Текст книги "Как на духу"

Автор книги: Абрам Соломоник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Сталин выкорчевывал наивные лозунги свободы, равенства

и братства из реальной жизни страны, он не забыл и роль

евреев в осуществлении революционных преобразований.

По его собственному признанию он «подобно Моисею вывел

евреев из Политбюро», да и изо всех верхних эшелонов вла-

сти вообще. Последующие властители страны вплоть до пере-

стройки придерживались такого же курса.

Пережить и принять два таких решительных поворота

(сначала к полной свободе и даже привилегированному

положению, а затем к числу вытесняемого и подвергающе-

гося ограничениям меньшинства) удалось очень малому

числу евреев. Поколение моих родителей в основном оста-

валось до конца приверженцами советских лозунгов, одно-

временно находясь в плену старых традиций. А новое поко-

ление евреев, видя то, что происходит в стране, постепенно

освобождалось от фальшивых заверений и училось бороться

за свою независимость. Этот последний путь прошел и ваш

покорный слуга.

В такойситуациинеизбежнынестыковки,некоторыеиз них

я обнаруживаю и в своей судьбе. Первое, что приходит на ум, —

это ситуация с моим именем. Меня назвали Абрамом по деду

с отцовской стороны. Он жил в Литве и был по тем временам

довольно продвинутым человеком, поскольку исправлял долж-

ность присяжного поверенного в маленьком городке по имени

20

Соломоник А.Б. Как на духу

Свенчоне. Позднее, попав в Литву, я нашел его могилу на мест-

ном еврейском кладбище. Могила уже наполовину вошла

в землю, надгробный камень валялся рядом. Я прочел на нем

надпись на идише, удостоверявшую, что в могиле похоронен

именно мой дед. Водрузив камень на место, я сфотографировал

могилу и привез фотографию папе. Он был счастлив. По его

реакции я понял, насколько он был привязан к деду, чем и объ-

яснялось то, что я был наречен в честь него. Кстати, деда убили

польские жолнеры, захватившие часть Литвы сразу по оконча-

нии Первой мировой войны, просто потому, что он был пейса-

тый еврей, одетый в длинный черный халат.

Имя Абрам не принесло мне счастья ни в детстве, ни в юно-

сти. Большинство антисемитских анекдотов имели своими

героями именно Абрама и Сарру. Хорошо осведомленный

об этом, я всячески увиливал от того, чтобы представляться

как Абрам. В детстве я пользовался именем, которым назы-

вали меня в обиходе, – Бома; в юности представлялся при

знакомстве с девушками как Борис или еще как-либо. Лишь

в Израиле я стал полноценным Абрамом, и в таковом статусе

пребываю до сих пор.

Я не помню чрезвычайных антисемитских выпадов в свой

адрес во дворе: меня охотно принимали в общие игры и не

оскорбляли словесно либо физически. Зато разговоров отно-

сительно «презренных евреев вообще» я наслушался вдоволь.

Вспоминается эпизод в пионерском лагере, когда мне было

11 или 12 лет. Я сблизился с мальчиком моего возраста, и мы

с ним прекрасно проводили время, пока однажды он не выдал

при мне тираду о том, что евреи, мол, вредный народ, и что

Гитлер прав, когда их уничтожает. Это, несомненно, было

повторением речей, которых он наслушался в семье, потому

что ко мне он относился вполне прилично. После этого я

порвал с ним отношения, но долго раздумывал о том, почему

так относятся к евреям и как надо себя вести по этому поводу.

Всякий раз у меня появляется неприятный привкус во рту, когда я вспоминаю об этом эпизоде.

Я упомянул только что пионерский лагерь – расскажу

о нем. Обычно на летние каникулы мама спроваживала

меня к тете Маше в Невель. Одним летом ей удалось достать

1. Детство 21

путевку, и она отправила меня в пионерский лагерь, который

располагался на Карельском перешейке недалеко от Ленин-

града. Стало быть, это было после финской кампании, когда

Советы захватили Карельский перешеек. Лагерь оказался

привычной организованной тусовкой подростков, имевшей

своей целью их дальнейшее идеологическое оболванива-

ние. Тем не менее, мне есть что вспомнить именно об этом

лагере, где я попробовал себя в незнакомом детском коллек-

тиве. Я чувствовал себя в своей тарелке, быстро подружился

с несколькими ребятами, принимал участие в спортивных

играх, шутил, пел и веселился.

