Текст книги "1812. Фатальный марш на Москву"

Автор книги: Адам Замойский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

5
La Grande armée

Вечером 25 марта 1811 г., наблюдая за ночным небом из импровизированной обсерватории в Вивье, Оноре Фложерг заметил комету в ныне несуществующем созвездии «Корабль Арго». Астроном видел ее вновь на следующий день и начал следить за движением кометы. Она находилась внизу на юге, но перемещалась в северном направлении и становилась ярче. 11 апреля ее засек Жан-Луи Понс в Марселе, а 12 мая – Уильям Дж. Бёрчелл в Кейптауне. Скоро комета стала видима невооруженным глазом, а к концу осени она сияла в ночном небе всюду от Лиссабона до Москвы. Люди глазели на нее, многие с простым любопытством, но другие усматривали в ней дурное предзнаменование {87}87
  Gary W. Kronk, Cometography,vol. 2, 1996, www. Cometography.com


[Закрыть].

Причем, похоже, такие чувства росли, чем дальше тем больше на восток Европы. «Созерцая яркую комету 1811 г., – вспоминал приходской священник, – люди в Литве готовились к сверхъестественным событиям». Другой житель данной области не мог забыть, как все встали из-за обеденного стола и пошли глазеть на комету, а потом говорили о «голоде, пожарах, войне и кровопролитии». В России многие связывали комету с настоящей напастью в виде пожаров, опустошавших страну летом и осенью, и слепой испуг охватывал людей, видевших сияние. «Я помню, как пристально смотрел в небо на нее безлунной осенней ночью, и как меня охватывал детский страх, – писал сын русского помещика. – Ее длинный и яркий хвост, который, казалось, вздымался на волнах с движением ветра и словно бы подскакивал время от времени, наполнил меня таким ужасом, что в следующие дни я не смотрел вверх на небо по ночам до тех пор, пока комета не исчезла».

В Санкт-Петербурге даже сам царь Александр был очарован феноменом и обсуждал происходившее в небе с Джоном Куинси Адамсом, тогдашним американским послом при его дворе. Император России уверял, будто в комете его интересует чисто научный аспект и смеялся над теми суеверными душами, которые видели в явлении предвестника катаклизмов и военных бедствий {88}88
  Déchy, 364; Butkevicius, 898; Chamski, 61; Butenev, 58; 1812 god v Vospominaniakh sovremennikov,172; F. Glinka, Pisma russkavo ofi tsera,IV/8; S. N. Glinka, Zapiski,261; Palmer, Alexander,206–7; Mikhailovskii-Danilevskii, III/41.


[Закрыть].

Однако царь либо хитрил, либо обманывал себя, ибо механизмы войны уже начали вращаться, причем колеса крутились во все нараставшем темпе, так что ни Наполеону, ни Александру не представлялось возможным остановить кручение иначе как ценой собственного падения. Наблюдая за развитием событий из Вены, Меттерних не сомневался: «высшая борьба» между «старым режимом» и революционными замыслами Наполеона (как называл это австрийский канцлер) сделалась неминуемой. «Кончит ли он триумфом или крушением, в любом случае положение в Европе никогда не будет прежним, – делился Меттерних опасениями с кайзером 28 декабря 1811 г. – Ужасные времена, к сожалению, наступают для нас из-за непростительного поведения России» {89}89
  Metternich, II/422.


[Закрыть].

«Я далеко не простился с надеждами на мирное урегулирование, – писал Наполеон брату, Жерому, 27 января 1812 г. – Но коль скоро в отношении меня избран неподобающий способ вести переговоры во главе сильных и многочисленных войск, честь моя требует также вести переговоры во главе сильной и многочисленной армии. Я не желаю открывать враждебные действия, но хочу поставить себя в должное положение для их отражения» {90}90
  Napoleon, Correspondance,XXIII/191.


[Закрыть]. Посему ему предстояло выставить в поле войско сообразной численности, способное запугать Александра или, если последнее не удастся, заставить его подчиниться за счет быстрого и сокрушительного удара. В подготовке присутствовал признак спешки, ибо императору французов приходилось считаться с шансом нанесения первого удара русскими в любой момент. К счастью, начинать приходилось не с нуля.

После заключения мирного договора в Тильзите некоторое количество французских солдат осталось в великом герцогстве Варшавском, тогда как происходила там и организация местных войск, плюс к тому – гарнизоны в таких ключевых крепостях Пруссии, как Данциг, Глогау, Штеттин и Кюстрин. После войны с Австрией в 1809 г. Наполеон поставил также гарнизоны в Дюссельдорфе, Ханау, Фульде, Ганновере, Магдебурге, Байройте, Зальцбурге и Ратисбоне (Регенсбурге). В мае 1810 г. он усилил дислоцированные на немецкой земле формирования и создал Armée d’Allemagne (Армию Германии) под командованием маршала Даву.

