на шахте застать.
Настенька. Мог бы спешить к другой девочке. Теперь мне все понятно.
Гайнутдинов. Тебе понятно, мне не понятно, почему прямо не говоришь?
Настенька. Обманщик!
Гайнутдинов. Я?!
Звонит телефон, висящий на стенке копра. Настенька подходит, снимает трубку и слушает.
Настенька. Шахта Северная… Начальника? Он бюллетенит. С вами говорит электрослесарь. А кто это? С Южной… За начальника шахты остался начальник смены товарищ Буторин. Да, Максим Федосеевич. Что? Я же вам говорю: за начальника шахты остался начальник смены товарищ Буторин Максим Федосеевич. Его здесь нет. Я сама его ищу. Пожалуйста. (Вешает трубку и хочет уйти.)
Гайнутдинов. Стой! Не уходи. Почему оскорбила?
Настенька. Заслужил. Ты обманывал меня целых восемь дней. Ты говорил, с Зойкой все кончено.
Гайнутдинов. А что у меня с ней был? Ничего не был! Один раз музыка слушал, немножка домой проводил.
Настенька(недоверчиво). А Василий говорил…
Гайнутдинов. Несерьезный человек твоя братишка. Тебе наплел, мне наплел – кому это надо?
Настенька(примирительно). Тебе наплел, мне наплел… Ладно, проверю.
Гайнутдинов. Большой дело, малый дело – один цена словам. Я его прошу: давай возьмем в наша бригада буровой агрегат, большой успех иметь будем. (Махнув рукой.) Как стенка горох. Жуляр малай.
Настенька. Якши малай.
Гайнутдинов. Син?
Настенька. Син.
Гайнутдинов. —
Настенька. Плохо дело у Ильи, Михаил.
Гайнутдинов. Что ты говоришь?! Почему плохо?
Настенька. В машине что-то разладилось.
Гайнутдинов. Разладилось?!
Настенька. Отец еще ничего не знает, вот ищу его. Он всю смену на дальнем участке провозился. Пути там перестилали.
Входит Максим Федосеевич. Увидав Настеньку и Гайнутдинова, кашлянул. Ребята обернулись.
Максим Федосеевич(с напускной суровостью). Свиданий мне здесь не устраивать.
Гайнутдинов. Деловой разговор.
Настенька. Пап, а пап…
Максим Федосеевич. Ну, что тебе, пап?
Из копра выходит Илья.
Настенька. А вот и он сам… (Уходит с Гайнутдиновым.)
Максим Федосеевич. Эй, бригадир, слышал, Южная повышенные обязательства берет.
Илья(мрачно). У меня никогда не было заниженных.
Максим Федосеевич. Смотри, как бы тебя Василий снова в хвосте не оставил.
Илья. Сегодня он меня уже оставил. И завтра… Может, и на месяц его победа затянется.
Максим Федосеевич. Нажимай.
Илья(с печальной улыбкой). Нечем, отец.
Максим Федосеевич. Как это нечем?
Илья. Стала машина.
Максим Федосеевич. Стала?..
Илья. Опять – скорость, опять – сплав… Спалил все четыре мотора.
Максим Федосеевич. Да как же ты это?.. Когда? Ты бы меня с первого-то участка вызвал…
Илья. Зачем? Сейчас бы Никонова сюда…
Максим Федосеевич. Вот горе-то еще. Стыда не оберешься… Неужто – совсем?
Илья(решительно). Нет. Что ты, отец! Просто… хотел я ее на самой твердой породе, на двенадцатой категории, проверить.
Максим Федосеевич. Погоди-ка, а где ты встретил такую породу?
Илья. Во втором забое.
Максим Федосеевич. У тебя ведь был только один подготовленный забой.
Илья(со злом). Один, один… Хотя и обещали три… Я сделал в этом забое цикл и сразу пошел во второй. В первом-то порода мягкая, вот я и решил на твердой догадку свою проверить.
Максим Федосеевич. Во втором-то?.. Вера ж Ивановна законсервировала этот забой, как обводненный.
Илья. Да это она так, на всякий случай…
Максим Федосеевич. Придуриваешься ты, что ли?
Илья(неуверенно). Примерно метр прошли – ничего, никакой воды. Слегка только сочится.
Максим Федосеевич(крича). Да каждую минуту может хлынуть в забой! В два счета шахту зальет… (Быстро направляется в надстволовое помещение. Илья, понурившись, идет за ним. Максим Федосеевич сердито оглядывается.) Без тебя обойдусь. (Илья поворачивается и уходит.)
