Текст книги "Избранные произведения. Том 4"

Автор книги: Абдурахман Абсалямов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

4

Как уже говорилось, Джагфар в недалёком прошлом успешно защитил кандидатскую диссертацию. Ему поручили преподавание политэкономии в одном из высших учебных заведений города. Он был на хорошем счету, как молодой способный преподаватель. Его часто вызывали и для консультаций, и как оппонента при защите научных работ. Жизнь молодых супругов, казалось, вошла в ровную колею. Денежные затруднения, возникшие было после покупки машины и строительства дачи, остались позади. Всё налаживалось как нельзя лучше. Конечно, если дать волю прихотям, никогда не будешь доволен. Деньги, приобретение вещей, новые и новые бытовые удобства – всё это может захлестнуть человека, коль он забудет пословицу: «По одёжке протягивай ножки».

Джагфара нельзя было отнести к таким людям. Безусловно, он знал цену житейским удовольствиям, но, кажется, ещё лучше знал меру во всём. Он был достаточно благоразумен. И всё же со временем стал терять некоторые прежние ориентиры. Ещё не так давно заработок Гаухар казался ему большим подспорьем в их бюджете. А теперь он думал по-иному. Он словно бы сверх меры возвысился в собственных глазах. Но ощущение это умел прятать даже от себя за осторожными словами. С некоторых пор он стал намекать, не пора ли Гаухар покинуть работу: «Ведь ты очень много занималась в школе, теперь имеешь право отдохнуть. Зачем женщине так перенапрягаться, раньше времени утрачивать молодость?»

Эти слова его казались Гаухар ребячеством, и она, слушая, только улыбалась. В то же время она невольно гордилась мужем: «Он хочет сохранить мою молодость. Ну что ж, а кто из мужей желает того, чтоб жена его скорей состарилась?»

Но она не знала других мыслей Джагфара, которыми он редко делился даже с собой: «Велик ли заработок у Гаухар? Право, если всё переводить на деньги, так жена умелым хозяйничанием в доме заработает гораздо больше. Став только хозяйкой, она больше будет заботиться и обо мне. А это улучшит моё настроение и работоспособность. Следовательно, мой заработок повысится. А сейчас она и хозяйничает, и служит. И ни там, ни здесь не может полностью проявить себя».

Так думал Джагфар наедине с собой. Одно время он серьёзно вознамерился пригласить к себе мать, жившую в Башкирии: «Пусть она возьмёт на себя домашнее хозяйство, а Гаухар будет преподавать, если уж решительно не хочет покидать школу». Удержало Джагфара другое столь же практическое соображение. Вместе с матерью жил отчим и трое детей. Нельзя же всю эту ораву посадить себе на шею. В деревне у них – плохое ли, хорошее ли – своё хозяйство, ну и пусть живут. Ведь не бедствуют. Джагфар не любил ни отчима, ни сводных своих братьев, ни сестру. Сам он уехал из родных краёв сразу же после окончания районной десятилетки и после этого ни разу не навещал мать. Даже в очень трудные времена не просил поддержки у отчима, не жаловался матери. Но и сам не помогал им, когда «вышел в люди», да они, судя по письмам, и не нуждались в помощи. Гаухар несколько раз заводила разговор: «Пригласил бы мать, хочу увидеть её». Но Джагфар всё уклонялся – то говорил: «Сейчас в деревне горячая пора», то ссылался на плохую и дальнюю дорогу: «От их деревни до железки не менее ста километров наберётся». Наконец Гаухар поняла, что мужу попросту неприятны напоминания о матери, и замолчала. Сам Джагфар тоже не заводил разговора.

Но в последнее время он вернулся к прежним своим намерениям:

– В самом деле, может, вызовем маму? Тебе ведь очень трудно: и в школу беги, и за домашним хозяйством смотри…

Теперь Гаухар отвергала это предложение.

– Если хочешь, пригласим маму в гости. Встречу как положено. Но взваливать на неё домашние дела, сам понимаешь, неудобно.

Через некоторое время Джагфар осторожно высказал другое предложение:

– Тебе невозможно разрываться на две части. Может, хотя бы временно уйдёшь с работы? Отдохнула бы. На досуге этюдами своими занялась бы.

