Текст книги "Избранные произведения. Том 4"

Автор книги: Абдурахман Абсалямов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Абдурахман Абсалямов
Избранные произведения. Том 4. Зелёный Берег. Любовь моей подруги. Мне было девятнадцать

© Татарское книжное издательство, 2014

* * *

Зелёный берег

Дорогим моим учителям – Нури-абы Юсупову, Джалял-абы Хасанову, Фазылу-абы Исхакову, Марии Константиновне Петропавловской, Магинур-апа Файзуллиной, Александре Дмитриевне Аитовой…

Я всегда вас помню, всегда думаю о вас. Вы в моих глазах лучшие на свете, самые честные и самые справедливые.

Абдурахман Абсалямов

Часть первая

1

Туман…

Землю окутал утренний белёсый туман. В двух шагах ничего не видно, будто нет ни густого леса на берегу, ни широкой, бесшумно текущей Волги, ни медленно плывущих теплоходов, самоходных барж, катеров – всё поглотил этот пухлый, как вата, туман. Кажется, что предупредительные гудки судов, раздающиеся над рекой, – это всего лишь последние отзвуки жизни перед тем, как она затихнет навеки. Пройдёт ещё несколько минут – и всё кончится, ничто больше не потревожит мёртвой тишины.

С дерева падает влажный от росы листок. Он не реет, как обычно, раздумчиво в прозрачно-голубом воздухе, словно колеблясь, опуститься на землю или лететь дальше, но под тяжестью облепивших его мелких жемчужных капель без шороха ложится у подножия осокоря, вершина которого смутно очерчена в вышине. Опускается ещё лист, ещё… Они как бы покоряются неизбежной судьбе: наше место – на земле, чтобы истлеть, превратиться в прах. Но это обманчиво. Жизни чужды безгласный покой и вечный сумрак.

Вот сквозь сгустки тумана начинают просвечивать лучи солнца. Сперва они кажутся нерешительными, даже робкими. Но если взглянуть внимательно, они медленно и настойчиво раздвигают туман. Он словно бы тает. Да, да, определённо тает! Белёсая пелена чуть вздрагивает, редеет, расползается. Всё явственнее проступают сперва макушки деревьев, потом и кроны. Становятся различимы крыши дачных построек, силуэты теплоходов на реке. Туман плывёт, припадает ниже к земле, прячется за деревьями. И вот – всё засияло вокруг: река между зелёными берегами, голубое небо над рекой, бесчисленные окна в домах. Отчётливо видно, как покачиваются лодки на мелких волнах. Каждый предмет выступает необычайно рельефно. Жизнь проснулась. Она приветствует солнце, победившее мрак.

Именно в эту раннюю пору Гаухар, придерживая на плече махровое полотенце, вышла на берег. Казалось, на мягко очерченном лице молодой женщины ещё не развеялась лёгкая утренняя дремота, а в каждом движении стройной фигуры чувствуется медлительность. Но эта истома через какие-то минуты исчезнет. До прохладной воды осталось всего несколько шагов. Чёрные миндалевидные глаза Гаухар широко открылись, лицо оживила улыбка. Она мельком огляделась, хотя за лето не раз видела этот отлогий берег. Так и есть – уровень реки в прошлом году был значительно выше, волны плескались почти возле дачи. А сейчас, чтобы добраться до кромки воды, ей пришлось вон сколько прошагать по изжелта-белому песку. Нынешним засушливым летом Волга явно обмелела: там и здесь выступили островки, от коренного русла отделились с обеих сторон несколько узких рукавов.

Берег пустынен. Неразъехавшиеся дачники ещё спят, никто не копается на приусадебных огородах, да и в город на работу ехать ещё не время. Нет ни души и на самом пляже. Купальщиков стало значительно меньше, а в конце месяца сюда будут приходить только любители, да и те окунутся, нырнут наспех и скорее побегут домой.

