Текст книги "Человек с луны."

Автор книги: Ада Чумаченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

ВОЙНА

Идут дожди, и это совсем не весело. Как раз над головой Маклая в крыше хижины небольшая течь.

Дождь льет непрерывной струей на подушку Маклая, брызжет на бумаги и книги. Ульсон с проклятьем подставляет плошки и чашки, но через несколько минут они уже полны, и вода растекается по полу, заливая праздничные башмаки Ульсона и корзину с бельем. Время от времени грохочет гром. Тогда кажется, что на хижину валятся горы, и Ульсон замирает неподвижно, хватаясь обеими руками за голову.

Маклай нетерпеливо смотрит на небо и сердится. Он уговорился с несколькими жителями Бонгу идти в Теньгум-Мана, в горную деревню, в которой еще не был,– он, за эти месяцы исходивший уже чуть ли не весь восточный берег.

Но в такую погоду идти немыслимо. Что же делать?

Маклай в десятый раз пересматривает свои коллекции, собранные им за эти долгие месяцы…

Вот скелет маба, или кускуса,– маленького животного, живущего на деревьях. Вот чучело черного какаду. Вот череп крокодила. И здесь же рядом – предметы домашнего обихода папуасов: глиняный горшок, деревянное блюдо – табир, буль-ра – ожерелье из клыков свиньи, и даже тельрун – мешок, в котором папуаски носят за спиной своих детей.

За стеной хижины становится тише.

Маклай задвигает ящик с коллекциями под стол и выходит на веранду.

Дождь начинает стихать. Маленький клочок голубого неба вдруг загорается ослепительным блеском. Еще мгновение, и это уже не клочок – это уже все небо сияет над мокрыми деревьями, затопленной травой, блестящими камнями.

– Положите в мой мешок одеяло и подушку,– говорит Маклай Ульсону.– Я, может быть, задержусь в горах на несколько дней.

Ульсон ворчит и нехотя исполняет приказание.

Сколько времени прошло уже с тех пор, как он высадился вместе с Маклаем на этот берег, но он до сих пор еще боится папуасов и терпеть не может оставаться без Маклая, особенно ночью.

Но Маклай не слушает ворчания. Он чистит и заряжает ружье – говорят, в горах хорошая охота, а им пора уже пополнить свои запасы: они давно сидят на бананах и плодах таро. Принести кабана или хотя бы «тиболя», как называют папуасы кенгуру, было бы совсем неплохо.

И вдруг Маклай растерянно опускает свое ружье. С берега, легко перепрыгивая через корни и камни, не бегут, а несутся туземцы. Держа над головой лук и стрелы, с каменным топором, висящим на плече, они мчатся мимо хижины, очевидно направляясь к тропинке в Горенду.

Поравнявшись с Маклаем, передний чуть-чуть замедляет свой бег. Он ударяет себя в грудь и кричит, потрясая оружием:

– Война! Война! Марагум идет в Роренду!

Расспрашивать нет времени. Маклай отшвыривает ногой приготовленный Ульсоном мешок, хватает ружье и бросается вслед за папуасом.

Что там случилось с его друзьями? Может быть, им нужна его помощь?

ВОЙНЫ НЕ БУДЕТ!

Еще не добежав до первых хижин, Маклай услышал тревожные удары барабана и крики женщин. Папуасы торопливо выносили из своих хижин луки, топоры, копья. Мужчины громко разговаривали, размахивая руками. Туй стоял среди толпы. Повязка, которую он еще не снимал после болезни, сбилась на сторону. Руки были сжаты в кулаки.

– Туй! Туй! – крикнул он и бросился навстречу Маклаю.

Маклай удивленно остановился. Что это с Туем? Разве он забыл его имя? Почему он так странно называет его?

– Туй! Туй! – закричали и другие папуасы и тоже бросились к Маклаю.– Туй!

– Люди из Марагума – плохие люди!

– Люди из Марагума напали сегодня на наших женщин. Мы пойдем и сожжем их хижины!

– Мы убьем их мужчин!

– И ты тоже пойдешь с нами, Туй!

