Текст книги "Пять плюс три"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Живи на воле!

На другой день море лежало зеркально гладкое, синее-пресинее под синим ясным небом. Вчерашний ветер посбивал много листьев. Но осталось их на ветках гораздо больше. Неподвижно стояли желтолистные и краснолистные деревья, отдыхая после вихревой трёпки. Глянцевито блестела на солнце вечнозелёная листва лавров и магнолий. Было так тихо, точно на свете никогда не бывало ни штормов, ни ураганов.

Тихо было и в скалах. Скалы нависли над балкой. Забраться к их подножию оказалось непросто. Стеша хваталась одной рукой за каменные выступы и осторожно лезла. В другой руке она держала клетку. Матвей карабкался позади Стеши.

За скалой нашлась уютная ложбинка, заросшая кустами.

– Вот тут Чикотушка и начнёт самостоятельную жизнь, – сказала Стеша. – Крыло зажило. Незачем ему больше в неволе томиться.

Она поставила клетку под кустом терна и открыла дверцу.

Чикот выпрыгнул сразу. Почти прижался к земле грудкой, замер на секунду. А потом быстро-быстро побежал в кусты. И вот уже не видно его: шуршит себе где-то дальше.

– Даже до свиданья не сказал, – легонько вздохнула Стеша. – Ну, ничего, всё равно он очень милый, правда?

– А ты зачем мне тогда не поверила, что я закрыл клетку? – с упрёком спросил Матвей.

– Опять ты за своё! Какой обидчивый! И вовсе я тебе не поверила. Наоборот, я поверила, что ты говоришь правду» Что ты по правде думал, что закрыл.

– Почему – думал? Я же закрыл!

– Ох, надоеда! Но ведь ты мог и ошибиться. Тебе могло показаться, что ты хорошо закрыл, а на самом деле – не закрыл. Соню вашу мне жаль!

– Нашла кого жалеть! Сонька просто гад.

– Ну, уж и гад! И це стыдно так говорить? Она злая очень, Соня. За это её и жаль. А может быть, она и не очень злая. А главное, злопамятная.

– За то, что плохой, злопамятный – жалеть человека? – удивился Матвей.

– Понимаешь… Не могу как следует объяснить… Но ведь злому худо живётся на свете. У меня, например, характер скверный, я это знаю, мне от этого разве лучше, а не хуже? Кстати, ты и сам-то не всегда добренький… Да ну, ладно. Всё равно ты ничего не понимаешь. Мал, наверно. Послушай, – не обращая внимания на то, что Матвей сидит на траве надутый, весело продолжала Стеша. – Ты знаешь, что в скалах живёт кто-то невидимый?

– Невидимый? Как так?

– А ты эхо когда-нибудь видел? Посмотри, может, увидишь. Сейчас я его позову. – Стеша приложила руки ко рту и крикнула:

– Ма-атвейка ждёт!

В скалах отозвалось:

– Вейка дёт!

– Видишь, дразнится, а не показывается, – засмеялась Стеша.

Матвей тоже засмеялся, потом сказал:

– Папа мне рассказывал про эхо. Можно заранее вычислить, какое где будет эхо. Только это трудно. Надо принять во внимание…

– Тебе бы только вычислять! – перебила Стеша. – Вот уж ненавижу! А ты сказал воспитательнице, что пойдёшь со мной выпускать Чикота?

– Забыл. Она с кем-то разговаривала.

– Совести у тебя нет, – вздохнула Стеша. – Так тебе повезло, просто не заслуживаешь!

– В чём мне повезло?

– В том, что у вас такая воспитательница.

– Какая?

– Добрая. Позволяет тебе убегать. Ты же вечно где-то бродишь. Сама, наверно, со страху умирает, когда тебя нет – ведь отвечает же за каждого. А всё-таки отпускает. Я бы, например, ни за что не разрешила мальчишке где-то шататься. Будь я воспитательницей. Охота была волноваться!

– Тонька из шестого на шаг не отпускала, – вспомнил Матвей. – Когда за нами смотрела.

