Текст книги "От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы"

Автор книги: Абрам Рейтблат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Абрам Рейтблат
От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы

Вступление

Основу данного сборника, в котором представлены работы по исторической социологии русской литературы второй половины XIX – начала ХХ в., составила монография «От Бовы к Бальмонту», впервые вышедшая в 1992 г. Переиздавая книгу более чем пятнадцатилетней давности, хотелось бы сказать несколько слов о мотивах и обстоятельствах ее появления.

Писал я ее, будучи сотрудником (с 1976 г.) Сектора социологии чтения и библиотечного дела Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина. Это было уникальное научное подразделение. В ситуации научной несвободы, довольно жесткого контроля со стороны библиотечных и партийных властей руководитель Сектора В.Д. Стельмах смогла создать творческий, продуктивно работающий коллектив, в котором царил дух научного поиска, открытости всему новому в отечественной и зарубежной гуманитарной науке11
  О Секторе см.: Гудков Л.Д. «Работа вела меня за собой…» // Социологический журнал. 2004. № 2; Афанасьев М.Д. Энергия мысли // Книжное обозрение. 2005. № 182.


[Закрыть]. Достаточно сказать, что там работали тогда Б.В. Дубин, Л.Д. Гудков и Н.А. Зоркая, ныне социологи, сотрудники «Левада-центра»; М.Д. Афанасьев, сейчас директор Государственной публичной исторической библиотеки; М.О. Чудакова, профессор Литературного института, исследователь советской литературы 1920—1940-х гг., и др. В Секторе регулярно проходили научные семинары, на которых выступали как названные лица, так и социологи, литературоведы, культурологи, архивисты, книговеды «со стороны» (Н.В. Брагинская, Ю.А. Горшков, С.В. Житомирская, Н.В. Котрелев, А.Г. Левинсон, А.Л. Осповат, И.В. Поздеева, М.И. Туровская и др.).

В Секторе мне довелось руководить исследованием «Динамика чтения и читательского спроса в массовых библиотеках». В ходе работы я натолкнулся на любопытный феномен – удивительную стабильность ряда показателей чтения во времени (структура по разделам фонда, жанрам и т.п.). С целью проверить, как же идут изменения в чтении, я обратился к историческому материалу, однако оказалось, что ни специальных работ, ни сопоставимых данных за разные периоды времени нет, да и вообще динамика книжного дела, взятого как социальный институт, в единстве всех его составляющих (автор, издатель, книгопродавец, читатель, критик, редактор и т.д.), практически не изучалась. То есть каждый элемент в той или иной степени исследовался, но не в контексте целого, без учета связей с другими элементами и без учета общей социальной функции и общего социального контекста. В своей кандидатской диссертации, посвященной методологии и методике изучения динамики чтения, я попытался описать и проанализировать это явление и с этой целью ввел главу ретроспективного характера, в которой рассматривал развитие чтения в России в XIX—XX вв.

Диссертацию я в 1982 г. защитил, а интерес к данной проблематике остался. В 1985—1991 гг. публиковались статьи, посвященные различным аспектам истории чтения в России, затем они были собраны в книгу «От Бовы к Бальмонту» (ряд глав был написан для отдельного издания), которая и вышла в издательстве Московского полиграфического института в 1992 г. (на титульном листе стоит 1991 г.)

Многие черты книги были обусловлены опытом социолога, изучающего современное чтение и озабоченного современными проблемами, ощущающего себя «голосом» читателя, защитником его интересов. Отсюда – представление о многослойности читательской аудитории и признание права на существование за различными читательскими запросами и потребностями, отказ от нормативных представлений о том, что нужно и что не нужно читать. Отсюда особый интерес к народному «низовому» читателю, к его мировоззренческим запросам (находящим выражение в интересе к таким почти игнорируемым наукой того времени разделам книгоиздания, как религиозная (духовная) и лубочная книга). Отсюда попытка определить показатели, по которым можно количественно измерить изменения в чтении, его «прогресс» и т.п.

Хотя в разгаре была «перестройка» и читательский интерес был обращен преимущественно к современности и советскому прошлому, да к тому же распространялась книга очень причудливо (в «нормальные», «солидные» книжные магазины она не попала), тем не менее монография оказалась востребованной. Отклики появились и в общей печати22
  Новый мир. 1993. № 3. С. 240—243 (рец. Б.В. Дубина).