– Но почему же я Туй? – спросил Маклай. Папуасы удивленно посмотрели на него, потом

друг на друга и… вдруг захохотали, хотя им сейчас как будто было не до смеха.

– Ты – Туй…– уверенно ответили они ему.– Туй лежал больной, и мы уже сшивали пальмовые листья, чтобы сделать ему гроб. Туй лежал больной, и мы уже готовили тельрун – мешок, чтобы покрыть его. Туй лежал больной, и мы уже собирали орехи, чтобы положить ему в гроб, мы уже выкрасили ему новый пояс, чтобы одеть его мертвого, мы уже обтесали шесты, чтобы нести его, а ты пришел сюда, ты давал ему свое лекарство, ты сидел возле него от солнца и до солнца, ты клал ему руку на лоб, и вот он стоит и смеется! И рука его сильна, как прежде! И глаз его зорок, как прежде! Брат ли ты ему теперь? Ты ему больше чем брат! Ты теперь Туй! А он Маклай! Его жизнь теперь – твоя жизнь!

Маклай слушал молча. А потом поднял голову и спросил тихо, спросил у всех:

– Значит, Маклай – брат ваш?

– Маклай – брат наш! – хором ответили папуасы.

– Тогда Маклай говорит: довольно! Войны не будет!

– Войны не будет?

– Войны не будет!– твердо повторил Маклай.

Недовольный ропот прокатился по толпе. В задних рядах кто-то выкрикнул угрожающе: «Будет!» Кто-то стукнул о землю древком копья. Кто-то насмешливо ухмыльнулся.

– Война будет!– упрямо повторил Туй.– Мы сожжем их хижины.

– Мы вырубим их хлебные деревья. Мы убьем их детей…

– А они убьют ваших,– перебил его Маклай и быстро обернулся к молодому папуасу, стоявшему впереди всех: – А они убьют твою Машу. Ты хочешь, чтобы они убили твою Машу?

– Они испугали наших женщин! – так же упрямо продолжал Туй.– Они взяли кусочек мяса, который женщины не успели доесть. Они будут колдовать над ним, и все жители Горенду тогда умрут от их колдовства. Война будет!

– Война будет! – загудели опять папуасы.

И только молодой отец Маши почему-то молчал и смотрел на Маклая. Маклай снял с плеча ружье.

– Смотрите! – сказал он.– Видите птицу? Сейчас я пошлю в нее огонь, и она упадет мертвая!

И Маклай выстрелил. Распластав крылья, птица упала на землю. Среди взъерошенных перьев крупными каплями выступила кровь.

Папуасы бросились к птице. Они искали стрелу, убившую ее. Стрелы не было. Испуганные, они смотрели на ружье Маклая, которое они видели сейчас в первый раз. Некоторые затыкали уши, чтобы не слышать больше страшного грома.

– Если люди из Марагума придут в Горенду,– продолжал Маклай,– я брошу и в них гром и огонь, и они убегут и не тронут ваших женщин и детей. Но если люди из Горенду сами пойдут воевать с Марагумом, тогда будет большое несчастье. Я, Маклай, говорю вам это.

Растерянный Туй смотрел на Маклая и тяжело дышал.

– Какое несчастье? – наконец выговорил он.

– Я не скажу какое, я говорю только: большое несчастье.

– Скажи нам какое, Маклай!

– Вы увидите сами, если начнете войну.

– Может быть, будет землетрясение? Тангрин?

– Я не говорю, что это будет тангрин.

– Ты сказал: «большое несчастье». Тангрин – большое несчастье. Скажи, может быть, это будет тангрин?

– Может быть,– коротко ответил Маклай.

– Маклай говорит – это будет тангрин,– сказал Туй, обращаясь к папуасам.– Что страшнее тангрина?

– Мы не знаем ничего страшнее тангрина. Туй нерешительно переступил с ноги на ногу. Он смотрел исподлобья то на папуасов, то на Маклая и как будто не решался говорить дальше. Молчали и папуасы.

Маклай вскинул ружье на плечо.

– Я иду к себе,– сказал он.– Но я хочу слышать ваше слово. Я сказал: войны не будет. Пусть теперь люди из Горенду скажут свое слово.

