Текст книги "Пока мы спали - 1 (СИ)"

Автор книги: А Неизвестный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Неизвестный А.С.
Пока мы спали – 1

Когда началась эта история? Некоторые скажут, что в тот самый момент, когда возникла наша Вселенная. Или, быть может, это произошло миллиард лет назад, когда взошла наша Темная Звезда? Или два века назад, когда наш космос изменился навсегда? Пожалуй, для меня эта история началась семь лет назад, когда я понял, что хочу летать.

– Развернуть строй! – даю я команду отрядам длинных копий. Кавалерия мохенийцев заходила с фланга. Сейчас главное – принять кавалерийский наскок по правилам. По крайней мере, против меня – всадники на лошадях, плотный строй длинных копий должен их сдержать. Если бы на меня неслись тяжелые туши верблюдов, вполне возможно, пришлось бы иметь дело с прорывом.

Со всех сторон, насколько хватало видимости, нас окружали зеленые холмы северных предгорий гор Мюр. Когда-то упавшая в океан древняя луна вырыла Котлован, воздвигла полумесяц Мюр и смяла кору на дальних склонах гор, создав этот изрезанный реками и озерами край. Там, далеко к югу, за горизонтом, за невидимым отсюда горным хребтом, кипела жизнью цветущая Новая Аммайская Империя. Обитавшие среди этих холмов с зари истории жители деревень никогда не представляли опасности для Империи. Но суровый климат сделал из них серьезных противников. С полярными атмосферными волнами с крайнего севера сюда нередко заносило снежные бури, так что нашим солдатам приходилось кутаться в несколько слоев одежды.

– Шеренга в четыре копья! – отряд послушно перестраивается. Должны успеть. Я еще раз окидываю взглядом поле боя – вон на том пригорке – "высота Дем" – согласно карте – наверняка уже окопались тяжелые лучники. Плохо это. У нас нет ни сносной кавалерии, ни тяжелых щитов, но уж такова история. Будем отбиваться ружьями и копьями. По крайней мере гипотетически я осведомлен о местности не хуже, чем противник – тот небольшой отряд конных разведчиков, который у меня был, сумел найти и уничтожить разведпланер противника раньше, чем тот взлетел.

Деревни не могли позволить себе уводить с полей слишком много людей, чтобы обеспечивать сложную промышленность, чтобы производить сносные планеры, точные часы или большое количество ружий. Их пределом были разве что небольшие сталелитейные и стеклодувные предприятия, работавшие между севом и уборкой урожая. Но Öтен, беспутный отпрыск Империи, закрепившийся на плодородном побережье к востоку отсюда, также укрытый от взора метрополии хребтом Мюр как и мохенийцы, снабжал деревенские общины технологиями в обмен на службу личному проекту властолюбивого губернатора.

– Длинное копье, реже строй! Стрелки, два залпа и отойти! – Мы сейчас должны быть на самом краю зоны поражения лучников. Кавалерия на подходе, по своим они стрелять не будут. Тут главное – удержать позицию, не оказаться оттесненными в зону поражения. Залпы пневматики проредили кавалерийский кулак. Интересно, удастся ли противокавалерийским копейщикам перестроиться стрелочками, так чтобы всадники попали в центр наших позиций и по инерции проскочили вперед? Тогда у стрелков будет время на несколько дополнительных залпов, и от вражеских всадников не останется уже ничего. Пожалуй, в реальности такое смогло бы сработать при достаточной тренировке солдат, но поймут ли они меня здесь?

Мы пришли сюда в сухой сезон, когда далекие от экватора пояса планеты максимально отвернуты от Солнца. Когда снег может лежать на земле многие дни. Это стоило немалых жертв во время перехода через горы. Но сейчас княжества и вождества жителей деревень слишком связаны своим укладом и не могут выставить значительную армию. В стратегическом смысле это означало, что мы сможем встретить их на оборонительных позициях по отдельности, навязать им протекторат и потом с суши и с океана взять Öтен в клещи.