[Закрыть], и в научных изданиях33
  Свободная мысль. 1992. № 10. С. 126—127 (рец. В. Нехотина); Социологические исследования. 1992. № 10. С. 150—151 (рец. Ю.А. Горшкова); Филологические науки. 1993. № 1. С. 115—116 (рец. Л.В. Чернец); Новое литературное обозрение. 1992. № 1. С. 345; Slavia Orientalis (Kraków). 1993. № 1. S. 128—129 (рец. В. Щукина).


[Закрыть], а в дальнейшем на нее нередко ссылались и включали в списки рекомендуемой студентам литературы как историки книжного дела, так и историки литературы.

В определенной степени подобное внимание к книге было вызвано, на мой взгляд, тем, что ранее попытки представить в обобщенной форме историю чтения и обеспечивающих его социальных институтов в России этого периода не предпринимались. Но главную роль сыграл, я думаю, предложенный историко-социологический подход, в рамках которого основное значение придавалось не конкретно-историческому описанию фактов и стадий каждого элемента (книгоиздание, книготорговля, библиотечное дело, авторы, читательская аудитория и т.д.), а осмыслению взаимодействия этих элементов, их тесной связи с социальными и культурными запросами тех или иных слоев русского общества данной эпохи.

За годы, прошедшие с выхода книги, появилось немало книг и статей, в которых более подробно освещаются те или иные затронутые в ней вопросы, главным образом – на региональном материале. Но основные сделанные в ней выводы и наблюдения в этих работах не подвергаются критике или корректировке. И хотя в последние годы введены в оборот многие ценные источники и появились содержательные работы, позволяющие дополнить, а кое в чем и уточнить положения исследования, я не стал перерабатывать книгу. Внесены изменения технического характера (даны современные названия архивов, устранены опечатки и т.д.), а также расширен (доведен до наших дней) включенный в приложение библиографический указатель работ по чтению в России во второй половине XIX – начале ХХ в.

Включенные в книгу позднейшие статьи дополняют (тематически и хронологически) и развивают представленные в ней наблюдения и констатации. Они также во многом являются ответом на вызовы современности. Так, издательский бум детективов в конце 1980-х – начале 1990-х гг. породил статью, посвященную укоренению соответствующей модели в России в XIX в. и русскому уголовному роману, а растущая в наши дни роль литературных премий в регулировании литературного процесса побудила написать работу об истории этого института и роли его в русской литературе XIX – начала ХХ в.

В книгу включен также автобиблиографический указатель. Многие из учтенных в нем работ прямо или косвенно связаны с ее ключевыми темами и, надеюсь, окажутся полезными читателям.

ОТ БОВЫ К БАЛЬМОНТУ
Очерки по истории чтения в России
во второй половине XIX века
ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена истории чтения в России во второй половине XIX в. Трактуя чтение как важный социальный процесс, обеспечивающий распространение идей и знаний в обществе, нам хотелось хотя бы в самых общих чертах показать – кто, что и с какой целью читал в этот важный для отечественной истории период. Литература и журналистика того времени уже давно привлекают к себе исследовательский интерес, однако без характеристики читателя итоговая картина литературной жизни получается неполной. Ведь текст без читателя – это лишь определенное число знаков на бумаге. Давно уже стало общепризнанным, что «содержание художественного произведения <…> воспроизводится, воссоздается самим читателем – по ориентирам, данным в самом произведении, но с конечным результатом, определяемым умственной, душевной, духовной деятельностью читателя»44
  Асмус В.Ф. Чтение как труд и творчество // Вопросы литературы. 1961. № 2. С. 42.


[Закрыть]. Только актуализируя и по-своему интерпретируя текст в своем сознании, читатель дает ему подлинное существование.

Традиционная история литературы, где анализируются те или иные произведения, приводятся сведения об их авторах и, в лучшем случае, о реакции критики, о читателе, как правило, забывает. Как широко читалась книга, какова была ее публика и что она значила для своих читателей – эти вопросы чаще всего остаются без ответа. В результате книга изымается из конкретной исторической действительности, в рамках которой она создавалась, публиковалась и воздействовала на свою аудиторию, и становится полем для более или менее удачных трактовок и интерпретаций, слабо соотнесенных с реальным историческим контекстом, в котором ее воспринимали современники. Думается, что все компоненты литературной жизни – литературное творчество, издание книг, журналов и газет, книготорговля, библиотечное дело – и их восприятие целесообразнее рассматривать целостно.