Молодую учительницу Гаухар нельзя назвать заядлой купальщицей. Всё же она достаточно закалена и, не боясь простуды, купается вплоть до осени. Сейчас ещё не чувствуется осенняя хмурость. Вокруг много тепла, света и летних красок. Чуть прищурясь, Гаухар с улыбкой смотрит на разгорающееся солнце, на широкий простор реки. В этой её улыбке, в свободной, непринуждённой позе угадывается радостное ощущение жизни и собственной молодости. Словно боясь вспугнуть в себе эту лёгкость, счастливое забвение, она не спеша сняла халат с крупным цветастым узором, поправила голубую резиновую шапочку на голове, осторожно шагнула вперёд, всем телом бросилась в прохладную воду. У неё захватило дыхание. Но это всего лишь на миг. Она поплыла, сильно и размеренно взмахивая руками.

Хорошо искупалась, вволю. На берегу растёрлась полотенцем, накинула халат. Потом, сняв резиновую шапочку, распустила длинную косу. Оказывается, волосы всё же намокли. Она рассыпала пряди по спине. «Пусть подсохнут, дома заплету». И загляделась на Волгу. Величава река в своём плавном колыхании. Сколько в ней скрытой мощи! Вобрать бы в себя хоть малую частицу этой силы – и всю жизнь не знать, что такое усталость.

Вот странно, – едва Гаухар открыла дачную калитку, настроение почему-то упало. Может быть, цветы навеяли грусть? Всё лето она ухаживала за клумбой. И цветы удались на редкость яркие, крупные. Но вот в последние дни стали терять свежесть. А сегодня уныло поникли, поблёкли. Что ни говори, лето кончается. Придётся каждое утро срезать букет и ставить в вазу. Конечно, они будут украшать комнату. Но жаль – ненадолго. Не рвать цветы, пусть красуются всю зиму, наперекор морозам и метелям! Почему природа так беспощадна к собственному творению? Неужели человек бессилен в этом случае и ничего не может изменить?

Но – надо ли изменять? Ведь некоторые законы природы не терпят вмешательства человека.

Впрочем, чего мудрить? У Гаухар есть дела посерьёзней, чем забота о клумбе. Но тут же мелькнула другая мысль: а может, не случайно возникла эта смутная тревога? Пожалуй, одно с другим связано. Человек очень сложно устроен, не всегда легко разгадаешь, откуда то или иное настроение. Это у Горького прочитала она: дети – цветы жизни. И вот – ей доверили воспитание ребят. Учеников в группе не меньше, чем цветов на этой клумбе. У каждого ребёнка уже сейчас намечается своя индивидуальность. Своя, неповторимая! Судьба, будущее ученика, во многом зависит от воспитателя. Разовьются и восторжествуют лучшие задатки детской души или зачахнут, убитые нахлынувшим холодом? Правда, советская школа за полувековую свою историю накопила немалый опыт. Сумеет ли Гаухар воспользоваться этим опытом – отомкнуть драгоценную копилку? У неё ведь за плечами всего лишь педучилище. Сейчас она заочно учится в институте. Но не сразу принесёт плоды эта учёба. Нелегко даётся Гаухар преподавательская работа. В затруднительных случаях она, бывает, теряется. Приходится заглядывать в учебники, советоваться с более опытными коллегами. И всё же трудные вопросы не убывают. Жизнь идёт вперёд, становится всё многограннее, сложнее. Круг науки раздвигается всё шире. Меняется психология детей, характер интересов. А учебные программы! Что ни год – новшества. Не велика ли нагрузка на ребят? Обо всём этом ежедневно говорят, спорят старшие преподаватели. Они испытующе приглядываются друг к другу, словно прикидывают: у всех ли хватит сил и знаний по теперешним временам?

А каково Гаухар в её годы? Конечно, она не одна в школе такая. Другие тоже тревожатся. Есть и спокойные. Эти идут по лёгкой, проторённой дорожке. Чего вперёд загадывать… Жизнь покажет, где правая сторона, где левая. Всё утрясётся. Нет, такие рассуждения не для Гаухар. Ей хочется заглянуть вперёд, чтоб не отстать от жизни, не очутиться на глухом пустыре. Теперешнее беспокойство её зародилось не вчера. И вот сегодня подступила какая-то особенная тревога.