Конечно, этому не суждено было случится. Взбунтовавшийся губернатор сможет отбить экспедиции Империи и станет князем Оус-Öтен. А потом княжество Öтен станет Империей Мюр. А потом Империя станет Федерацией Мюр. А в порту Тен-Мергез будут готовиться экспедиции подводных лодок к полярному океану. А на одной из таких подлодок отправится в плаванье молодой климатолог Тууок. Но сейчас, здесь, мне важно только это сражение. Я должен быстро отвечать на вызовы, которые ставит передо мной меняющееся окружение. Решать задачи с ограниченными ресурсами. Пробовать нестандартные подходы, когда отработанные приемы не работают.

"ВНИМАНИЕ ОПЕРАТОРАМ, ПЛАНОВАЯ ДИАГНОСТИКА"

Объявление машины вырвало меня из сражения на далеких холмах.

Космос большей частью состоит из пустоты, в которой лишь изредка встречаются звезды или облака газа. Также из пустоты большей частью состоит и космический полет. К счастью, большую часть времени мы могли проспать, но система анабиоза не позволяла проводить в нем произвольно долгое время. Так мы прожили последний год – шестидесятидневные ночи анабиоза сменялись пятидневными периодам поддерживаемого стимуляторами бодрствования, которое отводилось нам на те немногочисленные задачи, которые не выполняла автоматика. Но даже и среди этих задач оставалось слишком много свободного времени. Часть мы проводили за внеплановыми симуляциями, а часть – как вздумается. Играли, читали, общались. Нескольких десятков дней постоянного нахождения в стесненном пространстве с другим человеком достаточно, чтобы исчерпать все возможные темы, так что мое взаимодействие с Тууоком со временем свелось к минимуму. Иногда, когда наши графики бодрствования перекрывались, можно было поговорить с операторами соседних машин. На дальних пределах Солнечной Системы задержка в пару часов вполне могла сойти за живое общение. Периодически приходили сообщения из дома – мысль о накопившихся вестях с Мира помогала оправиться от процедуры пробуждения. Пару раз мы даже записали видеобращения для широкой публики – уж не знаю, что там оставил от них пресс-центр. Как мы узнали после очередного пробуждения, у нас появилось множество фанатов. Нам передали модельку нашей машины, нарисованную кем-то на Мире, с комично искаженными пропорциям и пририсованными поверх радиационных щитов глазами. Модель мы распечатали на бортовом репликаторе и с тех пор она болталась на привязи в комнате отдыха. Говорят, фотографии нашей распечатки, отправленные нами обратно, много вирусились в сети. Это было несколько сотен дней назад, еще когда мы проходили орбиту Покрова. С тех пор, чем ближе подходил момент начала операции, тем более строго новости о нашей экспедиции дозировались – если мы потерпим крушение на глазах у всего Мира, это будет катастрофа для проекта Прямого Действия. Впрочем, та катастрофа, которая ожидает Мир в случае провала операции, с лихвой затмит все неудачи в плане связей с общественностью.

Я открыл наше расписание и связался с Тууоком:

– Работаем как обычно? Будешь проверять жизнеобеспечение – посмотри воздушную систему. Возможно мне кажется, но я чувствую какой-то посторонний запах. – Как говорили на инструктажах, "если вам что-то кажется, вам, скорее всего, не кажется".

– Подожди... сенсоры ничего аномального не показывают. Один из фильтров забит чуть больше нормы, может быть в этом дело. Я проверю.

– Хорошо. Заметил что-то подозрительное в работе компьютеров?

– Ничего.

– Тогда я проведу обычную диагностику. На связи.

– На связи.