– Вот видишь! Нет, Любовь Андреевна у вас просто замечательная. Чтобы тебе было лучше, готова мучиться.

Матвей слушал с большим удивлением. Никогда он не задумывался, почему ему удаётся разгуливать одному и как к этому относится Любовь Андреевна.

– Да откуда ты знаешь, что она мучается?

– Видела сколько раз, как она на тебя смотрит, когда ты появляешься после отлучки своей.

– А как она смотрит?

– Мол, наконец-то! Ясно, тревожилась.

– Странно… – Матвей пожал плечами.

– Вот тебе и странно! Представь, что тебе совсем не удавалось бы побыть одному. Хорошо бы тебе было? И как бы ты свои драгоценные задачки решал?

– Я бы всё равно убежал.

– Ну, это как сказать… Меня воспитательница ругала-ругала за то, что ухожу одна в овраги. Даже наказывала. А уж потом отступилась. Так я же гораздо старше… А тебя Любовь Андреевна, по-моему, и не ругает. Так что – цени!

– Ценить? – переспросил Матвей. – А что это барыш?

– Фу! – на лице у Стеши выразилось сильное отвращение. – Про какую мерзость ты спрашиваешь! Барыш – это когда продадут какую-нибудь вещь на рынке дороже, чем её купили в магазине, а потом считают, сколько барыша наспекулировали. Тётка моя, бывало… Даже вспоминать не хочу… Пошли! – Стеша вскочила, крикнула в пространство: – Живи на воле, Чикотушка! Хорошо живи! – И помахала рукой.

С задумчивым видом Матвей вслед за Стешей спускался с каменных уступов.

Отчего Соня такая?

Любовь Андреевна сидела в саду на скамейке и поглядывала на своих ребят.

Мальчики играли в мяч. Девочки возились с куклами. Переодевали их, укладывали спать под деревом на куче сухих листьев. Соня Кривинская плела из кленовых листьев венок.

«Бедная девочка!» – подумала воспитательница. Теперь она поняла, отчего Соня хитрая и завистливая.

В тот вечер, когда нашёлся дрозд, Любовь Андреевна спросила Стешу:

– Ты сильно обидела Соню? Похоже, что она решила тебе отомстить. За что?

– Она, конечно, на меня обиделась, – ответила Стеша, – За то, главное, что я при всех сделала ей замечание. Она самолюбивая очень, ваша Соня. И, видно, за что-то рассердилась на людей…

«За что-то рассердилась на людей». Как метко сказала Стеша! В самом деле, что-то ведь сделало Соню мстительной?

Любовь Андреевна решила осторожно поговорить с Сониной матерью. Но в субботу мать почему-то не приехала за Соней. Воспитательница поехала к Соне домой. Соня была из Ялты – удача. Ведь многих интернатовцев привозили из Алушты, Гурзуфа, Алупки, Мисхора. А в Ялте и сама Любовь Андреевна жила вместе с замужней дочерью.

Во дворе ей сразу сказали, что Сонина мать уже два дня находится в больнице: у неё обострилась давняя болезнь лёгких.

– А что случилось? – встревожилась соседка. – Уж не заболела ли и Соня?

– Нет, нет. Здорова и учится хорошо. Просто я хотела узнать, отчего за ней не приехали в субботу, да и вообще посмотреть, в каких условиях Соня живёт дома. Мы ведь посещаем семьи своих воспитанников. Сонина мать работает в пошивочном ателье, не так ли?

– И дома тоже шьёт, частным образом. Портниха она хорошая… Да вы зайдите, отдохните!

В комнате женщина разговорилась.

– Хорошо, что девочка в интернате, а то больно уж много кривлянья видит.

– Какого кривлянья?