Осенью 1810 г., после начала наращивания русскими войск на границе великого герцогства Варшавского, Наполеон продолжил процесс упрочения своего военного присутствия в регионе. Кроме того он дал старт передислокации ближе к Германии расположенных во Франции частей и соединений, сосредоточив артиллерийские парки в Страсбурге, Меце, Везеле и Ла-Фере, а также начал выводить отборные части из Испании.

Весной 1811 г., опасаясь вторжения русских в пределы великого герцогства Варшавского, Наполеон приказал полякам мобилизовать 50 000 чел. Ранее он уже дал распоряжение своему приемному сыну, вице-королю Италии Евгению де Богарне, перевести на военное положение Армию Италии. Теперь император французов проинструктировал брата Жерома и прочих монархов из союзнического лагеря пополнять и готовить к действиям войска Вестфалии, Вюртемберга, Баварии, Бадена и прочих германских государств. Для противодействия России он намеревался собрать войско численностью полмиллиона человек и приступил к широкомасштабному призыву на военную службу во Франции, а жандармы его бросились прочесывать сельскую местность в поисках десятков тысяч дезертиров и уклонистов, которые периодически сбегали со своих мест под знаменами и возвращались к крестьянскому быту. Их ловили и возвращали обратно в войска, куда гнали и тысячи новобранцев.

Французская армия делилась на дивизии, которые обычно состояли из четырех полков. Пехотный полк в нормальных условиях насчитывал около 3800 чел., в том числе сто офицеров [28]28
  на самом деле общая численность полка, укомплектованного по штату 1808 г., составляла 3970 чел., из них 108 офицеров . – Прим. ред.


[Закрыть]. Он включал пять батальонов, один из которых (5-й) всегда находился в полковом депо. [29]29
  Офицеры и унтер-офицеры 5-го батальона, состоявшего только из четырех «центральных» рот (фузилерных в линейной пехоте и егерских – в легкой), занимались обучением конскриптов (новобранцев), а затем доставляли их в «боевые», то есть действующие батальоны полка. Сопроводив маршевое пополнение к месту назначения, эти кадры возвращались обратно в депо . – Прим. ред.


[Закрыть]. В батальон входили шесть рот: одна гренадерская, одна вольтижерская ( voltigeurs) и четыре фузилерные [30]30
  в легкой пехоте место гренадеров занимали карабинеры, а место фузилеров – егеря . – Прим. ред.


[Закрыть]. В роте по штату полагалось иметь 140 чел., включая двух мальчиков-барабанщиков, командовал ротой капитан, которому помогали один лейтенант, один суб-лейтенант, старший сержант и дюжина сержантов и капралов [31]31
  согласно штату 1808 г., в составе армейской пехотной роты числились: капитан, лейтенант, суб-лейтенант, старший сержант, 4 сержанта, капрал-фурьер, 8 капралов, 121 рядовой и 2 барабанщика; в роте легкой пехоты вместо барабанщиков были горнисты, точнее, «корнеты», использующие в качестве сигнального духового инструмента охотничий рожок (cor de chasse), или валторну . – Прим. ред.


[Закрыть]. Чтобы разумнее разместить поступающие пополнения, Наполеон учредил в ряде существовавших полков дополнительный, шестой батальон, что довело количество действующих батальонов до пяти [32]32
  шестые батальоны тоже имели по шесть рот, но все они были фузилерными (или егерскими, применительно к полкам легкой пехоты) . – Прим. ред.


[Закрыть]. Новобранцев распределяли по старым батальонам, но также и группировали в составе новых, где их подкрепляли небольшими группами испытанных ветеранов.

Наполеон лично занимался всеми мелочами. В его переписке касательно данного вопроса обнаруживается поразительное множество доказательств хорошего знания состояния каждой бригады, полка и батальона, мест их дислокации, районов предстоящего выдвижения, командиров частей, потребного им пополнения и источников и сроков его поступления. Маловажных деталей для императора французов не существовало. От него не ускользали никакие моменты, будь то надписи на знаменах и эмблемах, калибр и качество оружия и амуниции, количество лошадей и типы потребных снабженческих фур. Чтобы обеспечить средства переправы через множество рек, которые встретятся на пути, император сформировал в Данциге мостовой обоз, укомплектованный понтонами и прочим необходимым имуществом.

