Текст книги "Елизавета Петровна, ее происхождение, интимная жизнь и правление"

Автор книги: А. Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

А. В. Степанов
Елизавета Петровна, ее происхождение, интимная жизнь и правление

Кому не известно, как жили наши цари и особенно царицы?! Кому не известна та прискорбная для русского истина, что едва ли один из «Высочайших дворов», не исключая даже двора Людовика, так переполнен самыми грязными и безнравственными событиями, как именно наш, российский! Как ужасны все разоблаченные тайны Кремля и Зимнего Дворца, и читая повествования о них, право, не верится, чтобы «помазанники небес» могли спуститься до того инфернального жестокосердия, представителями которого являются Иваны, Петры, Екатерины и т. п.

Остается удивляться той выносливости и упругости русского народа, здравый рассудок которого не забит еще окончательно, несмотря на все превратности, сыпавшиеся на его голову с высоты престола.

Удивительно, и на первый взгляд необъяснимо, что в России в том самом веке, когда русская женщина была заключена в тесные рамки восточного затворничества, на рюриковом престоле царили преимущественно женщины, и притом женщины самого недостойного поведения и нрава. Все без исключения из этой женской царственной плеяды, будучи номинально полновластными монархинями, в действительности управлялись их бесчисленными любовниками.

На смену Екатерины I, дочери раба, после краткого царения Петра II, вступила на престол Анна Иоанновна, которую – после нескольконедельного правления «младенца» Ивана Антоновича – сменила в 1740 г. Елизавета, дочь Петра Великого.

В противоположность своей старшей рано умершей сестре Анне, Елизавета отличалась уже в ранней молодости крайне развратным направлением. Она была одной из самых низкопробных и беспутных русских царственных мессалин. Она была во сто крат распутнее Екатерины I, распутнее Анны Иоанновны и превосходила в бесстыдстве и половой извращенности даже свою цербстскую преемницу Екатерину Великую. Но мы не станем преждевременно забегать вперед и раскроем постепенно позорные страницы биографии Елизаветы Петровны и постараемся представить ее в настоящей, ей присущей окраске. Да простят нам читатели, которые в нашем повествовании вместо тех хвалебных гимнов, какими приветствовали ее наши доморощенные дворцовые барды, найдут одну лишь голую истину, ту ужасную в тайне хранимую придворными историографами истину, при виде которой читателям станет и душно, и тяжко…

I

Бесконечные оргии, сменявшие одна другую, приковали наконец Петра Великого к постели. Схваченная им во время одной из его бесчисленных попоек венерическая болезнь обнаружилась сызнова и в такой сильной степени, что дни «великого» преобразователя России были сочтены. Но последнего только и желали супруга его, Екатерина, и её любовник Меньшиков. И в сущности для них возможно скорая развязка не могла не играть важной роли, так как условия уже давно сложились таким образом, что одной из этих двух партий необходимо нужно было долой с арены, и лозунг «или мы, или он» и внушил Меньшикову прибегнуть к помощи яда, чтобы ускорить развязку.

Князь Меньшиков, давно уже имевший на своей совести целый ряд самых гнусных проступков, известных между прочим и царю, давно уже причинял заботы Петру, и Петр не без основания боялся, что рано или поздно ему придется еще поплатиться за Меньшикова своей царственной головой. В былое время, если до ушей царя доходили жалобы на князя, он рассчитывался с ним лично, брал плетку в руки и драл своего светлейшего канцлера; теперь же угрожало Меньшикову, над головой которого собрались уж слишком черные тучи, куда более серьезное наказание и поэтому сколь возможно скорая смерть Петра была для него вопросом первой важности. Нужно было «спровадить» его, так как кроме других целей, Меньшиков нет-нет да подумывал и о сохранении царской короны если не для себя, так по крайней мере для детей, а поправься Петр, все его замыслы и планы рухнули бы навсегда, и он навечно попал бы в немилость. Но нисколько не лучше, если только еще не хуже, обстояло и с августейшей супругой Петра. Эту, постоянно пьяную и почти полоумную женщину «повелел» Петр год тому назад самым торжественным образом короновать, и русский народ уже свыкся с мыслью, что она по смерти царя взойдет на всёроссийский престол. Ведь ради неё изменил великий реформатор порядок престолонаследия, по которому дотоле считался наследником старший сын, и изменил его таким образом, что отныне самодержец сам назначает себе достойного наследника, будь это лицо мужского или женского пола, безразлично.