– Ну как же? Я уж сколько раз Сониной матери говорила: «Вы бы хоть при ребёнке-то насчёт своих заказчиц не прохаживались». Ведь она, мать-то Сонина, любезничает-любезничает с приходящими к ней дамами, комплименты им говорит, а только заказчица за дверь: «Расфуфыря, подумаешь! Муж тысячи загребает, так, конечно, можно наряжаться. Да ещё честным ли путём загребает? Вертуха безмозглая. Небось дома врёт, что на хозяйство потратилась, а сама – на тряпки. Мне бы её деньги!» И всё в таком роде. Уж и Соня, знаете, тоже привыкла так-то… В лицо посетителям улыбается, этакий ангелочек кроткий, а за спиной гадость скажет. Нехорошо. И вечная эта зависть: тот лучше живёт, другой лучше… Мать у Сони и сама зарабатывает хорошо. Конечно, трудно ей: болеет часто.

«А ведь это и унизительно – улыбаться человеку, который не нравится, – думала Любовь Андреевна. – Вот за это унижение, за мучительное чувство зависти своей Соня и готова отомстить каждому. И хитрить привыкла… Как-то надо её выправлять. Пожалуй, это потруднее, чем справиться с иным озорником. Или с нелюдимым ребёнком. Кстати, где Матвей? Опять куда-то удрал. Постоянно это беспокойство – где Матвей? Но держать его на привязи, раз такой у мальчишки характер, было бы жестоко…»

– Похудела ты со своими интернатовцами, – сердилась дочь.

Похудеешь тут! В молодости Любовь Андреевна работала учительницей младших классов. Потом много лет не работала, растила своих детей, ездила за мужем, инженером-монтажником, с одной стройки на другую. Теперь мужа нет в живых, дети выросли, обзавелись своими семьями, а она опять пошла работать с детьми.

Любовь Андреевна уже хотела послать ребят на поиски Матвея, когда сам он внезапно появился из-за угла здания. Шагает себе, засунув руки в карманы. Вид отсутствующий, ничего кругом не замечает.

Ты почему не думаешь о людях?

– Матвей! – позвала Любовь Андреевна. – Пойди сюда!

Матвей приблизился.

– Где ты был?

– Сидел вон там. – Он неопределённо мотнул головой. – Недалеко….

– Сядь. Мне надо с тобой потолковать.

Нехотя Матвей присел на другой конец скамейки.

– За Соню директор меня уже ругал, – сообщил он. – В своём кабинете.

– Знаю. И что же Сергей Петрович тебе сказал?

– Что были когда-то рыцари. Теперь рыцарей нет. Но всё равно… Хорошие люди и теперь не кидаются на женщин… с кулаками.

– Вот-вот!

– Очень жаль, что Соня девчонка, – угрюмо сказал Матвей.

– А за то, что она плакала и кричала, когда ты её бил, за то, что ей было больно, тебе её не жалко?

– Нет, – честно признался Матвей. Потом спросил: – Это что – золотник?

– Такая часть в машинах, в насосах. И ещё старинная мера веса, вроде грамма.

– А лот что такое?

– Тоже старая мера веса. Кажется, лот равен трём золотникам, но я не уверена. Да и, кроме того, лот ведь это прибор для измерения глубины моря. Что это тебя лоты и золотники заинтересовали?

– Так…

Помолчали.

– Матвей, – негромко и задумчиво сказала Любовь Андреевна. – Ты почему не думаешь о людях?

– О каких людях?

– О Моторове и Гуськове, например. Разве они не люди?

– Они четвероклассники, – неопределённо ответил Матвей.

– Да, оба эти человека, Гуськов и Моторов, учатся в четвёртом классе. И, как каждому человеку, им необходимо самим научиться делать всякое дело. Например, решать задачи…

Матвей густо покраснел.

– Я только два разика… Они говорили: пожалуйста! И ещё: слабо́ тебе решить…

– А они тебе не говорили, что именно эти задачи учительница велела им непременно решить самим?

– Я обещал никому не говорить, что я им решал, – пробормотал Матвей. – Это председатель их отряда нас… застукал.

– Эх, Матвейка, Матвейка! Ради удовольствия решить задачу ты готов подчиниться любому лентяю, пуститься на обман. Ты обещал им не говорить. Но ведь ещё прежде ты обещал мне не решать задачи ребятам, которые просят тебя об этом тайком. Нехорошо так лукавить. А вообще твоё поведение, знаешь, как называется?

– Как?