Самое любопытное, что ни в тот момент, ни когда-либо прежде на протяжении своей военной карьеры Наполеон не уделял внимания основному вооружению армии. В артиллерии по-прежнему пользовались орудиями и лафетами Грибоваля, разработанными и внедренными пятьдесят лет тому назад, в то время как пехотинец все так же применял заряжающийся с дула кремневый мушкет, чья конструкция оставалась по существу без изменения на протяжении добрых ста лет. Тогдашнее ружье представляло собой чрезвычайно примитивное оружие. Для заряжания солдат брал патрон, состоявший из бумажного цилиндра с мерой пороха и свинцовой шарообразной пулей. Воин откусывал край патрона, держа пулю во рту, насыпал немного его содержимого как затравку на полочку замка, закрывал крышечкой, потом высыпал основную массу пороха в ствол, выплевывал туда же пулю, сжимал бумагу в комок и забивал вглубь канала ствола с помощью шомпола. Хорошо обученный солдат демонстрировал способность осуществить перезарядку и изготовиться к стрельбе за полторы минуты.

Кремневое гладкоствольное ружье славилось печальной неметкостью огня даже на малых расстояниях, а некоторые его свойства и вовсе представляли опасность. Черный порох быстро засорял ствол, а потому после десятка или полутора выстрелов загнать в канал пулю и пыж представлялось довольно непростым делом, и процесс стрельбы замедлялся. К тому же порох на полке ружейного замка обычно загорался, производя привычное облачко дыма, но при этом не всегда воспламенял заряд в стволе – не даром же говорят «пшик на полке». В горячке боя солдат мог не зафиксировать момента осечки и начать заряжать ружье новым патроном. Если затем взрывался первый заряд, создавался вполне реальный шанс разрыва ствола в лицо бойцу. Однако это считалось одним из обычных дел на войне – она ведь штука опасная. Пехотинцев хватало, их было кем заменить – проблем с недостаточной рождаемостью в те времена не существовало.

Лихорадочно наращивание сил шло всю осень и зиму 1811 г., продолжалось оно и весной 1812 г. В семь часов утра 3 января 1812 г. двадцатилетний сын винодела из Бургундии явился в префектуру Лиона, но не прошло и пары дней, как он уже очутился в казармах 17-го легкого пехотного полка в Страсбурге. «В самое утро нашего прибытия мы получили обмундирование и оружие, и, не дав нам передышки, капралы принялись вколачивать в нас премудрости нашего ремесла, – вспоминал он впоследствии. – Они очень спешили…» {91}91
  Tévenin, 292.


[Закрыть]

Набрать солдат было лишь частью задачи: личный состав приходилось кормить, одевать и вооружать. В походе французскому солдату полагался следующий паек: 550 граммов сухарей, тридцать граммов риса или шестьдесят граммов сушеных овощей, 240 граммов мяса или две сотни граммов говяжьей солонины и свиного сала, немного соли, четверть литра вина, одна шестая литра бренди и, в жаркую погоду, мера уксуса. К январю 1812 г. интенданты Наполеона собрали в Данциге на пятьдесят дней сухарей, муки, солонины и сушеных овощей для 400 000 чел. и фуража для 50 000 лошадей. И это помимо миллионов пайков, хранившихся в Штеттине и Кюстрине {92}92
  Nafziger, 27.


[Закрыть].

Предприятие требовало также запасти сотни тысяч комплектов обмундирования, разного сорта башмаков и стрелкового оружия. Не говоря уже о приобретении десятков тысяч лошадей для кавалерии, каковых предстояло обучить носить на спине тяжеловооруженных всадников, слушаться их, когда они применяют саблю, пику или карабин. Коням предстояло привыкнуть к грохоту пушек и звукам прочего оружия, в то время как им придется то и дело скакать в направлении шеренг стреляющих людей, грохочущих барабанов и изрыгающих огонь пушек. За все это всякий раз полагалась награда в виде морковки.

Наполеон оборудовал огромные склады боеприпасов, устроив депо в Магдебурге, Данциге, Кюстрине, Глогау и Штеттине. К маю 1812 г. он заготовил 761 801 снаряд различного типа и калибра для полевой артиллерии – более чем по тысяче выстрелов на каждое из восьми сотен орудий, которые он собирался выставить в поле.

В данное количество не входили боеприпасы для осадного парка тяжелой артиллерии, предназначавшейся для взятия неприятельских крепостей. Конечно, эти масштабы не сравнить с приготовлениями высоко индустриализированной имперской Германии сто лет спустя, но для своего времени размах был вполне впечатляющим.