Беглым, рассеянным взглядом она осмотрелась вокруг. Всё знакомо и всё как бы чужое. Дачный участок невелик. На нём уместились несколько сосен, летняя кухня, небольшой гараж. Главная дорожка усажена по обе стороны разноцветными флоксами. Но и любимые флоксы не радуют. Уже не оглядываясь на цветы, Гаухар прошла к крыльцу.

Внутри дачи, если не считать совсем крохотной передней, две комнаты: в первой, большой, – столовая, она же гостиная; во второй, что поменьше, – спальня. Дверь между ними после того, как Гаухар ушла купаться, так и осталась открытой.

На цыпочках Гаухар подошла к двери и, вытянув шею, заглянула внутрь. Джагфар, обняв подушку, мирно посапывая, всё ещё спал. Гаухар молча покачала головой, улыбнулась. Она переоделась на террасе и уже намеревалась пойти в летнюю кухню приготовить завтрак.

Но из спальни послышался хрипловатый спросонья голос Джагфара:

– Это ты, Гаухар? Сколько времени?.. О, ещё рано! Чего ты поднялась чуть свет?

– Я уже искупалась. Иди и ты освежись, вода замечательная.

– Не говори чепухи.

Джагфар с наслаждением зевнул, – должно быть, потянулся при этом.

– Смотри, спугнёшь сон, – рассмеялась Гаухар.

Проходя на кухню, она не удержалась, опять взглянула на клумбу. Цветы не тянулись к солнцу, в их склонённых головках было что-то обречённое. «Да, придётся сорвать, время пришло», – снова подумала Гаухар. Эта навязчивая мысль начинала раздражать её. Она ведь и раньше знала: цветы выращивают для того, чтобы срывать. Чего же тут необыкновенного? Но, видно, не зря говорят: не в своё время и птица не запоёт, – значит, не случайно ей приходит в голову одно и то же.

Хлопоча на кухне, Гаухар то и дело смотрела на часы. Впрочем, чтобы приготовить лёгкий завтрак, не так уж много надо времени; в полдень Гаухар пообедает у себя в школе, а Джагфар – в институте. А вот для того, чтобы запастись чем-нибудь на ужин, предстояло зайти в магазин или на базар. Семья у Гаухар не ахти какая, но всё же и для двоих надо что-то купить, ведь ни в городской квартире, ни на даче никаких припасов нет. Гаухар первое лето допускает такую беззаботность. Бывало, уезжая на дачу, она оставляла дома кое-что из непортящихся продуктов. А нынче Джагфар настоял: «Хоть раз отдохнём без всякой заботы». Уступив ему, Гаухар всего один раз в неделю заглядывала на городскую квартиру, чтобы проверить, всё ли благополучно. Впрочем, нельзя винить в беспечности одного Джагфара. Гаухар и самой хотелось этим летом не обременять себя лишней заботой. Вот начнутся занятия в школе – другое дело: на дачу можно будет приезжать только на воскресенье, да и то при хорошей погоде. А остальные шесть дней жизнь известная: едва кончатся уроки, беги сломя голову в магазин, если завуч или директор не придумают какого-либо совещания.

Говоря откровенно, Гаухар думала не только о безмятежном отдыхе. Ей хотелось закончить начатые весной этюды. В детстве и юности Гаухар не довелось учиться в художественной школе, хотя её всё время тянуло к рисованию. Пока были живы родители, они баловали единственную дочь, и девочка могла бы позволить себе такую роскошь, как увлечение рисованием. Но в те, хоть и не очень давние, годы кто в небольшой татарской деревушке мог знать, что рисование не пустая забава? Позднее, во время занятий в Арском педучилище, это её стремление как-то само собой заглохло. А на последнем курсе она увлеклась Джагфаром, вышла за него замуж. Тут уже отодвинулось на задний план не только рисование. Всё же училище Гаухар окончила далеко не последней. Муж не пожелал, чтобы она преподавала в сельской школе, да и сама Гаухар не особенно рвалась к этому. Нашлась работа и в городе. Ведя начальные классы, она не могла не обратить внимание на некоторые особенно забавные детские рисунки и сама как-то невольно снова потянулась к рисованию. Джагфар не возражал против этого, полагая, что эта временная прихоть молодой жены вскоре пройдёт. Действительно, на какое-то время Гаухар словно забывала о кисти и красках, сомневаясь в своих способностях. Потом снова садилась за мольберт. Это её непостоянство ещё больше утверждало Джагфара в прежней мысли: женские причуды не следует принимать всерьёз, пройдёт и у Гаухар блажь.