Но Гаухар не прельстилась ни временным уходом с работы, ни этюдами. Школа для неё была дороже всего.

Человек доверчивый, бесхитростный, Гаухар и на этот раз не раскусила мужа. Она всё ещё верила, что Джагфар обеспокоен больше всего заботами о ней.

Ему на руку было это заблуждение жены. С первых же дней их совместной жизни он скрывал от неё свой внутренний мир. «Не обязательно Гаухар всё знать – спокойней будет спать», – говаривал он себе, когда задумывался о таких тонких материях, как искренность и правдивость между супругами.

Джагфар с малых лет был так воспитан, что чужого не трогал, но и своего добра не уступал. Он и на жену смотрел как на собственное, ревностно оберегаемое добро. Гаухар была женственна, привлекательна, многие мужчины заглядывались на неё. Джагфар враждебно хмурился, перехватывая эти взгляды. Перед женитьбой он вызнал всех молодых людей, интересовавшихся Гаухар, и, действуя очень тонко, изобретательно, сумел устранить со своего пути возможных соперников. Ни сами незадачливые поклонники, ни Гаухар так и не узнали, что за странные и таинственные причины разъединили их. А после женитьбы Джагфар стал задумываться над тем, как понадёжнее запрятать свой драгоценный камушек. Это была щекотливая и очень трудная задача. Ведь до того, как Джагфар крепко встал на ноги, он сам был заинтересован в том, чтобы Гаухар работала. А позже Гаухар уже ни за какие блага не хотела расставаться со школой. Джагфар отлично понимал: действовать нажимом в данном случае никак невозможно – могут так осадить, и прежде всего сама Гаухар, что, пожалуй, сядешь на мель. Надо действовать ещё более осторожно и умно, чем он действовал раньше, добиваясь завоевания Гаухар.

Может быть, Джагфар и придумал бы что-нибудь действенное, если бы не этот печальный случай с Юлдашем. Положение Гаухар было сложным, ответственным. Конечно, она ничуточки не повинна в происшедшем. Но если бы именно сейчас она под влиянием Джагфара покинула школу или хотя бы осталась равнодушной к гибели своего ученика, чего бы только не наговорили досужие языки! Досталось бы и учителям, которые совсем не смотрят за поведением школьников на улице, а как случилась по их вине беда, они торопятся сбежать из школы. Разве это порядки!

Джагфар согласен: с безвременной и столь ужасной смертью ребёнка, рождённого и для счастливой жизни, и, возможно, для больших дел, очень тяжело примириться не только родителям, но и коллективу преподавателей, в особенности Гаухар. Как-никак, она не может превозмочь чувства своей ответственности. Но если рассуждать здраво, что тут поделаешь? Не разбивать же голову о камень. В жизни бывает всякое. Тут поможет единственный врач – время. Как ни тяжело, надо терпеть, минуют эти чёрные дни. Джагфар старался втолковать Гаухар свои доводы, облегчить её страдания. Он был очень внимателен к ней, ни при каких обстоятельствах не говорил ничего обидного. Он связался со следователем, который вёл дело. Было установлено: мальчик погиб далеко от школы, вечером. Шофёра винить нельзя: он не мог видеть, что делается у него на прицепе. Выслушав рассказ Джагфара о переживаниях Гаухар, следователь и тот посоветовал:

– Слов нет, тяжёлый случай. Но ваша обязанность, Маулиханов, убедить Гаухар-ханум, чтоб не падала духом. Ведь на руках у неё тридцать пять учеников, надо и о них подумать.

Всё же, как ни суди, сейчас и думать нельзя об уходе Гаухар из школы. Надобно и Джагфару терпеть, дождаться более спокойного времени. Самое главное – не раздражаться, не выходить из себя, видя печальную, замкнутую в своём горе Гаухар. Успокаивая себя, он рассуждал: «Если бы женщина временами не проявляла слабости, она не была бы женщиной».

Желая как-то развлечь Гаухар, он предложил ей съездить на дачу:

– Нынче выходной, сядем в машину, не успеем оглянуться – уже там. Нагуляемся досыта в лесу.