Во главе нашего отряда оказался симпатичный воспита-

тель. Он покорил меня тем, что пересказывал нам разные книги

и фильмы, которые он видел, а мы нет. Его рассказы я обожал.

До сих пор помню сагу о Зорро, герое из Мексики, который

горой стоял за угнетенных и обиженных. Он «одним махом

семерых убивахом», и это привлекало больше всего. Прилагаю

групповую фотографию из лагеря (я – первый слева в нижнем

ряду). На обороте этого фото наш воспитатель написал: «Будь

таким же веселым, но дисциплинированным».

22

Соломоник А.Б. Как на духу

О тогдашних настроениях советской молодежи говорит

и следующий инцидент. Как-то мы строем пошли на про-

гулку. Вдруг навстречу нам попался человек, который поче-

му-то привлек наше внимание: то ли он был одет необычно, то ли вел себя не так, как другие. Нас охватило массовое поме-

шательство, и мы решили, что он вражеский шпион. Мы его

просто-напросто задержали и доставили на ближайший пост

милиции, где его расспросили и отпустили. Помню, я был

полностью убежден, что он шпион, который подсматривал

(что там было подсматривать?) и сообщал об этом своим хозя-

евам. Эпизод этот незначителен, но говорит о том, как жители

страны были настроены по отношению ко всему необычному

и подвержены пропаганде недоверия и вражды к инородному, что вполне совпадало с царившей тогда шпиономанией и стра-

стью защитить отечество рабочих и крестьян. Весьма характер-

ная черта прошлой, да и сегодняшней России.

В целом у меня от лагеря остались весьма теплые воспо-

минания. Я был свой среди своих и легко вписывался в дет-

ское окружение. Вообще у меня не было тогда никаких сомне-

ний по поводу достоинств и преимуществ советской власти.

Я часто размышлял на тему о том, как мне крупно повезло

родиться в такой прекрасной стране, где все равны и где мне

предоставляются все возможности проявить себя на равных

условиях со всеми прочими. Как мне повезло родиться, напри-

мер, не в Соединенных Штатах, где угнетают негров и рабочий

класс. Лишь когда я вырос и на своей шкуре почувствовал, что

ко мне относятся совсем по-другому, нежели к представите-

лям титульной нации, у меня появились первые робкие сомне-

ния в правильности пропагандистских заверений, которые я

ежедневно получал из разных источников в огромных количе-

ствах. Но до этого было еще далеко. Должна была состояться

война и прочие гнусные события, поломавшие мое спокойное

и мирное существование.

1. Детство 23

2. Н АЧ А Л О В О Й Н Ы

Вторая мировая война началась нападением Германии

на Польшу, но к нам она фактически пришла в период фин-

ской кампании. Ленинград находился в эпицентре событий

этой «малой войны» по своей близости к фронту и по вовле-

ченности в военные события. Помню мрачные зимние месяцы

1939 года, введенную в городе светомаскировку и длинные оче-

реди за продуктами. Мама не справлялась с очередями, и мне

приходилось часами стоять в них для покупки ограниченного

уже тогда ассортимента продуктов. Впрочем, когда в Советской

России было изобилие продуктов? Помню и магазин, где мы

обычно «отоваривались», он находился на углу Загородного

проспекта и Звенигородской улицы. Был жуткий холод, и я

отбивал ногами чечётку, чтобы как-то согреться. Помню недо-

вольные физиономии соседей по очереди и иногда срывавши-

еся у них замечания в адрес властей. Это меня жутко бесило, так как я был уверен, что наши руководители во всем правы.

Все это было лишь слабой прелюдией к тому, что нас

ожидало в большой войне. Страна сама к ней стремилась, чтобы утвердить строй, похожий на советский, во всем мире.