Слева, откуда появился и Гайнутдинов, т. е. со стороны шахты Южной, входит Ефимушкин. Он в рабочем горняцком костюме, испачкан рудной пылью и, как видно, основательно устал. Судя по быстрой походке и выражению лица – чем-то озабочен. Ефимушкин подходит к телефону, снимает трубку.
Ефимушкин. Коммутатор? Прошу кабинет директора…
Входит Фурегов.
Не отвечает? (Вешает трубку.)
Фурегов. Кому ты тут названиваешь?
Ефимушкин. Тебе.
Фурегов. Фурегов у телефона. Хочу посмотреть, как тут сегодня Максим Федосеевич за начальника и сменного справляется. Ох, кремневый старик. Горняк от прадеда. Руками таких, как он, и рудник поднялся. Когда-то и я у него школу прошел. Да что ты косишься так? Ты сейчас откуда?
Ефимушкин. С Южной.
Фурегов. Кто тебе там настроение испортил?
Ефимушкин. Ты.
Фурегов. Да я там сегодня и не был.
Ефимушкин. Дух твой там присутствует. Знаешь, Николай Порфирьевич, за счет чего взяли повышенные обязательства на Южной?
Фурегов. Конечно. Энтузиазм… ну, и… подъем соревнования…
Ефимушкин. Там взяли повышенные обязательства за счет выемки богатых руд на новом горизонте. Работа на остальных участках просто-напросто свертывается. Так-то действуют на тебя звонки из главка.
Фурегов. Пойми, Александр Егорыч, звонил сам Курбатов.
Ефимушкин. И ты не нашел лучшего способа выполнить его указания?.. Вынимаем только богатые руды. Крадем сами у себя.
Фурегов. Не вижу ничего другого.
Ефимушкин. А квершлаг?
Фурегов. Да что вы с этим квершлагом носитесь! Ну, поведем, давай поведем его, а кто за нас будет план выполнять?
Ефимушкин. Проект Щадных, который ты положил под сукно, предусматривает и план. Сегодня я видел Щадных на Южной. Она смотрела, как замирают участки с обедненной рудой, и плакала от обиды и злости.
Фурегов. Девчонка.
Ефимушкин. Она – геолог. Она оплакивала судьбу рудника.
Фурегов(повышая голос). Да что я руднику – враг? Не плачьте, руды здесь (стучит ногой о землю) на наш век хватит.
Ефимушкин. А что такое наш век? Не будет ли вернее заглядывать подальше? Хозяева мы тут навсегда.
Фурегов. Да, да, именно навсегда! И квершлаг этот мы рассчитывали проходить через два года, не раньше.
Ефимушкин. Стоп, дружище, спокойно… Тогда у нас не было бурового агрегата.
Фурегов. Я еще не уверен, есть ли он сейчас.
Ефимушкин. Четыре машины мы будем иметь через месяц. (Улыбаясь.) Уж тогда-то я тебя прижму.
Фурегов(остывая). Светишься, чертяга… Сколько я вашего брата, партийных работников, перевидел на своем служебном веку! Со всякими работал. Один – умен и деловит, а нахрапом берет, норовит тебя под пятку свою прибрать; другой – в кильватере смирнехонько держится, лишь бы самого не беспокоил, третий… А, разве перечтешь! (Пауза.) Только тебя вот никак не разгляжу. Тихий ты, как я понимаю, только с виду, а внутри пружинка сильно каленая. А?! Скажи – неправ? (Смеется.) Поссориться бы, что ли? В горячности человек полнее раскрывается. А с тобой и погорячиться нельзя. Улыбнешься – и все мои нервы мягче травы шелковой. Откуда у тебя улыбка такая?
Ефимушкин. Брось ты, дорогой мой, идеалистику разводить. Пойдем лучше сходим в компрессорную. С воздухом опять волынка. (Уходят.)
Входит Илья. Он идет медленно, в тяжелом раздумьи. С противоположной стороны появляются Ястребов, Бадьин и Карпушкин. Они уже побывали в душе, и теперь, умытые и переодетые в чистые костюмы, направляются домой. По их мрачным лицам видно, что в душе они окончательно разругались. Все трое молча проходят мимо Ильи.
Илья(свернувший было к надстволовому помещению, останавливается). Ребята! Вы что это?..
Ястребов. Поклевались маленько. А ты почему бродишь тут, как неприкаянный?
Илья. В шахту хочу спуститься. Там отец. (С тоской смотрит на товарищей.) Почему же ты не поешь, Алеша?
Бадьин. Карпушкин не разрешает.
Илья. Скучный ты человек, Карпушкин.