Коль скоро император французов в любой момент ожидал от России наступления, наипервейшей задачей его являлось обеспечение рубежа обороны по линии Вислы и усиление гарнизонов крепостей Модлин, Торунь и Замосць. Данные действия позволяли его основным силам сосредоточиться для противодействия неприятелю в первые два-три месяца 1812 г. Наполеон наделся собрать свыше 400 000 чел. в регионе Северной Германии и Польши к середине марта. По его расчетам, эти массы войск дали бы ему возможность достойно встретить русский натиск, даже если бы наступление противника сопровождалось вспышкой немецкого национального восстания {93}93
  Ibid., 85ff; Creveld, 62–3; Dedem, 210; Bonnal, 21; Napoleon, Correspondance,XXIII/432.


[Закрыть].

Обстановка в Германии на протяжении какого-то времени становилась все более напряженной, и патриоты с растущим волнением наблюдали за приготовлениями к войне с обеих сторон. Русское посольство в Вене вело агитационную работу по всей Германии. Полковник Чернышев рекрутировал разочарованных прусских офицеров и работал над планом создания в России Германского легиона, который, когда война начнется по-настоящему, стал бы принимать в свои ряды пленных немцев из войск Наполеона. Тот же самый человек занимался прощупыванием возможностей создания пятой колонны потенциальных сторонников по всей Германии – людей, готовых к восстанию, когда русские войска двинутся на запад {94}94
  Chernyshev, 116–20; La Guerre Nationale,III/97–9.


[Закрыть].

Рапорты и донесения от французских военных командиров и дипломатических агентов в Германии полнились рассказами о заговорах разных тайных обществ и предупреждали Наполеона, что нужда, вызванная Континентальной блокадой, доводит людей до отчаяния. Осенью 1811 г. Пруссия казалась стоящей на грани восстания – король с его профранцузским кабинетом едва сдерживали рвущихся в бой националистов. Прусская армия тайком мобилизовала резервы. Жером в Вестфалии все больше нервничал. «Брожение достигло высочайшей степени, в народе вынашиваются и с воодушевлением высказываются самые дичайшие замыслы, – извещал он Наполеона 5 декабря 1811 г. – Люди приводят в пример Испанию, и если дойдет до войны, все земли между Рейном и Одером охватит огромное и деятельное восстание». Наполеон не считал немцев способными на народное восстание, а тайные общества вообще рассматривал как посмешища. Однако он все же проинструктировал Даву быть готовыми по первому требованию наступать на Берлин с целью разоружить прусскую армию {95}95
  Jerôme, V/247; Dedem, 194; Compans, 126; Rapp, 139; Driault, Grand Empire,300–2; Napoleon, Correspondance,XXXIII/14–16, 44–6, etc.


[Закрыть].

Армия, которую на сей раз сколачивал Наполеон, обещала стать самой большой на свете [33]33
  Термин « Grande Armée» – «большая (или великая) армия» – на языке французских военных означал основное объединение, действовавшее в рамках любой отдельно взятой кампании, но в популярном сознании два эти слова вместе взятые ассоциируются, прежде всего, с огромным войском, созданным для наступления на Москву.


[Закрыть] [34]34
  вообще-то, впервые «Великая армия» была создана Наполеоном еще в августе 1805 г. – Прим. ред.


[Закрыть]. В рядах ее служили солдаты едва ли не из всех стран Европы. Основное ядро состояло из французов, бельгийцев, голландцев, итальянцев и швейцарцев, происходивших с территорий, включенных в состав империи. Вдобавок к тому ее усиливали контингенты из всех вассальных или союзнических государств. Наличие под знаменами такого пестрого многообразия разных народов неизбежно поднимало вопрос единства, не говоря уже о мотивации и верности делу. Однако за исключением польского и австрийского корпусов все контингенты находились под командованием французских генералов. Многие части и соединения были проникнуты французской военной культурой и подкреплены высокой репутацией французского оружия. «Вера в непобедимость делала их непобедимыми, точно так же, как осознание того, что в конце он обязательно будет побежден, парализовало дух и волю противника», – так высказывался о войсках Карл фон Функ, немецкий офицер, прикомандированный к французскому императорскому штабу {96}96
  Chambray, I/162; Funck, 99.


[Закрыть].