Выбираясь из пилотских капсул в общий коридор, мы увидели друг друга вживую. Я отметил, что Тууок выглядел помято – он обычно брился налысо, но сейчас его голова успела заметно обрасти, на лице также наросла заметная щетина. Майку он не менял, кажется, уже несколько дней, что в тесном пространстве пилотской капсулы было не лучшим решением. Я возразил себе, что сам вряд ли выглядел сильно лучше. По устоявшейся традиции никак не отметив факт личной встречи, мы молча отправились осматривать системы машины. На Мире я обычно неловко чувствовал себя, когда, только пообщавшись с человеком по сети, сталкивался лицом к лицу – стандартные этические алгоритмы немного сбоили, вступая в конфликт друг с другом, но пребывание в машине помогло определиться со стратегией поведения в этих ситуациях раз и навсегда.

Ухватившись за поручень возле люка, ведущего в пилотскую капсулу, я, привычно рассчитав импульс и направление, оттолкнулся и перераспределил вес тела так, чтобы в один прием пролететь прямо до шлюза компьютерного отсека. Хотя полный размер нашей машины был довольно внушительным – больше многих высотных зданий, основную его часть составляли вынесенные как можно дальше от центра двигатели, плиты радиационных щитов и, конечно, снаряд. Обитаемые мной и Тууоком отсеки вместе были не больше умеренно просторного загородного дома – при том, что в них, помимо пилотских капсул, находился и склад продовольствия, и система жизнеобеспечения, и прилегавшая к нему зона отдыха, и отстоявший дальше всех по оси движения машины компьютерный отсек.

Замок внутренней двери зажегся синим, пропуская меня внутрь заполненного прохладным сухим воздухом помещения. Я не был в полном смысле специалистом по искусственным интеллектам. За время обучения я получил только второй уровень квалификации – ровно столько, чтобы управлять летающими машинами Службы Погоды. Пожалуй, моей основной квалификацией была климатология, четвертый уровень. Это, и умение управлять самолетами в режиме пилот-в-кабине. Но для нашей миссии и не требовались полноценные ученые в области ИИ. Эта работа велась там, дома. Операторам нужно только чуть-чуть понимать, что происходит. Меня взяли в проект скорее благодаря способности переносить перегрузки, чувствовать пространство, быстро принимать решения при управлении сложными машинами – и благодаря способности эффективно использовать нейроинтерфейс для контакта с ними, конечно. Система симфонии разрабатывалась на основе того, что мы использовали для управления группами летательных аппаратов Службы Погоды.

Компьютерный отсек представлял собой шестиугольный в сечении коридор, у дальнего конца оканчивающийся металлической пластиной, за которой находился небольшой химический двигатель. Каждая из стен отсека делилась на множество дверец, за которыми находились блоки центрального компьютера.

Я задумчиво провел пальцем по дверце одного из вычислительных модулей, рассматривая логотип Всемирного Банка. Всегда, когда я осматривал такие вот мелкие детали нашей машины, меня занимало, насколько они были... повседневными. Вот ведь как получается – вот этот вот логотип, вот эти загогулинки рогов – их ведь кто-то нарисовал. Вот взял, открыл графический редактор и нарисовал. А потом кто-то в службе проектной интеграции Всемирного Банка – или как там у них это называется – прислал этот файл их инженерам. "Привет, это по поводу ИИ для машин перехвата Службы Погоды. Пририсуйте на всех внутренних панелях сервисного отсека наш логотип. Спецификации приложены". А потом кто-то в сборочном цехе, в своей проектировочной среде открыл файл со схемой вот этой панели, и после всех расчетов по прочности и массе, разметив все винтики и ребра жесткости, прилепил еще в середину вот эту картинку, чтобы и ее робот тоже напылил ... или выгравировал. Я поскреб ногтем по картинке. Ее шершавая поверхность, казалось, была чуть ниже остальной панели. Все же гравировка? Наверное, так проще, не нужно на робота ставить еще и баллончик с краской. А ведь произошло это все – сколько? Года три назад? Вот я тогда не думал, разглядывая карты изобар, что когда-нибудь здесь окажусь.