Папуасы продолжали молчать. Выждав две-три минуты, Маклай повернулся и сделал несколько шагов. Чья-то рука остановила его.

Маклай повернул голову. Молодой папуас, отец Маши, смотрел на него.

– Войны не будет,– запинаясь, проговорил он и боязливо посмотрел на остальных.

Но Туй тоже кивнул головой:

– Войны не будет.

– Войны не будет! – уже совсем уверенно пронеслось в толпе папуасов.– Маклай знает, что говорит. Маклай – брат папуасов. Маклай не хочет несчастья людям из Горенду. Войны не будет.

РАЗГОВОР С УЛЬСОНОМ

Войны так и не было. Ульсону снова пришлось собирать мешок Маклая и, как только кончились дожди, провожать его в долгие путешествия: то на островок Тиару, то в горы, в деревню Теньгум-Мана, то еще выше – в Енглам-Мана. Маклай не бывал дома по нескольку дней, потом возвращался усталый в промокших и изодранных башмаках, с исцарапанными руками, иногда в приступе лихорадки, но всегда бодрый, с сумкой и карманами, полными всяких сокровищ. Тут были и крохотные стрелы, с которыми папуасы охотятся на громадных, полуметровых, бабочек, и шкурки ящерицы легуана, и нарядные катазаны – гребни с перьями, и мунки-ай – дудки из кокосовой скорлупы.

Иногда он приносил пару птиц, убитых им на охоте. Птицам Ульсон радовался гораздо больше, чем другим диковинкам. Он сейчас же принимался ощипывать их, мечтая вслух о всевозможных соусах и паштетах, которые можно было бы приготовить из дичи.

– Немножко мучицы,– приговаривал он, – и я вам испеку замечательнейший пирог.

– Муки нет уже давным-давно,– кротко отвечал ему Маклай.

– Ну, тогда немного риса. Из этого какаду я сварю такой суп, какой варят только у нас в Швеции…

– Вы же знаете сами, Ульсон, что риса у нас нет больше месяца.

– Ну, тогда хоть щепотку соли,– восклицал уже в совершеннейшем отчаянии Ульсон.– Как я буду жарить этого паршивого попугая без соли!

– Сейчас конец октября,– сухо отвечал Маклай.– Мы живем здесь больше года. Наших припасов хватило всего на два-три месяца. Вы сами это великолепно знаете, Ульсон, и каждый раз вы просите у меня то муки, то сахару, то масла, то соли. Как вы думаете, Ульсон, уж не прячу ли я это все у себя под подушкой и не закусываю ли я этим, когда вы спите?

– Я был бы идиот, если бы так думал! Разве я не вижу, чем вы питаетесь? Разве вы не ели вчера сырого краба? Вы – ученый человек, знаменитый путешественник, и… сырой краб! Фу!

– Почему же мне не есть сырых крабов, если их едят папуасы?

– Папуасы!..

И Ульсон сделал такую гримасу, будто ему дали понюхать что-то очень и очень противное.

– Ульсон! Если вы не хотите со мной ссориться,– твердо говорит Маклай,– бросьте эти ужимки и гримасы, когда вы говорите о папуасах. Папуасы ничем не хуже нас. Они меньше знают, это так. Но этого еще очень мало, чтобы вы морщили нос и кривили губы. Вот вы прожили здесь столько времени, а знаете ли вы, как живут папуасы?

– Очень мне надо! – упрямится Ульсон.– Довольно и того, что я вижу каждый день этих красавчиков.

– Красавчики они или не красавчики, совершенно неважно. Важно то, что они живут лучше нас. У них нет жрецов, которые их обманывают, богатых, которые их притесняют. Все, что у них есть, они делят между собой. Они справедливы и добры!

– Добры! Папуасы! Людоеды!

Возмущенный Ульсон с таким ожесточением кидается на бедного полуощипанного какаду, как будто перед ним уже не какаду, а самый свирепый и кровожадный людоед.