«Три четверти народов, собиравшихся вот-вот принять участие в противостоянии, имели интересы, диаметрально противоположенные тем, каковые привели к открытию враждебных действий, – писал немецкий лейтенант граф фон Ведель, служивший в 9-м шволежерском полку. – Среди них находилось немало таких, кто в глубине души желал успеха русским, и все же в момент опасности все сражались так, точно защищали собственные дома» {97}97
  Holzhausen, 27.


[Закрыть]. Дух соревновательности оказался силен, к тому же нельзя сбрасывать со счетов магию присутствия Наполеона.

«Никто, кто не жил во времена Наполеона, не может представить себе морального воздействия, оказываемого им на умы современников», – уверял один русский офицер и добавлял, что любой солдат, на чьей бы стороне тот ни воевал, инстинктивно ощущал безграничную власть при одном упоминании этого имени. Ведель соглашался. «Какие бы личные чувства по отношению к императору ни испытывали люди, не было никого, кто не видел бы в нем величайшего и способнейшего полководца и не испытывал чувства уверенности в его талантах и ценности его суждения… Аура величия поглощала и меня, наполняя воодушевлением и восторженным преклонением. Как и прочие, я кричал: “Vive l’empereur!”» {98}98
  Mikhailovskii-Danilevskii, III/141; Holzhausen, 27.


[Закрыть]

Крупнейший контингент войск не собственно французского происхождения составляли поляки, которых насчитывалось около 95 000. Многие из них сражались под французскими знаменами с конца 1790-х годов и являлись верными союзниками Франции. В 1807 г. Наполеон сформировал и включил в состав Императорской гвардии отборный полк польских шволежеров, давая тем самым понять, сколь высоко ценит он своих польских солдат. В том же году великое герцогство Варшавское приступило к набору собственной армии и создало Висленский легион – вспомогательный корпус, предназначенный для ведения войны за французское дело. Солдаты его отличились на многих театрах военных действий, и с готовностью сражались на стороне французов. Единственная сложность состояла в настоянии Наполеона, вынуждавшего великое герцогство поставить в строй больше войск, чем это маленькое государство могло позволить себе как в плане людских ресурсов, так и в экономическом смысле, что заставляло руководство скрести по всем сусекам. В армию набирали физически негодных рекрутов, обмундирования не хватало, должной подготовки бойцы не получали, а после июня 1812 г. личный состав повсеместно не видел жалования. Но, по крайней мере, верность солдат делу и преданность Наполеону никогда не ставились под вопрос {99}99
  Kukiel, Wojna,II/500. Прадт (Pradt, 84) дает данные в 85 700 чел., но, вполне вероятно, не считает Висленский легион.


[Закрыть].

Следующий по численности контингент выставили итальянцы, принадлежавшие к итальянской армии вице-короля Евгения и к неаполитанской армии короля Иоахима Мюрата. Вице-король Италии возглавлял 45-тысячный Итальянский обсервационный корпус, который с апреля 1812 г. стал именоваться 4-м корпусом Grande Armée. Входившие в его состав 25 000 итальянцев представляли собой организованное на французский манер войско, высоко дисциплинированное и спаянное сильным esprit de corps(корпоративным духом), что в особенности верно в отношении Королевской гвардии. Наряду с ними под началом Евгения Богарне служили 20 000 дислоцированных в Италии французов, многие из которых происходили из Савойи и Прованса. Как и поляки, воины Итальянского королевства также являлись мотивированным контингентом, вдохновленным национальной гордостью. Глядя на солдат стольких национальностей, образовывавших Grande Armée, один молодой итальянский офицер невольно уносился в мыслях к временам Древнего Рима с его легионами, также формировавшимися из представителей разных народов, и испытывал величайшее чувство гордости за принадлежность к великой армии {100}100
  Laugier, Récits,15–16.


[Закрыть].

То же самое, однако, никак нельзя сказать и о неаполитанском контингенте. Он являл собою по большей части бесполезное формирование, плохо подготовленное и ослабленное многочисленными соперничающими между собой тайными обществами. Когда бы солдаты ни выходили из казарм, они начинали дезертировать в огромных количествах и сколачивали банды разбойников, терроризировавших население на прилегающей территории.

Большинство немецких войск в Grande Armée отличалось высокими боевыми качествами. 24 000 баварцев были самыми надежными союзниками Наполеона и сражались под его знаменами не один раз. Меньший по численности баденский контингент, организованный по французским шаблонам, участвовал в кампании 1805 г. против Австрии и России, а потому вполне вписывался в состав многонационального войска. Саксония выставила под знамена Наполеона 20 000 солдат, славившихся своей высокой дисциплиной и тоже занявших достойное место в Grande Armée. Для участия в Русском походе саксонцы выделили лучшие части своей кавалерии {101}101
  Combe, 58, etc.