Я отправил ряд запросов ИИ машины через специальный ободок – тяжелый, первое время натиравший кожу на лбу, оборудованный много раз продублированными системами, отельным аккумулятором и приспособленный для работы вне сети. ИИ ответил сформулированными на хорошем цахайском языке предложениями. Неподготовленному человеку могло показаться, что он являлся третьим членом экипажа. В определенном смысле это так и было – при запуске системы симфонии он был равноценным элементом. Три пересекающихся кольца на логотипе системы были не только отсылкой к эмблеме Мира. Согласно инструкциям, я просмотрел стоявший за ответами исходный код в поисках паттернов дефектной логики – как и ожидалось, все было штатно. Читая код, я ясно видел, как за переплетениями связей между черными ящиками подсистем стояла скованная рамками прикладной задачи архитектура. Нам свойственно очеловечивать машины – даже откровенно не-интеллектуальные. Это говорит в нас наше эволюционное прошлое. Это наша основная адаптация. Мы везде склонны искать собеседников. Даже машинные интерфейсы мы проектируем так, чтобы их использование максимально напоминало общение с людьми – что еще больше усиливает в нас желание видеть в компьютерах тех, кого в них нет. Может быть, когда-нибудь это приведет к чему-то большему. Если мы выживем. Если мы не пропустим роевик к Миру. Если вслед за нашими машинами на стражу Солнечной Системы встанут другие. И наш ИИ это знал. Он не знал, что он это знал – но это были частности. В случае критической аварии компьютерный отсек эвакуируется первым, оставляя нас позади. Мы все были в курсе, что он здесь главный. То, чему он научится, ляжет в основу автоматизированной линии обороны. Я и Тууок – это костыли. Дополнительная система диагностики. "Учителя" – как замечал Тууок.

Я протер стянутую после сухого воздуха компьютерного отсека кожу лица. Пальцы чуть коснулись ободка. А мне ведь все труднее становилось воспринимать "космическое" оборудование как что-то особенное. Теперь уже вещи, взятые нами с Мира, воспринимались как что-то чуждое. Я осмотрел комнату отдыха, ища взглядом что-нибудь такое. Взгляд зацепился за прицепленную к столику на липучку оранжевую банку из-под таблеток обезболивающего, к которой мы на тонкую веревку привязали глазастое подобие нашей машины. Таблетки были самыми обычными, которые можно было найти в любой аптеке. Веревка, хотя и поставлялось космическим агентством Службы Погоды, была, в сущности, сделана из совершенно бытового полимерного волокна. Бумажные журналы в папках, увлажняющий крем для кожи – да даже одежда, которую мы носили, все это мы взяли с собой с Мира как есть. Нет, все-таки наша машина была всего лишь очередной частью нашего окружения, обыденной частью нашей техносферы. Я протянулся за висевшей на привязи слегка очеловеченной копией нашей машины и поболтал рукой, вспоминая развесовку пластикового корпуса. После того, как мозг выполнил все необходимые вычисления, я перехватил игрушку и толкнул ее, выровняв вектор ускорения с центром масс. Игрушка поплыла в воздухе – к моему удовлетворению, без видимого собственного вращения. "Мммм" – я как мог сымитировал гул работающих двигателей. У нас в загородном доме в горах где-то стояла модель самолета от набора для настольной игры – я вывез ее туда вместе со всей армией еще подростком, когда учеба начала отнимать слишком много времени. Тот самолет был сделан совершенно без оглядки на аэродинамику. Художнику, очевидно, хотелось придать ему фантастической эстетики, нежели посчитывать реальные характеристики вымышленной машины. Но мне все равно нравилось бегать с ним по комнатам, изображая, как он как будто бы летает.

– На орбите? – Наблюдавший за мной Тууок кивнул на заходившую на очередной оборот машину.