– За весь этот год я не видел ни одного случая людоедства,– так же твердо заявляет Маклай.– Может быть, оно и бывает во время войн, не спорю, по эти случаи становятся все реже и реже…

– Да, кстати,– заявляет с самым невинным видом Ульсон.– Помните, Туй взял у нас топор? Он обещал, что вернет его на другой же день, и вот…

Маклай нагибается к ящикам и вытаскивает из-за них топор.

– Этот? – спрашивает он и пристально смотрит на Ульсона.

У Ульсона сначала краснеет шея, потом уши и наконец все лицо, до самого лба – до самых светлых его волос.

– Ах, в самом деле! – удивляется он.– И как это я забыл?

– Вы ничего не забыли,– холодно говорит Маклай.– Вы просто хотели сказать плохо о Туе. Вы настоящий европеец, Ульсон. Цветные для вас или рабы, или врожденные преступники.

– Очень мне нужны ваши цветные,– бормочет Ульсон и принимается ощипывать какаду.

Он делает вид, что ему сейчас совсем не до Туя и не до возвращенного им топора.

Он стоит несколько секунд молча и потом спрашивает Маклая очень вежливо и скромно – как должен, по его мнению, спрашивать своего хозяина хорошо воспитанный европейский слуга:

– Так как же прикажете подать эту дичь – в жареном или вареном виде?

– Я приказываю вам оставить меня в покое! – отвечает взбешенный Маклай и поворачивается к нему спиной.

НА ОХОТУ!

Маклай рассматривает свои башмаки и тихо насвистывает под нос.

Печально! Каблуки сбились совершенно, на подошве здоровенная дырка, из носков вылезают пальцы. А это последняя пара!

Но еще досадней, что кончается хинин. Вот без хинина будет действительно плохо. Бороться с лихорадкой с каждым днем становится все труднее и труднее. Уже и теперь Маклай чувствует, как слабеют его силы: трудно подниматься в гору, трудно быстро двигаться, трудно даже нести за плечами нагруженную сумку. Все чаще и чаще приходят минуты, когда хочется лежать не двигаясь, не разговаривая, вот так, как по целым дням лежит теперь Ульсон.

Нужна большая воля, чтобы победить это желание. И Маклай побеждает его.

По ступенькам крыльца топают босые ноги.

– Маклай! – слышен голос Туя.– Завтра в Гарагасси будут жечь унан. Бери табу. Огонь погонит свиней. Ты будешь убивать свиней своим табу.

Маклай быстро всовывает ноги в стоптанные башмаки.

«Что это такое «унан»? – соображает он.– Ах, это трава в человеческий рост. Папуасы зажигают траву – огонь пугает животных, и охотники убивают зверей. А «табу» – мое ружье! Они просят, чтобы я помог им в охоте! Надо помочь!»

Башмаки зашнурованы. Маклай отворяет дверь и выходит на веранду.

Туй стоит перед ним, торжественный и нарядный. За ним жмутся его сыновья.

Он протягивает Маклаю, как всегда, левую руку и потом обнимает его за плечи.

– Пойдем с нами, Маклай,– говорит он.– Наши женщины и дети хотят мяса. Помоги нам убить тиболя. Помоги нам убить дикую свинью.

– Хорошо,– просто отвечает Маклай.– Я пойду с тобой, Туй.

Из хижины слышны проклятия Ульсона:

– Я умру один! Вы опять уходите в горы? Маклай терпеливо поправляет подушку Ульсона.

На опрокинутый ящик, служащий ночным столиком, он ставит стакан крепкого чая, кладет несколько бананов, несколько плодов таро и порошок хинина.

– Вам уже лучше, Ульсон, приступ кончается. Я принесу вам мяса. Это подкрепит вас.

«– Мясо – это хорошо,– соглашается Ульсон.– С удовольствием съем котлетку… Идите, но возвращайтесь скорей!

Туй идет впереди быстрыми и легкими шагами. Маклай старается не отставать, но звон в ушах и легкое головокружение мешают ему. Он наклоняется к ручью, черпает холодную воду, смачивает виски и темя. Так будет легче.

Держась за траву и цепляясь за кусты, Маклай, Туй, Бонем и Лялай спускаются по крутому склону вниз. Издали доносится мощный шум реки.

