Текст книги "Губернатор"

Автор книги: Адам Пшехшта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Глава II

Рудницкого поселили недалеко от апартаментов, занимаемых царской семьей, в комнатах, достойных правителя. Все помещения сияли золотом, пол укрывали сказочные цветные ковры из Исфахана, а мебель была уставлена ценными безделушками.

Рудницкий услышал стук, едва успев разложить багаж. Он сразу же узнал пожилого невзрачного мужчину в серой униформе: графа фон Шварца, доверенного царя.

– Его Величество вызывает вас, – сухо проинформировал аристократ.

Алхимик смерил его внимательным взглядом, но не пошевелился.

– Я сказал, что…

– Я слышал, – бесцеремонно прервал его Рудницкий. – Просто жду, пока вы закончите предложение. На случай, если вы забыли, как меня зовут, вот моя визитная карточка.

Фон Шварц машинально глянул на визитку, после чего спрятал ее в карман с заметным отвращением.

– Как пожелаете… Олаф Арнольдович, – процедил он. – Теперь мы можем идти?

– Конечно.

Граф повел его прямо в личный кабинет царя. По дороге они прошли мимо нескольких постов вооруженных до зубов солдат в мундирах элитных войск. Несмотря на то что ситуация в Москве и Петербурге была под контролем – беспорядки закончились два года назад, – охрана царской семьи по-прежнему находилась в состоянии повышенной готовности. Также Рудницкий заметил, что и возле его апартаментов выставили охрану. Возможно, это для защиты Олафа Арнольдовича, но не исключено, что кто-то просто решил не спускать глаз с проблемного гостя. Отношение фон Шварца ясно дало понять, что не все в восторге от его приезда. Только в чем проблема? Рудницкий помнил графа как бесцветного, безгранично преданного царю чиновника. И Самарин говорил, что доверенный царя не принимает участия ни в каких дворцовых интригах. Что-то должно было случиться. Вот только что? А может, местные воспринимают его как очередного шарлатана? Согласно рассказу Матушкина, через дворец прошла целая плеяда «чудотворцев» всех мастей. С другой стороны, Рудницкий уже не раз помогал наследнику престола, о чем при дворе знали все …

Алхимик отбросил эти мысли. Фон Шварц с раздражением отослал очередного охранника, постучал и доложил о Рудницком.

Кабинет царя остался в том же спартанском стиле, какой запомнился Рудницкому с предыдущего визита. Только прибавилось карт, испещренных непонятными для постороннего разноцветными значками. На лице правителя появились морщины, а темные круги под глазами свидетельствовали об усталости. И мундир Преображенского полка, в котором был царь, выглядел великоватым.

– Ваше Величество. – Алхимик поклонился.

– Господин Рудницкий…

Алхимик сел в кресло, на которое ему указали милостивым жестом. Воцарилась неловкая тишина. Согласно протоколу Рудницкий не мог заговорить первым, а по лицу царя было заметно, что он размышляет, как начать разговор.

– Я так понимаю, вы знакомы с ситуацией? – наконец произнес царь, с явным усилием формулируя свою мысль.

– В общих чертах, – осторожно ответил алхимик.

– Мой сын… Алексей…

– Ваше Величество, я могу кое-что предложить?

– Я вас слушаю.

– Я хотел бы оценить состояние Его Императорского Высочества.

– Вы только приехали и, конечно же, устали, – заметил монарх. – К тому же Алексей спит, доктор дал ему опиум. Может, рано утром… – Он замолчал, видя выражение лица собеседника. – Что такое?

– Ваше Величество, я беспокоюсь за цесаревича, – искренне сказал Рудницкий. – Благодарю за заботу, но офицеры Вашего Величества побеспокоились о моем комфорте во время путешествия. К тому же в таких случаях учитывается прежде всего самочувствие пациента, и я не вижу причины откладывать обследование на потом. Уверяю вас, я сделал бы это для любого своего пациента. А если мальчик спит, тем лучше: не почувствует боли, поскольку обследование может быть неприятным.

Правитель покачал головой, на его губах появилась мимолетная улыбка.