Карпушкин. А ну, сядь. (Садится и усаживает рядом Илью. Ястребов и Бадьин тоже садятся.) Скажи ты нам по совести, будет она, диковинка-то, иль…
Илья(поняв). Будет, ребята, будет. Ведь это свое дело я… партии посвящаю. Как же можно его до конца не довести?! Только вы помогите мне – верой своей. Станем вот все, как один… Эх, на фронте бывало!.. Там эта спайка… Помню, однажды вырвались мы вперед, в наступлении под Бреслау. Рота наша, примерно, метрах в трехстах, а немцы возьми да и зайди моему отделению в тыл. Отрезали – и давай жать. Хотели, видно, живьем хотя бы одного захватить. Что ж вы думаете, в первые минуты растерялись мои ребята. Прут фрицы с трех сторон, из автоматов строчат, – головы не поднимешь. Одного из наших убило, двух ранило. Паника в таких случаях – самый злой враг. А был у меня в отделении боец по фамилии Четверушкин. Курносенький такой лопушок…
Ястребов. Вроде нашего Карпушкина.
Карпушкин. Осторожней.
Илья. Нет, внешностью не похож. А вот характером – чуточку есть… Ну, так вот этот Четверушкин такого дрожака продает, что зуб на зуб не попадает. «Холодно, говорю, Четверушкин?» – «Нет, говорит, жарко, товарищ командир».
Карпушкин. Я-то, положим, не испугался.
Илья. А разве я про тебя говорю?
Бадьин. Что за привычка – перебивать!
Илья. Немцы ближе, ближе… Морды разглядеть можно. Тут я и говорю Четверушкину: «У нас еще Берлин впереди, а ты стрелять разучился. Ты же – пулеметчик!» Посмотрел на меня Четверушкин и улыбнулся. Да так улыбнулся!.. «Эх, Четверушкин, дорогой ты мой землячок!» – обнял я его и поцеловал. «Давай, говорю, к пулемету…» Вот Четверушкин и начал… Поливает фрицев, к земле их прижал. Тогда я вскочил и в атаку. За мной все мои девять ребят, а Четверушкин с «Дегтяревым» в руках. Так и прорвались. Одного еще только ранило.
Карпушкин. А Четверушкин?
Илья. Живой-здоровый вернулся в роту. Спрашиваю после: «Как же ты, Четверушкин, страх свой переборол?» – «А, говорит, сердце загорелось». (С воодушевлением). Если бы у вас у всех так вот сердце загорелось!..
Ястребов. Оно у нас и не гасло.
Бадьин. Вся бригада – в боевом походном.
Ястребов. Разве лишь Карпушкин…
Карпушкин. А я – что?.. Я – как и все…
Илья. Эх, Семен Васильич… Дай тебя немножко замажу. (Обнимает Карпушкина.) По чужому следу итти всегда легче. Да большая ли в этом честь? В легкости ли счастье? Вчера мой брат давал два цикла, через месяц – то же. Сидеть и радоваться этим двум циклам? Ведь наша руда – это же… блюминги, паровозы, рельсы, станки… А техника эта на коммунизм работает! Кто это сделает? За нас-то?
Карпушкин. Известно, самим надо.
Ястребов. А в таком деле без риска не обойдешься!
Бадьин. Эх, был бы я металлург… Сделал бы я для наших коронок такой сплав, чтоб тверже алмаза…
Карпушкин. А по-моему в трансформаторе болячка.
Ястребов. Моторы да сплав… Тут оно все и кроется.
Илья(тепло, с благодарностью). Эх, ребята… фронтовые мои дружки!..
Пауза.
Бадьин(Карпушкину). А ты говорил – купаться… (Поет.) И снова пошли они строем вперед, одев нараспашку бушлаты… Напутственной дробью стучал пулемет, орудий гремели раскаты.
Входит Ефимушкин.
Ефимушкин(задерживаясь). Привет, товарищи. (Рабочие отвечают.) Мне сказали в компрессорной, что агрегат стал?..
Ястребов. Стал… А вы знаете, что нас всю неделю в одном забое держали?
Ефимушкин(промолчав). А все же подводит нас новинка… Этак мы и на табачок не заработаем.
Карпушкин. А мы курить бросаем.
Ефимушкин. Так-таки все и бросаете?
Карпушкин. Все.
Ефимушкин. Полезное решение, очень полезное. А вообще-то говоря, мы еще и «Казбеком» подымим. Верно, Максимыч?
Илья. Надеемся.
Ефимушкин(тихо Илье). Что это ты… передерганный весь?.. Почему твой старик по телефону из шахты аварийную бригаду вызвал?
Илья. Аварийную?.. (Делает движение в сторону шахты.)