А само собою, кого же было и выбрать великому монарху, жившему и умершему свиньей, на прародительский престол, как не «благородную» царицу, сумевшую возвыситься от простой солдатской девки до августейшей супруги могущественнейшего европейского правителя?!

Итак, Её Величеству улыбалась заманчивая будущность и, казалось, препятствий для достижения поставленной задачи не было, но чуть было все эти иллюзии не погибли. За год до своей смерти, сделал Петр не особенно-то для него, как мужа, приятное открытие, а именно, что Екатерина возвратилась к своему прежнему беспутству и что находившийся при её особе камергер Мон-де-ла-Кроа исполнял не только служебные, но и кроме того кое-какие «другие» обязанности.

Этот счастливец был сын французского шинкаря, случайно забредшего в Москву и, попав в милость царицы-матушки, он в скором времени был зачислен в штат её камер-юнкеров, а затем и камергеров. Долго ли, коротко ли продолжался этот роман неизвестно, но только в конце 1721 г. Петру удалось застать влюбленную парочку в слишком интимных отношениях и после личного расчёта с обоими плеткой, он велел арестовать Мона и через неделю на глазах Екатерины казнить, причем последняя упала в обморок. Отсеченную голову посадили в спирт, и Петр приказал эту банку поставить в спальню государыни, как украшение на память о любовнике, под страхом смерти воспретив удаление её. Сестру же Мона, прежнюю любовницу царя, знавшую о преступной связи Екатерины, было повелено сослать пожизненно в Сибирь, а с нею еще и множество прочих виновных.

Екатерина дрожала от страха и с боязнью глядела в близкую будущность. Но тут на её счастье Петр захворал и 8-го февраля 1725 г. «прилег и в Бозе опочил». Супруга же его как истая христианка позаботилась о том, чтоб государь два раза причастился и простил и ей и Меньшикову все их гнусные проступки. Итак, Петр умер, не успев даже назначить на место своей убийцы Екатерины другого, более «достойного» наследника.

II

Евдокия Лопухина, первая жена Петра, отказавшаяся от него за его беспутный образ жизни и получившая за это от него собственноручно известную долю плетью, жила в монастыре. Сын её, Алексей Петрович, в сущности законный наследник, по настоянию второй жены Петра, Екатерины, в 1718 г. был лишен всяких прав на престолонаследие и обезглавлен. Меньшиков уже позаботился о том, чтобы молодой царевич попал в надежные руки, чтобы вся воспитательная система вела к тому, чтобы из Алексея вышел необразованный, юродивый малый, поставивший своей задачей пострижение в монахи и, разумеется, вместе с этим и отречение от престола. Его «по его собственному желанию» готовили в монастырь, но унаследованная от отца испорченность сбила богомольца с толку и он «помянув родителей» завел интрижку с одной чухонкой, продолжавшуюся даже во время его брака с брауншвейгской принцессой. И в том оказал сын отцу своему честь, что вполне по петровски бил он свою жену, и даже смерть этой несчастной, как достоверно доказано, последовала от этих побоев. Этот брак осчастливил Россию царем Петром II.

Но до 1715 г. Алексей Петрович жил сравнительно безбоязненно, тут вдруг Екатерина родила сына (дотоле всё дочерей) и, понятно, все пружины были пущены в ход, чтоб обеспечить корону в руках сына её. Покорный слуга Меньшиков взялся за это «святое» дело, и несчастному Алексею Петровичу пришлось поклониться родине-матушке и бежать прочь. Он скрывался некоторое время в Неаполе, но вскоре был разыскан и австрийскими агентами переправлен в Россию.

Побег Алексея объявили за государственную измену. Петр, отец его, собственноручно нанес ему смертельный удар и неистовствовал над трупом сына до тех пор, пока он не превратился в комок мяса. Генерал Вейде, один из «просветительных» сотрудников Петра, отсек топором голову, но так как убитый царевич пользовался довольно большой популярностью и любовью среди бояр и духовенства, и Петр и Екатерина должны были ожидать мести с этой стороны за совершенное преступление, то и было решено скрыть истину и объявить верноподданным, что мол царевич умер от удара при прочтении приговора к смертной казни. Одна из камер-фрейлин Её Величества, одновременно и содержанка её августейшего супруга, по имени Анна Крамер, должна была снова пришить голову к трупу, покойника обмыли, нарядили по царски, шею прикрыли широким шарфом и уложили в гроб. Само собою, гроб был выставлен в Петропавловском Соборе для прощания, и ежедневно совершалось известное число панихид. Нужно же было пустить пыль в глаза и, правда, обман удался, как нельзя лучше.

