Текст книги "Записки генерала Ермолова, начальника Главного штаба 1-й Западной армии, в Отечественную войну 1812 года"

Автор книги: А. Ермолов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Главнокомандующему при рапорте моем представил я в подлиннике рапорт полковника Толя, просившего увольнения от должности генерал-квартирмейстера, чувствуя будто бы себя неспособным отправлять оную. Я объяснил при том, что имею его под начальством, я свидетелем был трудов его, усердия и деятельности;

в сражениях же он являл опыты предусмотрительности. Должность его не поручена никому другому, и он продолжал отправлять ее. Впрочем непродолжительно было снисхождение главнокомандующего к просьбе моей, и он получил приказание выехать из армии, и отправился в Москву, где оставался без всякой должности.

Благовременно сделал я распоряжения, чтобы раненые, находившиеся в Вязьме, были все вывезены далее. По настоятельности главного по медицинской части инспектора Виллие должен я был также дать направление раненым 2-й армии, избегая столкновения на одной дороге. Москве, столице устрашенной, горестно было бы зрелище нескольких тысяч страждущих[34].

Атаман Платов доставил взятого в плен французского полковника, посланного вице-королем италиянским к неаполитанскому королю Мюрату в село Семлево, из которого намеревался он вытеснить наш арриергард. Пехота наша дралась упорно, неприятель с большим уроном оставил село Семлево в наших руках. Часть успеха принадлежит генерал-майору барону Розену, которому атаман Платов предоставил полное действие.

Инженер-генерал-лейтенант Трузсон не нашел позиции, которая бы закрывала Вязьму. По превосходству сил неприятель мог, обходя фланг армии, угрожать дороге на Гжатск.

Главнокомандующий, пробывши один день в Вязьме, переехал в село Федоровское в десяти верстах от города.

Раненых отправлено большое количество; оставалось еще 1600 человек, но благодаря деятельности дежурного генерала Кикина, которому много вспомоществовал Ставраков, комендант главной квартиры, ни один из них не достался неприятелю. Успели даже увезти сто тысяч аршин холста, который один купец предложил на госпиталь, и 70 пудов разных лекарств из вольной аптеки. Заметить надобно, что неприятель приближался, и купец, для оказания великодушия защитникам отечества, ожидал сигнала французской пушки. Главнокомандующий занимал прекрасный дом богатого откупщика; в погребе у него было столового хорошего вина более нежели на 20 т[ысяч] рублей, и ни за какую цену нельзя было достать одной бутылки. Откупщик опасался выказать, где оно было закопано. Впоследствии расторопные французы дали свет сокрытым сокровищам на сожаление бережливому откупщику и конечно не менее всем уездным собственникам.

Позиция при селе Федоровском имела немалые выгоды и уже воздвигнуты некоторые укрепления. Недостаток воды – малейший порок ее. Озеро на левом крыле армии заключалось в берегах болотистых и топких, с трудом доступных. Полковник Манфреди, по части путей сообщения при армии, сделал насыпь, входящую в озеро, но по причине отдаления была она для людей затруднительна. Неприятель, приблизясь к позиции, мог овладеть водопоем, в чем воспрепятствовать ему невозможно было. Итак, армия продолжала отступление.

Около селения Царево-Займище усмотрена весьма выгодная позиция, и главнокомандующий определил дать сражение. Начались работы инженеров, и армия заняла боевое расположение. Места открытые препятствовали неприятелю скрывать его движения. В руках наших возвышения, давая большое превосходство действию нашей артиллерии, затрудняли приближение неприятеля; отступление было удобно.

Много раз армия наша, приуготовляемая к сражению, перестала уже верить возможности оного, хотя желала его нетерпеливо; но приостановленное движение армии, ускоряемые работы показывали, что намерение главнокомандующего решительно, и все возвратились в надежде видеть конец отступления.

Получено известие о назначении генерала от инфантерии князя Голенищева-Кутузова главнокомандующим всеми действующими армиями и о скором прибытии его из С.-Петербурга [35]. Почти вслед за известием приехал в Царево-Займище князь Кутузов и принял начальство над 1-ю и 2-ю Западными армиями. Если единоначалие не могло совершенно прекратить несогласие между командующими армиями, по крайней мере оно было уже безвредно и продолжалось под лучшими формами. Но возродило оно ощутительным образом в каждом из подчиненных надежду на прекращение отступления, большую степень порядка и успехи. Несправедливо было бы упрекать генерала Барклая де Толли отступлением. При Смоленске видно было превосходство сил неприятельских и точнейшие полученные сведения делали его необходимым.