– Видно, что вы не являетесь придворным, – заметил он.

– Прошу прощения, если обидел Ваше Величество, – пробубнил Рудницкий.

– Ну что вы! Такая искренность является… ободряющей. Не говоря уже о том, что она редко встречается. Прошу за мной. Еще одно: напоминаю, что мы не используем титулы, обращаясь к детям. Это не нужно.

Рудницкий молча поклонился и последовал за царем. Комната цесаревича находилась рядом, за поворотом коридора. Воздух в помещении был насыщен запахом лекарств и опиума, с едва уловимой вонью окровавленных бинтов. Возле кровати больного сидел высокий лысый мужчина с острой бородкой. Небрежно свисающий стетоскоп выдавал в нем доктора. На небольшом столике, в пределах досягаемости руки медика, стоял телефон.

– Доктор Гуэрини из больницы «Младенец Иисус» в Риме, господин Рудницкий, – быстро представил монарх. – Можете начинать, – добавил он, обращаясь к Рудницкому.

Рудницкий отвернул одеяло и осторожно осмотрел конечности мальчика – цесаревич спал в ночной рубашке. Коленные и локтевые суставы сильно опухли, а видимые в нескольких местах синяки говорили о внутренних кровоизлияниях. Ребенок беспокойно пошевелился, тихо застонав.

– Что вы даете ему? – шепотом спросил алхимик у доктора. – Для обезболивания?

– Опиум, – с обидой ответил доктор. – В небольших дозах, чтобы не привести к зависимости, – добавил он на ломаном русском.

Рудницкий кинул на него разъяренный взгляд и резко выпрямился.

– Простите, мне нужна моя сумка, – заявил он. – Сейчас вернусь.

– Думаю, доктор Гуэрини может послать за ней, уходя, – спокойно, но решительно произнес царь.

Рудницкий присел на край кровати, а итальянец в мгновение ока исчез за дверями.

– Господин Рудницкий, как вы оцениваете состояние моего сына?

Алхимик неуверенно откашлялся: в голосе царя он услышал напряжение и едва заметный страх.

– Если бы речь шла о ком-то другом, я сказал бы, что ситуация серьезная, но не критическая. Однако похоже, что… Алексей не реагирует на лекарства. Так или иначе, ему нужно давать обезболивающее.

– А конкретней?

– Морфий.

– Мой сын – наследник престола! Он не может стать зависимым!

Рудницкий стиснул зубы, воздерживаясь от возражений. Отчитывать императора всея Руси в его собственном дворце не лучшая идея.

– Я постараюсь, чтобы до этого не дошло, – сказал он, делая глубокий вдох. – Однако сейчас наиважнейшим является борьба с болью.

– Доктор Гуэрини заверил меня, что опухоль суставов хоть и неприятна, но не причиняет большого дискомфорта. Да и Алексей нечасто жалуется.

– Ваше Величество действительно в это верит? – холодно спросил Рудницкий. – Посмотрите, пожалуйста, ребенок мучается даже во сне. Мы не говорим о дискомфорте, только о страдании, что почти на пределе человеческой выносливости.

Царь нахмурил брови, раздумывая об услышанном.

– Доктор Гуэрини – врач с мировой известностью, – сказал он через минуту. – Вы сомневаетесь в его компетенции?

– Не в компетенции. Только в его честности и здравом рассудке.

– Я не понимаю…

– Исходя из применяемой медикаментозной терапии, я считаю, что лечение цесаревича правильное, – пояснил Рудницкий, видя вопросительное выражение на лице царя. – Оно как классическое, так и спагирическое, – добавил он, указывая на заставленный лекарствами столик. – Я и сам бы его использовал. Однако… – Он замолчал.

– Однако?

– Отказавшись от морфия, доктор Гуэрини пренебрег состоянием пациента по желанию Вашего Величества. Наверное, ожидая соответствующего вознаграждения…

– Осуждение тех, кто лучше, и выдвижение беспочвенных обвинений не принесут вам моей благосклонности!

Поляк вздрогнул, когда услышал резкий тон царя, но не отвел взгляд. До того как он успел что-либо ответить, раздался стук и в комнату вошел фон Шварц с медицинской сумкой алхимика.