Песня «Если завтра война» раздавалась из громкоговорителей

на каждом углу. Я был уверен, что если война произойдет, то

мы всех фашистов перебьем запросто. Мирная интерлюдия

между двумя войнами была счастливым, но быстротечным

эпизодом. Период передышки по иронии судьбы был запол-

нен мирным договором СССР с гитлеровцами и нашей актив-

ной помощью Германии, позволившей ей быстро подгото-

виться к нападению на нашу беспечную державу с ее «мудрым»

и «великим» вождем. Он не только прошляпил начало войны, но позаботился обескровить свою армию террором против ее

командного состава, а также предоставил Германии все необ-

ходимое для ведения войны. Отсюда и кошмар 1941 года.

Мне и моей маленькой семье довоенное время каза-

лось безоблачным. Занятия в школе шли своим чередом, мы

24

Соломоник А.Б. Как на духу

с мамой отделились от дяди, приобретя отдельную одиннадца-

тиметровую комнату в Лештуковом переулке. Это было совсем

близко от прежнего нашего жилья, и я продолжал поддержи-

вать прежние связи со своими дворовыми друзьями. В начале

июня 1941 года мама отправила меня к тете Маше. Ничего

не предвещало каких-то потрясений.

Помню 22-е июня как сегодня. Мы с Гавой пошли на пляж

купаться и, возвращаясь, увидали толпу народа, слушавшего

радиопередачу под большим тарелочным репродуктором. Мы

присоединились к ним. Это была речь Молотова о нападении

фашистов и объявлении войны с Германией. Люди расходились

сумрачные, погруженные в свои думы. Я шел домой, ликуя.

Вспоминаю свои бредовые пионерские размышления: «Нако-

нец-то наступил решающий момент. Это – столкновение двух

противоборствующих систем. Никакого сомнения – через пару

месяцев мы будем в Берлине, и страна заживет еще лучше».

Следующие несколько дней оставались внешне спокой-

ными, хотя были заполнены нервозными событиями. Меир, старший сын в семье, только что закончил выпускной год

в школе. Он был комсомольцем и немедленно завербовался

в народное ополчение. Ему выдали винтовку, и он уходил

куда-то патрулировать по улицам города. Дядя по приказу

сверху выкопал большую яму во дворе нашего дома, где могли

прятаться от бомбардировок члены семьи и наши соседи. Он

накрыл яму бревнами, и это оказалось самым мудрым поступ-

ком из всех прочих событий того времени. Мы, мальчишки, все воспринимали как незначительные детали, и никакого

значения им не придавали. Все было максимально интересно

и будоражило, но конкретный смысл происходящего был нам

недоступен. Я продолжать читать книги про Ната Пинкертона

и обращал мало внимания на окружающих. Когда над городом

пролетали самолеты, мы забирались на крышу нашего дома

(это было деревянное одноэтажное строение, и мы забирались

на крышу по обычной приставной лестнице). Оттуда наблю-

дали за самолетами.

Все мгновенно изменилось утром 8-го июля. Послышался

шум моторов, и мы с Гавой бросились на крышу. Самолетов

было необычно много, и они летели звеньями по три-пять

2. Начало войны

25

машин. Вдруг я увидел, что от самолетов отделяются каки-

е-то предметы и летят к земле. Послышались многочислен-

ные взрывы и мы поняли, что город бомбят. Мы немедленно

скатились на землю и побежали к вырытой дядей яме. Там

уже были напуганные взрывами люди. Яма быстро напол-

нялась. Последним спустился дядя. Он сидел в доме и читал

газету; так, с очками и газетой в руках, он спустился в убежище

и закрыл за собой входной люк. Количество взрывов возрас-

тало, стенки ямы ходили ходуном и грозили обвалиться. Все

испуганно сидели и молчали. Наконец бомбежка прекрати-

лась, и мы вышли наружу.