– Расчет корректен, ошибка траектории пренебрежима. Я помедлил, размышляя, стоило ли делится своими внутренними переживаниями с Тууоком. – Ты не думаешь, что Мир и космос – это ложная дихотомия? Что зря мы разделяем вещи – я окинул рукой внутренности машины – на космические и... даже термина-то толком нет.

– И "обычные"? Не знаю. Тебе виднее. Ты летчик, ты всегда был ближе к этому.

"Почему ты занимаешься тем, чем занимаешься" – типичная тема наших социальных взаимодействий. С летчиками связано множество романтических образов. Редкая специальность, экзотические машины, романтика неба.

Пространство – трехмерное. Мы часто забываем об этом, передвигаясь всю свою жизнь вдоль поверхностей, мысля в терминах карт, проекций на плоскость, видя даже в небе поверхность накрывающего нас купола, на котором нарисованы облака и звезды. Но я помнил, что это не так. Наверное, причина всему – место, где я вырос. Такое редкое стечение обстоятельств. Не так часто увидишь самолет вдали от океана. Еще реже – горы вдали от океана. Возле города, где я вырос, находилась авиабаза. С детства я постоянно видел небо, заполненное летательными аппаратами. Я видел, как они пролетали надо мной. Как взлетали и заходили на посадку. И мне всегда было интересно, каково это – видеть мир оттуда. Горы Мюр на горизонте напоминали мне об объемности моего окружения. Мне нравилось наблюдать, как облака проходят друг над другом и отбрасывают тени на их склоны, давая возможность почувствовать их объем и размеры в противоположность обычной монотонной и бездонной синеве неба. К сожалению, наше зрение устроено так, что нам нужен параллакс, чтобы почувствовать объем. Горы находились слишком далеко, и, хотя они служили напоминанием, они не были полноценным свидетельством. Однако, думал я, если смотреть на землю с чего-то, что двигается достаточно быстро и в трех измерениях – так, чтобы я мог видеть, как меняет свою кривизну внизу ландшафт, чтобы я лично смог осмотреть облака со всех сторон, увидеть, как движутся воздушные потоки и ползут ураганы – я смог бы почувствовать истинную природу вещей. Это не романтика. Это необходимость в утверждении истины. Потребность почувствовать реальность, не омраченную иллюзиями и условностями – как завещает нам Наш Так Приходящий Спаситель.

Я снова уставился на банку-светило. По крайней мере, это наше предпоследнее пробуждение. Совсем скоро все кончится. Мы или вернемся на Мир, или уже не вернемся никуда.

Самодиагностика – пройдена.

Энергосистема – в норме.

Механизация – в норме.

Жизнеобеспечение – в норме.

Противоперегрузочная система – в норме.

Системы скафандра отчитались о нормальной работе и передали мне управление. Я задраил люки пилотской капсулы, удостоверился в их герметичности и проверил ручку аварийной разблокировки.

Еще один блок чеклиста закрашен синим.

Со мной связался Тууок:

– На месте?

– На месте. Фиксирую скафандр.

Все замки заперты, упоры установлены. Я оказался полностью обездвижен в пилотской капсуле, прижатый со всех сторон ремнями и гелевыми подушками. Получалось только немного шевелить кончиками пальцами в перчатках. Со включенными противоперегрузочными системами скафандра все равно не получилось бы управлять никакими ручками или клавиатурой. Но именно для этого мы учились использовать симфонию.

Даже речевые сигналы Тууоку я передавал через нейроинтерфейс – еще когда мы готовились забраться в капсулы, скафандр заполнил легкие дыхательной жидкостью – испытания показывали, что эту процедуру следует проводить под контролем наблюдателя. Грудной клеткой, теперь сильно потяжелевшей, за нас двигали наши скафандры.

"Соединение с системой в режиме: полный двусторонний контакт."

– Теперь уже не долго осталось. Начинаем проверку систем.

– Начинаем.

Проверка, перепроверка, и еще раз перепроверка. Топливная система, двигатели, система симфонии, полетные программы, навигатор, снаряд – все в норме, все по плану.