Князь Кутузов на пути своем к армии приказал Московскому ополчению следовать в соединение с армиею.

Главнокомандующий, справедливо недовольный беспорядочным командованием атамана Платова арриергардом, уволив его от оного, позволил отправиться из армии, и он находился в Москве, когда князь Кутузов дал ему повеление возвратиться к донским казакам в армии. Арриергард поручен генерал-лейтенанту Коновницыну, и он, отступая от Вязьмы, упорно защищался на каждом шагу. Первый приказ князя Кутузова был об отступлении по направлению на Гжатск. В нем объяснена была потребность присоединить идущие к армии подкрепления.

От Гжатска в арриергарде было несколько горячих сшибок с чувствительною с обеих сторон потерею, но генерал-лейтенант Коновницын доставлял армии несравненно более спокойствия, нежели прежде атаман Платов.

В Гжатск прибыли войска под командою генерала Милорадовича в числе 16-ти тысяч человек и разделены по полкам.

Князь Кутузов вознамерился дать сражение близ Колоцкого монастыря[36]. Также производилось построение укреплений и также позиция оставлена. Она имела свои выгоды и не менее недостатков. Правый фланг, составляя важнейшие возвышения, господствовал местами на протяжении всей линии, но если бы невозможно было удержать его, отступление делалось затруднительным, тем более, что в тылу лежала тесная и заселенная долина. Здесь оставлен был арриергард, но в 12 верстах назади избрана для обеих армий позиция при селении Бородине, лежащем близ Москвы-реки. Знаменитость сего места требует некоторого описания. Впереди правого фланга протекала в крутых берегах, местами неприступных, речка Колоча; самый фланг упирался в лес, где сделаны большие засеки; на обширном поле, прилежащем [к] лесу, устроены укрепления, охраняющие и конечность и тыл фланга. Поле, для действия кавалерии удобное, обнаруживало всякое движение. Недалеко от Бородина, по большой дороге, на высоте у селения Горки, находилась батарея; подошва высоты обнесена окопом под защитою пехоты. Впереди село Бородино, занятое передовыми войсками, соединялось с позициею мостом чрез реку Колочу. В центре позиции, пред линиями войск, лежала главнейшая высота, господствующая [над] окрестностию во всех направлениях, и занята была сильною батареею от 2-й армии. Здесь была конечность левого фланга 1-й армии. Пред батареею на картечный выстрел простиралось чистое поле, пресеченное широкою и глубокою долиною, совершенно от нас сокрытою; до спуска в сие углубление, с противоположной стороны, доходил весьма частый лес. В левую сторону от батареи незначительные возвышения оборонялись построенным твердым редутом [37]. Оконечность левого крыла 2-й армии обращалась к обширному и весьма частому лесу, отделенному от редута тесною долиною, единственно для действия кавалерии на всем крыле. На малое расстояние в тылу войск протягивалась глубокая лощина, неудобная для сообщений. В версте от левого крыла проходила чрез лес старая почтовая на Можайск дорога, склоняясь в обход позиции.

Князь Кутузов, осматривая расположение войск, приказал отслонить левое крыло так, чтобы глубокая лощина пролегала пред его фронтом; конечность оного, в новом месте, приказал укрепить несколькими флешами. За сею переменою редут, оставаясь далее пушечного выстрела, сделался совершенно для нас бесполезным, и потому защищать и удерживать его не нужно было. В прямой линии устроения армии сделан перелом у самого центра позиции.