Сам Джагфар в ту пору заканчивал кандидатскую диссертацию. Гаухар без напоминаний мужа знала, как много связано с этим, и поставила своей задачей создать Джагфару необходимые условия для успешной работы. Поначалу это казалось не так трудно: можно и о муже заботиться, и для рисования находить время. Но у женщины столько набирается докучливых мелочей в домашнем хозяйстве, что порой из-за них приходится откладывать нечто более важное. Так случилось и с Гаухар, она ещё раз отложила свои рисунки.

Но вот успешно закончена и защищена диссертация. Джагфар получил более высокую должность, значительно увеличился его заработок. Со свойственной ему оперативностью Джагфар построил на берегу Волги небольшую дачу. Но без машины невозможно в полной мере пользоваться благами дачной жизни. Был куплен «Москвич».

Теперь Гаухар легче стало хозяйничать. Поубавились и заботы о муже. Нет, она не охладела к кистям и краскам. Давнее увлечение сохранилось, словно золотая искра под неостывшим пеплом. Правда, повзрослев, Гаухар трезвее смотрит на своё пристрастие, уже не мечтает стать знаменитым художником. Но для собственных небольших радостей можно ведь остаться просто вдохновенным, достаточно грамотным любителем – она охотно рисует волжские пейзажи, портреты учеников своего класса. Иногда муж полушутя-полусерьёзно говорит ей, что художнику необходимо разнообразие, это обогащает талант. Почему бы ей не расширить круг «натурщиков» за счёт ребят из других классов? Гаухар с кроткой улыбкой возражает: «Пожалуйста, Джагфар, не мешай мне, я ведь просто так, для забавы». Скажет и после своих слов несколько минут сидит в молчаливой задумчивости.

Среди зарисовок есть у неё портрет мальчика по имени Юлдаш. Знакомые в один голос говорят: «Вот это интересная, почти законченная вещь!» Но самой Гаухар что-то не нравится в портрете. За лето много раз переделывала его. И чем больше работала, тем глубже становилось недовольство. К осени совсем забросила. «Вот начнётся новый учебный год, ещё понаблюдаю в школе за Юлдашем. Может, пойму, чего не хватает в портрете».

* * *

Пока Гаухар готовила завтрак, Джагфар встал, умылся, потом внимательно осмотрел машину в гараже – совсем новенький, последней марки, «Москвич». Многим и не снится такой. Джагфар погладил ладонью капот. Это означало высшее удовлетворение. Он не разговаривал с машиной, как другие, не нахваливал её, не говорил ласковых слов. Свою молчаливую любовь он хранил глубоко в сердце, не разменивал её на слова.

Они завтракали весело, с шутками. Настроение у Гаухар было замечательное. Рассеялись непонятные утренние тревоги. Она трунила над Джагфаром: «При такой любви к «Москвичу» тебе не нужно было жениться». Он отшучивался: «Ничего, одно другому не мешает». Эти последние дни августа они провели как никогда хорошо, дружно и легко, словно отдавали благодарную дань погожему лету.

Первого сентября Гаухар встала необычно рано. За завтраком она торопила Джагфара. Он мельком взглянул на часы, рассмеялся.

– Владельцу собственной машины незачем так рано выходить из дому! Езды до города всего минут двадцать пять, а у нас полтора часа в запасе.

Но, посмотрев на озабоченное лицо жены, он вспомнил, какой нынче день, и не стал больше возражать. Сегодня Гаухар ни минуты лишней не пробудет дома. Сказав после завтрака традиционное «рахмат»[1]1
  Рахмат – благодарю.


[Закрыть], муж поднялся из-за стола.

