Текст книги "Кузнечик (СИ)"

Автор книги: Звездопад весной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== 1 ==========

Кузнечик очень ждал своего дня рождения. В этом году всё будет иначе, не как на десятилетие. Тогда мама выдала ему пакет конфет – ровно тридцать пять штук: одноклассникам по штуке, учительнице – три. В классе Кузнечика было тридцать три ученика, и он понимал, что сумма не сходится: если учительнице три, то остается тридцать две, по одной на каждого, кроме него самого. А Кузнечик тоже хотел конфету из черствой помадки, облитой давно поседевшим от температурных переживаний шоколадом.

Начиналось всё традиционно. Класс по команде учительницы прокричал:

– Поз-дра-вля-ем! Поз-дра-вля-ем! Поз-дра-вля-ем!

Смущенный Кузнечик прошел вдоль рядов, кладя на край каждой парты по конфете. Кто-то тут же начал разворачивать и комментировать белесые разводы на помятом шоколаде, кто-то кривился уже от одного взгляда на фантик. Но многие просто жадно хватали угощение, потому что и им жилось не лучше. Потом Кузнечик подошел к столу Натальи Владимировны и вручил было оставшиеся конфеты, но синхронного движения не получилось, учительница встала, ее рука оказалась выше, чем рассчитывал Кузнечик, и конфеты посыпались вниз. Он поспешно нагнулся и подобрал их с пола. Мучительно краснея, поднял голову, увидел, что Наталья Владимировна отвела взгляд то ли из деликатности, то ли от неловкости. Сжал в кулаке одну конфету, остальные две неуклюже сунул учительнице и поспешил вернуться на место.

Фантик предательски похрустывал в руке, хотя Кузнечик и старался совсем не шевелиться.

– Что тебе подарили? – спросила учительница.

Она всегда спрашивала и всегда выражала восторг, даже если дети отвечали, что им подарили носки или майку.

– Ничего, – пробормотал Кузнечик. – Маме пока зарплату не дали.

Конечно, Сережка щедро разрешил ему в любое время играть с помятым жестяным грузовиком, который изначально Кузнечику же и принадлежал, пока не перешел брату по наследству, но об этом даже упоминать нельзя, заклюют.

– Значит, потом подарят, – поспешно сказала Наталья Владимировна. – Когда мама получит зарплату.

– А сколько она зарабатывает? – спросил с задней парты Рыжик.

– Рыжиков! – оборвала его Наталья Владимировна. – Это неудобный вопрос.

Кузнечик низко-низко опустил голову, чувствуя, как краснеют от стыда уши. Сейчас Наталья Владимировна спросит, какой у него будет торт, сколько гостей придет… Она всегда спрашивает.

Но Наталья Владимировна не спросила, видимо, поняв, что и торта не будет. Вместо этого она сказала:

– Пусть твой день рождения будет радостным!

А потом подарила наклейку с машиной, и тогда Кузнечик понял, что она сама не верит, будто с маминой зарплаты ему купят подарок. Просто так сказала, чтобы одноклассники не дразнили. Другим-то ничего не дарила, только поздравляла на словах. Он взял наклейку левой рукой, в правой все еще сжимая украденную конфету. Очень хотелось плакать.

Подтаявшую конфету он поспешно, безо всякого удовольствия проглотил на перемене, отвернувшись к окну в коридоре и чувствуя себя преступником. Фантик сунул в карман, потому что избавляться от улики при свидетелях побоялся.

Это было плохим решением. К концу дня преступление забылось, а фантик остался. И дома был вполне закономерно найден мамой.

Кузнечик сам знал, что он вор, но мама все равно ему об этом сказала. Говорить мама умела…

Потом с работы вернулся усталый раздраженный отец, и мама тут же ему нажаловалась. Так и вышло, что вместо подарка на юбилей Кузнечик получил ремня.

Но в этом году все будет по-другому. Кузнечик сам накопил себе на подарок, зарабатывая всеми доступными способами: мыл машины, за сдачу бегал за сигаретами и газетами для соседей, один раз покрасил бабульке с первого этажа забор вокруг импровизированного огорода. Деньги на прошлой неделе торжественно вручил отцу, чтобы тот выкупил у начальника старый велосипед. Сумма была чуть меньше той, которую затребовал начальник, но отец обещал поторговаться.