– Эгоизм. Тебе нравится решать задачи – и всё. Ты исполняешь свое желание, а о других не думаешь. Я тебя просила объяснить Воронкову решение примеров. А ты что сделал? Продиктовал ему десять примеров: и те, что заданы, и те, что не заданы. Вместе с решением. Он аккуратненько записал, а решить их не умеет.

– Потому что он всё равно не понимает. Я ему объяснял, а у него выходит от сорока шести отнять семнадцать вместо двадцати девяти – двадцать один. Тогда я продиктовал. Он пишет красиво.

– Ну хорошо, оставим арифметику… Послушай, Матвейка, ты думаешь, что только одному тебе бывает грустно и тоскливо? А вот у Сони Кривинской папы нет, а мама часто болеет. А сейчас даже в больницу её положили. Ведь Соня тревожится о своей маме… – Выражение лица стало у Матвея беспокойное и вместе с тем упрямое. – А Тамара Русланова всю неделю очень скучает и без мамы с папой и без сестрёнок. Папа у неё инвалид, им нелегко живётся, школа от них далеко, поэтому Тамара учится в интернате.

– А сестрёнки?

– Одна в детсаду, другая в яслях, мама много работает. Тамара скучает без родных, но смотри, как она со всеми ласкова, как старается обо всех позаботиться, а по субботам и воскресеньям много помогает маме. У Славы Гордеенко тоже дома не всё благополучно… Да у всех какие-нибудь трудности. Однако все ребята веселы, играют, дружат между собой, никто носа не вешает. Кстати, ты вот любишь математику. Но ведь настоящие математики и математику-то любят не для самих себя, а для людей.

– Как это – математику для людей?

– А так, что с помощью математики и физики учёные приносят огромную пользу людям. Не будь у нас замечательных математиков, не было бы и спутников…

У Матвея загорелись глаза.

– Ни Гагарин, ни Титов не полетели бы на ракетах в космос! – перебил он и от волнения заболтал ногами. – Ведь ракеты построены по точным-преточным расчётам, папа мне рассказывал. Если допустить ошибку, то ракета не взлетит. И не приземлится куда надо.

– Верно, милый, – радуясь его оживлению, сказала Любовь Андреевна. – Так подумай сам, разве можно быть эгоистом и только для одного себя любить математику? А знаешь, я даже думаю, что у эгоиста, у человека, который не думает о других людях, и хорошие ракеты не получатся.

Матвей растерянно заморгал. Потом плотно сжал губы и задумался.

Любовь Андреевна протянула руку и слегка пригладила спутанные вихры мальчика. Матвей дёрнулся в сторону.

«Вот чертёнок! Тебя и не приласкаешь», – подумала воспитательница.

– Поиграл бы ты с ребятами, – посоветовала она. – Вон как ловко Слава ловит мяч.

– Костя ещё ловчее, – сказал Матвей.

Он пошёл к играющим. Любовь Андреевна видела, как, проходя мимо девочек, Матвей замедлил шаги, искоса поглядывая на Соню.

Загадочная записка

Сидя на толстом суку кедра, Миша Вяхирев обозревал окрестности. Другой пограничник-разведчик Саша Попов, тоже пятиклассник, крадучись, расхаживал внизу под деревьями. Зоной его наблюдения были ближние дороги и тропы-аллеи, ведущие к интернату. Изредка Миша поглядывал, как Саша, часто пригибаясь, осторожно снуёт между кустами, шастает, будто заяц, с одной стороны «тракта» на другую.

Кедр был высокий. Миша взобрался на самый последний из толстых суков, над ним росли уже тонкие ветки. Наблюдательный пункт был отличный. Мише открывалось шоссе, домики посёлка вдали. Необъятное, синее, простиралось море. По морю гуляли белые барашки. Сильно качало катер, казавшийся отсюда игрушечным. Дул южный ветер.

Миша напряжённо вглядывался в катившийся по шоссе автобус. Не соскочит ли с него подозрительный человек и не кинется ли прятаться в прибрежных скалах?

– У-у-ху-ху-ху!

