Текст книги "Екатерина II, её происхождение, интимная жизнь и политика"

Автор книги: А. Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

Зубовы

В тот самый день, когда Мамонова отставили и насильно обручили с фрейлиной Екатерины, дворцовым караулом командовал гвардейский офицер Платон Зубов. Потемкин же по делам службы находился где-то в провинции.

И вот, враги Потемкина и воспользовались отсутствием его и поспешили заместить вакантный после Мамонова пост кем либо из собственных креатур. Не имея никого под рукой, кроме дежурного Зубова, они обратили на него внимание Екатерины.

Зубов представлял из себя малого роста юношу, лет двадцати двух, был очень некрасив и казался слабым на вид. Не будучи особенно умственно развитым, он тем не менее носил имя знаменитого философа Платона, и это последнее обстоятельство давало придворным шутникам широкое поле для всяких насмешек, как над ним самым, так и над его старой дульцинеей. Между прочим они говорили, что Екатерина на старости лет обратилась к «платонической любви».

Впрочем, недолго рисковали чесать свой язык эти шутники. Ничтожный и тщедушный на вид Зубов скоро приобрел такое громадное влияние на Екатерину и сумел настолько познакомиться с государственными делами, что в течении семи лет без перерыва был почти единственным и полновластным руководителем судеб России.

Этот самый Зубов при помощи своих братьев-прихвостников устроил второй раздел Польши в 1793 г., а также он является виновником неожиданного нападения на Курляндию и занятия её русскими войсками.

В очень короткое время Зубов стал столь могуч и грозен, какими, в свое время, не бывали даже Орлов и Потемкин. Не только Россия, но все соседи дрожали пред коварством и мстительностью этого наглого деспота, которому впавшая в совершенное детство Екатерина не могла больше оказывать никакого сопротивления.

К этому времени развратная цербстка дошла до того физического и морального притупления, что уже не удовлетворялась естественной любовью одного Платона Зубова и потому для отправления его скотских функций к нему были приставлены в лице его младшего брата, Валериана, и его друга, Петра Салтыкова, два помощника. И вот в обществе этих трех юношей и нескольких придворных блудниц старая, беззубая, заплывшая в жиру и страдавшая острой сыпью по всему телу развратница и предавалась самым противоестественным оргиям. Теперь уже она не довольствовалась одним любовником и организовала специальный кружок или так называемое «малое общество», в программе которого стоял культ самых омерзительных чувственных удовольствий.

В конце концов, на закате своих дней, рассказывает Массон, потонувшая в похоти и моральной грязи грешница не находила себе ни в чём большего удовлетворения, как в «лесбийском грехе» в сообществе своих приближенных блудниц: камер-фрейлины Протасовой и польской графини Броницкой, причем братья Зубовы и Салтыков являлись зрителями. Зубовы не стеснялись привлекать к этим возмутительным оргиям своих молодых племянников, которые развлекали и забавляли эту омерзительную мегеру. Она не стыдилась приглашать в общество своих любовников даже юных великих князей и смеялась до слез, как те подражали и передразнивали своего собственного отца, несчастного Павла, который, будучи наследником, постоянно жил с своей супругой в Гатчине.

Целых семь лет держались Зубовы в милости у Екатерины, и только смерть последней положила конец их масленице.

6 ноября 1796 г. Платон Зубов последний раз дежурил в покоях императрицы. Когда несколько времени спустя приближенные вошли в её покой, то нашли ее распростертою на ковре – с ней случился удар как раз в тот момент, когда она сбиралась войти в отхожее место. С признаками жизни пролежала она еще 37 часов, но способность речи не являлась, паралич отнял у неё язык; после недолгих, но ужасных конвульсий она отошла в вечность.

Так закончила свое грешное существование Екатерина Великая и на престол следовало вступить царевичу Павлу.

Не лишись Екатерина языка, она непременно лишила бы презираемого ею Павла престола и назначила бы себе в преемники своего внука и любимца, великого князя Александра, старшего сына Павла, но волею судеб этого не случилось и, как следовало, презираемый Екатериною и Зубовыми Павел вступил на престол.

Конечно, теперь братья Зубовы и вся их клика опали в страшную немилость, но они не тужили и, устроив заговор, по прошествии пяти лет собственноручно задушили Павла I в его спальне и возвели завещанного им Екатериною Александра Павловича на прародительский рюриковский и романовский престол.