– Мой диагноз подтвердит любой доктор, – заверил Рудницкий.

Царь не ответил, гневно глядя на него.

– Какой госпиталь считается лучшим в Петербурге? – спросил алхимик у фон Шварца.

– Смотря какой… – осторожно ответил граф.

– Речь идет о независимом медицинском заключении.

– Неделю назад в Петербург приехал профессор Бунда, ученик Склифосовского. Сейчас он преподает в Императорской военно-медицинской академии.

– Не могли бы вы позвонить ему? – попросил Рудницкий.

Фон Шварц послушно подошел к телефону, подгоняемый нетерпеливым жестом царя.

– Что я должен ему сказать? – спросил он.

– Речь идет о лечении случаев излияния крови в суставы.

Мужчина соединился с Академией, коротко представился и потребовал к телефону доктора Бунду. Все это было сделано с невозмутимым выражением лица, но быстрые, резкие движения аристократа выдавали его беспокойство. Он старательно скрывал волнение. Только чего мог бояться доверенный царя? Возможно, его беспокоило состояние здоровья наследника престола, пришел к выводу Рудницкий.

Тем временем царь подошел к замершему от удивления аристократу и протянул руку.

– С вами будет говорить государь император, – нервно сказал фон Шварц.

Беседа длилась недолго, царь только спросил об интенсивности болей в случаях гемофилии и способах ее лечения. Его выражение лица свидетельствовало о том, что он был недоволен полученным ответом.

– Вы были правы, господин Рудницкий! – заявил он, с треском опуская трубку. – Я должен извиниться. Профессор Гуэрини…

Хотя царь не закончил предложение, не было сомнений, что акции итальянца упали ниже безопасного уровня.

– Я с самого начала говорил, что этот итальяшка не должен заниматься Алексеем, – вмешался фон Шварц. – У нас мало своих врачей? Преданных отчизне и монархии патриотов? Не нужны нам пришл…

– Хватит! – прервал его монарх. – Забываешься, Рудольф! Возвращайся к своим обязанностям!

Граф молча выполнил распоряжения, но на его лице не было раскаянья.

– Не принимайте его слова на свой счет, мы все сегодня обеспокоены, – оправдал царь подчиненного. – Вернемся к делу, что вы предлагаете?

– Дать морфий и раствор алхимического золота. Я разработал этот рецепт год назад, и до этого времени он хорошо себя проявил. Морфий снимает боль, а золото воздействует на все виды воспалений.

Рудницкий приготовил шприц и вытащил из сумки небольшую шкатулку со стеклянными ампулами. Каждая излучала нежное голубое сияние.

– Этот странный эффект – результат алхимических процедур?

– Не совсем. На каждой ампуле находится символ, что увеличивает эффективность лекарств.

– Это безопасно?

– Абсолютно, – заверил Рудницкий. – Я использовал их на многих серьезно больных пациентах.

– И каким это образом? Насколько я помню, вам не выдали диплом?

– С началом войны качество медицинской помощи в Варшаве значительно ухудшилось, потому алхимикам и даже магам позволили помогать нескольким хосписам и двум-трем больницам. Конечно же, все должны были пройти соответствующую проверку.

– Я правильно понял, что вы имеете в виду благотворительность?

– Что-то в этом духе, – неохотно признал Рудницкий.

Царь сжал губы, когда алхимик вогнал иглу в колено ребенка.

– Когда это подействует?

– Сложно сказать, однако первый эффект должен наступить через полчаса.

– А конкретней?

– Синяки и припухлости должны уменьшиться.

Рудницкий окунул химический карандаш в графин с водой и обрисовал припухлости суставов спящего Алексея и несколько самых больших синяков.

– Это поможет проследить за изменениями, – пояснил он.

Царь почти незаметным кивком выказал одобрение и положил на стол тяжелые карманные часы с золотой цепочкой.

– Полчаса? Что ж, подождем, – сказал он.