Вскоре Джагфар, высокий и подтянутый, без шляпы, в отлично сшитом чёрном костюме и лёгком плаще нараспашку, прошёл через сад, вывел из гаража машину, рядом положил свою синюю папку со служебными бумагами. Гаухар устроилась возле него. Машина легко покатила по улице. Впрочем, улицы как таковой в дачном посёлке не было, строения тянулись не сплошь и не прямыми рядами. «Москвич» свернул на асфальтированную шоссейку. Джагфар не любил быстрой езды, однако на асфальте не удержался и прибавил скорость. Но мысли Гаухар неслись ещё быстрее. Ей было о чём подумать.

Вот и начался шестой год её учительствования. Каждое первое сентября она встречает с особенным волнением. Она соскучилась по классу, по детям. И особенно волновалась перед встречей с «первоклашками». Возможно, здесь имело значение то, что своих детей у неё не было. Сказать по правде, Гаухар очень беспокоило и огорчало это обстоятельство. Она не знала, кто тому виной, и до сих пор не могла набраться духу, чтобы посоветоваться с врачом. Что касается Джагфара, его не особенно трогало, что у них в семье до сего времени не появился ребёнок. «Ещё успеем обзавестись этой мелочью, сперва надо пожить для себя, жизнь не приходит дважды», – говаривал он. Конечно, Джагфар рассуждал так беспечно, словно бы в шутку, из желания не расстраивать лишний раз жену. Больше того – он всю вину за бездетность брал на себя. Гаухар верила и не верила этому, но оспаривать не хотела: не очень-то было приятно доискиваться. Оставалось одно утешение – привязанность к ребятишкам своего класса.

Показалась окраина города. На первых же улицах стало видно, что сегодня первое сентября. Школьники одеты по форме: у ребят выпущены из-под курточек белые воротнички, девочки в белых фартуках; у всех портфельчики и букеты цветов в руках. Идут в сопровождении родителей, бабушек, дедушек. Идут торопливо – боятся опоздать и от волнения спешат. Глядя на них, Гаухар невольно улыбалась, растроганно думала: «Птенчики глупые, не только вы, но и кое-кто постарше волнуется». Теперь она удивлялась: «Как это я целое лето прожила, не видя ребят? Нет, без них чего-то не хватает в жизни». Она поймала себя на том, что уже не впервые так думает и каждый раз с горечью возвращается к раздумьям о собственном ребёнке. Человеку присуще временами забывать о своей неполноценности, чтобы потом с ещё большим сожалением вспоминать о ней.

Знакомая четырёхэтажная школа. Асфальт, газоны между дорожками, и всюду ребятня.

Гаухар вышла из машины у самых дверей школы. Джагфар отправился к себе на работу. На лестнице Гаухар то и дело встречались группы школьников. Они шумно и радостно здоровались с учительницей. Гаухар по своему обыкновению одних гладила по голове, других легонько похлопывала по спине или по плечу. Они протягивали ей букеты, и Гаухар просила отнести их в учительскую.

Классы помещались на третьем этаже, а учительская на втором. Гаухар оживлённо здоровалась с коллегами. Некоторые из них жили в том же дачном посёлке на берегу Волги, но со многими она не виделась всё лето. Разговорам конца-края нет: одни спешат рассказать о санаториях, курортах, домах отдыха; другие сообщают, что предпочли провести лето в деревне у родственников. Всего не переслушать. С каждым вновь пришедшим надо поздороваться, о чём-то спросить, что-то сказать коротко о себе.

Явился директор школы Шариф Гильманович Исмагилов. Это уже довольно пожилой человек, но ещё сохранивший стройность фигуры, живость и весёлость в обращении. Он одинаково приветливо подавал каждому руку, а молоденьких учительниц одаривал ещё и улыбкой. Улыбнулся и Гаухар. Осведомился о летнем отдыхе. Гаухар в свою очередь нашла уместным спросить:

– Где вы так загорели, Шариф Гильманович? Ведь сами говорите, что на курорт не ездили.

– Э, жить целое лето на Волге и не загореть – как это можно? – отозвался директор, вскинув белёсые брови. – Вот поживёте подольше на свете, сумеете полюбить Волгу.

– Я и теперь люблю её, Шариф Гильманович! Можно сказать, всё лето не вылезала из воды.