Мы обнаружили совершенно иной мир. За каких-то пол-

часа немцы разрушили город, превратив его в полыхающий

пожарами и бегущими людьми ад. Соседний дом, находив-

шийся от нас через улицу, был разрушен и горел. Во дворе

нашего дома я увидал огромный камень от фундамента этого

дома, переброшенный взрывом через улицу и входные ворота

к нам во двор. По улице в разные стороны бежали обезумев-

шие от страха жители. Дядя собрал нас в доме и приказал

собираться, чтобы вместе со всеми бежать из города. Нас было

четверо: дядя, тетя, Гава и я. Меир с утра ушел патрулиро-

вать, но мы его дожидаться не стали. Все были объяты ужасом

и стремились поскорее выбраться из города. Я быстро кинул

в заплечный рюкзак несколько книг (больше мне было взять

нечего), взрослые нагрузились более практически значимыми

предметами, и мы присоединились к бегущей и кричавшей

в истерике толпе.

Это было незабываемое зрелище, подобное картине Брюл-

лова «Последний день Помпеи». Поток людей с обезумев-

шими лицами, в спешно накинутой одежде, крича или бор-

моча что-то и поддерживая друг друга, устремился из города.

Кто-то ехал на телеге, кто-то толкал в коляске старика или

больного родственника – все двигались неизвестно куда,

стремясь поскорее выбраться из горящего города. Мы при-

соединились к потоку и вскоре вышли из толкучки куда-то

в поля. До ночи мы шли куда глаза глядят и остановились

в темноте около скирды сена. Дядя пошел в рядом стоявший

дом и купил молока и хлеба. Перекусив, мы легли спать в той

26

Соломоник А.Б. Как на духу

же скирде и провели там ночь. Проснувшись, дядя сказал, что

мы движемся в сторону наступавших фашистов, и мы решили

вернуться в Невель и разыскать Меира. Так мы и сделали.

Вошли в покинутое в спешке жилище, помылись, перекусили

и… решили, не дожидаясь Меира, покинуть город и двигаться

по направлению к Великим Лукам, где проходила железная

дорога и где мы могли уехать на восток.

Это решение спасло нам жизнь. В течение всей войны тетя

и дядя надеялись, что их сын примкнул к партизанам и остался

в живых. Увы, вернувшись домой уже после войны, они узнали, что он погиб во время описанной мной бомбежки. Он забежал

в какой-то подъезд, чтобы укрыться, но бомба попала в дом

и его задавило обломками. Своими решительными действиями

дядя спас нас от немцев. Если бы мы остались в Невеле на день

или два, даже на несколько часов, мы бы попали в руки немцев

и были бы наверняка уничтожены. Мы шли по дороге в Вели-

кие Луки больше недели. Война уже добралась до этих мест, и нам приходилось отклоняться от дороги, чтобы не попасть

в руки гитлеровцев. Мы выбивались из сил, когда нас нагнала

полуторка с красноармейцами. Они посадили нас в машину

и довезли до Великих Лук.

Привокзальная площадь кишела беженцами. Они лежали, ходили, добывали пропитание в ожидании поезда на восток.

Наконец, по истечении нескольких дней, подали поезд с при-

цепленными к нему товарными вагонами. Кто позаботился

о нас, не знаю, но это был дар небес. Вагоны с ходу занима-

лись желающими и набивались до отказа, до невозможности

передвигаться среди расположившихся на нарах и на полу, в проходах между нарами, людей. Нам удалось протиснуться

среди первых и обеспечить себе лежачие места. Вскоре поезд

тронулся. Маршрут движения не был известен, но поезд дви-

гался в сторону от фронта, в центральную Россию, куда еще

не пришла война.

Поезд метался по дорогам несколько недель, железнодо-

рожникам было не до нас – они, естественно, уступали трассу

военным грузам, а нас толкали и перебрасывали с пути на путь, пока не появлялась возможность отправить поезд дальше

на восток. Наконец, в последних числах июля, мы прибыли

2. Начало войны 27

в Ярославль, где остановились в ожидании открытого пути

дальше, в сторону Иваново. Но мы дальше не хотели; у тети

Маши в Ярославле жил брат, мой дядя Соломон. Он занимал

какой-то руководящий пост на обувной фабрике. Дядя Исаак

вышел из поезда, нашел телефон и позвонил ему. Вскоре

Соломон (я видел его первый раз в жизни) появился у вагона, снял нас с поезда и отвез к себе.