Алхимик подвинул себе стул и удобно уселся, стараясь не показывать волнения. «Полчаса – это не так долго, – подумал он. – Особенно если лекарство подействует. Хуже, если нет…»

* * *

Рудницкий натер колено цесаревича коричневой, неприятно пахнущей мазью и задумчиво покачал головой.

– Что-то не так, – пробурчал он.

– Припухлость спала, – заметил царь.

Он сидел возле кровати больного ребенка, с напряжением следя за действиями алхимика.

– Да, но это результат моего препарата, а этот не хуже. Однако не действует.

– Профессор Гуэрини утверждал, что присланные вами медикаменты оказались неэффективными, потому он заказал новые, – сказал царь, указывая на фарфоровую баночку, украшенную знаком солнечного круга.

– Да, это символ гильдии из Новониколаевска, – сказал Рудницкий.

– Я даже не знаю, говорил ли он правду! – взорвался царь. – Я доверял ему! Если окажется, что ваши лекарства могли помочь Алексею…

– Не могли, – рассеянно ответил алхимик. – Они действительно не действовали. Те, которые Ваше Величество заказали у меня два года назад, – добавил он. – Я проверил. Между тем препараты, что я привез, начинают снимать отеки, несмотря на то что они хуже по качеству.

– Почему хуже?

– Немцы практически лишили нас возможности посещать анклав, поэтому сложно пополнить запасы первичной материи, а без этой субстанции создавать расширенные препараты практически невозможно. Правда, генерал Безелер выделил мне небольшое количество первичной материи, однако из-за спешки я должен был сократить определенные процедуры, и это привело к тому, что медикаменты имеют меньшую силу, чем если бы я потратил больше времени.

– Однако они работают, в отличие от других, в том числе и заказанных профессором Гуэрини.

– Именно. И это меня беспокоит.

– Почему? Возможно, за два года они утратили свежесть? Или емкости, в которых они хранились, пропускали?

– Ни в коем случае! Я проверяю такие вещи очень старательно. Ну и лекарства профессора оказались также неэффективными. Сложно предположить, чтобы и они высохли или были плохо упакованы.

– И к каким выводам вы пришли?

Рудницкий беспомощно развел руками.

– Даже не знаю, что об этом думать, – признал он. – Однако я рекомендовал бы Вашему Величеству внести некоторые изменения, если речь идет о заботе о цесаревиче.

– Все, что вы скажете. Впервые за несколько месяцев я вижу улучшение в состоянии Алексея. Даже температура спала, – сказал царь, нежно касаясь лба мальчика. – А синьором Гуэрини я займусь лично, – со злостью пообещал он.

– Я не об этом говорил.

– Тогда в чем дело?

– По-моему мнению, профессор сделал все, что мог, чтобы вылечить сына Вашего Величества. Да, он совершил ошибку, но я уверен, что это больше не повторится. Однако я бы советовал, чтобы в комнате наследника престола всегда кто-то был. Помимо медицинского персонала, – заявил Рудницкий, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Лучше кто-то из офицеров Конвоя. День и ночь…

На лице царя не дрогнул ни один мускул, но то, что появилось в его глазах, было больше, чем гнев.

– Вы считаете, это саботаж?

– Я надеюсь, что нет и все это имеет естественное объяснение. Однако дополнительные меры предосторожности не помешают. Самое важное – здоровье цесаревича.

– Я не верю! Это какой-то абсурд!

– Только дополнительная страховка…

– И как вы себе это представляете? Кому я мог бы доверить жизнь сына, коль вы сомневаетесь в преданности людей из моего ближайшего окружения?! Конвою? Это сотни солдат, среди которых я лично знаю лишь горстку.

– Ваше Величество, я думаю, не сомневается в преданности генерала Самарина?

– Я должен обидеть людей, которые без колебания отдали бы за меня свою жизнь, из-за сомнений польского алхимика?!

– Решение за вами, Ваше Величество, я только выразил свое мнение.

Казалось, что царь снова уступит злости, однако он огромным усилием воли взял себя в руки, концентрируя внимание на поляке. Ощущение было не из приятных: в глазах монарха не было и капли тепла. Тишина душила и тяготила, Рудницкому показалось, что в комнате не хватает воздуха. Наконец царь пошевелился и устало потер виски.