Зная, как Гаухар любит лес с его поздними осенними красками и загадочно притихшие берега реки, Джагфар не сомневался, что жена примет это разумное предложение. Её неожиданный отказ по-настоящему расстроил и огорчил его. Но он и в этом случае проявил завидную выдержку, спокойно сказал:

– Воля твоя… Я хотел только, чтобы тебе было лучше. Природа ведь успокаивает. Говорят, люди искусства особенно чувствуют это благотворное влияние природы.

Гаухар взглянула на мужа с благодарностью, но от поездки всё же отказалась. Каждое лишнее движение словно бы усиливало душевную её боль. Это хорошо, что в такие тяжёлые дни муж находит силы сохранять внешнее спокойствие, заботиться о ней. Гаухар больше всего хочется сейчас покоя. Муж не настаивает на прогулке, – значит, им не о чем спорить. Гаухар довольна, что близкий человек без лишних слов понимает её.

Гаухар часто смотрела на неоконченный портрет Юлдаша (некоторые свои зарисовки она привезла на городскую квартиру). «О чём она сейчас думает? – старался разгадать Джагфар. – Может быть, теперь, когда мальчика не стало на свете, усилилось её желание поскорее закончить портрет? В её представлении это был бы своего рода памятник Юлдашу. И родители ребёнка, и школьный коллектив поняли бы её и по достоинству оценили этот труд. У Гаухар полегчало бы на душе. Не завести ли с ней разговор об этом? – подумал Джагфар. Но сейчас же возразил себе: – Нет, не следует, нельзя. Если у неё есть такое намерение, пусть выскажет сама, а я одобрю, поддержу. Так будет деликатней. Подскажи эту идею кто-то другой – Гаухар вдруг расстроится из-за своей недогадливости, помрачнеет ещё больше и, пожалуй, не найдёт сил взяться за портрет». Рассуждениям Джагфара нельзя отказать в тонкости, и порой трудно было понять, расчёт руководит им или искреннее сочувствие жене.

* * *

В выходной день, под вечер, на городскую квартиру неожиданно позвонил Исрафил Дидаров. Заговорил было о каких-то пустяках. Но Джагфар, обрадованный звонком, прервал:

– Знаешь что? Заходи к нам. Посидим, потолкуем.

– Стоит ли? Может быть, Гаухар-ханум сейчас не до гостей?

– Почему же? Думаю, ей будет приятно. Она отвлечётся, повеселеет.

Гаухар слышала этот разговор и не проявила особой радости от предстоящей встречи с Дидаровым. Молча ушла на кухню, чтобы приготовить чай.

Вскоре явился Исрафил. Шляпу он снял ещё на лестнице и пальто расстегнул, должно быть, трудновато ему подниматься на третий этаж – одышка мешает. Сегодня как-то больше заметны у него и седина в волосах, и пополневший живот. Будь Исрафил повыше ростом, пожалуй, не бросалась бы в глаза эта обозначившаяся полнота, да вот рост маловат. И всё же Дидарову не откажешь ни в своего рода элегантности, ни в живости манер. Не скажешь, что Исрафил небрежно одевается, жена присматривает за ним, а он умеет оберегать свежесть только что выглаженного костюма. Речь его безукоризненно ясна и сопровождается отработанной жестикуляцией.

Гаухар нередко замечает и другое: её муж Джагфар внутренне как бы любуется Исрафилом, старается походить на него и предупредительным отношением к людям, и готовностью поддержать разговор на любую тему. Джагфар в меру и умело шутит, любит смешить других, да и сам непрочь посмеяться, – кажется, и это в какой-то мере идёт от Исрафила. Впрочем, в присутствии Дидарова он держится настороже, редко обнаруживает склонность к явному подражанию приятелю, – дескать, у меня есть своя голова, которая живёт собственным умом.

Если смотреть внимательно, – а Гаухар не лишена наблюдательности, – можно заметить, что Джагфар кое-что перенимает и от человека, которого он называет то «финансистом», то «очкариком»: после какой-либо удачи на работе в манерах Джагфара вдруг появляется та же важность, некая медлительность. А если обобщить наблюдения, то можно безошибочно заключить: Джагфар склонен подражать людям, способным в какой-то мере влиять на других. Но Гаухар не вдаётся в подобные обобщения, ей и неприятно это, и обидно за мужа, за себя.