[Закрыть].

По мнению капитана Иоганна фон Борке из Касселя, среди 7000 чел. вестфальского контингента попадалось не особенно много жарких сторонников дела Наполеона. Главный министр Вестфалии докладывал государю, что солдаты верны присяге, но противятся мысли об отправке на войну куда-то далеко сильнее, чем бояться погибнуть. «Активное сопротивление с их стороны представляется мне невозможным, – писал Маре в январе 1812 г., – однако сила их инертности может, особенно на первых этапах, создать сложности главным образом за счет широкомасштабного дезертирства» {102}102
  Borcke, 161, 171; Jerôme, V/188.


[Закрыть].

В общем и целом, немецкие формирования хранили верность Наполеону. Многих солдат увлекала идея погнать русских вон из Европы, к тому же они испытывали сильнейшее желание доказать собственную храбрость и силу германского оружия. Пусть бы немецкие солдаты и не питали любви к французам, они демонстрировали тенденцию проявлять даже больше антагонизма к немцам из других краев, при этом большинство военных из стран Рейнского Союза в особенности не переваривали пруссаков. Ну и наконец свое слово говорила воинская честь. «Я знаю, что ведомая нами война противна интересам Пруссии, – признался как-то полковник Цитен из прусского гусарского полка. [35]35
  В действительности фон Цитен, возглавлявший с 24 августа 1812 г. прусский 2-й сводный гусарский полк вместо заболевшего полковника фон Чарновски, был не полковником, а майором (изначально он командовал 3-м и 4-м эскадронами Бранденбургского гусарского № 3 полка, составлявшими первый дивизион 2-го сводного полка). Раненый 4 октября 1812 г. в бою под Спас-Куплей, он позже скончался от ран в Вильне . – Прим. ред.


[Закрыть]одному польскому офицеру, – но, если будет надо, я дам изрубить себя в куски, сражаясь на вашей стороне, ибо того требует воинская честь» {103}103
  Comeau de Charry, 428; Sołtyk, 207; см. также Sauzey, Les Allemands;Wesemann, 25ff.


[Закрыть].

Пруссаки вошли в состав Grande Armée по условиям договора между Наполеоном и Фридрихом-Вильгельмом III от 24 февраля 1812 г. и составляли в ней вспомогательный корпус численностью 20 000 чел. Австрия также передала в подчинение Наполеона 35 000 чел. под началом князя Карла фон Шварценберга. Многие из солдат австрийского вспомогательного корпуса еще недавно сражались против французов и поляков, и хотя они готовы были честно воевать с теми и тогда, с кем и когда им прикажут, австрийцев не стоило считать восторженными союзниками Франции. Из-за политической позиции их правителя и их командира, они не сыграли существенной роли в кампании.

Если говорить о составляющих поменьше, стоит отметить как солдат очень высокого качества и к тому же закаленных в боях в Испании и Португалии четыре швейцарских полка.

Наличествовали и два батальона испанцев из пехотного полка Жозефа-Наполеона, облаченных в приметную белую форму с зеленой отделкой и служивших на протяжении последнего года у Даву в Германии. Они находились под командованием полковника Дорея, провансальского офицера, не говорившего по-французски. [36]36
  В действительности командиром испанского полка Жозефа-Наполеона являлся полковник Жан-Батист-Мари-Жозеф де Чюди, бывший эмигрант, который во время Русской кампании возглавлял 2-й и 3-й батальоны своей части, ранее дислоцировавшиеся в Германии и воевавшие в России в составе 2-й пехотной дивизии 1-го корпуса Даву. Упомянутый автором Жан-Батист Дорей, провансалец, изъяснявшийся на окситанском диалекте, не был полковником – он имел звание второго майора и командовал 1-м и 4-м батальонами полка Жозефа-Наполеона, входившими в 14-ю пехотную дивизию 4-го корпуса Великой армии (оба эти батальона прибыли из северной Италии) . – Прим. ред.


[Закрыть]. Еще около трех тысяч испанцев служили в составе трех пехотных и одного конно-егерского полков Португальского легиона генерала д'Алорны, насчитывавшего всего около пяти тысяч человек в коричневом обмундировании с красной отделкой (любопытно, что пехотинцы этого легиона носили кивера английского образца). «Солдаты эти, кои весьма рвутся в бой, составляют отличные части, на которые мы можем рассчитывать», – докладывал генерал Кларк, военный министр Наполеона. Ну и, наконец, надо вспомнить о двух полках хорватов, насчитывавших вместе более 3500 чел {104}104
  Begos, 175; Boppe La Légion Portugaise,215–27; Castellane, I/178; Boppe La Croatie Militaire,95–120.