– Благодарю вас, – заявил он сухим, официальным тоном. – Если вы захотите покинуть дворец, прошу предупредить графа фон Шварца.

«Кажется, кому-то только что указали свое место, – цинично подумал Рудницкий. – Самое время навестить Марию Павловну, поскольку еще немного – и меня посадят под домашний арест. Ну и надо предупредить Сашку – кто знает, не навредит ли ему рекомендация «польского алхимика»…

* * *

Рудницкий вышел из кареты и заплатил кучеру. Возможно, в Петербурге провели какие-то аресты, но на первый взгляд это было незаметно. По улицам, как и раньше, кружили экипажи, бежали электрические трамваи, иногда проезжал автомобиль. Только люди вели себя менее свободно, чем раньше. Зато стало больше трактиров, кабаков и ночных клубов. Ничего странного: война. Жители столицы жаждали развлечений и забвения.

Резиденция княгини Самариной находилась на Невском проспекте, недалеко от Аничкова моста. Дворец в стиле необарокко был украшен фигурами бородатых атлантов, а окна на первом этаже защищены мощными решетками, выкованными в виде фантастических узоров. Здание выделялось среди других даже на главной улице города, населенной элитой.

У входа его приветствовал пожилой лакей, которого он знал еще по Варшаве. Слуга сразу же проводил его к княгине. Похоже, Мария Павловна отдала соответствующие инструкции на случай его появления в Петербурге.

– Олаф Арнольдович, – представил его слуга, открыв двери в салон.

Алхимик с облегчением заметил, что пожилая княгиня находилась в хорошей форме: ее быстрые движения и естественный румянец на лице свидетельствовали, что она в полном порядке. Тут присутствовали еще две молодые, элегантно одетые дамы и – как же иначе – граф Самарин.

– Тетушка, – церемониально склонился Рудницкий. – Дамы, господин граф.

– Олаф, ты негодник! Я не видела тебя почти год!

Княгиня сорвалась с кресла и подбежала, чтобы обнять его. Генерал Самарин был менее эмоциональным и ограничился только пожатием руки и приятельским похлопыванием по плечу.

– Надя Трубецкая и Люда фон Крис, Олаф Арнольдович Рудницкий, – быстро представила хозяйка дома.

До того как они заняли свои места, служанка подала свежеиспеченное, еще теплое печенье и поставила еще одну кружку.

– Сейчас сложно найти хороших слуг, но в доме Марии Павловны все, как всегда, на высшем уровне, – заметила Надя Трубецкая.

Княгиня отклонила комплимент небрежным жестом, после чего налила алхимику чай.

– Рассказывай! – потребовала она, обращаясь к Рудницкому. – Как у тебя дела? Надолго приехал? Ты, конечно же, должен остановиться у меня!

– К сожалению, я уже поселился в Царском Селе. Вы же понимаете, тетя, что лучше, чтобы я находился поближе к наследнику престола, по крайней мере пока ему не станет легче.

– Вы доктор? – заинтересованно спросила Трубецкая.

Стройная шатенка с нежными, классическими чертами лица и бездонными темными глазами контрастировала со своей светловолосой подругой. Барышня фон Крис напоминала валькирию: волосы в оттенках приглушенного золота с примесью меди, зеленые глаза и гибкая, с округлыми женскими прелестями фигура, притягивающая мужские взгляды не меньше, чем Трубецкая. Судя по фамильярному представлению обеих барышень – княгиня использовала неполные имена – и перепуганному лицу Самарина, Мария Павловна не без причины пригласила к себе этих красавиц…

Рудницкий закусил губу, чтобы не рассмеяться.

– В определенном смысле, – ответил он. – Прежде всего, я занимаюсь алхимией.

– Как твой отель? – спросила княгиня.

– Не лучшим образом, – признался Рудницкий. – Половину заняли немцы, к тому же я поссорился с одной особой со связями… Но все будет хорошо, – быстро добавил он.

– Рассказывай!

– Но, тетушка, правда ничего важного. И ничего интересного.