Хотя Джагфар уверен, что умеет глубоко прятать свои потаённые мысли и стремления, достаточно проницательный Дидаров хорошо понимает его. Он отчётливо видит скрытый эгоизм своего дружка, его осмотрительность, а также ревнивые старания уберечь жену от посторонних влияний и от каких-либо неожиданных, непонятных для него поступков. Трудно определить, давно ли Дидаров начал с любопытством присматриваться к приятелю, но можно сказать определённо: в тот вечер, когда они гуляли компанией по берегу Волги, у него уже было довольно точное представление о характере Джагфара. И он тогда ещё больше укрепился в своём мнении. Одно оказалось неожиданным для него: мнение Гаухар бывает в некоторых случаях далеко не безразлично для Джагфара.

Как и всегда, Дидарова встретили приветливо. Квартира наполнилась оживлёнными голосами хозяев и гостя. Гаухар тоже несколько приободрилась – это впервые за последние столь тяжёлые для неё дни. Она сейчас же принялась хлопотать на кухне. В маленьком белом передничке, она, на взгляд Дидарова, была очень хороша. Правда, Гаухар несколько похудела и побледнела, но это делало её ещё привлекательнее. Исрафил Дидаров не хотел показывать, что Гаухар нравится ему. Ведь тогда, на даче, он не проявил особого внимания к ней. И на этот раз он был любезен не больше того, чем требовало хорошее воспитание. Но с глазами своими он ничего не мог поделать. Глаза каждый раз загорались у него, как только молодая красивая хозяйка проходила мимо.

– Почему вы один, Исрафил-абы? – спросила Гаухар. – Почему не позвали с собой Фанузу?

– Ах, Гаухар-ханум, поди пойми вас, женщин! Мне показалось, что Фануза даже на свежий воздух не желает сегодня выйти. Хочет подомовничать. К тому же вы… у вас такое несчастье… В той же школе преподаёт моя свояченица, – может быть, вы её знаете: Фаягуль Идрисджанова. Она называет себя Фаей, Фаечкой: так, мол, больше к лицу, раз преподаю иностранный язык. Так вот, Фаягуль и рассказала моей жене об этом прискорбном случае.

Короткий этот разговор произошёл уже за столом, когда хозяйка подала чай. Выслушав ответ гостя, Гаухар промолчала. Тень мелькнула на её лице. Вскоре хозяйка опять вышла на кухню.

– Кажется, я нечаянно расстроил Гаухар-ханум? – забеспокоился Дидаров.

– Если бы женщина не была так изменчива, её не называли бы женщиной, – с улыбкой ответил Джагфар любимой своей поговоркой. – Это пройдёт. Она всё ещё не может успокоиться. Но, слава богу, начинает оживать понемногу.

Когда Гаухар вернулась к столу, Дидаров больше не напоминал ей о гибели ученика. Он говорил о всяких мелочах, порой забавных, стараясь развлечь хозяйку.

Гаухар не могла не заметить этого, подумала: «Он всё же умеет быть тактичным». Она почувствовала было себя несколько спокойней. Но ненадолго. Кончилось тем, что она, боясь испортить настроение гостю, оставила мужчин одних, сославшись на головную боль.

Исрафил проводил её сочувственным взглядом, вздохнул.

– Если хозяйка плохо себя чувствует, уют покидает дом. Не правда ли?

Джагфар ответил полушутливой любезностью:

– Уют возвращается вместе с приходом желанного гостя.

– Спасибо, – кивнул Дидаров.

И продолжал уже деловым тоном:

– Прости, Джагфар, мою забывчивость. Я ведь намеревался с первых же слов поздравить тебя с избранием в депутаты райсовета. Всем сердцем рад!.. Нет-нет, не скромничай. Это ведь очень большая честь и немалая ответственность – быть депутатом райсовета. Я всегда думаю: для того чтобы подняться на более высокую ступень, надо крепко стоять на низшей. Но, друг мой, прими совет: не переставай быть просто человеком, не задирай нос, – мол, я теперь видный общественный деятель. Удача… как бы тебе сказать… не вечно сопутствует нам: сегодня есть, а завтра нет. Но я уверен, Джагфар, – тебя не ослепит суетная слава. Ты человек интеллигентный, образованный. Только невежественные, тёмные люди, едва возвысятся немного, уже думают, что достигли вершины мира. А между тем наше общество подняло их не для зазнайства… Ты вот говоришь: быть депутатом райсовета – ничего особенного. Конечно, если рассуждать трезво, это всего лишь деятель районного масштаба. Но общество оказало тебе доверие, вот что важно! И если будешь действовать с умом… Скажем, тебя выбрали в какую-нибудь комиссию. Приходишь, заседаешь, когда надо, высказываешься, подписываешь какой-нибудь там акт или постановление. Предположим, об улучшении жилищных условий. Так ведь? Наш народ такой: потерпит, подождёт, была бы подана надежда… Это не мои слова. Так говаривал один мой знакомый, бывший депутат… Так вот, глядишь, и удобный случай выдастся тебе. Ведь жизнь не всегда поворачивается спиной к человеку… Впрочем, хватит. Слишком разболтался я. Ещё раз поздравляю, дорогой Джагфар. И желаю удачи. – Он взглянул на часы. – Ну, мне пора домой. Гаухар-ханум, кажется, прилегла. Ладно, не будем тревожить её. Передай привет и пожелания здоровья… Да, чуть не забыл напомнить. Ты, конечно, придёшь к нам на завод с лекцией? Это на пятницу запланировано… С начальством своим договорился? Отпустят, не возражают? Ну и отлично! Аудитория будет избранная – только инженеры и техники, то есть командиры производства. Разумеется, надо подготовиться… Впрочем, ты и сам превосходно знаешь это. До скорого свидания.

Проводив Дидарова, Джагфар заторопился к жене. Гаухар была в спальне, сидела, задумавшись.

– Тебе что, нездоровится? – забеспокоился Джагфар. – Ты совсем бледная, Гаухар.

Будто не слыша мужа, она спросила настороженно:

– Зачем приходил Исрафил-абы?

– Просто так, навестить. Я думал, ты сама это поняла.

Гаухар покачала головой.

– Навряд ли он сделает что-либо просто… Он и на работу к тебе захаживает?

– Очень редко. Сама знаешь, у нас нет особенно близкой дружбы. Исрафил пригласил меня читать у них на заводе лекции по политэкономии. Один раз в месяц, для инженерно-технического состава. Он только что напомнил мне об этом.

Гаухар молчала несколько минут, потом уже без всякой неприязни к мужу, скорее озабоченно проговорила:

– Исрафил-абы почему-то всё больше беспокоит меня, даже тревожит. В тот раз, на Волге, я впервые как-то особенно остро почувствовала это.

– Мне кажется, это у тебя от нервов, – осторожно сказал Джагфар.

Ещё помолчав, Гаухар спросила:

– А что за человек этот… в очках с золотой оправой? Я даже имени его не запомнила.

– Я его не видел с тех пор, – неохотно ответил Джагфар. – Это приятель Исрафила. Он немного помог, когда мы покупали машину. Там, знаешь, такая очередь была.

– Ты ведь говорил, что дождался своей очереди.

– Дождался бы, конечно… Почти дождался… А зачем тебе понадобился этот очкарик? Чтобы говорить об искусстве? – В голосе Джагфара послышались неприязненные нотки.

Гаухар, пожав плечами, промолчала.

– Пожалуй, хватит. Не будем думать о всякой ерунде. – Джагфар взглянул на ручные часы. – Чего нам ломать голову из-за Дидарова или из-за этого… в очках? Надо поберечь себя для более серьёзных забот. Ложись-ка, отдохни. Я сам уберу со стола.

Но Гаухар медленно поднялась с дивана, молча принялась наводить порядок. Муж помогал ей. Когда посуда была убрана, стулья расставлены вокруг стола, Джагфар открыл портфель, достал книги с бумажными закладками внутри.

– Ты, право, отдохни, Гаухар, а я посижу немного, – надо подготовиться к лекции.

Всё так же молча она направилась в спальню. Но когда Джагфар, уже в первом часу ночи, тоже пришёл в спальню, жена всё ещё не спала.

– Почему не спишь? – с тревогой спросил Джагфар. – Зачем изводишь себя?

– Мне кажется, у Исрафил-абы есть какое-то дело к тебе, – глухо проговорила Гаухар. И добавила после молчания: – К тебе как к депутату.