Ефимушкин. Спокойно. (Уходит с Ильей в шахту.)
Карпушкин. Чего-то они сорвались?
Ястребов(встает). Не во втором ли забое?..
Бадьин. Карпушкин, полундра! (Встает и вместе с Ястребовым направляется в шахту.)
Карпушкин(на мгновение задерживается, с сожалением оглядывая свой чистый костюм). Достанется мне от Натальи… Эх, семь бед – один ответ (Уходит вслед за товарищами.)
Из шахты раздаются частые звонки, сигналы тревоги.
Пробегает Настенька и уходит в шахту. Некоторое время на площадке пусто, затем появляется Малаша. За бугром голос Василия: «Малаша-а!» Входит Василий. И Малаша и Василий в рабочей одежде, и еще не успевшие умыться после смены.
Василий. Почему ты от карьера поезда водишь?
Малаша. Сегодня на моем участке в шахте пути перестилали.
Неловкое молчание.
Василий. Где ты мое фото достала?
Малаша(скрывая смущение). Какое? Вот новости.
Василий. Из авторитетных источников.
Малаша. Очень мне нужно твое фото. Будто я тебя годами не вижу.
Василий. А в альбоме?
Малаша. Там у меня все больше виды. Гораздо интереснее. Гора какая-нибудь, историческое место или просто личность.
Василий. Все-таки личности встречаются?
Малаша. Только исторические.
Василий. Да я не против, если и обыкновенные. Здесь только… вопрос количества.
Малаша. Сколько же ты допускаешь?
Василий. Не больше одного.
Малаша. Это скучно, Василек.
Василий. С одним, значит, скучно?
Малаша. У меня друзей много… как у секретаря комсомольской организации шахты. И есть настоящие друзья.
Василий. Знаем мы этих друзей. Сегодня у него всякие посторонние темы, а завтра, смотришь, и в любви признается. (Вздыхая). Эх, если б я хоть капельку был уверен…
Малаша. Всю свою уверенность в забое расходуешь?
Василий. Да что мне забой! Я в забое… корреспондентов принимаю. В общем, там у меня уверенность полная.
Малаша. Ох, Василий, напрасно ты этак… обо мне тоже в газетах пишут, а я каждый раз думаю: стоит ли, по заслугам ли? Задумаешься да и решишь: нет, не по заслугам балуют, – и еще крепче за работу. А ты как-то слишком легко…
Василий. А чего тут особенно пыжиться. Брат-то мой, Илья, захотел от самого солнца прикурить и обжегся. Машинка-то его, говорят, сегодня… кувыркнулась.
Быстро входит Вера. Не задерживаясь, направляется в шахту.
Малаша. Вера Ивановна!
Вера. Некогда, Малаша… (Уходит.)
Василий. Геологическое начальство… А почему же торопится?
Входит Ольга Самсоновна. В руке у нее узелок с едой.
Ольга Самсоновна. Где тут мой старик? Вася, отца не видал?
Василий. Нет, не видал.
Ольга Самсоновна. Большим начальством заделался. Вторая смена кончилась, а у него, почитай, с полудня маковой росинки во рту не было. (Показывает узелок.) Термосок вот принесла. (Присматривается к Малаше.) А это ж кто?
Василий. Малаша. Знакомьтесь… моя мать. (Малаша подает руку.)
Ольга Самсоновна. На шахте работаете?
Малаша. Да, машинистом электровоза.
Ольга Самсоновна. Вот хорошо. А то у Ильюши – инженерша… Хоть одна работящая невестка в доме будет.
Василий. Хватила ты, мамаша…
Ольга Самсоновна. Вижу, сколь тут хватать! Мне только глазом повести – сразу вашей завесы как не бывало. Сама помню, как язык-то сохнет, а глаза песни поют.
Малаша. Смотри-ка, смотри, Фурегов с Никоновым с того хода побежали…
Василий. Похоже, авария… А мы-то стоим и не знаем… (Направляется в шахту.) Ну, пока.
Малаша. Пока?.. А, может, мне расставаться не хочется! (Уходит за Василием в шахту.)
Ольга Самсоновна. Свят, свят… (Пробегает Гайнутдинов. Ольга Самсоновна хватает его за рукав.) Стой-ка, паренек! Старика моего, Максима Буторина, случаем, не видал?
Гайнутдинов(вырываясь). В шахта, шахта…
Ольга Самсоновна. Ну, коль все мои там… (Направляется к шахте.)
Гайнутдинов(задерживает ее). Стой, бабушка. Ярами́, ярами́!
Ольга Самсоновна. Какая тебе Арамиль?