Несмотряна занимаемуюдолжность,дядяСоломонсо своим

многочисленным семейством жил в крошечной квартире.

Дядю и тетю устроили на полу в самой квартире, а Гаву и меня

отправили в дровяной сарай, где нам постелили прямо на дро-

вах и предложили располагаться. После мытарств предыдущих

недель мне такой расклад представлялся вполне комфортным.

Я лег на поленницу и заснул. Так продолжалось несколько дней.

Все было бы хорошо, но меня преследовала мысль о маме – она

ведь не знала, что с нами, и я представлял себе ее отчаяние. Я был

основным смыслом ее жизни… и что теперь?

В одно прекрасное утро я проснулся от вздохов и рыданий, открыл глаза и… увидал маму. Она стояла рядом с поленницей

и обливалась слезами. Бедная мама! Как она позднее мне при-

зналась, все эти дни она думала о самоубийстве. Еще бы. О нас

ни слуху, ни духу. По газетам и радио шли сводки Информ-

бюро, а в них сначала «Упорные бои на Невельском направле-

нии», а потом и «…на Великолукском». В переводе на простой

русский язык это означало, что Невель был уже немцами взят, а ее сын и семья сестры попали в руки немцев либо убиты. Что

ей оставалось делать? К счастью, подвернулось предложение

сопровождать в качестве врача ленинградских детей, кото-

рых эвакуировали из города, уже находившегося в опасном

положении. Местом назначения называли Ярославль, и маме

пришло в голову повидаться со своим братом и, может быть, что-то разузнать о нас. Она приняла предложение и укатила

в восточном направлении; их высадили в Тутаевском районе

Ярославской области.

Тутаево – небольшой городок на Волге, около 50 киломе-

тров по реке выше Ярославля. Устроившись на новом месте, мать села на пароход в Ярославль и обнаружила меня в сарае

у своего брата Соломона. Радости не было предела. Побыв

28

Соломоник А.Б. Как на духу

несколько дней в Ярославле, мама забрала меня, и мы прие-

хали в место нахождения детского интерната, который она

обслуживала. В нем были собраны дети работников типограф-

ского центра, на базе которого выпускалась газета «Ленин-

градская правда». Я влился в детский коллектив интерната без

особого труда. Мы не особо подружились, но меня охотно при-

нимали в игры и в другие детские тусовки. Питался я вместе

с остальными, но жил с матерью отдельно в снимаемой нами

комнате. Мама обслуживала не только этот интернат, но все

интернаты детей из Ленинграда, которые были эвакуированы

в Ярославскую область. Так продолжалось и позднее, когда мы

переехали на новое место, но об этом я расскажу особо.

В Тутаево меня ожидал приятный сюрприз. Не помню, каким образом, но до меня дошли сведения, что мой друг

Лёша тоже был эвакуирован и вместе с детьми ленинградских

художников жил неподалеку от Ярославля, в месте, которое

называлось, кажется, Красным Бором. Я немедленно стал

просить маму, чтобы она разрешила мне туда поехать. Она

долго не соглашалась, но потом мне все-таки удалось ее угово-

рить. Я взял у нее немного денег, приехал к дяде в Ярославль, а оттуда взял билет на поезд до Красного Бора. Как позже

выяснилось, это было такое же безрассудное приключение, как побег в Африку, но мне опять повезло. Я доехал до Крас-

ного Бора, сошел с поезда и стал спрашивать, как мне попасть

в интернат, где жили ленинградские дети. Первый же мужик, к которому я сунулся с расспросами, возмутился: «Ты что, малец, охренел? Дотудова двадцать верст, куда ты попрешься

на ночь глядя?» Я был обескуражен и не знал, что ответить.

Тогда он предложил: «Знаешь, что? Пойдем ко мне. Переночу-

ешь, а завтра утром пойдешь со мной. Мне в ту же сторону». Я, разумеется, согласился.

Новый знакомый привел меня к себе в дом, накормил

и уложил спать. Проснулся я рано утром от громкой ссоры.