– Большая вода…– говорит Туй и ведет Маклая между папоротниками и тростниками.– Мы перейдем здесь,– снова говорит Туй и протягивает свое копье Маклаю.

Переходить трудно. Вода сбивает с ног; ударяясь о камни, она обдает дождем брызг лицо и плечи, слепит глаза мелкой водяной пылью.

– Держись крепче! – кричит Туй.

Голос его теряется в шуме реки. Но Маклай знает и сам, что держаться надо крепко.

Еще усилие, и они на берегу. Новый подъем Хватаясь за корни, Маклай и Туй лезут на крутой холм. На вершине опять трава, унан, опять жара от палящего солнца. И снова подъем. И долгий, долгий путь…

– Сейчас будет Теньгум-Мана,– говорит Туй.– Если хочешь, отдохни. Вот саговая пальма. За пальмой – сахарные тростники. Там работают женщины. Иди смело, на всем берегу больше не боятся Маклая.

Маклай опускается на землю под саговой пальмой и переводит дух. Ружье оттянуло ему плечо, он снимает его и кладет рядом с собой. Из чащи сахарных тростников показываются женщины. У некоторых за спиной дети. Из тельрунов выглядывают маленькие курчавые головы. Дети с любопытством смотрят на белого человека и морщат широкие носы. Не заплакать ли? Но плакать, очевидно, не стоит. Белый человек и не смотрит на них, а матери, как видно, совсем не боятся его.

Женщины подходят к Маклаю ближе.

– Давай мы понесем твой гун,– предлагает одна.

– И твою палку,– говорит другая и протягивает руку к ружью.

– Не трогай! – кричит Туй.– Это табу! Здесь спрятан огонь.

Женщина с испугом отступает назад.

– Это Маклай? – спрашивает она.

– Это Маклай! – гордо говорит Туй.– Он будет сегодня спать у вас в деревне. Есть ли у вас хорошая еда для Маклая?

Женщина утвердительно кивает головой.

– Мужчины вчера поймали кускуса,– говорит она.– Он еще живой. Мы разведем огонь и зажарим его для Маклая.

– Хорошо! – одобрительно говорит Туй.

Маклай поднимается с земли и снова вскидывает на плечо ружье. Его дорожной сумкой уже овладел» женщины. Они идут впереди, показывая ему дорогу к хижинам. Маклай входит в деревню.

Деревня очень похожа на Горенду, только хижины немного пониже да с круглой площадки в просвете между деревьями видно не море, а голубые уступы горы Енглам-Мана.

На веревках, растянутых между деревьями, висят пустые корзины. В корзинах жители соседних деревень приносили свои подарки обитателям Теньгум-Мана. Маклай уже знает этот обычай: приходить в чужую деревню с руками, полными подарков,– в благодарность за гостеприимство и выражение дружбы.

Маклая окружают мужчины, женщины и дети.

– Покажите мне живого кускуса,– просит он. Кускус находится в хижине у Вангума и висит

там у потолка, привязанный крепко за хвост. Это серенький маленький зверек на коротких и слабых ногах.

– Где вы поймали его? – спрашивает Маклай.

– Вчера на дереве. Он держался хвостом за ветку и качался. Вангум выстрелил в него из лука, но стрела сломалась, и он остался живой. Сегодня мы зажарим его для тебя, Маклай.

Маклай проводит пальцем по хвосту кускуса. Хвост цепкий, голый и покрыт роговыми бородавками. После еды Маклая ведут в буамрамру. Это папуасский клуб, большая хижина для мужчин. Когда в Теньгум-Мана приходят гости, они спят здесь на широких помостах из бамбука.

В буамрамре сидят папуасы. Они курят сигары, свернутые из широких листьев табака, и слушают Туя. При входе Маклая они оборачиваются и с любопытством смотрят на него.

– Вот и Маклай,– говорит Туй.– Пусть люди из Теньгум-Мана сами спросят его об этом. Скажи этим людям, Маклай, можешь ли ты умереть или нет.

Маклай не отвечает. Он стоит неподвижно посреди буамрамры и думает. Что ответить этим людям? Что?