Итак, царица-матушка отделалась от опасного соперника, путь для детей её к трону был свободен и она уже в душе ликовала, что её сынок некогда будет «царствовать на страх врагам». Но боги сулили ей иное. Вскоре после смерти Алексея Петровича, как будто бы в отместку, молнией был убит её сынок Петр, её надежда и радость.

Из мужских членов дома Романовых оставался таким образом всего лишь один 9-ти летний князь Петр, сын семь лет тому назад замученного и казненного Алексея Петровича. Но об этом дальше.

Итак, Петр Великий закрыл свои «орлиные очи» и делом первой необходимости для его верной супруги и верного слуги Меньшикова было скрыть от публики смерть царя и не обнародовать этого до тех пор, пока все их преступные замыслы не будут, как говорится, на мази. Нужно было спешить, нужны были люди, со стороны дворян угрожала опасность, и Меньшиков пустил все пружины в ход, чтоб упрочить за собой царскую корону. Известно ведь, что старые дворянские роды, как Репнины, Голицыны, Долгорукие, Головкины и др., были самые ярые враги петровского режима и все надежды свои они только и возлагали на будущего правителя, тогда еще мальчика Петра Алексеевича. Этот, по их мнению, должен был восстановить попранные Петром Великим дворянские права и преимущества и под правлением его дворяне должны были опять занять места допетровского времени и оказывать свое влияние на ход государственной жизни. Молодой царь должен был, по их предположению, объявить войну династическому абсолютизму и всей новой эре, к коим топор и виселица прочищали дорогу. Виды дворян на скорый успех были довольно основательные, и всё шло, как следует, но вскоре заметила Екатерина успех своих врагов и, разумеется, нанесла им удар насмерть. Генералитету и офицерам были обещаны всевозможные привилегии; кто на эту удочку не шел, того пытались подкупить деньгами, и в скором времени – всё это произошло в течение 7 дней – на её стороне оказалась сила; к тому же нашелся и святой отец Феофан Новгородский, тот самый, который также вотировал в пользу казни Алексея Петровича, за что и стяжал себе ненависть со стороны дворян и вообще людей допетровских воззрений. Этот архиепископ, само собою, по внушению Её Величества, не отказался даже в отдании присяги в том, что-де умирающий Петр в его присутствии объявил Екатерину своей достойной преемницей, и после этой официальной присяги, в сущности ложной, так как ничего подобного в действительности не было, отданной святителем пред войском и народом, Екатерина I была провозглашена Императрицей и Самодержицей всея России. Таким образом петербургская гвардия впервые вмешалась в судьбы политической жизни, так как дотоле эта роль всецело игралась лишь «буйными» стрельцами против Петра.

III

Екатерина, родом крестьянка, «сумела» под влиянием на то призванных людей подняться даже на такой высокий уровень, что могла с величием и достойностью носить державную корону святой Руси. Отец её, Самуил, литовский крепостник, жил со своей многочисленной семьей в крайне стесненных условиях, в имении польского магната Запейа, где-то на лифляндско-польской границе. Даже фамилии не имел этот бедный крестьянин, а звался просто Самуилом, как у нас и по сию пору еще сохранилось в помещичьем быту называть своих людей Ванькой, Петькой и т. д.

Одна из дочерей этого бедняка, по имени Марта, еще ребенком была взята в дом лютеранского пастора Даута, который и позаботился вскоре о том, чтобы молодая католичка ознакомилась с учением лютеранской церкви, а пастор Глюк в Мариенбурге (в Лифляндии), к которому уже подросшая Марта поступила в услужение, довершил её обращение, и она перешла к лютеранскому исповеданию.

В Мариенбурге сумела наша героиня заручиться симпатиями в шведском гарнизоне, и красота её и молодость – ей было в ту пору 16 лет – снискали ей множество поклонников, и один из последних, драгун Иоган предложил ей даже свое сердце и руку. Их повенчали, и всю жизнь пришлось бы нашей Марте маяться и жить в нужде, но Провидение сжалилось над бедной солдаткой. Между Россией и Швецией разгорелась война, и бедному супругу нужно было спешить на поле брани.