– Олаф Арнольдович!

– Не знаю, как другие, но я охотно послушаю, в какие передряги впутался на этот раз великий магистр варшавской гильдии, – неожиданно вмешалась Людмила фон Крис.

Алхимик едва не захлебнулся чаем: в голосе барышни фон Крис звучал неподдельный интерес.

– Я сразу же вас узнала, – пояснила девушка. – После поединка с монсеньором Потуриным газеты разместили ваш портрет.

– А, так это вы вылечили цесаревича и спасли Москву и Петербург! – внезапно выкрикнула Трубецкая.

– Это грубое преувеличение, – запротестовал Рудницкий. – Я только…

– Без преувеличений, – перебил его Самарин. – Олаф слишком скромен.

На губах генерала появилась язвительная ухмылка, похоже, офицер понял, что может перевести внимание барышень в сторону алхимика.

– Мы ждем! – подгоняла его Мария Павловна.

Рудницкий вздохнул и представил сильно урезанную версию случившегося.

– Те символы, что там остались, – задумчиво отозвался Самарин, – как ты думаешь, они могут иметь боевое применение?

– Сомневаюсь. Скорее медицинское.

– Медицинское?

– Больные часто неосознанно напрягают мышцы, что усложняет кровообращение. Такое расслабление могло бы им помочь. Побочные эффекты, о которых я говорил, проявляются исключительно при долговременном воздействии символов или звуков.

– Думаешь, ты вернешь отель? – заботливо спросила княгиня.

– Конечно. У меня есть обещание генерала Безелера.

Дальнейший разговор прервала Трубецкая, демонстративно посмотрев на настенные часы.

– Мне нужно возвращаться домой, – заявила она. – Иначе маман будет беспокоиться.

Девушка сердечно обняла Марию Павловну, после чего с явной неохотой направилась к выходу. Подгоняемый грозной гримасой княгини, Самарин сорвался с места.

– Я отвезу вас, – сказал он, хотя и без явного энтузиазма.

– И я должна уходить, – сказала с улыбкой Люда фон Крис. – Моя карета, наверное, уже ждет.

К удивлению алхимика, Мария Павловна требовательным жестом приказала ему заняться второй барышней.

– Вернешься на моей, она удобней, – заявила княгиня не терпящим возражений тоном. – Мой внук составит тебе компанию.

Лишь через минуту Рудницкий понял, что речь о нем.

– Конечно, с удовольствием, – заявил он, слишком ошеломленный, чтобы протестовать.

То, как назвала его княгиня, имело далекоидущие последствия, и не только для него. Алхимик допускал, что Самарин не будет в восторге от заявления своей двоюродной бабки. Одно – это неформальное упоминание о далеком родстве, часто аристократы сами не ориентировались в родственных связях, и совсем другое – публичное заявление, подтверждающее кровные узы с «польским алхимиком». Нужно будет это прояснить, решил Рудницкий. В данную минуту у него были другие проблемы: барышня Людмила оперлась на его руку, демонстрируя глубокое декольте, а аромат парфюма и источающее тепло девичье тело не способствовали серьезным размышлениям.

Роскошная, но предназначенная исключительно для двоих карета княгини заставила их занять места рядом друг с другом, что смущало алхимика, но, как оказалось, в наименьшей мере волновало барышню фон Крис. Девушка назвала кучеру адрес, после чего в легкой, шутливой манере начала рассказывать о себе и своей семье. Рудницкий старался следить за ходом ее рассказа, постоянно отвлекаясь на какой-нибудь жест или случайное касание прекрасной попутчицы. Алхимик не считался знатоком женщин, однако было очевидно, что по каким-то причинам барышня Людмила решила ему доказать, что не только умна, но и одарена другими достоинствами… Только почему? Рудницкий сомневался, что причиной было упоминание о его родстве – пусть и неблизком! – со старой княгиней. Людмила фон Крис явно принадлежала к сливкам общества Петербурга, иначе не попала бы в дом к известной своим снобизмом даже при царском дворе Марии Павловны, а аристократия не водилась бы с обычным, хотя и искусным в своем ремесле алхимиком. «И эту загадку нужно разгадать, – подумал Рудницкий. – Позже…»

* * *

Алхимик откупорил очередную бутылочку из темного стекла, набрал на палец коричневой мази и намазал запястье. Очередная неудача, нулевой эффект. Он не ощутил на коже никакого холода или покалывания, даже характерного запаха – мазь была неэффективной.