– Машины четыре и пять подтвердили начало дублирующего маневра по координированному времени. Задержка связи – машина пять сорок минут, машина четыре семьдесят минут.

Машина четыре сейчас была на подходе к апогелию Памяти, оттуда роевик дойдет до мира меньше чем за сотню дней. Я не хотел слишком много думать о дублирующих системах, чтобы не позволить себе расслабиться. Но сейчас была последняя возможность рассчитать риски. Если ни один из перехватчиков не выполнит миссию, отдел перехвата попробует экстренно запустить лазерный тормоз. Дальше – только ракеты, но им придется встречать роевик влет, на запредельной скорости, когда электроника может не успеть сдетонировать заряд вовремя, кроме того, рассеивающееся облако осколков может зацепить Мир даже если основное тело роевика пройдет мимо.

– Нарушений нет, готов к запуску симфонии.

– Нарушений нет, готов к запуску симфонии.

– Принято. Начинаю погружение, – ответила машина.

Мы в пути. Падаем на Солнце – с точки зрения небесной механики, по крайней мере. На самом деле Солнце отсюда едва видно. Это все еще самая яркая звезда, видимая нам, но уже просто одна из звезд. Чисто технически мы не первые люди, которые зашли так далеко, но ощущалось это именно так. Мы на самой окраине Солнечной Системы, в абсолютной пустоте. Даже исследовательские спутники за всю историю так далеко летали не больше десяти раз. Черный космос, настолько безразличный людям, насколько он может таковым быть. Но мы не одни. Вот они, другие машины, я вижу их на карте. Между нами есть связь – сигнал идет долго, но мы постоянно получаем и отправляем обновления информации друг о друге. Сеть машин межпланетного масштаба, раскинувшаяся на четверть солнечной системы, щит человечества, стражи во тьме, защищающие дом от древнего ужаса из глубин космоса.

Я почувствовал, как мои чувства плавятся и сливаются в единое понимание. Мое тело исчезло, и теперь меня окружал чистый космос, раскрашенный всеми цветами электромагнитного спектра, всем невидимым нам светом. Теперь я мог различить нашу цель так же ясно, как ее чувствовали датчики машины – космическое чудовище догоняло нас на полной скорости.

– Тууок? – сказали мы в пустоту, надеясь, что мысли дойдут до второго человека.

– Мы слышим.

– Согласны. – Вычурные выражения типичны для первых мгновений симфонии. Кажется, что ты стал чем-то б*о*льшим. И все же объединяться с машиной вдвоем все еще было ново. Если подумать, это ведь парадокс – каждый из операторов объединен с одой и той же машиной, и все же Яноθа и машина – это не та же самая личность, что Тууок и машина, хотя мы оба чувствуем одно и то же и ощущаем себя одним и тем же. Мысли казались вязкими, тянущимися, хотя мы знали, что на самом деле наша реакция многократно ускорена. Мы специально тренировались вычленять смысл из массивов данных, которыми снабжали нас датчики и компьютеры машины. Отдельный мета-ИИ динамически выносил долго обсчитывающиеся процессы на центральный компьютер или цифровые модули мозга, создавал нейронные шунты и реинтерпретировал ждущие обработки задачи для их восприятия наименее загруженными участками коры.

– Скажи мне... кто придет из тьмы? – Интересно, он сам знал ответ? Похоже, с Тууока все никак не спадала эйфория входа в симфонию.

– С ты... с тобой все нормально? С тобой, с Тууоком. Мы должны отправить отчет домой и ждать времени на импульс.

– Вопрос в том, необходимо ли это? Ведь мы уже не там, и мы уже не они. – Плохо. Включить в отчет: аномалии поведения одного из элементов симфонии.

– Аномалии? Это вопрос формулировок.