– Вангум говорит, что тебя можно убить, как меня, как Бонема, как Саула. Он говорит, что у тебя такая же кровь и такое же сердце, как у нас. Разве это правда, Маклай?

Маклай протягивает руку и берет копье.

– Возьми,– говорит он Вангуму.– Возьми и ударь. Ты увидишь все сам.

Вангум смотрит в глаза Маклаю. Он хмурит брови и чуть-чуть приподнимает копье.

И вдруг далеко бросает его в сторону, закрывает ладонью глаза и левой рукой хватает руку Маклая.

– Нет, нет! – кричит он.– Я теперь знаю! Ты не можешь умереть! Ты человек с луны.

Маклай смеется и подходит к помосту.

– Я хочу спать,– говорит он.– Давайте спать. Длинный переход дает себя знать. Как хорошо

растянуться вот так, во весь рост, закрыть глаза и ни о чем не думать! И сон, как добрый мохнатый зверь, кладет свою лапу на его веки.

УНАН-ТРАВА

Утром Маклая провожали все жители Теньгум-Мана. Солнце поднялось высоко, но в лесу, куда вошли охотники, было темно и прохладно.

Перешли невысокий гребень холмов, снова перебрались через реку и опять углубились в лес. Тропинка вела все выше и выше и оборвалась около самой опушки.

На опушке Маклая уже ждали. Папуасы в полном боевом уборе, с туго натянутыми луками и множеством острых стрел тихо переговаривались между собой. У каждого было по два копья; на головах, кроме перьев, краснели крупные цветы.

– Горит! Уже горит! – крикнул кто-то из них. Маклай вышел из лесу. У самой земли, в сотне

шагов от себя, он увидел полосу огня. Эта полоса двигалась. Она удалялась. За ней на земле оставались груды пепла. Пожар только начинался, но дым стоял уже высокий и густой. По временам пламя большими языками вспыхивало среди клубов бурого дыма. Охотники медленно двигались за убегающей полосой огня. Черная, обугленная поляна делалась все шире и шире. Туй шел рядом с Маклаем. Он тщательно всматривался в каждое возвышение, в каждую точку.

– Буль-буль! – крикнул он наконец.

– Буль-буль! Свинья!

Большая дикая свинья с оскаленными клыками бежала прямо на охотников. Вырвавшись из полосы огня, она мчалась разъяренная и испуганная.

Охотники с копьями наперевес бросились на нее.

Свинья, ослепленная огнем, уже даже не ревела, что-то клокотало у нее в горле. Глаза были красны, точно налиты кровью. Вангум перерезал ей дорогу, но она и не подумала сворачивать. Сильным ударом копыт она сшибла охотника с ног, рванула клыками его тело и ринулась вперед. Она была так свирепа, что охотники невольно отступили.

Маклай прицелился и выстрелил.

Свинья пошатнулась, но не упала. Она хрипела, показывая огромные клыки. Собрав последние силы, она бросилась на Маклая, стоявшего впереди всех. Маклай выстрелил еще раз. Громадное тело рухнуло на землю.

Умерла! Умерла! Конец буль-буль! – закричал Туй, приплясывая на месте.– Это табу Маклая убило буль-буль!

Но Маклай уже стоял на коленях возле раненого Вангума. Разорвав рукав своей рубахи, он туго перетянул лоскутом полотна окровавленную руку.

– Отнесите его осторожно,– распорядился Маклай.– Если он будет двигаться, то изойдет кровью.

Вангум открыл глаза и посмотрел на Маклая.

– Где свинья? – спросил он.

– Маклай убил свинью. Теперь это свинья Маклая! – закричали со всех сторон папуасы.

– Это твоя свинья, Маклай. Мы сами отнесем ее к тебе, в твой дом.

Маклай сделал отрицательный жест:

– Это свинья для женщин и детей из Горенду. Я убил ее для них. Пусть они будут веселы и сыты.

Туй засмеялся и закивал головой:

– Мы не возьмем всей свиньи. Мы дадим тебе самый лучший кусок. Маклай тоже должен есть вкусное мясо.

Маклай подумал об Ульсоне.

– Хорошо,– сказал он.– Кусок я у вас возьму.