– Вот и отлично, – уже рассеянно сказал директор, переходя к другой группе учителей.

Празднично и призывно разлился по коридорам первый в этом году звонок.

2

Среди учителей младших классов издавна живёт мнение: душа семи-восьмилетнего ребёнка, ещё не видевшего школы и не научившегося дома читать и писать, – эта душа подобна чистому листу бумаги. Достаточно опытный и чуткий учитель может начертать на этом листе что захочет, было бы на пользу ребёнку. Гаухар немало мечтала об этой возможности ещё в годы учёбы в Арском педучилище и особенно – после получения диплома. Но уже практика на последнем курсе училища показала, что не так-то просто осуществить эту мечту.

Когда поступила в начальную школу полноправной преподавательницей, ей предложили второй класс. Все хвалили этот класс и прежнюю учительницу. Завидовали, что Гаухар получает хорошее наследство. Всё же она решительно отказалась от этого класса. Джагфар, узнав об этом, крайне удивился. Но, по обыкновению, не выдавая своих чувств, не повышая голоса, заметил:

– Мудришь ты, Гаухар. Ну какая разница, первый класс или второй? Скажи спасибо, что взяли в такую школу. Ведь она считается примерной, почти что показательной.

Гаухар и сама это знала. Знала также: Джагфар приложил немало стараний, чтобы устроить её именно в эту школу, и у него хватило такта не подчёркивать своей роли. Она в душе была очень признательна ему: «Далеко не все люди умеют молча сеять добро, не вознося себя до небес, а мой Джагфар умеет». И ещё крепче привязалась к мужу. Если бы Джагфар не обладал таким спокойным здравомыслием, молодым супругам жилось бы значительно труднее. Скрывать нечего – Гаухар очень упряма. К тому же порой ведёт себя как ребёнок, который не знает, в какую сторону будут направлены его мысли и чем он займётся в ближайшее время. В те беспокойные дни, когда она подыскивала работу в городе, Джагфар пробовал предложить ей: «Может быть, устроишься в русскую школу?» Но Гаухар не решалась на это: родилась в татарской деревне, училась в татарской школе, русский язык по-настоящему узнала только в педучилище, да и то, пожалуй, не настолько глубоко, чтобы обучать русских ребят. Джагфар опять-таки сумел понять её и не настаивал на своём предложении.

Директор школы Шариф Гильманович подробно расспросил Гаухар, почему она отказывается от предложенного второго класса. Ему стало ясно: молодая учительница хочет, чтобы ей доверили воспитание малышей, ещё не испытавших влияния других преподавателей. Смена учителей не способствует формированию цельного характера ребёнка, говорила она. Директор обещал подумать и дать ответ через несколько дней.

Спустя неделю Гаухар зашла к нему.

– Что ж, – начал Шариф Гильманович, пристально глядя в глаза учительнице, – я решил удовлетворить вашу просьбу. Мне понравилось ваше стремление начертать своё имя на чистом листе бумаги. Однако не забывайте, Гаухар: доброе намерение – это одно, а практика – совсем другое. В сущности, у вас ведь совсем нет опыта, тогда как учительница первых классов играет большую роль в судьбе ребёнка. Вам придётся очень много работать над собой. Конечно, мы тоже не останемся в стороне, но всё же повседневно руководить учениками будете вы, вам и отвечать за них. Никто не вправе подменять учительницу, Гаухар. Вам предстоит о многом подумать. Понадобится совет – не стесняйтесь, приходите. Договорились?

Неуверенно, даже робко приступила Гаухар к работе в первом классе. Действительно, перед ней чистые листы бумаги. Что написать на них? Имя, фамилию и должность учителя? Нет, от неё требуется гораздо большее. Но что именно? С чего начать?