– Тууок, ты слышишь? Ты все еще помнишь, что рано или поздно тебе придется отключиться от симфонии? Ты помнишь, что мы в открытом космосе? В нескольких слоях жизнеобеспечения. Если мы хотим выжить, нам придется возвращаться. Но прежде нам нужно заняться нашим роевиком. Приходи в себя. Это всего лишь симфония, ты не первый раз ее испытываешь.

– Мы... я помню. Но если посмотреть вокруг. Все это море звезд. Ведь это же очевидно. Разве не так? – Мы обратились к своим внутренним системам. Машинный компонент не говорил ничего полезного про Туоока. Предложение: отключение пилота от симфонии: согласие?

– Кто говорит со мной, скажи мне, кто придет из тьмы?

– Ты сам помнишь ответ? Тууок, ты религиозен? Ты ведь вырос на Маабе. Ты читал Завет? – Этот стих настолько заезжен популярной культурой, что мало кто помнил оригинал. Но нужно было напомнить ему о собственной индивидуальности. Найти какие-то зацепки в его прошлом.

– Яно... аномалии. Верно. Припадок? – Мы проверили энцефалограмму проблемного компонента.

– Пароксизмальных очагов не видно. – С этим мы могли бы бороться. Эпилептиформные припадки – редкий, но известный эффект глубокого погружения в симфонию, в системе жизнеобеспечения были противосудорожные.

А все ли хорошо с нами? Со мной? Со вторым пилотом? Он все еще там, внутри машины, ведь так? Сидит в своем кресле полной темноте, заливаемый потоками информации – не затопило ли еще его? Нет, вроде бы мы еще помним о нем. Обо мне. Правильное слово – "я". Я может продолжать работу. Дать импульс. Дожечь химическое топливо, дождаться сближения, отсоединить снаряд, активировать снаряд, начать последовательность торможения. Я и... наш другой компонент пришли к заключению. Тууока нужно отключать.

– Тууок, мы тебя отсоединяем.

– Да, – я услышал в его голосе оттенок сожаления, прочитанный нейроинтерфейсом в глубинных отделах мозга.

– Десять минут до импульса. Готовься.

Догорело топливо нашего разгона. Эшелон передовых ретрансляторов запущен и вышел на запланированное расстояние перед нами. Все. Это максимальная скорость, на которой нас догонит роевик. Все что осталось плескаться на дне баков потребуется для торможения, после того, как машина скинет ставшие ненужными части – с полной нагрузкой остатков не хватит на хоть сколько-нибудь заметное изменение скорости.

Тууок так и остался снаружи симфонии – погодники среагировали на удивление быстро. Они сказали, что это глубокий космос может оказывать такой эффект на симфониста. Совсем нет привычных ориентиров, только машина, которой ты начинаешь себя осознавать и "все это море звезд". Последний раз мы тестировали симфонию еще на орбите Покрова, в более привычной, спокойной обстановке. Но если вычесть время полета сигнала до Станции Дальних Экспедиций, на анализ посланных нами данных ушло меньше часа. Значит ли это, что они предполагали такой эффект? Что ж, ни для кого не секрет, что мы – первая волна, прототип системы защиты Солнечной Системы. Вторая волна обитаемых машин будет действовать в соответствии с данными, собранными нами. В пути мы отрабатываем свои действия в моделируемых бортовым компьютером симуляциях. Собранные нами данные отправляются на Мир, где самопрограммирующиеся бортовые компьютеры автоматических аппаратов будущего живут в нарисованной по этим данным симуляции предстоящей им миссии. Иными словами, в симуляциях, созданных машиной мы создаем симуляции для других машин. Как только действия по защите от роевиков будут отработаны, мы сможем поставить запуск не зависящих от пилотов-симфонистов аппаратов на поток. Жаль только, что у нас было меньше времени, чем мы наделись.