Русские войска вторглись в ту пору в шведскую Лифляндию, заняли, между прочим и город Мариенбург и взяли в плен горожан, в числе коих находилась и Марта, а по военным законам того времени, жены и девушки принадлежали в таких случаях победителям. Несчастный Иоган бежал с полком, оставив свою нежно любимую супругу на произвол судьбы. Красота жены нашего драгуна скоро была замечена, и уж многие потирали руки, радуясь своему успеху, своей важной добыче. Но не одни только простые смертные точили свой зубок на Марту. Командующий, генерал Шереметьев, тоже стал на нее засматриваться и в скором времени сделал ее своей любовницей. Но когда красивая солдатка попала на глаза всемогущему фавориту Петра, князю Меньшикову, послушный подчиненный охотно уступил ее последнему, за что и был вознагражден Меньшиковым. Ревнивый Меньшиков держал свою «добычу» взаперти, сделав ее своей крепостной служанкой и позволяя ей сходиться только лишь с её товарками или с людьми из её сословия и звания, но в особенности оберегал он ее от самого Петра и его сотоварищей по пьянству и дебошам. Марте удалось таким образом свидеться и со своим мужем Иоганом, который за это время уже успел возвыситься до чина унтер-офицера.

Итак нашей красавице приходилось служить двум богам: и Иогану, и Меньшикову, но вскоре к этим двум прибавился и третий бог.

На одной из царских попоек, Меньшиков в пьяном виде давай хвастаться своей прелестной рабыней; завистливый и распутный Петр потребовал от хвастуна, чтобы Марта тотчас же была ему представлена, и проболтавшемуся князю, разумеется, ничего другого не оставалось, как слушаться высочайшего повеления. Марту подвели к Петру, и она своей красотой или вернее: своим жиром и мясом произвела на него такое выгодное впечатление, что царь тут же на месте «соизволил повелеть» Меньшикову уступить ему этот «литовский жемчуг».

Ее нарядили и зачислили в штат слуг государя; т. е. в число женщин, которые сопровождали его во время его дальних поездок или походов.

Первое время после этой истории Меньшиков чувствовал себя обиженным и дулся на себя за неосторожность, вызвавшую такие грустные последствия, но вскоре сжился он с этим и даже выдумал, хитрец, повернуть это дело таким образом, чтобы и польза от него осталась. Нужно было повлиять на Марту и уж чрез нее оказать влияние и на самого царя. И правда, литовская девка и сын московского пирожника заключили против Петра оппозиционный кружок, и державный царь в последние 20 лет своей жизни вполне плясал под дудочку этих «сановных особ».

Следуя наставлением своего учителя, Марта вскоре сумела стать для Петра необходимой. О любви или ей подобных чувствах тут и речи не было: откуда было браться этому светочу в такой гадине, как Екатерина, или в таком развратном и распущенном человеке, каким был первый русский император!

Будь даже Екатерина с самого начала агнцем чистоты и непорочности, она, войдя в распутный круг Петра, волей-неволей, стала бы тем, чем она и в действительности была. Тут нужно было с волками по-волчьи выть, и кого это коробило или в ком эта атмосфера вызывала отвращение, тому нужно было бежать, бежать как можно дальше…

Но наша Марта чувствовала себя в этой «компании» как нельзя лучше, и немного времени потребовалось для неё на то, чтобы свыкнуться с этой новой обстановкой. Кроме Петра была она крайне интимна и со своим благодетелем Меньшиковым, но и законный её супруг, храбрый унтер Иоган, тоже кое-когда отворял двери её спальни, но несчастный в один прекрасный день попался и, Боже мой! как дорого обошлись ему эти визиты. Его отправили по высочайшему повелению в Сибирь, где он в скором времени и пропал без вести.

Сердце Марты было крайне любвеобильно, и она рассыпала дары этого сокровища на все стороны, не обращая внимания ни на звание, ни на чины, ни на лета её избранника. Ревности она не знала и, не сохраняя верности Петру, она сквозь пальцы глядела на его распутства, и вот это-то отсутствие чувства ревности и нравилось Петру в его любовнице. Зугенгейм уверяет, что последнее было даже главной причиной, связавшей Петра с Мартой. «Она была не менее Петра распутна и это избавляло его от необходимости сдерживаться, давало ему волю в разнузданности и не требовало от него того, чтобы Петр уважал свою содержанку».