В соседней комнате спорили мой покровитель и, как я понял, его жена. Она кричала: «Опять ты к своей поблядушке пота-

щился? Иди, но сюда не возвращайся! Придешь, я положу

тебя, как вон того мальца, и все». Я быстро собрался и, выбрав-

шись из дома, сел на завалинке. Вскоре вышел мой покрови-

2. Начало войны 29

тель и пригласил меня внутрь. Мы поели и отправились в путь.

Шли мы много часов, и я представил, в какую передрягу бы

попал, если бы не встретил моего спутника.

Мы пробирались лесом, по бездорожью, и у меня уже под-

кашивались ноги от усталости, когда мой благодетель объявил

привал. Сжевав по изрядному ломтю ржаного хлеба, мы двину-

лись дальше, пока на какой-то поляне не показалась бревенчатая

изба, из которой нам навстречу выбежала прелестная молодая

женщина. Она бросилась в объятия моего спутника, и я понял, почему он решил мне помочь: я стал благовидным предлогом

для его отлучки из дома. Он еще проводил меня немного и пока-

зал дорогу до пионерского лагеря, где располагался интернат для

детей членов Союза советских художников. Публика здесь ока-

залась намного интересней, чем в интернате возле Тутаева.

Лёша принял меня с распростертыми объятиями и пред-

ставил своим приятелям. Мне тотчас же поставили койку

в комнате старших ребят, где я и расположился. Кормили меня

наравне со всеми, с ними же я отправлялся на работу и играл

в волейбол и в футбол. Позабыв счет дням, я даже не подумал

сообщить маме о том, что происходит. Через некоторое время, обеспокоенная моим молчанием, она сама приехала и забрала

меня к себе. Но мы успели обменяться с Лёшей адресами и всю

войну поддерживали переписку друг с другом. Вскоре он уехал

жить к своим родственникам на Южном Урале, но продолжал

держать меня в курсе событий.

Мы вернулись с мамой в Тутаево, но прожили там недолго.

Был август 1941 года, и немцы быстро углублялись в централь-

ную часть страны. Кто-то решил переместить ленинградских

ребят подальше от сражений в сторону Урала. В один пре-

красный день был подан пароход, нас погрузили на него и мы

поплыли вниз по Волге, а потом и вверх по ее притоку, Каме.

Плыли мы долго, полагаю, пару недель. К концу путешествия, когда мы приблизились к Уральским горам, настала холодная

и снежнаяпогода.Достигнувнебольшогоприбрежногогородка

по имени Оса, мы покинули пароход и разъехались по приго-

товленным для нас местам. Наш интернат попал в село Чисто-

переволока Черновского района Пермской области (тогда она

называлась Молотовской). Интернат разместили в нескольких

30

Соломоник А.Б. Как на духу

больших домах, а мы с мамой сняли комнату в доме непода-

леку. С этого момента начался новый этап в моей жизни, этап

сравнительно стабильной жизни вдали от фронта и от знако-

мой мне цивилизации.

3. П Р И У РА Л Ь Е В Г О Д Ы

В О Й Н Ы

Мы приехали в Чистопереволоку в октябре 1941 года.

Учебный год уже начался, и я пошел в седьмой класс местной

школы. Учиться после ленинградской школы было совсем

легко. Мои главные усилия и интересы были направлены

на ознакомление с местной обстановкой и приспособление

к ней. Я открыл для себя иную страну. Все было другим – пей-

заж, язык, нравы. Должен признаться, что мне нравились эти

перемены. Я с удовольствием включился в новый ритм жизни

и в преодоление препятствий, которые возникали на каждом

шагу. Из мечтательного и увесистого кабинетного мальчика я

быстро превратился в охотника за приключениями. Это было

несложно: интеллектуально я намного превосходил моих дере-

венских сверстников.

Несмотря на всю парадоксальность, мне впоследствии

приходила на ум мысль о том, что война – горькая пора для

страны и всего народа – оказала на меня благотворное вли-

яние. Я увидал огромную страну не через призму печатных

страниц, а вживую. Ее необозримые просторы, лесные мас-

сивы, настоящие, а не книжные звери, встречи с разнообраз-

ными людьми в корне изменили мой духовный мир. Я учился

жить и бороться не с выдуманными героями, а с реальными

обстоятельствами. Впоследствии это сослужило мне хорошую

службу. Так продолжалось все три года, что я провел в Приура-

лье. Довоенный жирок мой вскоре превратился в мускулы, и я

стал крепче стоять на ногах.