Гаухар немало терзалась в раздумьях. Временами ей казалось, что у неё ничего не получится, что она слишком много взяла на себя. Почему Шариф Гильманович сравнительно легко согласился с её желанием, похожим на прихоть? Ведь он должен бы понимать, насколько неосмотрительно и самонадеянно поступила она. Гаухар уже раскаивалась, что не согласилась взять второй класс. Шла бы себе уверенно по следам своей предшественницы, а ребятам казалось бы, что с ними занимается прежняя, знакомая учительница. Что тут обидного для Гаухар? В крайнем случае некоторые шероховатости в её работе можно было бы отнести на счёт недосмотров прежней воспитательницы. Именно такие недостойные мысли порой мелькали в её голове при неудачах в работе. Но уже в следующую минуту она вздрагивала от сознания собственного позора и торопилась к завучу, к директору, ничего не скрывая, рассказывала о своих трудностях и сомнениях. Старшие товарищи терпеливо выслушивали её, помогали советами, призывали больше верить в свои силы, ссылались на собственные неудачи и сомнения в прошлом. Особенно благотворное влияние на Гаухар оказывал Шариф Гильманович. Он как будто не открывал перед ней особенно глубоких истин, и всё же Гаухар уходила от него, как бы набравшись новых сил и уверенности.

Немало помогал ей муж. Джагфар, казалось, был очень далёк от понимания тонкостей школьной работы, но он постоянно находился возле Гаухар, хорошо знал её характер, видел, как она волнуется. И потому суждения его представлялись Гаухар наиболее обоснованными и убедительными.

– Ты ж горячишься, Гаухар, спешишь, – говорил он. – Не торопись. Всякое новое дело не сразу даётся. Новичок при неудаче склонен преувеличивать свои промахи. Порой ты сразу берёшь на себя очень много, а потом падаешь духом. Ты сначала взвесь свои силы, примерься. Главное – приступай к делу спокойно, с выдержкой.

И Гаухар постепенно успокаивалась, брала себя в руки. Она стала осмотрительней в выборе средств влияния на ребят, старалась говорить на уроках как можно понятней, не упрощая существа вопроса. Порой заходила в классы более опытных преподавателей, слушала, наблюдала. Гаухар, несомненно, была способной и восприимчивой. Через какие-нибудь полгода она уже сама подшучивала над своей недавней беспомощностью. А время-то идёт не останавливаясь. И вот смотри – её ученики уже перешли в третий класс. При этом ни одному из них не пришлось «натягивать» тройку. Гаухар была очень рада, что не подвела свою школу. Её хвалят и завуч, и директор. Но она настороженно принимает эти похвалы, помня недавние свои переживания.

Этой осенью она, как всегда, не без волнения переступила порог школы. Правда, это было уже не тревожное, а радостное волнение. Уроки проходили ровно, без сбивчивости и отклонений в сторону, чем грешила Гаухар в начале свой преподавательской деятельности. Она счастлива тем, что в каждом случае умеет спокойно и уверенно подойти к детям, а самое главное – тем, что любит ребят естественной, ненавязанной любовью, доставляющей ей подлинную радость.

Как-то в коридоре её остановил Шариф Гильманович.

– Послушайте, Гаухар, вы так редко теперь заходите ко мне. Уж не зазнались ли? Не закружилась ли голова от успехов? Не сочтите обидными мои слова, но, право, не следует забывать стариков.

Гаухар вспыхнула:

– Что вы, Шариф Гильманович, разве я забываю вас! Я всегда так благодарна вам.

Она говорила искренне, но в душе всё же не могла не признать, что меньше стала нуждаться в советах директора, а заходить просто так, из одного лишь уважения, казалось не совсем удобным, навязчивым. Надо держаться более тактично, пусть Шариф Гильманович не подумает, что она лишнего возомнила о себе.

Человек противоречиво устроен. В молодости он делает заявку на обладание в жизни очень многим. С другой стороны, бывает доволен и весьма скромными своими достижениями, радуется, как ребёнок, и кажется ему, что всё вокруг него озарено каким-то особым светом. Нечто подобное происходило и с Гаухар. Она понимала, что служит своему делу скромно и честно. Успехи её не так уж велики. И всё же сколько торжественности вот в этих минутах…

Ровно в десять она намеренно широко откроет дверь класса. Какое-то мгновение помедлит на пороге, потом войдёт. И, ещё помедлив, сдержанно и в то же время тепло скажет: «Здравствуйте, ребята!» Они дружно встанут, разноголосым хором ответят: «Здравствуйте!» И будут стоять. До той секунды будут стоять не шевелясь, пока учительница не скажет ровным голосом: «Садитесь». Но перед этим она оглядит весь класс. На ком-то из ребят чуть задержит взгляд. Что она перечувствует и передумает за эти короткие минуты? Вдруг увидит своих первоклассников уже юношами и девушками. Потом – совсем взрослыми людьми. Они заняты и озабочены важными, возможно, государственными делами. И неплохо справляются. Это она, Гаухар, воспитала и обучила видных государственных деятелей.