В первопрестольной Москве Марта в третий раз изменила свое исповедание, присоединясь к православной церкви. Петр, незадолго до этого акта, при котором между прочим сын его Алексей играл роль крестного отца, в честь которого новообращенную и нарекли Екатериной Алексеевной, объявил себя главой православной церкви, и так как по смерти его на престол вошла его дорогая супруга, то вместе с короной, Екатерина – прежняя католичка и протестантка – переняла и этот важный пост и, право, остается только удивляться тому, о чём в ту пору думали митрополиты и святейший синод! А каково было при этом настроение молодого царевича Алексея или матери его Евдокии, заключенной в ту пору в монастырь, – пусть уж судит читатель сам…

При всём старании скрыть все эти придворные тайны, они одна за другой всплывали на поверхность, и недовольство именитых дворян, державшихся прежних «строгих правил» росло против Петра всё более и более. Дальнозоркий Меньшиков хорошо знал, что с этой стороны угрожает серьезная опасность и нужно было историю с Екатериной обставить так, чтобы, как говорится, комар носа подточить не мог.

Ее объявили впопыхах женой царского повара. Нужно же было пыль в глаза пустить и в качестве законной супруги лейб-повара родила она в 1708 г. дочку Анну, а в 1709 – Елизавету.

Последней выпало на долю украшать более двадцати лет трон дома Романовых. Была ли Елизавета дочерью одного из Романовых, трудно сказать, да к тому же, по словам Гёте, справляться об отце ребенка считается крайне неприличным и поэтому оставим этот вопрос открытым. Во всяком случае, по её восшествии на престол, этим вопросом немало занимались, и происхождение её от Петра считалось крайне сомнительным. Это последнее даже дало повод австриякам, находившимся в то время во враждебных отношениях с Россией, начать интриги против Елизаветы, пытаясь дискредитировать ее в глазах Европы.

Но как бы то ни было, дело это было крайне сложное и до того запутанное, что едва ли даже и Екатерина, мать Елизаветы, могла из него выпутаться. Кто же отец этого ребенка? И кто мать-то его? невольно напрашивается этот вопрос вслед за первым. Она – во-первых – законная жена драгуна Иогана, во-вторых – объявленная жена царского повара, в-третьих – нынешняя подруга и прежняя содержанка Меньшикова, и в-четвертых – избранная любовница царя. Трудно выбраться из этого лабиринта и поэтому уж последуем тому, что говорилось об Елизавете в придворных указах и не откажем ей в титуле «императорского высочества».

Девочки росли, окруженные заботливостью мамок и нянек и носили имя отца-повара, но последнее недолго. В скором времени изменилось при дворе положение их дорогой «maman»: ее вдруг стали величать «ваша милость», и стали замечать даже при официальных событиях на стороне Петра. Все раскрыли глаза, но в сущности удивляться было нечему. Дворяне, с пеной у рта, ждали подходящего момента, но Меньшиков сумел и их держать в своих ежовых рукавицах и долго им пришлось сидеть у моря, да ждать погоды.

В 1711 г. Петр вел войну с Турцией. Екатерина должна была следовать за ним в поход и когда, благодаря какому-то стратегическому промаху с русской стороны, Петр оказался со всем своим генералитетом в руках турок, Екатерина прибегла к хитрости, вошла в переговоры с турецким полководцем, от которого зависела участь Петра, и сумела обворожить его своей красотой и, паче того, подкупить его своими драгоценными бриллиантами.

Этим она спасла и Петра, и Россию, и в благодарность за этот подвиг, Петр решил сделать ее своей законной супругой. Но в действительности это послужило только лишь предлогом, он его давно искал. Он повенчался бы с Екатериной и раньше, но боялся скандалов, так как ведь Евдокия еще была жива и, разведясь с нею, он по законам церкви не имел бы права жениться еще раз. Но в этом случае Петр не побоялся даже всех этих препятствий. Екатерина спасла отечество, и эта честь, по его желанию, должна была принадлежать ей. В 1712 г. он с нею торжественно обвенчался и короновал ее как правоспособную царицу. Год же до того, он повенчался с Екатериной тайно, но приказано было считать годом их бракосочетания 1706 г., – нужно же было и Анну и Елизавету удочерить.

Итак Екатерина и её наставник Меньшиков могли потирать от радости руки: первая часть их плана была благополучно приведена в исполнение. Петр, глава православной церкви, жил в двоеженстве и был вполне по рукам и ногам связан, но не врагами, а любимой и любящей супругой и другом и первым советником Меньшиковым.

Став государыней, Екатерина с удвоенной силой вела интриги против своих врагов. Многих нужно было отправить подальше, и их отправили, многих нужно было с пути долой – и их удалили. Алексея Петровича постигла такая же участь, и его варварски спровадили на тот свет. Но крамола велась довольно последовательно, и когда сам Петр оказался на смертном одре, рука заговорщиков не дрогнула даже и в этом случае, и Петр умер прежде, чем ему следовало.