Августа 24-го числа арриергард, стремительно атакованный, долго защищаясь против собравшихся превосходных сил неприятеля, должен был наконец вступить рано в позицию. На левом крыле часть арриергарда, составленная из войск 2-й армии, отступала так поспешно и о движении своем не предваря армию, что преследующий неприятель появился на высотах прежде, нежели переменена была позиция по указанию князя Кутузова. Передвижение производилось пред лицом неприятеля, и как ни быстро было совершено, дан был неприятелю повод к атаке. Бесполезный редут надлежало удерживать по необходимости, чтобы войскам дать время занять назначенную им линию, иначе мог неприятель препятствовать и даже привести войско в замешательство. По устроении их должно было тотчас оставить редут. Командующий 27-ю дивизиею генерал-майор Неверовский не смел сделать того без приказания. Частный начальник генерал-лейтенант князь Горчаков не усмотрел пользы ее оставить. Продолжались атаки неприятеля на редут и лес, устойчиво нами защищаемые, и вскоре, превратясь в дело весьма упорное, заставили большую часть войск 2-й армии принять в нем участие, и оно продолжалось до глубокой ночи. Видно было решительное намерение неприятеля овладеть редутом, и не раз нами потерянный, был он возвращен штыками. Не раз взяты были у неприятеля орудия, но огонь сильнейших батарей исторгал их из рук, овладевших ими. Атака на батареи наших кирасир 2-й дивизии имела полный успех, и взято несколько пушек, но, обращаясь между лесом и высотами, сильно занятыми, дивизия подверглась чувствительному урону. Отчаянно оборонявшая редут пехота должна была наконец оставить его в руках неприятеля с малым числом орудий, и сражение прекратилось.

25-го августа армии в полном бездействии обозревали одна другую. В ночи взят у нас редут при селении Шевардине; из него видно левое наше крыло со всеми недостатками местности, недостроенными укреплениями [38] , и не могло быть сомнения, что оно будет предметом атак, и уже в том направлении замечены генералом Беннингсеном главные силы неприятеля, хотя по превосходству повсюду было их достаточно. Исправляя должность начальника главного штаба всех действующих войск при князе Кутузове, он предложил как меру предосторожности сократить линию заблаговременно, оставя на правом крыле, в лесу и засеках, несколько егерских полков, два пехотные корпуса, бесполезно стоящие поблизости, передвинув к центру, дабы могли вспомоществовать 2-й армии; предложение не уважено!

Неприятель на левом фланге устроивал Италианскую армию в оборонительное положение; воздвигались окопы и батареи против довольно открытой местности, удобной для наступательного действия нашей конницы в большом количестве.

Рано утром князь Кутузов осматривал армию. Не всюду могли проходить большие дрожки, в которых его возили. Немногие из генералов и малая свита его сопровождали; я ехал у колеса для принятия приказаний. Генерал Беннингсен [39] остановил его у возвышения, господствующего над окрестностию, на котором конечность крыла 2-й армии (правого) занимала только что начатое укрепление, вооруженное 12-ю батарейными и 6-ю легкими орудиями. Прикрытием служила пехотная дивизия корпуса генерала Раевского[40] . Возвышение это называл генерал Беннингсен ключом позиции, объясняя необходимость употребить возможные средства удерживать его, ибо потеря его может быть причиною гибельных последствий. Князь Кутузов ограничился тем, что, не изменяя положение 1-й армии, приказал левое ее крыло довольно далеко отклонить назад, отчего конечность избегала внезапных атак скрывающегося в лесу неприятеля и возможности быть обойденною. Но в то же время преломление линии, образуя исходящий угол, давало неприятелю выгоду продольных рикошетных выстрелов. Никаких более не сделавши распоряжений, князь Кутузов возвратился в квартиру. 26-го августа. Настал наконец желанный день! Скрывающееся в тумане солнце продолжило до шести утра обманчивое спокойствие. Первые лучи его осветили то место, где с полным самоотвержением готовы русские принять бестрепетно неравный бой!

Здесь, величественная Москва, участь твоя вверяется жребию. Еще несколько часов, и если твердою грудью русских не будет отвращена грозящая тебе опасность, развалины укажут место, где во времена благоденствия ты горделиво воздымалась!

Боевое устроение 1-й и 2-й наших армий.

На конечности правого крыла, в лесу, засеках и укреплении, три егерских полка, которые, не принимая прямого участия в действии, потеряли несколько человек с самых отдаленных батарей без цели сделанными выстрелами. От них по направлению к центру пехотные корпуса: II-й генерал-лейтенанта Багговута, IV-й генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого и VI-й генерала от инфантерии Дохтурова заключал протяжение 1-й армии. Далее по отклоненной назад линии войска 2-й армии: VII-корпус генерал-лейтенанта Раевского, VIII-й корпус генерал-лейтенанта Бороздина и, на оконечности левого крыла, под начальством генерал-лейтенанта князя Горчакова 2-го дивизии сводная гренадерская генерал-майора графа Воронцова и 27-я пехотная генерал-майора Неверовского.