Нет, этот день рождения обязан пройти прекрасно. У Кузнечика будет подарок, пусть и купленный на свои деньги. Об этом можно будет рассказать в школе, причем рассказать с гордостью. А еще мама, может быть, даже испечет торт, если удастся раздобыть яиц. Весь прошлый месяц они ели пустые макароны и пшенные биточки, но зато сэкономили.

Кузнечик проснулся сам, не по будильнику, и прошлепал босиком на кухню, почему-то ожидая, что мама уже вовсю колдует над тортом.

– Ты чего так рано соскочил? – хмуро спросил отец, помешивая крепкий чай в своей любимой чашке с отбитым ушком.

Отец всегда уходил на работу затемно, и Кузнечик редко видел его по утрам.

Отвечать было неудобно, как будто напрашиваешься на поздравления. Кузнечик посмотрел на встроенные в радио часы и пожал плечами. Отец хмыкнул и загородился от него газетой.

Кузнечик тихо отступил в коридор. Мешать отцу не хотелось, настроение у него было явно не очень. Наверное, опять на работе неприятности.

Поразмыслив немного, Кузнечик вернулся в не успевшую остыть кровать и закрыл глаза, стараясь поспать еще немного. Надо дать родителям время на подготовку волшебства, а то он, дурак, действительно рано соскочил, чуть всё не испортил.

Спать, конечно, не получилось, но Кузнечик честно провалялся в постели еще целый час, слушая, как сопит Сережка, как тяжело ступает отец, собираясь на работу. Хотел услышать, как зашуршит шинами велосипед, когда отец заведет его в коридор, но одновременно и не хотел, потому что тогда можно будет притвориться на секунду, что это сюрприз, и обрадоваться еще больше.

Отец ушел, и Кузнечик тут же выскользнул в коридор. Велосипеда не было. Еле сдержав разочарование, Кузнечик констатировал, что велосипед будет вечером, когда отец вернется. Ну и ладно, чем дольше ожидание, тем приятнее будет наконец вскочить в седло.

В родительской спальне затрезвонил будильник, и Кузнечик снова поспешил вернуться в кровать. Успел за секунду до того, как всклокоченная мама просунула голову в дверь и крикнула привычно:

– Пора в школу!

Сережка заворочался сонно, потом резко сел на кровати.

– С днем рождения! – завопил он, кидаясь Кузнечику на шею.

Кузнечик со смехом увернулся от объятий, а Сережка уже совал ему помятую открытку собственного изготовления.

– С днем рождения, – сказала как-то рассеянно мама и взъерошила Кузнечику волосы. – Совсем большой стал…

– Торт будет? – спросил Сережка.

Кузнечик почувствовал прилив благодарности за эту его непосредственность. Сам бы он спрашивать не стал, боясь расстроить маму, и терзался бы весь день незнанием.

Мама покачала головой, и Сережка разочарованно оттопырил нижнюю губу.

– Зато в этом году будет подарок, – поспешно сказала мама, и Кузнечик улыбнулся.

Конечно, будет! Просто попозже.

Кузнечик уже стал слишком взрослым для раздачи конфет, и это радовало: чем меньше внимания, тем лучше.

– Что тебе подарили? – спросил неугомонный Рыжик на первой же перемене.

– Велосипед, – ответил Кузнечик, стараясь звучать не слишком напыщенно.

Одноклассники загалдели. Большинству это показалось наглым враньем, кое-кто завидовал вслух, остальные удивленно таращили глаза.

Кузнечик их понимал. Он и сам себе завидовал и до конца не верил. Но это правда, у него теперь будет велосипед.

Домой он летел как на крыльях, хотя и понимал, что отец с работы еще не вернулся, а значит, и подарка пока не будет.

Мама хлопотала на кухне, и по всей квартире расползся чад: форточку лишний раз не открывали, чтобы не напустить холод.

– Торт? – спросил Кузнечик у гипнотизировавшего маму голодным взглядом Сережки.

– Оладьи, – ответил брат. – Яблочные.

Ну, это тоже хорошо.

Кузнечик сел рядом с Сережкой, и теперь они уже вдвоем наблюдали за каждым маминым движением.

Вскоре вернулся с работы отец.

– По какому случаю банкет? – спросил он, бросив быстрый взгляд на желтое рельефное блюдо с выложенными красивой горкой оладьями.

– Именинника поздравить не хочешь? – спросила мама.

– Что, сегодня, что ли? – озадаченно нахмурился отец. – Ну, поздравляю.

– Спасибо, – пробормотал Кузнечик.

Оладьи оказались на удивление безвкусными.

– А теперь подарок, – сказала мама, когда Кузнечик и Сережка помыли посуду.