Необходимость введения фигуры читателя в изучение литературы и книжного дела была осознана уже в конце XIX – начале XX в.55
  См., напр.: Рубакин Н.А. Этюды о русской читающей публике. СПб., 1895; Горнфельд А. О толковании художественного произведения // Вопросы теории и психологии творчества. Харьков, 1916. Т. 7. С. 1—31.


[Закрыть] (до этого времени информация о читателях собиралась в рамках этнографии, педагогики и книжной торговли66
  См.: Банк Б.В. Изучение читателей в России (XIX в.). М., 1969.


[Закрыть]).

В 1922 г. А.И. Белецкий четко сформулировал задачу историко-литературного исследования – изучить «влияние произведения на дальнейший ход литературного развития, восприятие его современниками и ближайшими потомками и разнообразную жизнь его в читательских сознаниях»77
  Белецкий А.И. Об одной из очередных задач историко-литературной науки (изучение истории читателя) // Белецкий А.И. Избранные труды по теории литературы. М., 1964. С. 25.


[Закрыть]. Однако тогда этот призыв практически никем не был поддержан. Систематическое изучение истории чтения началось лишь в конце 1960-х гг.: с 1967 г. стала выходить серия «Судьбы книг» издательства «Книга», а в 1968 г. была опубликована статья академика М.Б. Храпченко «Время и жизнь литературных произведений»88
  Вопросы литературы. 1968. № 10. С. 144—170.


[Закрыть], положившая начало так называемому историко-функциональному направлению в литературоведении99
  См.: Русская литература в историко-функциональном освещении. М., 1979; Литературные произведения в движении эпох. М., 1979; Время и судьбы русских писателей. М., 1981, и др.


[Закрыть]. Ценный вклад в ретроспективное изучение чтения внесли выпущенные Ленинградским государственным институтом культуры сборники «История русского читателя»1010
  История русского читателя. Л., 1973—1982. Вып. 1—4.


[Закрыть], где помещены содержательные работы И.Е. Баренбаума, А.В. Блюма, Н.А. Костылевой и других исследователей. В целом за последнее двадцатилетие накоплен уже значительный объем информации о чтении во второй половине XIX в. Однако из имеющихся публикаций пока не складывается целостная картина чтения в указанный период, так как они посвящены, как правило, либо восприятию конкретного литературного произведения, либо чтению научных и публицистических книг прогрессивной направленности. Каков был круг чтения в целом различных социальных слоев и групп, какова была аудитория основных каналов распространения печатных изданий (периодика, книжная торговля, библиотеки), что представляли собой домашние библиотеки – ответа на эти вопросы по XIX в. пока нет. Гораздо лучше в этом плане исследована история чтения в XVII – первой половине XVIII в., поскольку в цикле монографий С.П. Луппова дано комплексное описание книгоиздания, книготорговли, библиотек, частных книжных собраний и чтения в эти полтора столетия1111
  См.: Луппов С.П. Книга в России в XVII веке. Л., 1970; Он же. Книга в России в первой четверти XVIII века. Л., 1973; Он же. Книга в России в послепетровское время. 1725—1740. Л., 1976.


[Закрыть].

Отметим также, что история чтения интенсивно изучается за рубежом1212
  Altick R.D. The English Common Reader: A Social History of the Mass Reading Public, 1800—1900. Chicago, 1957; Engelsing R. Analphabetentum und Lektüre. Stuttgart, 1973; Liba P. Čitanie starých otcov. Martin, 1970; Kostecki J. Charakterystyka wybranych społecznych sytuacji komunikacji czytelniczej w polskiej kulture drugiej połowy XIX wieku // Pamiętnik literacki. 1978. T. 59. Z. 4. S. 99—138.