За время своей власти и близости к трону братья Зубовы запаслась громадными недвижимыми имуществами и сколотили «на черный день» многие миллионы рублей. Всевозможные знаки отличия и почести градом сыпались на их юные, но порочные головы. Особенно усердствовал австрийский император Франц II, который возвел этих архиплутов и разбойников в германский княжеский сан. Этот факт наглядно покалывает, что уже в те времена абсолютизм, высасывающий последнюю каплю крови из народов, был во всех странах солидарен между собой и не делал никаких национальных различий.

Только что переданное является ярким примером грубой чувственности и извращения общественных нравов, какой когда либо встречался в истории морали позднейших веков. Разве только в древней истории кое-где можно встретить что-либо подобное этому разврату и грубому насилию над подданными.

Двор «великой» Екатерины представляется историку, изучающему Россию, громадным очагом нравственной заразы, которая от ступеней престола разносилась во все слои русского общества, не щадя даже и крепостного мужика, развращая всё попадающееся ей на пути.

Да можно ли ожидать от средних и низших классов русского общества чего либо более нравственного и возвышенного, когда они в течении нескольких царствований подряд были постоянными свидетелями гнуснейших заговоров, насилий и убийств, обирались до последней рубахи, чтобы содержать их властительницам полчища любовников, которые, в свою очередь, сами грабили и наказывали кнутами их же кормивший народ.

Тлетворная атмосфера, разносившаяся повсюду из этого очага, была столь заразительна, что всюду, где только проявлялись проблески «порядочности» и «нравственности», немедленно применялись насмешки, соблазны и прочие средства, имевшие целью сравнять всё общество на поприще разврата.

Систематически развращались не только средние классы общества, но даже и собственные дети Екатерины. Так напр. рассказывают, что просто от праздности императрице захотелось однажды узнать, способен ли её сын Павел иметь потомство… И вот, нисколько не затрудняясь, пятнадцатилетнего наследного князя сводят с весьма миловидной бабёнкой – и, действительно, по прошествии требуемого срока, Павел оказывается способным быть отцом и производит на свет сына!

Первая супруга Павла, Наталия Алексеевна, будучи еще невестой, в дороге из Москвы в Петербург влюбилась в сопровождавшего ее молодого офицера и впоследствии продолжала с ним отношения, к которым Екатерина отнеслась весьма терпимо и даже покровительственно. Вторая супруга Павла, вюртембергская принцесса Мария Феодоровна, отличалась большим целомудрием и на все соблазны отвечала с большим упорством. Такое своенравное целомудрие не могло нравиться её властительной теще, а потому, когда Екатерина увидела, что молодая наследница намерена, вопреки общему течению, оставаться твердой в своих решениях, она стала донимать ее и её супруга тем, что привлекла в свой развращенный круг их детей и ограничивала материальные доходы наследной четы, не жалея в то же время миллионов для своих сутенеров.

Не знаем, насколько справедливы слова Массона, говорящего, что русское общество в дня Екатерины представляло из себя ничто иное, как «громадный бордель». В пределах же так называемого «порядочного общества» отношения полов, правда, достигли необыкновенной примитивности, и поощряемые свыше к различным гнусным выходкам мужчины и женщины всех возрастов стремились в какой то лихорадочной гонке перещеголять друг друга остроумием и изобретательностью в разврате.

В Москве даже образовался специальный «орден» под именем «Физического клуба», члены которого принадлежали к самому высшему слою общества. Операции этого «ордена» заключаюсь прежде всего в сытном ужине с чрезмерными возлияниями, после чего приступали к «разыгрыванию марочек».

И вот после «розыгрыша» начинались отвратительнейшие оргии, среди которых братья теряли стыд перед своими родными сестрами, отцы перед дочерьми, жены перед мужьями… всё старалось наслаждаться и не отставать от общего инфернального порыва скотских инстинктов, охватывавшего в такие минуты всё общество и превращавшего его в какой то сонм адских бестий. Подобные же общества открывались то в Петербурге, то в других городах России.

В Петербурге, напр., по словам того же Массона, простота нравов доходила до того, что посереди города, в притоках Невы, мужчины и женщины купались вместе, и обывательские дочки, которых иногда родители не пускали на публичное посрамление, премило любовались из своих окон на те чисто животные сцены, какие совершались на реке.

Точно также и общественные бани могли посещаться одновременно мужчинами и женщинами, и только тогда, когда случилось слишком много общественных скандалов в этих банях, Екатерина издала указ, по которому право посещать женские бани сохранялось лишь за «врачами и художниками», которым де в видах их студий необходимо иногда наблюдать нагих женщин; всем же прочим доступ был прекращен. Нечего и говорить, что после такого удивительного распоряжения «художественные интересы» в кругу петербургских мужчин крайне возросли!