Тамбыладлиннаяи холоднаязима.Всемальчишкиотлично

катались на лыжах. Мне пришлось овладеть этим видом пере-

3. Приуралье в годы войны 31

движения, а сам лыжный спорт стал для меня одним из самых

любимых. Через село протекала небольшая, но бурная речка, через которую был перекинут деревянный мост. Ближе к лету

местные ребята прыгали с него в воду. Несмотря на жуткий

страх, который меня обуревал (до воды было 3–4 метра), я

заставил себя тоже прыгнуть с моста. На крыше дома, где мы

жили, вырос двухметровый сугроб. Старушка-хозяйка попро-

сила меня залезть на крышу и скинуть снег лопатой. Я это

сделал и безумно гордился своим «подвигом». Я стал специа-

листом по сбрасыванию снега с крыш, и некоторые «эвакуиро-

ванные» (так называли беженцев из охваченных войной рай-

онов страны) приглашали меня это сделать на их домах. Так

я познакомился с одной семьей из Ленинграда, которая жила

неподалеку от нас. Она состояла из матери и двух ее детей —

сына и дочки. Девочка эта стала впоследствии моей женой.

В интернате я превратился в одного из лидеров. Чтобы

утвердиться в этом качестве, мне порой приходилось идти

на безрассудные поступки. Опишу один из них. В августе сле-

дующего, 1942 года, я предложил трем моим интернатским

приятелям отметить годовщину отъезда из Ленинграда. Для

этого ночью мы разобрали стену сарая, где хранились продо-

вольственные запасы интерната, и украли оттуда некоторые

продукты, правда, в небольшом количестве. Закрыв снова

стену выдернутыми из нее бревнами, мы преспокойно удали-

лись. Назавтра пошли разговоры о краже, но настоящих пре-

ступников не нашли, и подозрение пало на местную ребятню.

Так что наш проступок не был раскрыт. Следующей ночью

мы забрались в курятник, скинули сидящих на насесте кур

и забрали снесенные ими яйца. На этот раз на крыльцо выбе-

жала хозяйка дома, но мы убежали оттуда вместе с нашей добы-

чей и слушали ее проклятья издалека. После этого мы устроили

пир, вспоминали свой город и были весьма довольны собой.

К счастью, такие мерзопакостные дела я больше не повторял.

О местной школе воспоминаний у меня почти не осталось.

Помню только, как я сокрушался, что у нас нет уроков ино-

странного языка, видимо, не было преподавателей. В Ленин-

граде я изучал немецкий язык и хотел продолжать его изучение, но не тут-то было. Лишь в следующем году я продолжил зани-

32

Соломоник А.Б. Как на духу

маться немецким, но уже в другой школе. Помню один вечер, проведенный с двумя местными молодыми учительницами.

Я и еще несколько ребят из моего класса оказались в комнате

одной из них, и они принялись обучать нас танцам. Заводили

старинный граммофон, на него клались пластинки и мы под

них танцевали. Музыка лилась из огромного раструба, помню

вальс «Амурские волны». Близость одной из учительниц волно-

вала меня, но я не рискнул сделать что-либо, прижать ее к себе, например, хотя очень хотелось. Мне было всего четырнадцать

лет. Все же некоторые эротические позывы явно присутство-

вали с обеих сторон: и у подростков, достигших возраста поло-

вой зрелости, и у молоденьких учительниц, которые, приехав

после пединститута в глухую провинцию, чувствовали себя оди-

нокими и обделенными мужской лаской. Впрочем, это ощуща-

лось по всей стране, ведь почти всех мужчин призвали в армию.