[Закрыть], в том числе и на материале русской литературы1313
  Brooks J. Readers and Reading at the End of the Tsarist Era // Literature and Society in Imperial Russia, 1800—1914. Stanford, 1978. P. 97—150; Ware R.J. A Russian Journal and Its Public: Otechestvennye zapiski, 1868—1884 // Oxford Slavonic Papers. New series. 1981. Vol. 14. P. 121—146; Brooks J. When Russia Learned to Read: Literacy and Popular Literature, 1861—1917. Princeton, 1985.


[Закрыть]. Настало, по-видимому, время приступить к созданию целостной истории чтения в России во второй половине XIX в. Своей книгой мы хотели бы сделать еще один шаг к решению этой задачи. Поскольку сложность проблемы, с одной стороны, и состояние ее изученности, с другой, не позволяют сейчас (тем более в одиночку) осуществить последовательное многоаспектное описание чтения во второй половине XIX в., мы выбрали очерковую форму, которая дает возможность остановиться на наиболее важных и в то же время почти не освещенных сюжетах, лишь «пунктиром» наметив другие аспекты, нуждающиеся в дальнейшей разработке.

Основным объектом нашего рассмотрения является чтение художественной литературы и публицистики, так как подробно охарактеризовать чтение научных, учебных, научно-популярных, детских и прочих изданий, обладающих значительной спецификой, в этой работе не представлялось возможным. Однако в ряде случаев, для лучшего понимания характера восприятия беллетристики, необходимо было дать представление и о чтении так или иначе связанных с ней других разделов литературы.

Следует оговорить также, что чтение рассматривается нами в тесном единстве с процессами создания и распространения литературных произведений, поскольку без знания того, что читалось, как читаемое попадало к читателю и кем создавалось, невозможно понять процессы чтения. Так, поскольку авторы, писавшие для социальных низов (крестьянства, мещанства, купечества, мелкого чиновничества, прислуги), и содержание литературы этого типа охарактеризованы в имеющихся работах очень выборочно и фрагментарно, мы стремились для полноты картины дать в тексте книги необходимую информацию по этому вопросу. Равным образом в книге довольно подробно описывается ряд каналов распространения печатных текстов (журналы, газеты, библиотеки для чтения и т.п.), поскольку специфика каждого из них в современной научной литературе не становилась предметом специального рассмотрения.

В качестве начальной точки характеризуемого периода принята середина 1850-х гг., когда правительство (при поддержке общества) приступило к подготовке реформ, причем именно в литературе и журналистике (и, соответственно, в характере чтения) перемены начались раньше, чем в других сферах социальной жизни. Условной конечной границей взята середина 1890-х гг., поскольку в политической жизни в этот период стало ощутимым нарастание социально-критических настроений и освободительной борьбы, а в сфере литературы намечались, с одной стороны, формирование элитарных читательских групп (сторонников модернизма) и, с другой – резкое увеличение читательской аудитории за счет приобщения к чтению широких, ранее не читавших слоев города и села. Чтение второй половины 1890-х – начала 1900-х гг. было во многом специфично и должно рассматриваться отдельно.

В ходе работы над книгой был использован ряд разнородных источников. Там, где можно было (прежде всего при характеристике чтения крестьян и рабочих), мы опирались на публикации дореволюционных исследователей чтения (наиболее важные из них названы в библиографическом списке, включенном в приложение к книге). Другим важным источником послужили мемуары. На основе известного библиографического указателя воспоминаний по истории России1414
  История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Т. 3, ч. 1—4; Т. 4, ч. 1—4. М., 1979—1986.


[Закрыть] было выделено 150 публикаций, принадлежащих представителям различных сословий и профессий и включающих информацию по различным аспектам чтения. Третьим ценным источником сведений явились архивные материалы, хранящиеся в РГАЛИ и в отделах рукописей Российской государственной библиотеки, Российской национальной библиотеки и Института русской литературы РАН. Особый интерес представили при этом фонд Н.А. Рубакина в ОР РГБ, содержащий многочисленные ответы на вопросы его программы по изучению народного чтения, фонд мемуаров и воспоминаний в РГАЛИ и фонд А.И. Яцимирского в ИРЛИ, включающий значительное число автобиографий писателей-самоучек. В качестве еще одного источника следует назвать принадлежащие изучаемому периоду статистические публикации, публицистику, письма, литературную критику и беллетристику (нередко содержащую ценные зарисовки ряда ситуаций, связанных с чтением). И, наконец, в заключение следует упомянуть работы советских литературоведов, книговедов, историков чтения, наблюдения и выводы которых были учтены в ходе исследования.