Джагфар рассмеялся. Это был неумеренно громкий смех для столь позднего часа.

– У кого есть дело, Гаухар, тот не станет целый вечер болтать о пустяках… Давай-ка отдохнём, уже час ночи. Не проспать бы, завтра столько всяких дел.

Он начал раздеваться.

– Спокойной ночи, Гаухар.

– Спокойной ночи, – уже дружелюбно ответила Гаухар.

Полураздетая, она подошла к окну, приоткрыла занавеску. На улице пусто – лунный свет и тишина. Только смутно слышен гул одинокой запоздавшей машины. Почему-то не хочется спать. А Джагфар уже тихо посапывает. Гаухар накинула тёплый халат, вышла на балкон.

Луна плывёт и плывёт по бескрайнему небу. Порой на неё набегает жидкое, просвечивающее облако. Вскоре, словно растаяв, исчезает. Прохладный воздух время от времени колышется. А в доме будто замерло всё живое…

– Фая – свояченица Исрафила! – безотчётно вслух проговорила Гаухар. Сказала – и удивилась, словно сделав неожиданное открытие.

5

Странными бывают отношения людей между собой. Гаухар никогда не ссорилась с Фаягуль Идрисджановой по-настоящему. Да и как ссориться, если им разговаривать ни разу не доводилось? И по работе они не связаны: Гаухар учительствует в младших классах, Фаягуль преподаёт немецкий язык в старших. Они встречаются далеко не каждый день, да и то в учительской на переменах, подходя, чуть кивнут друг другу – только и всего. Почему же Гаухар неприятно удивилась неожиданному открытию, что Фаягуль доводится свояченицей Исрафилу? До того неприятной была новость, что в прошлую ночь у Гаухар сон пропал. Она не могла ответить себе на этот вопрос. Но ведь неспроста же они в учительской как бы случайно обмениваются недружелюбными взглядами. Ещё в старину говаривали: «Между двумя красивыми женщинами всегда стоит тень мужчины». Но Фаягуль незамужняя, да если б и был у неё муж, какое до него дело Гаухар? Что касается Джагфара, он, наверно, и в глаза не видал вертлявую свояченицу Исрафила Дидарова. Значит, нет причин для смутной тревоги. Зачем же вспоминать ещё одну народную поговорку: «При желании всегда найдёшь ком грязи под ногами»? При желании… А по существу, у Гаухар не найдётся ни малейшего основания в чём-то подозревать мужа. С работы приходит вовремя, вечерами никуда не отлучается, заработок полностью приносит Гаухар; в нарядах жену не стесняет, о своих костюмах заботится меньше. Чего же ещё не хватает ей? Да, случаются кое-какие неприятности. Но у кого их не бывает?

И всё же сегодня Гаухар в первый раз не ответила на короткий поклон Фаягуль. Сделала вид, что не заметила. Если кого и могла ввести в заблуждение эта наивная уловка, только не Фаягуль. Проходя мимо Гаухар, она чуть усмехнулась. Усмешка показалась Гаухар очень коварной. Но именно в этот момент ей сказали, что у неё в классе подрались ученики. Она побежала в класс. Распахнула дверь – и остановилась, поражённая. Ребята сбились в кучу, летят книги, тетради, портфели, на полу пролиты чернила.

– Что вы делаете?! – насколько хватило голоса, крикнула Гаухар.

Но разве в таком содоме услышат голос учителя! Наскакивая друг на друга, мальчишки кричали: победители – торжествующе, побеждённые – плаксиво. Невозможно было понять, что это – игра, в которой забыта мера, или настоящая драка.

Гаухар, не помня себя, кого-то оттолкнула, кого-то оттянула за уши, за волосы. Кое-как разняла драчунов. Поостыв, ребята рассаживались по местам. Бледная и гневная, как никогда в жизни, Гаухар подошла к своему столу.

– Кто начал драку? Из-за чего началась свалка? – допрашивала она. – Ну, почему молчите? Чья это чернильница разбита? – Она показала на осколки возле парт. – Нет хозяина? Чья чернильница, спрашиваю?

– Моя, – еле слышно ответила девочка по имени Зюбаржат.

– Надо отвечать стоя. Забыла школьные правила?

Девочка встала, так же тихо повторила:

– Моя. Мальчики уронили.