В состав общего резерва для армий назначены: вся вообще кавалерия; исключается небольшая ее часть при пехотных корпусах и гвардейская конница; III-й пехотный корпус генерал-лейтенанта Тучкова 1-го; 2-я гренадерская дивизия принца Карла Мекленбургского; пехота V-го гвардейского корпуса великого князя Константина Павловича [41] в команде генерал-лейтенанта Лаврова; гвардейский резервный кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Уварова и атаман Платов с полками Войска Донского на правом крыле 1-й армии. Московское ополчение в числе двадцати пяти тысяч человек, вооруженных пиками, прибывшее за два дня, разделено по корпусам для принятия раненых, не отвлекая для того людей от фронта[42].

В шесть часов утра замечено движение в неприятельских войсках против правого нашего крыла, и вскоре началась атака на село Бородино. Впереди его гвардейского егерского полка баталион, содержавший передовые посты, опрокинут, и менее, нежели в полчаса, весь полк в замешательстве отброшен до моста чрез речку Колочу, и по левому ее берегу рассыпали стрелки его во множестве. Стоявший против моста 1-й егерский полк стремительно бросился вперед, обратил неприятеля и пропустил гвардейских егерей, которые тотчас отосланы в свою дивизию[43]. Опасно было положение 1-го егерского полка, отдаленного от прочих войск, почему приказано командиру оного[44], не занимая села Бородина, отойти за речку и сжечь мост. Стоявшая близ него рота легкой артиллерии отогнала стрелков, и тем ограничилось действие на этом пункте. Видно было, что не здесь ожидать надлежало важнейших предприятий.

Вдруг загорелся на левом нашем крыле пушечный и ружейный огонь. Двинулись страшные громады сил и, не взирая на сопротивление наше, в ужасающем виде, медленными подойдя шагами, овладели укреплениями нашими впереди села Семеновского. Недолго однако же могли удерживаться в них изгнанные, с беспримерным уроном отступили. Раздраженный неудачею неприятель собрал рассеянных, присоединил к ним свежие войска и возобновил нападение. Полки наступающие, разрушаемые губительным огнем наших батарей и пехоты, шли бестрепетно вперед. Дивизии графа Воронцова и Неверовского встретили их штыками, и любимое оружие русского солдата одно могло продлить сопротивление. Из рук в руки переходили батареи: потеря с нашей стороны выше вероятия и граф Воронцов ранен. Командир сводной гренадерской бригады полковник князь Кантакузин, изгоняя неприятеля из захваченного им укрепления, убит. Распоряжающий сими войсками на оконечности левого крыла армии генерал-лейтенант князь Горчаков 2-й (Андрей Иванович) получил рану.

Главнокомандующий князь Багратион, одушевляя войска, идущие вперед, своим присутствием, чувствует себя пораженным и, избегая вредного действия на дух боготворящих его войск, скрывает терзающую его боль, но, ослабевая от истекающей крови, в глазах их едва не упадает с лошади. В мгновение пронесся слух о его смерти, и войск невозможно удержать от замешательства. Никто не внемлет грозящей опасности, никто не брежет (не беспокоится. Сост.) о собственной защите: одно общее чувство – отчаяние! Около полудня 2-я армия была в таком состоянии, что некоторые части ее не иначе, как отдаля на выстрел, возможно было привести в порядок.

Прибыл с донесением к князю Кутузову полковник князь Кудашев и обстоятельно представил положение 2-й армии.

Князь Кутузов дал повеление корпусу графа Остермана идти туда поспешнее и соединиться с корпусом Багговута, незадолго пред сим посланным; отправлены полки гвардейской пехотной дивизии. Генералу от инфантерии Дохтурову поручил начальство над войсками 2-й армии и всеми вообще находящимися на левом крыле. Мне приказал отправиться немедленно во 2-ю армию, снабдить артиллерию снарядами, в которых оказался недостаток. Удостоил меня доверенности представить ему замечания мои, если усмотрю средства полезные в местных обстоятельствах настоящего времени.

Известно мне было, что начальник главного штаба 2-й армии граф Сен-При ранен, и немногих весьма имея знакомых между заменившими прежних начальников, ожидал я встретить большие затруднения, и чтобы не появиться вполне бесполезным, предложил начальнику артиллерии 1-й армии графу Кутайсову назначить в распоряжение мое три конноартиллерийские роты с полковником Никитиным, известным отличной своей храбростию. Во весь карьер неслись роты из резерва, и Никитин уже при мне за приказанием.