– Я, конечно, не проверял все бутылочки, – оправдывался Гуэрини. – Их же целая сотня! Но я не нашел ни одной с активным препаратом. Поэтому заказал лекарства в той гильдии… как ее там?

– «Солнечный свет», – подсказал Рудницкий.

Название Новониколаевской гильдии связано с загадочным алхимическим трактатом шестнадцатого века под названием Splendor Solis.

– А, точно! «Солнечный свет». Мне рекомендовали их как заслуживающих доверия, а через неделю после того как я получил заказанные препараты, все спагирические медикаменты перестали действовать!

– Вы держали их в этом месте?

Итальянец кивнул.

– Помещение закрывается на ключ и находится в том самом крыле, что и царские апартаменты, – пояснил он. – Сюда имеют доступ только доверенные лица императора.

– Не считая слуг и охраны, – мрачно сказал Рудницкий.

– Это уже не в моей компетенции. И не в вашей, dottore, – заметил Гуэрини. – Я безмерно вам благодарен за то, что вы вступились за меня перед Его Величеством, однако считаю, что вы не правы. Саботаж? Исключено! Вот посмотрите, все средства безопасности в идеальном состоянии.

Алхимик подтвердил это нечленораздельным мычанием. Каждая из сотни стеклянных емкостей была запечатана и защищена символом гильдии или алхимика, который создал лекарство. Даже если бы гипотетический злодей смог справиться с печатями, это заняло бы много часов. К тому же это помещение днем и ночью охраняли солдаты царской гвардии. Да и лекарства не были отравлены: тесты не выявили присутствия никаких посторонних субстанций. Медикаменты просто не работали.

– Безумие! – вздохнул Рудницкий. – У вас есть какая-нибудь гипотеза, профессор?

– К сожалению, нет. Почти все лекарства – это спагирические препараты, я не специалист в этом, – признался Гуэрини, пожав плечами. – Если бы речь шла об обычных лекарствах, я бы подумал, что они испортились. Хотя, может, и тут…

– Исключено! – оборвал его Рудницкий. – Для изготовления большинства из них использовалась первичная материя, а это гарантия почти вечного хранения. Они не могли испортиться через год или два. Это невозможно! К тому же, как вы сами заметили, некоторые утратили эффективность уже через неделю.

– В этом действительно есть что-то странное, – согласился с ним итальянец. – Если бы еще один или два препарата, ну пусть десять от конкретного поставщика, но десятки или сотни, изготовленные разными алхимиками? К тому же большинство неактивных препаратов вашего производства. Но привезенные вами лекарства действуют. И только они…

Рудницкий окинул собеседника пристальным взглядом, но непохоже было, что Гуэрини хотел его в чем-то обвинить, доктор просто размышлял вслух.

– Но и те лекарства, что я заказал, сначала помогали цесаревичу, – продолжал размышлять итальянец. – Только позднее их эффективность начала уменьшаться.

– Постепенно или со дня на день? – быстро спросил алхимик.

– Кажется, постепенно, – задумчиво ответил Гуэрини. – Через два-три дня здоровье наследника престола улучшалось на глазах, потом становилось хуже, и, наконец, медикаменты переставали действовать. И так по кругу, когда я покупал новые.

– Вы точно все лекарства держали в этом помещении? – повторил Рудницкий.

– Точно. Часть находилась в комнате больного, чтобы были под рукой.

– И они тоже переставали работать?

– К сожалению. Ну как? Мы закончили инвентаризацию? Если бы вы сказали, что искать, то пошло бы быстрей, – предложил Гуэрини.

– Достаточно нанести каплю препарата на кожу. Мазь действует как обезболивающая и сужающая сосуды, потому она должна вызывать легкое онемение и ощущение холода, – пояснил Рудницкий.