– Сейчас же вытри пол, выбрось осколки. Девочки, помогите ей. Остальным привести в порядок парты, тетради, книги, свою одежду.

Через какие-нибудь пять минут в классе был наведён порядок. Чернила на полу вытерли, но пятно осталось, придётся отмывать порошком. Гаухар пересчитала взглядом учеников. Все на месте. Осталось выяснить, кто, из-за чего начал потасовку. Девочка, у которой разбили чернильницу, всхлипывая, тёрла заплаканные глаза.

– Видите, к чему привела ваша свалка? Взгляните на лицо Зюбаржат – на кого она похожа!

Кто-то засмеялся было, но, встретив суровый взгляд учительницы, сконфуженно умолк. Всё же получилось так, будто единственной виновницей происшествия была Зюбаржат. А между тем она не принимала никакого участия в драке, даже не заметила, кто схватил с её парты чернильницу. Гаухар как-то не успела сообразить, что в данную минуту Зюбаржат выглядит как бы зачинщицей всего. Классу было объявлено, что завтра выяснится, кто зачинщик озорства и в чём причина.

– Виновные понесут наказание. А пока продолжим урок.

Какой уж там урок! Гаухар всё ещё не могла успокоиться, а ребята сосредоточиться. В классе чувствовалась какая-то тяжесть, словно не хватало воздуха. Наконец раздался звонок.

В учительской Гаухар вволю наплакалась. А когда обрела дар речи, рассказала директору о том, что произошло у неё в классе.

– Завтра я всё выясню, – коротко сказал Шариф Гильманович.

Гаухар сквозь слёзы взглянула на него.

– Я прошу вас, очень прошу… разрешите, я сама… мы сами разберёмся во всём. Должно быть, вся вина на мне… Почему это случилось именно в моём классе?! Я как следует поговорю с ребятами. Потом расскажу вам, ничего не скрою!

– Хорошо, Гаухар, я верю вам. Разберитесь и доложите мне. А возможно, и на педагогическом совете.

Вдруг резко открылась дверь. Быстро вошла, почти вбежала молодая женщина, бросила директору: «Здравствуйте!» Но, увидев расстроенную Гаухар, повернула обратно, успев сказать, что зайдёт позже. Это была Фаягуль Идрисджанова.

Здесь уместно будет сказать несколько слов об этой особе. Преподавательница немецкого языка Фаягуль Идрисджанова на год или два моложе Гаухар. Она красива, но красота у неё какая-то холодная, отчуждённая, будто неживая. Густые светлые волосы высоко и горделиво уложены в замысловатую причёску. Голубые глаза у Фаягуль почти всегда полуприкрыты длинными ресницами, трудно сказать что-либо о выражении этих глаз. Нельзя отрицать – фигура у неё стройная, походка уверенная, чеканная. Говорят, что Фаягуль уже побывала замужем, вскоре развелась. Замкнутое лицо её позволяет предполагать скрытный характер. Она и в самом деле необщительна, зато остра на язык, как правило, говорит о людях иронично. Ходит Фаягуль, высокомерно подняв голову, будто никого не замечая вокруг.

Гаухар каким-то внутренним чутьём поняла, что Фаягуль неспроста заходила в учительскую. И не случайно удалилась так быстро. Впрочем, ей было не до размышлений в эти минуты. Домой Гаухар вернулась невесёлая. Разделась, постояла, устремив хмурый взгляд куда-то в угол передней и словно не решаясь войти в свою квартиру. Опять ей представилась Фаягуль, потом шумный класс, расплывшееся на полу чернильное пятно… Она глубоко и прерывисто вздохнула.

Как-то год или два тому назад Гаухар сказали, что видели на улице её мужа с какой-то блондинкой. Она не придала этому никакого значения и тут же забыла о сообщении досужей соседки. Вскоре после того как Джагфар купил машину, его опять видели с блондинкой. На этот раз они будто бы ехали в машине. Теперь Гаухар не удержалась, спросила нерешительно мужа, что за блондинка была с ним. Джагфар громко рассмеялся: «Ты ревнуешь?» Через несколько дней он показал на улице пожилую, но молодящуюся белокурую женщину, работающую в том же институте, где преподавал Джагфар.