Между тем генерал Тучков, видя совершенное расстройство 2-й армии, потерявшей главного и важнейших частных начальников, и что невозможно рассчитывать на твердое сопротивление раздробленных частей ее [45], велел III-му его корпусу немедленно войти в бой, занял конечность левого крыла армии 1-ю гренадерскою дивизиею и успел стать на Можайской старой почтовой дороге, где близ селения Утицы находились уже польские войска, предводимые князем Понятовским. Началась канонада против слабой нашей батареи, стоявшей на кургане, и остановлены быстрые шаги неприятеля к успехам. Допустить его утвердиться на этом пункте было для нас опасно. Генерал Тучков 1-й, лично указывая путь храбрым гренадерам 1-й дивизии под картечным огнем, удержал место, охранил укрепление, но тяжелая нанесенная ему рана не допустила подвига более прочного. При селении Утице 3-я пехотная дивизия, опрокинув стрелков, долго боролась с подкреплявшими их массами. Мужество генерала Коновницына явилось в сей день в полном его блеске. Под начальство его поступил III-й пехотный корпус. Генерал Багговут со II-м корпусом вышел на старую Можайскую дорогу.

Когда послан я был во 2-ю армию, граф Кутайсов желал непременно быть со мною. Дружески убеждал я его возвратиться к своему месту, напомнил ему замечание князя Кутузова, с негодованием выраженное, за то, что не бывает при нем, когда наиболее ему надобен[46]: не принял он моего совета и остался со мною.

Приближаясь ко 2-й армии, увидел я правое крыло ее на возвышении, которое входило в корпус генерала Раевского. Оно было покрыто дымом и охранявшие его войска рассеянные. Многим из нас известно было и слишком очевидно, что важный пункт этот, по мнению генерала Беннингсена, невозможно оставить во власти неприятеля, не подвергаясь самым гибельным последствиям. Я немедленно туда обратился. Гибельна была потеря времени, и я приказал из ближайшего VI-гo корпуса Уфимского пехотного полка 3-му баталиону майора Демидова идти за мною развернутым фронтом, думая остановить отступающих.

Долго при неравных средствах слабое укрепление наше держалось против сосредоточенного огня сильных неприятельских батарей, но при находящихся в нем восьмнадцати орудиях не было уже ни одного заряда, и угасший огонь их облегчил приближение французов. По тесноте укрепления весьма мало пехоты помещалось в нем во внутренности его; стоявшая снаружи, истребляемая картечью, рассеяна. Недостаточны были способы для защиты местности, при всех усилиях известного неустрашимого генерал-майора Паскевича, командующего дивизиею. Позицию осматривал генерал Раевский, но лично не находился во время атаки, которая произведена совершенно внезапным образом.

Подойдя к небольшой углубленной долине, отделяющей занятое неприятелем возвышение, нашел я егерские полки 11-й, 19-й и 40-й, служившие резервом. Несмотря на крутизну восхода, приказал я егерским полкам и 3-му баталиону Уфимского полка атаковать штыками, любимым оружием русского солдата. Бой яростный и ужасный не продолжался более получаса: сопротивление встречено отчаянное, возвышение отнято, орудия возвращены, и не было слышно ни одного ружейного выстрела.

Израненный штыками, можно сказать снятый со штыков неустрашимый бригадный генерал Бонами получил пощаду[47] ; пленных не было ни одного, из всей бригады спаслись бегством немногие [48] . Признательность генерала за оказанное ему уважение была совершенна. Урон со стороны нашей весьма велик и далеко несоразмерный численности атаковавших баталионов [49] . Три конноартиллерийские роты прибывшего со мною полковника Никитина много содействовали успеху. Расположенные по левую сторону от возвышения, долго обращали они на себя огонь неприятельских батарей сильнейшего калибра.