Социальное различие классов было столь велико, что ни одна московская аристократка не стеснялась отправлять свои обыкновенные естественные потребности на глазах у своих крепостных лакеев.

Многие дворянки-помещицы находили особое удовольствие раздевать своих крепостных мужиков донага и любоваться зрелищем, как их драли кнутами.

Некая княгиня К., игравшая при дворе Екатерины особенно выдающуюся роль, испытывала особое наслаждение в том, что натравливала своих собак на голых мужиков и баб, била своих девок по голым грудям и царапала ногтями до крови их нежные части тела.

Плотская похоть и жестокость глубоко гнездились в привилегированных бестиях того времени, и неудивительно, что все эти инфернальные непотребства сходили безнаказанно, так как на высоте престола служили тому же самому культу и потому смотрели на всё подобное сквозь пальцы.

В столовой Екатерины, против её кресла, висели громадные картины, изображавшие тиранства и кровавую резню под Очаковым и Измаилом, и на эти ужасные произведения глаза старой мегеры не могли насмотреться досыта. Как завидовала она любовницам Потемкина, которые при Очакове имели полную возможность раздевать донага трупы убитых турок и наслаждаться видом прекрасных трупов этих неиспорченных сынов природы!

И эта женщина имела дерзость называть себя «воспитательницею русского народа»! Впрочем, если её труды по воспитанию оценивать по результатам достигнутым на её последних учениках, графах Зубовых, то тогда, конечно, нельзя не признать ее великим педагогическим талантом! Эти наглецы устроили в Петербурге настоящий спорт по части изнасилования невинных обывательских девушек, они ловили молодых женщин на улицах и растлевали их или сами, или же, если жертва не была для них достаточно красива, заставляли на собственных глазах производить акт растления своим многочисленным конюхам и прочей дворне.

Младший Зубов не ограничивался одними женщинами, а развращал также и молоденьких мальчиков, которые за деньги вербовались для гнуснейших противоестественных актов.

Полное извращение нравов полового чувства дошло наконец до того, что некоторое время у придворных дам было особенно в моде держать обезьян, с которыми также проделывались разные непотребства.

Мы здесь рассмотрели главным образом интимную жизнь Екатерины Великой и видели, что всё случалось в России тогда произвольно, по воле игры природы, то возвышаемых, то свергаемых любовников. Следы этого удивительного и, пожалуй, единственного в своем роде в истории народов правления были очень глубоки. Как Чингиз-хан и Батый калечили в свое время несчастную Русь физически, так искалечила Екатерина ее морально. Просвещая лишь номинально огромные свои владения, она в действительности в корне разрушала сложившуюся веками русскую жизнь и своим примером и непосильными налогами оказывала на народ самое подавляющее влияние.

Много гнусных дел, на которые не отваживались ее предшественники, Екатерина совершила не задумавшись даже.

Так, необходимо здесь упомянуть о царе Иване Антоновиче, которого сама Елизавета не была в состоянии убить, и который, в 1764 г. по распоряжению не знавшей ни страха, ни стыда Екатерины был задушен её клевретами в Шлиссельбургской крепости, где он до того времени томился в грязном и сыром подвале, никогда не видя света божьего.

Следует упомянуть здесь также и так называемую княжну Тараканову, по предположению иностранных историков, побочную дочь Елизаветы Петровны, которая отличалась большой красотой и прекрасным образованием. Она была весьма любима в России и потому, когда она, после долгого скитания за границей, появилась в 1774 г. в Италии, Екатерина озаботилась через своих приятелей, чтобы Тараканову арестовали и упрятали в тюрьму, где она, как уверяют многие, погибла во время наводнения.

Но как предусмотрительная Екатерина ни заботилась о своей безопасности, претенденты на её трон постоянно выплывали, то в одном, то в другом конце России, которые, несмотря часто на всю несостоятельность их притязаний, всё-таки встречали громадные симпатии у голодного, обобранного до последней рубахи и недовольного своим правительством народа.

Недовольный грабежами и насилиями Екатерины народ с чувством благоговения произносил теперь имя умерщвленного императора Петра III и причислял его к лику святых, а потому неудивительно, что в короткое время появилось до дюжины Лже-Петров III.

Неудивительно после этого покажется также просвещенному читателю и то, что за Емелькой Пугачевым явилась такая страшная масса последователей, который имел едва ли не беспримерный в истории революций успех.