Итальянец закатал рукав и нанес мазь на внутреннюю часть предплечья.

– Я ничего не чувствую, – сказал он. – В этом месте кожа чувствительней, чем на запястье, – пояснил он, видя вопросительный взгляд алхимика.

– Я не думаю, что мы найдем хотя бы один хороший препарат, но должны проверить все, – устало ответил Рудницкий. – Я обещал это Его Величеству.

Итальянец ответил полным покорности жестом. Они молча продолжили работу. Звенело стекло, а на полу росла куча небрежно брошенных ампул и бутылочек. Во всех была только неэффективная мазь в разных оттенках зеленого и коричневого.

* * *

Струя горячей воды смывала с него усталость – инвентаризация заняла почти четыре часа – вместе с засохшими остатками мазей и эликсиров. Алхимик прикрыл глаза и позволил себе минуту релакса. Наконец он неохотно закрутил богато декорированные краны. Комнату заполнили клубы пара, поэтому Рудницкий на ощупь потянулся за полотенцем. Неожиданно в ванную комнату хлынула волна холодного воздуха, и в дверях появился Самарин.

– Что опять?! – рявкнул алхимик. – Можешь дать мне спокойно помыться?

Самарин молча кинул ему халат, после чего отправился в салон. Рудницкий нехотя последовал за ним.

– Что ты тут делаешь? – спросил он. – В этом крыле живет только царская семья.

– И как я вижу, некоторые алхимики, – буркнул Самарин. – Я – офицер Конвоя, – грубо напомнил он. – И Его Величество приказал мне усилить охрану дворца, а за указаниями обратиться к тебе. Так что я внимательно слушаю, Олаф Арнольдович, какие замечания у вас есть к работе моих людей?

В голосе генерала слышался холодный, неприятный тон.

– Ох, перестань дуться, речь не о твоих людях!

– В таком случае о чем?

Рудницкий кратко описал ему ситуацию и результаты, к которым пришел.

– Ты правда думаешь, что это саботаж?

– Это самая правдоподобная версия, – осторожно ответил алхимик. – Не вижу другого объяснения, поскольку в свое время я уже лечил цесаревича этими самыми препаратами, и Гуэрини явно не лыком шит.

– Ты уверен, что ваши медикаменты не утратили своих лечебных свойств естественным способом?

Рудницкий окинул приятеля неодобрительным взглядом и покачал головой.

– Это невозможно! – коротко сказал он. – Первичная материя вечна. Это что-то, что существует доныне с начала Сотворения мира. Как ты думаешь, почему живущие в анклаве создания бессмертны? Подсказка для не особо умных российских генералов: их тела тоже содержат первичную материю! Говоря еще проще, если добавить в суп щепотку первичной материи, он будет сохраняться вечно. Эти препараты не могли испортиться!

– Ну хорошо, предположим на мгновение, что ты прав, – с раздражением сказал Самарин. – За чем мне следить? За комнатами цесаревича? Но туда и так никто не заходит, кроме семьи и докторов. Комната с лекарствами? Принимая во внимание результаты инвентаризации, там уже нечего охранять.

– Прежде всего мои апартаменты, – ответил после минутного молчания Рудницкий. – День и ночь. Никто не может входить сюда без моего позволения. Ни один слуга, солдат, лакей или камердинер! Никто! Поскольку я держу тут медикаменты, которые привез из Варшавы. И они пока работают…

– Ладно. Это имеет смысл. Но комнаты цесаревича? Там и так стоит охрана перед дверями. Зачем беспокоить парня?

Алхимик снова замолчал, потом нервно поправил пояс халата.

– Если я прав, этот саботаж осуществляет кто-то изнутри. Кто-то свой…

– Скажем так, – скривился Самарин. – Слуг тщательно проверяют, но теоретически все возможно. Только как это связано с охраной комнаты цесаревича?

– Еще не понимаешь? Мои лекарства ему помогают. За несколько дней мальчик встанет на ноги. Если кто-то хочет навредить наследнику престола и заметит, что он выздоравливает, он может отчаяться и… – Рудницкий непроизвольно повысил голос.