Глаза Кузнечика вспыхнули недоверчивой радостью. Значит, подарок все же будет, хоть отец и забыл про его день рождения? Или он просто сделал вид?

– Загляни за штору, – улыбнулась мама.

Кузнечик непонимающе посмотрел на нее. Разве велосипед там поместится?

Но он все же заглянул и обнаружил стоящий на подоконнике пакет.

– Открой, – подбодрила его мама.

Кузнечик открыл пакет и увидел аккуратно свернутые трикотажные штаны с начесом.

– Тепленькие, чтобы не мерз.

Кузнечик сглотнул.

– А… велосипед? – прошептал он.

– Какой велосипед? Какой велосипед? – взвился вдруг отец, и Кузнечик вздрогнул. – Велосипед ему подавай!

– Но я же… – Кузнечик умолк, испуганно глядя на отца.

– Продал Михалыч твой велосипед Семенову, – сказал отец. – Давно уже продал, месяц назад.

– Но как же… Договорились же… А деньги?

– Что деньги? Все равно там даже на половину велосипеда не хватало.

– Где они? – пролепетал Кузнечик.

– А на какие шиши, по-твоему, мы жить должны? Велосипед ему подавай, а семья пухни с голоду, да? Всё вам только дай, дай, дай! Заработал – поделись. Я что-то себе велосипедов не покупаю, всё на вас трачу. Ты же знаешь, что матери зарплату не платят…

Кузнечик всхлипнул.

– Скажи спасибо, что хоть штаны тебе купили, – продолжал отец.

– Не надо, – вмешалась было мать.

– Что не надо? Правду говорить не надо? Вырастила эгоиста…

Отец раздраженно махнул рукой, и тут Кузнечика прорвало.

– Ты не имеешь права! – крикнул он. – Это мои деньги, я заработал, я…

Пощечина прекратила эту пламенную речь. Кузнечик схватился за пылающую щеку, поднял на отца полные слез глаза и срывающимся голосом сказал:

– Ненавижу тебя.

Комментарий к 1

Все претензии – к музе…)

========== 2 ==========

Уроки географии Кузнечик не любил. Наверное, всё началось с того момента, когда Людмила Васильевна сказала, глядя на сданную Кузнечиком работу:

– Это – неуважение к учителю.

Они в тот день почему-то проходили дорожные знаки, и каждому нужно было нарисовать по два знака на альбомных листах. У Кузнечика не было ни альбомных листов, ни цветных карандашей. Была тетрадка в противную темно-сиреневую смазанную клетку, от которой болели глаза, и ручка, пишущая непонятным оттенком черно-синего и оставляющая линии разной толщины и даже кляксы. Паста в ней то ли подсохла, то ли сразу была такой неравномерной. В общем, знаки получились так себе, Кузнечик и сам это понимал. Но дело было совсем не в неуважении, а в чертовой ручке и не менее чертовой тетрадке.

Людмила Васильевна так не считала. Она вернула листок Кузнечику, сказав:

– Ты не только себя унизил, ты меня унизил, понимаешь?

Кузнечик поджал губы, понимая, что извиниться не сможет.

– Дневник на стол.

На следующий день отец швырнул ему новый альбом, и Кузнечик весь вечер рисовал в нем Сережкиными восковыми мелками дорожные знаки, лежа на животе на полу большой комнаты. На отца особой обиды не было: двойку-то Кузнечик получил, тут спорить не о чем. Была обида на весь мир, в котором одному маленькому Кузнечику не на чем и нечем было сразу нарисовать эти дурацкие знаки. И на школу, которая требовала от него постоянного вынимания кроликов из цилиндра, тоже.

Пару лет назад Наталья Владимировна настаивала, чтобы тему урока писали зеленой ручкой. Так Кузнечик с мамой выяснили, что ни в одном киоске ручки с зеленой пастой нет. Несколько дней Кузнечик ходил на уроки в страхе, потому что Наталья Владимировна настоятельно просила писать тему не карандашом и не синей пастой, а именно зеленой, иначе за ведение тетради будет двойка. Потом тетя Оля, которую Кузнечик готов был расцеловать за этот подвиг, нашла в тумбочке своей бабушки и принесла маме на работу древнюю ручку из пожелтевшего родоида – с малахитово-зеленой пастой! И угроза двойки отступила.