Вот какие мечты временами посещают Гаухар, когда она входит в класс. И эти минуты кажутся ей самыми яркими, самыми счастливо-торжественными, какие только возможно пережить человеку.

Так и проходит день за днём… Вчера дети, притихнув, слушали рассказ Гаухар, открывавший им новое чудо. Это был рассказ о полёте в космос. Сегодня ребята решают арифметические задачи. Посмотрите, как они сосредоточены. У одних голова склонена к плечу, другие беззвучно шевелят губами. И почти у всех на пальцах следы чернил. Те, кто решил задачу, не преминут подтолкнуть соседа локтем или дёрнуть за волосы.

Справа, у окошка, сидит любимец Гаухар – Юлдаш. Она хорошо знает: уделять особое внимание кому-либо из учеников непедагогично. Но что можно поделать с собой? Конечно, она не даёт никаких послаблений Юлдашу в учёбе. Это было бы прежде всего вредно для самого мальчика. Но своих чувств к Юлдашу она не может превозмочь. Ну только взгляните на этого проказника: смышлёно-лукавый чёрный глаз то и дело косит через окно на улицу; другой «сторожит» своего собрата, часто поглядывает на учительницу. Лицо у Юлдаша вроде бы смешливое, но в одно мгновение делается серьёзным. На вопросы мальчик отвечает без запинки. Одна беда у него – неряшлив: и костюмчик в пятнах, и руки плохо вымыты. Летом Гаухар довольно часто привозит Юлдаша на дачу. Усадит где-нибудь на освещённом месте и рисует. Потом ведёт к столу, угощает обедом или чаем.

Гаухар стала выделять Юлдаша со второго года учёбы. В первом классе все мальчики и девочки были для неё «на одно лицо». Потом каждый обрёл свою индивидуальность. У тридцати шести ребят оказалось тридцать шесть разных характеров. Вот и подбери ключ к их душам! Иногда Гаухар уставала от этих поисков, но никогда не прекращала их. Всё же это было очень увлекательно – каждый день открывать нечто новое в складывающихся характерах ребят. Может быть, сама Гаухар обладала счастливым складом души, но ребята никогда не надоедали ей, не раздражали. Неисчерпанную любовь к собственному ребёнку она как бы делила между школьниками.

* * *

Уже середина сентября, а Гаухар и Джагфар всё ещё живут на даче. Езда на машине в два конца отнимает у них совсем немного времени. Дни стоят погожие, тёплые. В дороге приятно смотреть на яркие осенние краски.

Тетради школьников Гаухар, как правило, проверяет на даче. Людей на берегу Волги осталось теперь мало, ничто тебя не отвлекает – занимаешься у открытого окна, освещённого заходящим солнцем, на душе тихо, спокойно. Иногда, оторвавшись от тетрадей, обопрёшься о локоть, незаметно погрузишься в думы. Вечерняя Волга располагает к размышлениям и мечтам. Это уж закон – некоторые семьи из поколения в поколение живут на берегу Волги, но никогда не скажут, что им примелькались красоты реки. Что ни день – Волга и летом, и зимой открывается с новой стороны. На реке не бывает скучно. Иногда кажется, что река – это какая-то особая, «вторая» жизнь в природе, и она столь же бесконечна, неисчерпаема, как и жизнь «первая». Волга принимает множество различных окрасок и оттенков, в зависимости от погоды, от настроения человека. В бездонных глубинах души она будит до сих пор неведомые мысли и чувства. Вдруг подумаешь: «Смотри-ка, я и не подозревал, что за мной водится такое, что я способен на столь глубокие переживания».