Автор искренне благодарен Л.Д. Гудкову, Е.А. Динерштейну, Н.Е. Добрыниной, Б.В. Дубину, А.Г. Левинсону, В.И. Харламову и А.П. Чудакову за советы и критические замечания, высказанные при обсуждении рукописи. Автор выражает также признательность А.В. Блюму и своим коллегам по Сектору социологии чтения и библиотечного дела Государственной библиотеки СССР им. В.И. Ленина за помощь в работе над книгой.

Глава I
ЧИТАТЕЛЬСКАЯ АУДИТОРИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА

В наши дни чтение является постоянным элементом образа жизни подавляющего большинства населения и воспринимается как естественный вид деятельности, подобно питанию, сну, игре. Сейчас трудно представить, что в первой половине XIX в. читала лишь незначительная часть населения России, а на каждого читателя приходилось не менее 20 нечитателей. По сути дела, читатели представляли собой лишь очень тонкий слой населения.

Наиболее общим социальным процессом, определяющим распространение чтения в стране, был постепенный переход от традиционного сельского образа жизни к современному городскому. Исторический опыт показывает, что и в России, и в других странах книга и чтение являются атрибутами жизни горожан. Господствующие в феодальном селе социальные структуры, базирующиеся на традиционных образцах поведения, жестко закрепленных типах действия в различных жизненных ситуациях, тесно связаны с устным общением. Лишь в городе, предлагающем множество конфликтующих между собой образцов поведения, появляется потребность в таком универсальном посреднике, как печатное слово.

Здесь следует уточнить, что умение читать – технический навык, который может быть использован с различными целями. В одних случаях читатель действует только как чтец, своеобразный ретранслятор, произнося вслух для неграмотных письменный текст, в других он читает по необходимости, в силу требований своего социального положения (чтение служебных бумаг чиновниками и финансовых документов купцами, зубрежка уроков в школе), наконец, в третьих, – для удовлетворения своих духовных запросов и потребностей. Каждый из перечисленных типов чтения имеет разный смысл для читателя, ниже мы именуем чтением главным образом последний из них. Он широко распространяется в ситуациях кризиса традиционного, привычного образа мира, когда читатель с помощью книги (то есть далеких в пространстве и времени, но духовно близких людей) пытается обрести опору в жизни, решить свои проблемы. Немаловажное значение для распространения чтения имеет, разумеется, и чисто техническое владение читательскими навыками, и сила традиции, то есть установки на книгу и чтение в данном социальном слое.

Модернизационные процессы, начало которым положили реформы Петра I, находили свое выражение не только в росте городов, но и в преодолении замкнутости села, медленном проникновении туда городской культуры.

Однако сословный характер общества, не отмененный (хотя и несколько модифицированный) петровскими реформами, накладывал свой отпечаток на распространение чтения. Более того, хотя эти реформы несколько облегчили социальную динамику, ослабив в ряде отношений межсословные перегородки, они же значительно усилили разрыв в культуре между дворянством и другими сословиями. Втянутое в процессы преобразований дворянство интенсивно усваивало западную культуру (и, как один из ее элементов, книгу). В результате к концу XVIII в. чтение становится важным компонентом дворянского образа жизни (за исключением самого низшего слоя дворянства). В других сословиях, которые существенно позже приобщились к процессам модернизации (купечество, мещанство, крестьяне-дворовые), нередко попадались активные читатели и абсолютная их численность была довольно велика (характерно, что низовая литература регулярно переиздавалась большими тиражами), однако в процентном отношении они составляли лишь незначительную часть этих слоев. Здесь уровень грамотности был невысок, а к чтению относились неодобрительно, считая, что им пристойно заниматься только представителям других сословий.

Крестьяне-земледельцы, составляющие подавляющую часть населения, не приобщенные к преобразованиям, практически не читали. Не только чтение, но и техническая его предпосылка – умение читать – была слабо распространена в этой среде.

Таким образом, модернизационные процессы приобщали к чтению не впрямую, а через «сетку» сословной структуры общества. Механизмы межсословного взаимодействия (с одной стороны, значительная замкнутость и специфичность сословных культур, с другой – постепенное заимствование образцов поведения низшими сословиями у высших) оказывали немалое воздействие на характер проникновения книги в ту или иную социальную среду.