От неожиданности Миша вздрогнул и чуть не свалился со своего наблюдательного пункта. Вцепился в сук обеими руками. Что случилось с Сашкой? Крик филина – сигнал тревоги – они условились подавать лишь в самых крайних случаях. Миша посмотрел вниз.

Саша стоял посреди аллеи и размахивал флажками. Торопливо вытащил Миша из кармана свои палочки с привязанными к ним тряпочками, приготовился отвечать.

Директор Сергей Петрович обучал шестиклассников азбуке Морзе, показывал им, как вязать морские узлы. В будущем году обещали организовать в интернате кружок юных моряков. Заниматься с ребятами станет моряк из Ялтинского клуба моряков. Они и плавать будут на вёслах и на моторке. А потом самых способных, может быть, примут в школу юнг. Конечно, не девчонок. Тех не возьмут, как бы ни просились.

Пятиклассников Сергей Петрович сигнализации и морским узлам не учил, но и не прогонял их – лишь бы не мешали. Тихо сидеть в сторонке разрешалось. Многие пятиклассники смотрели из-под кустов, как занимаются шестиклассники, и тоже уже знали азбуку Морзе.

Что такое говорит Саша?

Одна его рука с флажком наискосок поднята вверх, другая опущена. Ага! Это буква «м». Вторая буква, без сомнения, «а».

Метались флажки в Сашиных руках. На своём суку Миша даже вспотел, стараясь всё понять. Шептал по мере того, как появлялись сигналы:

– М… а… р… и… с… к… а…

«Мариска? Какая Мариска?»

Он прислонился спиной к стволу, сцепил под суком ноги для устойчивости и живо просигналил в ответ:

– Н-е п-о-й-м-у.

Сашка топнул ногой от нетерпенья, завертел флажками. И опять вышло:

– М-а-р-и-с-к-а. – А дальше: – К-о-т.

«Кота, что ли, увидел? – подумал Миша. – Ну, и что? Кот не подозрительная личность».

Он не выдержал и, нарушив все правила, подал сигнал «голосом», попросту заорал во всю мочь:

– Какая такая Мариска? А кот на кой тебе сдался?

Сашино лицо выразило крайнее недоумение.

– Сам ты Мариска! – закричал он, – тут шифр! Подброшен! Че-пе! Мариска! Кот!.. Осёл!

Миша был возмущён этими криками, но всё-таки просигналил наспех:

– И-д-у к т-е-б-е.

Затем проворно спустился с кедра и подбежал к Саше.

– Это кто осёл? – спросил он грозно и сжал кулаки.

– А ты чего про какую-то Мариску? – захныкал Саша. – Вот! Погляди! – Он показал зажатый в руке обрывок бумаги.

– Что это? Дай-ка! – Миша протянул руку.

Саша отступил:

– Моя записка! Я нашёл! С кодом!

– Записка?! A-а, вот что ты сигналил!

Так ты в первой букве должен был правую руку горизонтально держать, а ты её опустил. Вместо «з» просигналил «м». А когда «п» – вместо правой левую руку поднял, и получилось у тебя «р». Осёл-то кто-то другой! Ну, живо! Докладывай по всей форме!

Саша вытянулся, встал по стойке «смирно» и отчеканил:

– Товарищ командир, на данной пересечённой местности мною обнаружена неизвестная бумага с непонятными записями. Подозреваю шифр-код!

Он торжественно подал Мише смятый обрывок бумаги.

– Но не «кот» же… – Миша взял бумажку, сдвинул брови: – Благодарю за проявленную бдительность. – И после этого стал сосредоточенно разглядывать Сашину находку. Присвистнул. – Странно… Ничего не понять. А и верно похоже на код. Сашка! Молодчага! Настоящее че-пе!

– Видишь! А ты на меня набросился!

– Потому что правую-левую руки надо различать… Что же это всё-таки значит?

Разведчики уселись под сосной и, тесно прижавшись плечом к плечу, впились глазами в загадочную записку.

Была она величиной с половину тетрадочного листа. На одной стороне её было написано карандашом:

«20 р. ку 2 с таб поравну Ф 1 с 2 р. 70 к. 2 с 2 Р 30 к. Ск. куп т.?»