Граф Кутайсов расстался со мною при самом начале атаки возвышения, и я уже не видал его более. Не встретился со мною и генерал Паскевич, которого разбросанная дивизия по сторонам возвышения толпами нестройными погналась за спасающимися, и, как слышно было, их видели вместе среди толпы. По занятии возвышения я приказал бить сбор, и ко мне явился раненый полковник Савоини с малым числом офицеров и нижних чинов. Опасаясь, что опрокинутые толпы наши приведут за собою сильного неприятеля, и он лишит нас приобретенных успехов, послал я адъютантов моих и других офицеров, дабы поспешнее возвратить их и тем обнаружить лежащую впереди местность[50]. После жестокой схватки баталионы мои были малочисленны, при орудиях в укреплениях ни одного заряда, нападение угрожало очевидно. Всюду, где есть опасность, находился главнокомандующий военный министр. Внимательно наблюдая за действиями, он видел положение мое, и не ожидая требования помощи, прислал немедленно батарейную роту и два полка пехоты, так что под руками у меня было все готово и все в излишестве. Сосредоточив достаточные силы, он предотвратил попытки Италианской армии.

Ставши довольно твердою ногою и заменив свежими войсками утомленные, я отправил их в резерв; три конноартиллерийские роты с полковником Никитиным, понесшие урон в неравном бою, обратил в прежнее их место.

На левом нашем крыле прибыла из резерва 2-я гренадерская дивизия принца Карла Мекленбургского, служившая большою помощию, но вскоре он ранен.

Генерал Дохтуров повсюду среди опасности ободрял своим присутствием войска, свидетели его неустрашимости и твердости[51] , но заменить не мог князя Багратиона, его быстрой распорядительности, верования в него приверженных ему войск. По свойству местности, сражаясь частями, кирасирские полки и вообще конница наша быстротою атак имела очевидные выгоды на своей стороне, но лишалась их от многочисленности неприятеля и возобновляемых им свежими силами нападений. Преследуя опрокинутую, являлся он пред полками нашей гвардии. Измайловский и Литовский, устроенные в каре, стояли твердо, но не остановили его залпы, многие нашли смерть на штыках, и значительный урон мог один понудить удалиться. Тогда же полки – Преображенский подвергся действию артиллерии. Семеновский – несравненно с меньшею потерею. Финляндский рассыпан был в стрелках.

Облегчая действия 2-й армии, несколько прежде приказал князь Кутузов генерал-адъютанту Уварову с гвардейским резервным кавалерийским корпусом и атаману Платову со всеми казаками и их артиллериею действовать на левый фланг неприятеля. Внезапное появление произвело общее в лагере движение: стремительно собиралась пехота, выдвигалась артиллерия, со многих позиций направлены в помощь отряды. По всей линии действия неприятеля были менее настойчивы, и многим им казалось это время отдохновением. Командующий гвардейскою легкою кавалерийскою дивизиею генерал-адъютант граф Орлов-Денисов, следуя собственному соображению обстоятельств, не мог извлечь из них никакой пользы; остановил полки, открыл батареи далекие и слабые, потерял время и потом, хотя под сильным огнем, отважно пошли полки за ручей Войну, протекающий в крутых берегах в речку Колочу. Италианская армия была вся под ружьем, некоторые части ее устроены в каре, и в одном из них находился вице-король италианский [52] .

Атамана Платова совершенно одинаковы были соображения и более распорядительности. Войска наши не приобрели успеха, мало нанесли вреда и подверглись урону. Генералу Уварову приказано возвратиться. Атаман Платов за ним последовал [53] .

Временно смягчившийся бой возгорелся с обеих сторон; гром более тысячи орудий артиллерии производил непрерывный рев; не слышны были ружейные выстрелы; повсюду, где возможно было, кавалерия заменяла пехоту. На старой Можайской дороге II-й корпус неустрашимого Багговута в борьбе с превосходным неприятелем удерживался с твердостию, но слабая наша батарея против селения Утицы была уже в его руках; чрезвычайная густота леса была единственным препятствием обойти его с тылу. Очевидно было, что не иначе мог он удержаться в расположении своем, разве при чрезвычайных пособиях. Недостаточны были средства наши, и князь Кутузов, пребывающий постоянно на батарее у селения Горки, не видя близко мест, где явно было, сколько сомнительно и опасно положение наше, допускал надежду на благоприятный оборот. Военный министр, все обозревая сам, давал направление действиям, и ни одно обстоятельство не укрывалось от его внимания.

В третьем часу пополудни, находясь на занятом мною возвышении, обеспеченный с избытком всеми средствами к обороне, я получил известие о смерти графа Кутайсова. Верховая лошадь его прибежала в лагерь, седло и чепрак на ней были обрызганы кровью и мозгом [54] . Недолго после я получил рану и принужден удалиться [55]. Но прежде из ближайшего VI-го корпуса вызвал я командующего дивизиею генерал-майора Лихачева [56], и он заступил мое место.