Потушение поднятого Пугачевым революционного движения следует приписать единственно необыкновенно деспотическим мерам, предпринятым из Петербурга. Резали, вешали, колесовали и четвертовали всякого, на кого имелось хотя малейшее подозрение: не делали больших исключений между правым и виноватым и старались лишь наводнить Россию при помощи виселицы и пытки таким паническим страхом, чтобы на долгое время обеспечить тишину и спокойствие.

До того собственно, что думал русский народ о своих тиранах, Екатерине было мало дела, она ненавидела и презирала русский народ, который для неё являлся лишь средством доходов, необходимых на покрытие чрезвычайных её трат на любовников.

Русский мужик был совершенно бесправным существом и не мог приносить на своих господ угнетателей никаких жалоб.

Под владычеством этой «просвещенной властительницы» некогда свободный русский народ лишился всех человеческих прав. Когда Дидро как то неодобрительно выразился по поводу того, что русский мужик грязен и неопрятен, Екатерина с цинизмом ответила: «к чему мужик станет мыть тело, которое не принадлежит ему?»

Одна эта фраза уже достаточно свидетельствует о политических и моральных принципах этой ужасной женщины.

Другой случай не менее ярко характеризует её государственные заботы. Рассказывают, что к Екатерине обратился как-то один бедный полковник за вспомоществованием, и императрица велела ответить ему: «коли он беден, то сам виноват – он довольно долго командовал полком». Иначе говоря: «грабьте, воруйте и наживайтесь на счет казны и оставьте меня в покое!»

Дорожа мнением о себе Европы, Екатерина постоянно кокетничала с французскими энциклопедистами Вольтером, Дидро и Д’Аламбером, которые, несмотря на свои либеральные мысли, не стыдились за русское золото пресмыкаться пред конкубинаткою Орлова, Потемкина, Зубова и других.

Они не стыдились публично воспевать ум и таланты Екатерины, с которой находились в самой дружественной переписке, а Вольтер даже состоял на постоянном жаловании у неё и неоднократно бывал в России. В честь его в библиотеке императрицы была поставлена мраморная его статуя, – которая лишь тогда была упрятана в подвал, когда во Франции вспыхнула революция.

Екатерина с большим предпочтением писала политические манифесты, переполненные громкими и либеральными фразами, она издала даже нечто вроде «российского кодекса», о котором в Европе говорили и писали немало и основания которого были приняты во Франции.

Но эти громкие и напыщенные фразы так и оставались фразами, и «знаменитый кодекс» так и пролежал в портфеле великой законодательницы, которая показывала его лишь иностранным гостям и тем самым стяжала себе в их глазах славу мудрой женщины.

К тому же манифесты эти и прочие литературно-политические творения «мудрой» Екатерины были ни чем иным, как выписками из Монтескье, Мабли Реккарии, Руссо и других.

Всё это имело лишь в виду «напустить пыли в глаза» глупой Европы и затем при помощи кнута заставить ее кланяться и петь хвалебные гимны.

План этот, действительно, к стыду «просвещенного запада» удался Екатерине как нельзя лучше, ибо российский деспотизм, достигший в то время едва ли не своего кульминационного пункта, вновь воодушевил и поддержал приходивший в упадок западный абсолютизм, и знаменитые Меттерних и Консортен в сущности были ни что иное, как жалкие эпигоны великой северной блудницы.

После неё Россия представляла жалкое высосанное до мозга костей пространство. Все екатерининские великие «творения» в области внутренней администрации и судопроизводства были не больше и не меньше, как те же знаменитые «потемкинские деревни». Всюду приступала она к реформам и нигде не доводила их до конца. Только в области монополий и налогов Екатерина заслуживает к себе полного внимания, так как здесь система обирания народа и обесценивания земли ею доведена была до гениальности!

Кроме того важным памятником до наших дней остались учрежденные ею же бумажные деньги, которые были введены по совету её наглых министров.

Мы заканчиваем наше повествование меткими словами одного выдающегося русского человека времени Екатерины, который знаменитой художнице Лебрун, пожелавшей писать портрет Екатерины Великой вскоре после её смерти и пришедшей к упомянутому сановнику за некоторыми советами насчет деталей, сказал: «Возьмите, милостивая государыня, в качестве полотна нашу бедную Россию; вместо фона – мрак и невежество; вместо драпировки – грабеж Польши и пишите вместо красок человеческой кровью!»