Следует охарактеризовать и третий, особенно специфичный для пореформенного периода, социальный процесс, оказавший немалое влияние на распространение книги – политическую борьбу и связанную с ней деятельность элитных социальных групп по приобщению населения к чтению.

Для исторических судеб книги в России вообще характерно, что, в отличие от западных стран (Германии, Англии, Франции и др.), где распространение книги шло «естественным» путем, удовлетворяя потребности населения, в России в значительной степени она внедрялась сверху – правительством (не случайно долгое время существовало только государственное книгопечатание), церковью, а позднее и иными социальными институтами и группами. Как будет показано ниже, этот процесс особенно усилился именно в пореформенный период.

Попробуем в общих чертах описать читательскую аудиторию кануна реформ 1860-х гг. Объем ее был невелик. Точно определить его не представляется возможным, однако имеются данные для примерного подсчета. Прежде всего приведем сведения об уровне грамотности населения, так как неграмотные уже в силу самого этого факта не входили в число читателей. По расчетам А.Г. Рашина, обобщившего результаты ряда региональных обследований, среди сельских жителей грамотные во второй половине 1860-х гг. составляли примерно 5%, среди горожан в первой половине 1870-х гг. – более одной трети1515
  12 Рашин А.Г. Грамотность и народное образование в России в XIX в. и начале XX в. // Ист. зап. М., 1951. Вып. 37. С. 32, 38.


[Закрыть]. Поскольку на долю сельского населения приходилось девять десятых общей его численности, то можно считать, что в конце 1860-х – начале 1870-х гг. было грамотно примерно 8% населения страны (то есть порядка 10 млн человек).

Однако на практике к книгам обращалась существенно меньшая часть населения. На селе, как свидетельствуют многочисленные мемуарные источники, традиция чтения книг почти отсутствовала, слаба она была и в купеческо-мещанской среде. В целом, по нашей оценке, читательская аудитория страны к началу 1860-х гг. не превышала 1 млн человек. Важно подчеркнуть, что она была неоднородна; это было связано с сословной замкнутостью населения, когда разные сословия существенно различались по образу жизни и характеру культуры. Подобные различия в значительной степени закреплялись сословным характером образования. Высшая (университеты) и средняя (гимназии) школы были тесно связаны между собой и оторваны от начальной, дававшей элементарное образование (в сельской среде в большом количестве действовали вне официального контроля так называемые «домашние школы грамотности», где обучали только читать и писать) . В результате по кругу своих знаний и интересов читательская аудитория распадалась на отделенные друг от друга почти непроницаемыми перегородками слои. Еще в середине 1820-х гг. Ф.В. Булгарин, за годы журналистско-издательской работы хорошо изучивший читательскую публику, выделял в ней следующие категории:

1. «Знатные и богатые люди», которые в основном читают иностранную книгу.

2. «Среднее состояние. Оно состоит у нас из: а) достаточных дворян, состоящих в службе, и помещиков, живущих в деревнях; b) из бедных дворян, воспитанных в казенных заведениях; с) из чиновников гражданских <…>; d) из богатых купцов, заводчиков и даже мещан. Это состояние самое многочисленное, по большей части образовавшееся и образующееся само собою, посредством чтения и взаимного сообщения идей, составляет так называемую русскую публику. Она читает много и большею частию по-русски <…>».

3. «Нижнее состояние. Оно заключает в себе мелких подьячих, грамотных крестьян и мещан, деревенских священников и вообще церковников и важный класс раскольников. <…> Этот класс читает весьма много. Обыкновенное их чтение составляют духовные книги, странствия к святым местам, весело-нравственные повествования и все вообще, относящееся к внутреннему управлению России».

4. «Ученые и литераторы», численность которых невелика1616
  Булгарин Ф.В. О цензуре в России и книгопечатании вообще // Рус. старина. 1900. № 9. С. 580—582.


[Закрыть].