Престав быть действующим очевидцем, продолжаю я описание происшествий, заимствуя сведения от участвовавших в них лиц, мною собственно употребленных для наблюдений, которые сообщаемы мне были до конца сражения. Не одно со стороны моей любопытство могло быть побуждением, успех был невозможен; обстоятельства, сопровождающие ход дела, указывали на неизбежность пожертвований.

Пехота наша на левом фланге, предводимая Милорадовичем, Коновницыным и графом Остерманом – генералами испытанной неустрашимости – при чрезвычайных усилиях должна была оставить в руках неприятеля потерянные укрепления, и большие встречая затруднения в действии, не взирая на все то, успела твердостию своею оборону нашу сделать менее сомнительною. VII-й корпус генерал-лейтенанта Раевского при малочисленности своей удерживал свое место и сообщение обеих армий с примерною непоколебимостию. В четвертом часу пополудни почти повсюду прекратились атаки пехоты или ничего не обнаруживали решительного. Их заменили действия кавалерии. Местоположение не представляло пространства для больших масс. Частные атаки давали нам большое преимущество, которое могла преодолевать одна многочисленность и возможность заменять свежими войсками утомленные. Не могли французы сравниться с нами в стремительности атак легкой нашей кавалерии. Полки лейб-гвардии кавалергардский и конный, также прочие кирасирские полки действовали с особенным мужеством.

В пять часов пополудни, после жестокой борьбы неприятельской кавалерии с нашею, отрезанный от сообщения с прочими войсками люнет, который защищал генарал-майор Лихачев с слабою своею дивизиею, отовсюду окруженный большими силами, не мог долго противиться и впал во власть неприятеля. Генерал-майор Лихачев взят в плен и потеряно несколько пушек. Опасаясь со стороны нашей усилий возвратить люнет, неприятель не решился занять высоты артиллериею, которая могла нанести величайший вред, и потому только войска наши остались в прежнем расположении. II-й корпус генерал-лейтенанта Багговута употреблен был на оконечности левого нашего крыла, дабы не допустить неприятеля обойти нас старою почтовою дорогою. Много способствовало нам лесистое местоположение, ибо неприятель встречал затруднение употребить большие силы. В конце дня однако же II-й корпус потерял много расстояния и мог бы даже лишиться связи с прочими войсками, что по темноте ночи не тотчас было замечено.

Таким образом, прекратился бой Бородинский. Князь Кутузов приказал объявить войскам, что завтрашний день он возобновляет сражение [57] . Невозможно выразить более признательности к подвигам войск, как уверенностию в мужестве и твердости их во всяком случае! Начальники и подчиненные, вообще все, приняли объявление с восторгом!

Получивши обстоятельное донесение, что II-й корпус отброшен и левое наше крыло открыто совершенно, князь Кутузов отменил намерение, и приступлено к составлению диспозиции об отступлении. Резервная артиллерия, раненые и все тяжести отправлены немедленно, желая облегчить ожидаемые препятствия, ибо дороги от мест, занимаемых армиею, соединялись в одну, приближаясь к Можайску; при самом городе неудобный при крутизне спуск, не допускающий скорости движения, и потому еще ночь непродолжительная. Отступление произошло довольно порядочно.

В день битвы Бородинской российское воинство увенчало себя бессмертною славою! Огромное превосходство сил неприятельских по необходимости подчиняло действиям оборонительным, ему несвойственным. Потеря отличных начальников, во множестве товарищей, все казалось соединившимся против него, но конечно не было случая, в котором оказано более равнодушия к опасности, более терпения, твердости, решительного презрения к смерти. Успех долгое время сомнительный, но чаще клонящийся в сторону неприятеля, не только не ослабил дух войск, но воззвал к напряжениям, едва силы человеческие превосходящим. В этот день все испытано, до чего может возвыситься достоинство человека. Любовь к отечеству, преданность государю никогда не имели достойнейших жертв; беспредельное повиновение, строгость в соблюдении порядка, чувство гордости быть отечества защитником не имели славнейших примеров!

Неприятель одержал победу, не соответствующую его ожиданиям, и утомленный отчаянным сопротивлением, находил отдохновение необходимым, и когда прошло уже несколько часов дня, начал преследовать весьма медленно арриергард наш в команде атамана Платова, составленный из регулярных войск с артиллериею и всех полков Войска Донского[58].