Мы встретились. Из неисчислимого множества роевиков, вторгающихся в нашу систему, этот – один из единиц, находящихся на курсе столкновения с планетой. После Удара по Ифуо этот – первый. И все равно, слишком рано. Слишком мало беспилотных зондов успели исследовать роевики и их осколки. Ни одной тестовой пилотируемой экспедиции к роевикам, проходящим мимо планет. Ни одной отработки снарядов. Сразу после Удара, десять лет назад, было рассчитано, что после семи таких столкновений наша планета станет непригодной для жизни людей. После восьмого жить можно будет только в бункерах глубоко под землей, с замкнутой системой жизнеобеспечения. Два десятка сделают любую жизнь на поверхности невозможной, пощадив только глубоководных обитателей Котлована. Когда бомбардировка продолжится – а остановить ее будет уже некому – выкипят океаны, а кора разломится на множество фрагментов и утонет в мантии. Этого было достаточно, чтобы вселить экзистенциальный ужас в целое поколение. Ужас Звезд. К сожалению, оказалось, что это было только прелюдией. Темная Звезда окружена тонким, сильно эксцентричным эллипсом малых фрагментов, осколков. Основную массу спутников Темной Звезды составляют гораздо более крупные роевики. Более массивные, они пришли в нашу систему вслед за осколками. Очевидно, они образовывались на низких орбитах Темной Звезды в ходе какого-то типового процесса, так как их было значительно больше, чем осколков, и они были гораздо более единообразны. Это они представляли основную опасность. Одного было достаточно, чтобы положить конец всему, что есть на Мире. Мы успокаивали себя тем, что, возможно, у оставшихся на Кристалле хватит ресурсов завершить проект эвакуации, покинуть систему и не пропасть в пути, но ни у кого не хватило бы силы самообмана чтобы поверить, что это может произойти в ближайшие годы.

Видим цель со всех датчиков. Сбор гравиметрических данных пошел. Отчет СДЭ – смещение центра масс от предполагаемого кпереди по продольной оси. Гравиметрическая картина соответствует телу вращения с точностью 0.786. Проводим перерасчет места приложения сил. Траектория рассчитана, машина шесть начинает отсоединение снаряда согласно плану.

Теперь небольшая передышка. За время, пока снаряд, окруженный беспрецедентным количеством защитных кожухов и амортизаторов, шел по курсу, мы успели собрать огромное количество данных, которые подпрограммы аккуратно втискивали в окна между основной полетной информацией на лазерном луче, идущем домой. Мы подтвердили, что вблизи роевик напоминал кусок скальной породы. Однако, в отличие от астероидов, на нем почти не было кратеров. Сама его поверхность не была ровной. Мы могли ясно видеть огромные сколы, оголяющие зернистую каменную поверхность, покрытой тонким слоем пыли – с одной стороны в большей степени. Некоторое количество ударных кратеров можно было заметить лишь в носовой части. Никаких следов рукотворных устройств на поверхности не было видно.

Снаряд вышел на траекторию столкновения. Начинаем гашение разности скоростей. Снаряд сближается для посадки. У нас было совсем небольшое окно. Роевики идут на слишком большой скорости. Со всеми нашими мощностями мы могли только некоторое время бежать рядом с нашим, пока он не обогнал бы нас и не ушел вперед. За это время нужно было успеть прочно зафиксировать снаряд на поверхности и запустить его двигатель, чтобы замедленный им роевик проскочил столкновение с Миром. Если что-то пойдет не так, мы можем передать сигнал на детонацию до выгорания топлива. Это передаст роевику энергию не столь эффективно, но в случае отказа двигателей это лучше, чем ничего. Чем дальше роевик пройдет от Мира, тем спокойнее.

До столкновения десять секунд. Относительная скорость в пределах допустимого. Отстрел зондов со снаряда – есть. Диагностика – системы снаряда в норме.

Тормозные двигатели исчерпали ресурс, до столкновения четыре секунды.

Мы проверили свое положение – машина шесть была ближе к траектории столкновения с роевиком, чем планировалось, но все же достаточно далеко, чтобы пропустить его.

Компонент: ИИ – предложение: коррекция курса