[Закрыть].

Качество всех перечисленных войск неизмеримым образом поднималось из-за присутствия в армии Наполеона. И не только в силу признанной за ним репутации военного гения, но и вследствие его дара получать лучшее от них. Он мастерски умел обращаться с солдатами, которых пленял bonhomie(добродушием) и порой грубоватой манерой, обходясь с бойцами без лишних церемоний. Император французов всегда знал, какие полки и где сражались, и во время смотров он вдруг подходил к «старикам» в строю и спрашивал их, помнят ли те Пирамиды, Маренго, Аустерлиц, или какую-то другую битву, где часть особенно отличилась.

Ветераны переполнялись гордостью, чувствуя, что император ценит их и помнит, к тому же ощущали дыхание почтительной зависти молодежи вокруг. С молодыми солдатами Наполеон беседовал по-отечески. Интересовался, досыта ли их кормят, хороша ли амуниция, иногда просил показать содержимое ранцев и заводил непринужденный разговор. Все знали, что он частенько пробовал солдатское варево и хлеб, когда посещал походные кухни, а потому у бойцов не было основания сомневаться в искренности его интереса к ним.

В ходе смотра незадолго до начала похода Наполеон как-то остановился около лейтенанта Калоссо, уроженца Пьемонта, служившего в 24-м конно-егерском полку, и сказал ему несколько слов. «Прежде я восхищался Наполеоном, как восхищалась им вся армия, – писал тот. – С того же дня готов был отдать за него жизнь с фанатизмом, не уменьшившимся с годами. Огорчало меня лишь то, что у меня всего одна жизнь, которую я могу отдать на службу ему». Такое поклонение вовсе не было чем-то особенно редким и не ограничивалось рамками национальной принадлежности. Но Наполеон не мог находиться всюду, и чем больше была армия, тем реже видели его в частях {105}105
  Calosso, 51; Zelle, 69.


[Закрыть].

Решимость Наполеона собрать огромную армию грозила неминуемо отразиться на общем ее качестве. Инженерный полковник барон Луи-Франсуа Лежён, адъютант маршала Бертье, получил задание инспектировать войска, уже стоявшие на Одере и Висле в марте 1812 г., и был буквально засыпан жалобами командиров о негодности к службе половины поступавших в части новобранцев.

Лежён поделился информацией с генералом Дежаном, занимавшимся организацией кавалерийских формирований в данном регионе. Дежан со своей стороны признался, что треть присланных ему лошадей слишком слабы для несения полагающейся ноши, в то время как около половины всадников чересчур малы и не в состоянии орудовать саблей. «Меня вовсе не радовало, как формируется кавалерия, – вторил ему полковник Альбер-Арман-Робер де Сен-Шаман, командовавший 7-м конно-егерским полком, – Молодые новобранцы, которых прислали из депо во Франции, даже не научив управлять конем и выполнять обязанности всадника на марше или в походе, по прибытии в Ганновер восседали на замечательных лошадях, заботиться о каковых не умели».

В результате к моменту их вступления в Берлин большинство лошадей хромали или страдали от натертых спин под седлом, вызванных неправильной посадкой солдат или же отсутствием у них сноровки и способности должным образом оседлать коня. Не один и не два офицера отмечали, что новобранцев не научили проверять, не трет ли коню седло или вовремя распознавать начало образования потертостей {106}106
  Saint-Chamans, 211–12; Fredro, 82.


[Закрыть].

Сержант [37]37
  точнее, марешаль-де-ложи (maréchal des logis), поскольку во французской кавалерии именно так называется унтер-офицерское звание, соответствующее сержанту в пехоте . – Прим. ред.


[Закрыть]Огюст Тирион из 2-го кирасирского полка придерживался иного, куда более высокого, мнения относительно качества кавалерийских частей, выступивших в поход против России. «Такой прекрасной кавалерии никто прежде не видывал, никогда ранее в полках не бывало столь замечательного состава и у всадников – таких дивных коней», – писал он, добавляя, что неспешный переход через Германию закалил лошадей и солдат. Но кирасирские полки являлись элитой французской кавалерии. Хорошие же лошади сами по себе могли представлять сложность, если верить артиллерийскому офицеру Антуану-Огюстену Пьону де Лошу [38]38
  до 1 октября 1812 г. Пьон де Лош был капитаном и командиром 3-й роты пешей артиллерии Старой гвардии . – Прим. ред.