В силу низких темпов социального и культурного развития николаевской России подобную структуру читательская аудитория сохранила и к периоду реформ. Цензор Ф.Ф. Веселаго в 1862 г. пришел практически к тем же выводам, что и Булгарин: «Наша читающая публика довольно определительно может быть разделена на три главные группы. Первую составляют люди современно, серьезно образованные, по развитию своему стоящие в уровень с общим европейским развитием и владеющие знанием иностранных языков. Во второй находятся люди, имеющие некоторые, более или менее совершенные научные сведения, но о многих современных идеях рассуждающие со слов других и по отрывочному собственному чтению. Третья группа требует от чтения одного приятного и полезного препровождения времени; сюда относится менее развитый слой так называемых благородных классов, с малыми изъятиями купечество и все грамотное простонародье»1717
  См.: Мнения разных лиц о преобразовании цензуры. СПб., 1862. С. 21.


[Закрыть]. Хотя Веселаго пристрастен и несправедлив в оценке читательских потребностей купечества, крестьянства и рабочих, однако в целом расслоение читательской аудитории зафиксировано им довольно верно. Действительно, и в этот период, и позднее, вплоть до конца XIX в., читательская публика состояла из трех выделенных им читательских слоев, хотя постепенно дифференциация продолжала усиливаться, внутри каждого слоя довольно отчетливо выделялись специфические группы и категории читателей.

К началу 1860-х гг. в России, по подсчетам В.Р. Лейкиной-Свирской, было примерно 20 тыс. людей с высшим образованием. Следует учесть также студентов университетов (немногим более 5 тыс. в 1861 г.)1818
  Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М., 1971. С. 70.


[Закрыть], а также женщин, нередко получавших хорошее домашнее образование, какую-то часть выпускников гимназий, пополнявших свои знания самостоятельным чтением, и т.п.

В целом первая выделенная Веселаго группа («серьезно образованные») включала, по нашей оценке, не более 30—40 тыс. человек. Гораздо труднее определить численность других групп. По нашим подсчетам, примерно 100 тыс. человек имели в эти годы среднее образование (или, по крайней мере, учились ранее в среднем учебном заведении), кроме того, 26,8 тыс. человек учились в это время в гимназиях и прогимназиях (данные 1865 г.)1919
  Ганелин Ш.И. Очерки по истории средней школы в России второй половины XIX века. Л.; М., 1950. С. 84.


[Закрыть]. Если учесть также лиц, получивших домашнее образование, много читавших самоучек и т.д., то численность второй выделенной Веселаго группы можно оценить в 200—250 тыс. человек.

Еще более неопределенный и условный характер имеют наши представления о величине третьей группы. Данные о числе окончивших начальную школу отсутствуют, а сведения об уровне грамотности мало что дают в этом плане, так как более или менее систематически читала лишь незначительная часть грамотных в купеческой, мещанской и особенно крестьянской среде. Лишь опираясь на косвенные данные, и прежде всего сведения о тиражах лубочных и т.п. изданий, распространявшихся исключительно среди подобных читателей, можно предположить, что число их достигало 400—500 тыс. (в том числе 100—200 тыс. на селе).

Реформы 1860—1870-х гг. (освобождение крестьян, введение гласного суда, всеобщей воинской повинности, земства) открыли путь капиталистическому развитию России и в результате порождали у все большего и большего числа людей потребность в чтении. Это было связано со следующими двумя основными обстоятельствами. Одно из них можно назвать утилитарным: переходя от патриархальных бытовых и экономических связей к товарному хозяйству и формальным правовым отношениям, значительная часть населения столкнулась с необходимостью знания законов и существующих предписаний, регулярного знакомства с государственными указами, торговой и хозяйственной информацией. Кроме того, в управлении страной, политике, экономике, культуре требовалось все больше и больше грамотных, образованных людей. Если в деревне, где хозяйство велось по старинке, все работы исполнялись в основном вручную, значительная часть населения могла обходиться без чтения, то в городе основные сферы жизни в этот период все более и более неразрывно связываются с ним. Тесные контакты с представителями привилегированных сословий в городе приводили нередко к заимствованию образцов поведения, в том числе и привычки к чтению.

Однако не менее важную роль в распространении чтения играли и факторы идеологического порядка: ломка социальных отношений вела к разрушению старой картины мира, и люди стремились найти новые мировоззренческие основы своего существования. Этот факт также стимулировал обращение к печатному слову. Хотя большинство населения на протяжении второй половины XIX в. не читало ни книги, ни периодику, но для читающего меньшинства печатные издания были высоко значимы. Книга рассматривалась как жизненный наставник, помогающий в духовном и нравственном самосовершенствовании.