Гайнутдинов. Там вода!
Ольга Самсоновна. Везде, милый, вода. И в колодце вода, и на кухне вода. Замочу подол – выжму. (Пытается обойти Гайнутдинова.)
Гайнутдинов. Какой слова говоришь!.. (Входит Безуглый.) Товарищ начальник, не пускай бабушка шахта! (Скрывается в клетевом помещении.)
Безуглый. Редкая дерзость. Он смеет мне поручать…
Ольга Самсоновна. Моих зальет – пущай и меня заливает.
Безуглый(сообразив, что в шахте случилась какая-то беда, пятится от шахты). За-зачем же вам… з-заливаться?.. (Оглянувшись по сторонам, цепко хватает Ольгу Самсоновну за руку.) Тем более, мне поручено…
Ольга Самсоновна. Э-э, мил человек, двоим тут околачиваться несподручно.
Безуглый. Но… поручено…
Ольга Самсоновна. Да что ты в меня клещем-то вцепился?!
Безуглый. Ваша жизнь…
Ольга Самсоновна(вырвавшись). Ладно, остаюсь тут. А ты валяй в шахту. Как-никак, мужская сила, хоть и душа-то комариная.
Входит Бадьин. Он еле держится на ногах. Измокшая спецовка разодрана, в руке еще светящий аккумулятор.
Бадьин. Перехватили… Задраили.
Безуглый(с облегчением). Уже?!. (Одергивает костюм.) Упряма, бабушка… В шахту ей!.. В такой момент меня задержала. (Уходит в клетевое помещение.)
Ольга Самсоновна. Тьфу, тебе, перевертень!
Входит Карпушкин.
Карпушкин. Ну и досталось…
Бадьин. Зажали. Максим Федосеевич во-время аварийщиков вызвал.
Ольга Самсоновна. Живой он там?
Бадьин. Абсолютно. Ему бы не сменным, а боцманом на китобойце. (Карпушкину.) Аварийщики работали, как хорошие матросы у пробоины.
Карпушкин. Колотит всего… Стопку бы теперь пропустить… (С восторгом.) Ну, бабуся, моли бога за здоровье парторга нашего, Александра Егоровича.
Ольга Самсоновна. Давно не молюсь, любезный.
Карпушкин. Си-илен! Как в бою. Спокойненько так, без паники.
Бадьин. А кто там, в самом забое застонал?
Карпушкин. Илья… Максимыч…
Ольга Самсоновна. Ильюшенька?!
Карпушкин. В самую прорву полез, ну и…
Слева, где предполагается другой выход из шахты, входят Василий, Малаша, Гайнутдинов, Настенька, Ястребов.
Ястребов(возбужденный, рассказывает). Кричу ему: «Зачем туда, бригадир?! Придавит!» – «Плевать, говорит, Ястребов», – и полез… Мы ему – одно бревно, щит, еще бревно, щит… Потом на него… глыба…
Из клетевого помещения выходят Илья и Максим Федосеевич. Илья опирается на плечо отца. Левая рука у него перебинтована и держится на перевязи.
Ольга Самсоновна. Сыночек…
Василий. Доработались, механики.
Максим Федосеевич на ходу гневно оглядывается на Василия.
Малаша. Как ты можешь?!
Илья. Машина… Главное – машина не пострадала…
Максим Федосеевич. А имя твое? Разве оно тебе не дорого?
Илья. Мое имя – это мое дело.
Василий. Бесполезное дело, братуха. Амба.
Максим Федосеевич(разгневанный, берет Василия за грудь.) Цыц! Мозгляк… (Отталкивает Василия.)
Малаша(закрывает лицо руками). Позор… какой позор…
Василий(догоняет Малашу). А ты… ты – что?
Малаша. Оставь меня. (Уходит.)
Василий. Мам, дай мне ключи от дому.
Ольга Самсоновна подает Василию ключи.
Максим Федосеевич. Дай, дай ему ключи! Первым домой придет, брата ласковым словом встретит… (Кричит.) Не давать ему ничего! (Вырывает у Ольги Самсоновны ключи.)
Ольга Самсоновна. В своем ли ты уме? Сына-то родного…
Максим Федосеевич. Сыновья – да разные.
Василий. Для приезжих и бездомных в городе есть гостиница. (Уходит.)
Ольга Самсоновна. Вася! (Максиму Федосеевичу.) Сердца у тебя нет… (Уходит.)
Входит Вера.
Илья. Простите, я наделал и вам хлопот.
Вера(горько, с укором). Эх вы, союзник…
Илья. Вера…
Вера расстроенная, отходит.