[Закрыть]. «Наши расчеты были наилучшими, снаряжение – другого и не пожелаешь, но все сходились на том, что лошади на деле слишком высоки и чересчур сильного сложения и непривычны к нужде и к нехватке хорошего корма», – писал он после выступления из депо в Ла-Фере 2 марта 1812 г. {107}107
  Tirion, 147; Pion des Loches, 27.


[Закрыть]

Наполеона не особенно беспокоило подобное положение дел. «Если я вывожу в поход 40 000 верховых, то прекрасно понимаю, что не могу надеяться получить такое же количество добрых всадников, но я оказываю давление на моральных дух неприятеля, каковой знает от соглядатаев, из слухов или из газет о том, что у меня есть 40 000 кавалерии, – ответил он Дежану, ознакомившись с его донесениями о состоянии дел с конницей. – Раз за разом, от одного к другому люди будут скорее раздувать, нежели умалять численность моих полков, репутация которых отлично известна. В день же, когда я дам старт походу, впереди меня будет следовать психологическая сила, каковая умножит фактически собранную мной» {108}108
  Lejeune, Mémoires,II/170.


[Закрыть].

Самым главным преимуществом французской армии являлся факт принадлежности всех ее военнослужащих, даже самого низкого ранга, к числу свободных граждан, получивших особо патриотическое образование в бесплатных школах.

Они могли не только сражаться, но и думать, и если проявляли инициативу и отвагу, имели все основания рассчитывать на продвижение по службе и на шанс подняться очень и очень высоко. Однако обычай Наполеона награждать повышением исключительно за храбрость приводил к выдвижению в командиры частей порой людей недостаточно для того компетентных. «Среди генералов, быстро доросших до таких высот, – писал Карл фон Функ, – находилось совсем немного тех, кто обладали даром хороших военачальников. Многим не хватало даже самых элементарных военных знаний… В безумии отваги они научились только вести вперед своих неустрашимых бойцов на врага, но и понятия не имели о том, как оценить преимущества и недостатки позиции, не ведали и первых оперативных принципов того, как должно отступать в порядке, коли первый приступ не удался…» Кроме всего прочего в армии присутствовало полным-полно молодых офицеров из парижской jeunesse dorée(золотой молодежи), получивших повышение за счет выгодных знакомств. Они особенно охотно шли в кавалерийские полки, поскольку любили красивую форму, или в штаб, надеясь оказаться поближе к Наполеону. Многие, совершенно очевидно, не подходили для избранной профессии {109}109
  Funck, 99–100; Berthézène, I/329.


[Закрыть].

Революционное рвение, питавшее воодушевлением французские армии 1790-х и начала 1800-х годов, к 1812 г. в значительной мере угасло. «По мере того, как форма все больше покрывалась шитьем, сердца под ней становились все менее благородными», – заметил один из современников. Наполеон и сам чувствовал недостаток воодушевления в отношении предстоящей кампании. «Люди всегда охотно шли за ним, и он удивлен, что они не готовы закончить свою карьеру с той же энергией, с какой начинали», – отмечал секретарь императора французов, барон Фэн {110}110
  Beyle, Vie de Napoléon,227; Fain, Manuscrit,I/46.


[Закрыть]. Но именно сам великий воитель превратил командиров в то, чем они стали.

По словам генерала Бертезена: «С момента прихода Наполеона к власти военные обычаи быстро менялись, союз сердец исчезал вместе с бедностью, а вкус к материальным благам и комфортабельной жизни пробирался в лагеря, где обретались лишние рты и было слишком много повозок. Забывая о счастливом опыте своих бессмертных походов в Италию, об огромном превосходстве, даримом привычкой к лишениям и презрением к излишествам, император верил, будто потакание такой испорченности сослужит ему добрую службу» {111}111
  Berthézène, I/328.


[Закрыть].

Он пожаловал маршалам и генералам громкие дворянские титулы, земли и пенсии по цивильному листу. Требовал от них содержания дворцов в Париже, где им надлежало давать балы и приемы сообразного положению уровня. Будучи членами придворного круга, они обязывались окружать себя сверкающей свитой, как все больше поступал сам император французов. Светская жизнь расслабляла их, они все с меньшей охотой оставляли мягкие постели и прекрасные дворцы в модных районах Парижа, не говоря уже о женах и любовницах, чтобы отказаться от всего этого ради бивачной жизни и превратностей войны. И особенно верно данное замечание в отношении маршалов.