На обороте бумажного обрывка виднелась другая, также карандашная запись:

«Купе прод 227 а сук за 1078 р. 25 к. барш 1 р. 25 к. на каж ар Ск. к сам за сук?»

– Почерк явно подделан, – задумчиво сказал Миша. – Такие уродские буквы даже нарочно нелегко написать. Цифры получше написаны, но тоже… «Купе»… Гм! Имеется в виду транспорт. Купе бывает в поезде. Но железной дороги ближе Севастополя и Симферополя нет. До Симферополя отсюда больше ста километров, до Севастополя восемьдесят, что ли.

– А на пароходах и теплоходах не купе, а каюты, – глубокомысленно заметил Саша. – Да, загвоздочка!

– А «сук» тут при чём? Два раза «сук». И «барш» – совсем непонятное слово. Запутанный шифр: из букв и из цифр. Гм! Пожалуй, еще важнее, чем этот шифр разгадать, знаешь, что сделать?

– Что?

– Найти человека, который эту записку подбросил или потерял.

– Конечно, подбросил! – обиделся Саша.

– Да, вернее именно так, – согласился Миша. – Слишком важный документ, чтобы шпион мог его потерять.

– Так ты думаешь, это точно шпион подбросил? – Саша настороженно повёл глазами по сторонам.

Миша снисходительно усмехнулся:

– Честные люди шифрованные записки не пишут. А! Я придумал! Вот что мы сделаем… – он зашептал Саше в самое ухо.

– Ура! – воскликнул Саша.

– Тише ты! Разведчику шуметь не положено. Только где взять верёвку?

С гордым видом Саша извлёк из кармана моточек бечёвки.

– Вот за это хвалю! – восхитился Миша. – За твою запасливость прощаю тебе, что где право, где лево, не различаешь.

– Да различаю я!

– Ладно. После разберёмся. Сейчас разговорчики отставить! За дело!

Мальчики натянули бечёвку поперёк аллеи сантиметров на тридцать от земли. Концы привязали к стволам деревьев. Под бечёвку положили на землю найденную Сашей записку. Сами спрятались за изгородью из буксуса, тянувшуюся вдоль аллеи. Скорчились там, даже прилегли на землю.

– Теперь, если записка всё-таки потеряна, – шёпотом объяснял Миша, – то шпион непременно придёт её искать. Если же, что вернее, она подброшена нарочно, то за ней придёт тот, для кого она положена, – агент. Понял? И шпион, и агент нагнутся за запиской и споткнутся. А мы навалимся и задержим.

– А если он вооружённый, шпион?

– Не успеет выстрелить. Да ты трусишь, кажется?

– Нет, нет. А скоро он придёт, как ты думаешь?

– Может, и несколько дней придётся сторожить этот клочок бумаги, – важно ответил Миша.

– А шпион-то дурак! – захихикал Саша.

– С чего ты взял?

– На самом видном месте шифр свой оставил, хи-хи!

– Сам ты больно умён! На видном-то месте незаметнее. Я читал в одной шпионской книге, что чем проще спрятано, тем труднее найти. Никто не подумает на видном месте искать. Ведь шпион же не знает, что эта дорога находится под специальным наблюдением. Н-да, может, и не один денёк просидим…

Громкий испуганный вскрик прервал Мишин шёпот. Мальчики вскочили на ноги. Чудо! Редкая удача! Не прошло и пятнадцати минут, как враг попался! Не тратя времени на обход, оба перескочили кусты буксуса. И… попятились.

Посреди аллеи лежала на земле преподавательница французского языка. Это была очень строгая молодая учительница. Поставить двойку или записать в дневнике замечание было для неё делом полсекунды. У Миши, а особенно у Саши, отношения с французским языком были крайне натянутые. Шляпка «французки», как называли её между собой мальчишки, откатилась в сторону. Туго набитый портфель валялся на земле рядом с его обладательницей. Страшное зрелище!

Охая, преподавательница стала подниматься. Не сговариваясь, «разведчики» дружно перемахнули через изгородь и пустились наутёк.