Так прошел год, я окончил седьмой класс и вынужден был

переехать в районный центр, в Черновское. Там была шко-

ла-десятилетка. За мной переехала и мама; она продолжала

исполнять должность врача во всех детских интернатах рай-

она – было четыре интерната с ленинградскими детьми в рай-

оне. Она их навещала, но базировалась в райцентре. Нам дали

небольшую квартирку, состоявшую из одной комнаты и кухни.

В кухне находилась большая русская печь, с помощью которой

мы могли отапливаться. Пища готовилась на примусе. Там нам

предстояло жить, но судьба на этот раз отвернулась от меня.

Не успели мы обжиться на новом месте, как мама сильно

заболела. Она заболела малярией, ей дали хинин, и она, что

называется, «съехала с катушек» (сегодня сказали бы «крыша

поехала»). Она перестала понимать окружающих, стала вести

себя буйно, и ее пришлось срочно госпитализировать. Впослед-

ствии установили, что у нее аллергия на хинин и поэтому она

вела себя подобным образом. Я пришел домой, узнал от сосе-

дей, что случилось с мамой, и побежал в больницу. Мама буше-

вала в коридоре, на меня не реагировала. Ее при мне завернули

в какой-то халат и увели. Я пошел домой, плача по дороге.

Утром узнал, что в больнице не смогли диагностировать забо-

левание и отправили маму в Молотов самолетом в больницу

для душевнобольных. Так я остался совершенно один.

3. Приуралье в годы войны

33

Питались мы за мамин счет в общественной столовой, а

теперь у меня не было денег, чтобы платить за еду. Несколько

дней я прожил, доедая остатки пищи; наконец, у меня не оста-

лось ничего и я стал голодать. Знакомых тоже не было. Потом

я вспомнил, что ходил с мамой к какой-то учительнице

по поводу поступления в школу и отправился к ней снова, как

будто бы по поводу той же школы. Она оказалась эвакуирован-

ной откуда-то с Украины, звали ее Лидия Ивановна, и она пре-

подавала математику. Я рассказал ей, что произошло со мной, вышел от нее и побрел домой. По дороге я увидал чей-то ого-

род, перемахнул через ограду, вытащил несколько морковок

и быстренько их съел. Потом пошел дальше. Оказывается, Лидия Ивановна видела это из окна. Она быстро собралась

и пошла к директору интерната, его звали Зельдин Аркадий

Семенович. Она потребовала, чтобы он забрал меня к себе, что

он и сделал, послав ко мне курьера. Тот попросил меня прийти

в интернат. Меня немедленно зачислили туда на государствен-

ное обеспечение в отряд для ребят старшего возраста.

Все мгновенно изменилось. Теперь я не голодал, вклю-

чился в дружественный для меня коллектив и быстро занял

в нем достойное место. Наш отряд выполнял наиболее тру-

доемкие работы: мы заготовляли в лесу дрова на зиму, рубили

жерди для огородов, обеспечивали кухню водой для приго-

товления пищи, не говоря уже об удовлетворении культурных

потребностей ребят разных возрастов – выпуск стенгазеты, подготовку линеек и вечеров и прочее в том же духе.

Я беспрекословно выполнял все поручения, осознавая, что

интернат спас меня от голода и беспризорности. Все работы

я делал с охотой, несмотря на сильную близорукость. С пер-

вых классов школы я носил очки. Их я разбил еще в Тутаеве

во время футбольной игры и с тех пор до конца войны не мог

восстановить. Это не мешало мне валить деревья и очищать их

от сучьев, доставать воду из колодца, окруженного ледяными

наростами приличной высоты, и приносить на кухню до двад-

цати ведер для ее использования в течение дня. Мы также очи-

щали нужники от их смрадного содержимого, делая это также

с помощью ведер. Я приучил себя выполнять такую работу без

особого отвращения.

34

Соломоник А.Б. Как на духу

Аркадий Семенович, с которым мы жили душа в душу, использовал меня больше по культурной части. Я активно уча-

ствовал в выпуске стенгазеты, сочинял и произносил разные

лозунги, и несколько позднее представлял интернат в школе.

Но было еще лето и школа была впереди. Однажды в конце

августа Аркадий Семенович вызвал меня к себе и сказал: «Я

знаю, что мама твоя болеет и находится в Молотове. Ко мне