Интересно, что ведущее место в чтении на протяжении всего периода, даже в моменты наиболее острой политической борьбы, принадлежало художественной литературе. По свидетельству М.Е. Салтыкова-Щедрина (1864), русская публика «не любит ни углубляться, ни анализировать, а желает, чтобы писатель действовал на нее посредством живых образов и убеждал сравнениями и уподоблениями. Стало быть, учительницею ее стоит на первом плане так называемая беллетристика»2020
  Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч. М., 1968. Т. 6. С. 320.


[Закрыть]. Подобное положение было обусловлено не только (и не столько) сильным давлением цензуры, но и целым рядом исторических особенностей формирования русской культуры2121
  Анализ их см.: Гудков Л.Д., Дубин Б.В. Понятие литературы у Тынянова и идеология литературы в России // Тыняновский сборник: Вторые Тыняновские чтения. Рига, 1986. С. 208—226.


[Закрыть]. Однако от литературы большинство читателей ждало главным образом не «художественности», а публицистичности и дидактичности, критики существующих порядков и изображения образцов для подражания.

К концу характеризуемого нами периода численность образованной публики существенно выросла. По подсчетам В.Р. Лейкиной-Свирской, «к концу века было заново подготовлено высшими учебными заведениями гражданских ведомств около 85 тыс. людей, годных к выполнению функций интеллигентного труда»2222
  Лейкина-Свирская В.Р. Указ. соч. С. 70.


[Закрыть]. Кроме того, по данным переписи, в 1897 г. числилось более одного миллиона обучавшихся в средней школе (окончивших и неокончивших), не считая тех, которые учились в высшей (таковых насчитывалось 200 тыс.)2323
  Там же. С. 51—52.


[Закрыть]. Резко выросла численность учащихся – основной, как указывалось выше, читательской группы. В 1880 г. в университетах учились 8,2 тыс. студентов, в средней школе – 181,7 тыс. учащихся2424
  См.: Университеты и средние учебные заведения 50-ти губерний Европейской России и 10-ти Привислянских, по переписи 20-го марта 1880 г. СПб., 1883. С. 3, 19, 225.


[Закрыть]. К концу века численность студентов выросла до 15,2 тыс. (во всех типах высших учебных заведений), учащихся средней школы – до 220 тыс.2525
  См.: Лейкина-Свирская В.Р. Указ. соч. С. 51, 55, 56.


[Закрыть].

Однако гораздо более ощутимым был рост численности низовой читательской аудитории, что было обусловлено целым рядом факторов. Прежде всего нужно отметить, что быстро увеличивалось население городов: в Европейской России за 1863—1897 гг. оно почти удвоилось (с 6,1 млн до 12 млн), в то время как сельское увеличилось примерно в полтора раза. Еще большую важность для судеб книги имело усиление контактов крестьян с городом, чаще всего – в форме «отхода». Как отмечал В.И. Ленин, «отсутствие свободы передвижения, сословная замкнутость крестьянской общины вполне объясняют ту замечательную особенность России, что в ней к индустриальному населению должна быть отнесена не малая часть сельского населения, добывающая себе средства к жизни работой в промышленных центрах и проводящая в этих центрах часть года»2626
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. 5-е изд. М. 1967. Т. 3. С. 569.


[Закрыть]. По неполным данным, в 1861—1870 гг. населению 50 губерний Европейской России было выдано 1285,6 тыс. краткосрочных паспортов для отхода и заработка, а в 1891—1900 гг. – 6952 тыс., то есть за 40 лет после отмены крепостного права число отходников выросло в 5 раз2727
  История СССР с древнейших времен до наших дней. Первая серия. М., 1968. Т. 5. С. 339.


[Закрыть]. Как показал К.Я. Воробьев, в хозяйствах отходников оказался самый высокий уровень грамотности, почти в каждой их семье были грамотные или учащиеся2828
  Воробьев К.Я. Грамотность сельского населения в связи с главнейшими факторами крестьянского хозяйства // Труды подсекции статистики XI съезда русских естествоиспытателей и врачей. СПб., 1902. С. 33—58.


[Закрыть].