– Вот кого я по пути подвёз в магазин. Что, успокоилась? А то пойдём, спросим её.

Гаухар посмеялась над собой и опять всё предала забвению. Она ведь безоговорочно верила мужу. И вот сегодня её воображение никак не могло расстаться с Фаягуль Идрисджановой, стройной, высокой и так уверенной в собственной неотразимой красоте.

Вернулся с работы Джагфар. Пообедали спокойно, но молча, разговор почему-то не клеился.

– Ты опять чем-то расстроена, Гаухар? Опять что-нибудь неприятное случилось в классе? – Джагфар испытующе взглянул на жену.

Гаухар только что перемыла посуду и теперь сидела за кухонным столом, как-то неловко облокотясь.

– Да, Джагфар, очень неприятный случай. – Она попыталась как бы встряхнуться, но сейчас же опять поникла. – Тут одно к одному… Видишь ли, какое дело…

– Успокойся, всё пройдёт, – прервал её Джагфар. – А если и не сразу пройдёт, возьми себя в руки. Не навечно же ты привязана к школе.

Гаухар, словно испугавшись, вскинула голову, взглянула на мужа с глубоким упрёком.

– Ты ведь даже не знаешь, что произошло, Джагфар.

– А мне и не обязательно знать подробности. Смотри на всё проще. Если тяжело работать в школе, зачем терзать себя?

– Погоди, Джагфар. Что ты говоришь, разве это возможно?!

– Вполне возможно. И давно бы надо расстаться с этой школой. Если бы ты слушалась моих советов… Впрочем, ещё не поздно, я могу потолковать кое с кем.

– Джагфар, я тебя не понимаю! Ты говоришь что-то уму непостижимое. Или я сама… – Гаухар вдруг зарыдала. Все тяжёлые, но не совсем ясные мысли, каждый раз угнетавшие её после очередной, как бы мельком оброненной Джагфаром фразы, – дескать, пора бы ей покинуть школу, – теперь облеклись в реальную, мрачную для неё перспективу. – Я ведь догадываюсь, к чему ты клонишь, Джагфар. Это значит – сидеть дома, в тёмном углу. Уж сколько раз я слышу это! Нет, ты не разговаривай так со мной, Джагфар. Я не заслужила этого. Не хочу, слышишь, не хочу! Для чего же я училась? Хотела быть полезной… Да, у меня большая неприятность в школе. Но я должна сначала осознать, в чём тут моя вина. И если виновата, исправить. Работой, делом исправить. Бежать от того, что, возможно, сама натворила… это было бы низко, Джагфар!

– Ты, как всегда, сгущаешь краски, Гаухар, – мягко возразил Джагфар. – Подумай-ка хорошенько. Что мы, стеснены в деньгах? Нужда схватила нас за горло? Ведь ничего похожего нет! Пока необходимо было, ты работала, кто тебя удерживал? А теперь отпала эта необходимость. К тому же ты ещё и учишься. Хоть и заочно, всё равно учёба. А если захвораешь? Зачем рисковать из-за каких-то лишних десятков рублей, без которых мы вполне обойдёмся?

– Но я люблю школу, не могу без неё. И учиться тоже должна. Верно, трудновато, Джагфар, да ведь ничто не даётся без трудностей.

– Эти правильные слова, Гаухар, ты могла бы высказать на собрании. Возможно, кто-нибудь похлопает тебе. А дома разговаривать готовыми лозунгами… Я и сам мог бы ответить тем же. Речь идёт о более конкретном и серьёзном: как нам построить дальнейшую жизнь.

Если сейчас ты не готова принять моё предложение, потерплю. Рано или поздно ты сама придёшь к той же мысли. А теперь прошу тебя – успокойся. Такие сцены тяжелы и для тебя, и для меня. Побережём друг друга.

Джагфар вышел из кухни. Подобные не столь уж острые стычки случались у них и прежде. Они никогда не пугали Гаухар. В сущности, муж у неё мягкой души человек. В основе всех его советов лежит доброе намерение. Возможно, сегодня он несколько резковат, более требователен. Это случается и с самой Гаухар. К тому же в конце разговора Джагфар уступил, согласился подождать. Ну что ж, она тоже готова прислушаться к некоторым его суждениям. А впрочем, посмотрим. Время – лучший советчик.