Но Людмила Васильевна снисходительностью Натальи Владимировны не обладала. Даже после того, как Кузнечик извинился и робко сунул ей полностью изрисованный альбом, она не смогла или не захотела смотреть на него по-прежнему и всегда будто ждала подвоха, бунта, оплошности.

И дождалась.

Контурные карты стали проклятием Кузнечика. Нужное издание продавалось только в одном месте и моментально заканчивалось. Мама зря съездила за ними два раза, отстояла очередь после длинного рабочего дня и очень ругала Кузнечика, которому понадобились именно эти карты. Потом купила другое издание – на всякий случай, вдруг сойдет.

Не сошло.

Кузнечик уныло стоял возле парты, опустив голову и слушая, как Людмила Васильевна рассказывает классу о его наплевательском отношении к предмету, о систематическом невыполнении домашней работы и о неуважении. На трижды перекрашенную в разные оттенки коричневого облупленную парту капали крупные слезы.

– В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли, – каким-то особым учительским голосом говорила Людмила Васильевна. – А в тебе что прекрасного? Ты посмотри на себя. Весь в каких-то пятнах, тетради у тебя мятые, лямка на портфеле оборвана, книги без обложек, контурной карты до сих пор нет. Не стыдно? С тобой же никто дружить не будет…

С Кузнечиком и так почти никто не дружил. Списывать-то списывали, но чтобы дружить… Людмила Васильевна была права.

Домой идти не хотелось. Дома с порога потребуют дневник, увидят не только двойку, но и комментарий Людмилы Васильевны. Кузнечик прекрасно знал, как отец отреагирует.

Но и не пойти было нельзя.

Кузнечик тяжело вздохнул и зашел в подъезд. Может быть, про дневник забудут. Отец в последнее время совсем замотан работой, а мама ходит на забастовки. Может, их не будет дома, может, можно будет приготовить себе и Сережке ужин – если есть из чего – и успеть лечь спать. Спящего ведь не тронут?

Кузнечику пора было бы уже уяснить: если уж не везет, то по-крупному. Отец был дома, и он был взбешен.

– Еще мне на работу из школы не звонили, – как-то очень ровно, но с ноткой металла сказал он, с порога ухватив Кузнечика за шкирку.

Кузнечик знал, что сопротивляться не надо, и позволил протащить себя по коридору. Откуда-то издалека испуганно пискнул Сережка, и Кузнечик мысленно взмолился, чтобы отец хотя бы закрыл дверь.

Он закрыл.

Когда Кузнечик орал слишком громко, отец с силой тыкал его лицом в подушку:

– Не позорься перед соседями!

И Кузнечик честно старался молчать и терпеть, но у него не получалось. Пока ремень гулял по тощему телу, из самой души Кузнечика рвались горькие всхлипы, и подушкой их было не заглушить. Во рту стало солоно от слез, каким-то образом они затекали еще и в глотку, становились густыми, и в конце концов Кузнечик вынужден был признать, что это не слезы. Он вжимался в подушку изо всех сил и не отпустил ее даже после того, как отец вышел и захлопнул за собой дверь.

Про носовые кровотечения Кузнечику рассказывала школьная медсестра, когда он в первый раз заляпал на контрольной тетрадку. Выходило, виноваты растущий организм, стресс и авитаминоз. Но на самом-то деле виноват был Кузнечик. Это он заливал кровью то рубашку, то учебник. А сейчас вот – наволочку, вышитую покойной бабушкой по отцовской линии.

Понимая, что теперь ему не жить, Кузнечик молился, чтобы кровавое пятно не было замечено. Если полежать еще немного, чтобы кровотечение прекратилось, можно будет перевернуть подушку, а потом потихоньку постирать наволочку ночью – обязательно холодной водой. И высушить на батарее за шторой, чтобы не бросалась в глаза. Конечно, на подушку тоже натекло, но это мама увидит только потом, когда будет менять постельное белье. Надо только подождать сейчас, чтобы кровь подсохла, а то и простыня испачкается… Только бы отец не возвращался.

Он не вернулся. Хлопнула входная дверь, а потом в спальню тихо прошмыгнул Сережка. Кузнечик с трудом приподнялся, понимая, что поступает трусливо, делая из брата сообщника, но также понимая и то, что одному ему этого не пережить. Сережка охнул, совершенно по-детски прикрыв рот ладонью, и тут же собрался, сказал деловито:

– Ничего, отстираем.

И они вдвоем тщательно замыли пятно, сделав его почти незаметным. Только в складках швов остались бурые тени, и от этого вышитые маки казались более объемными.

– А папа за контурными картами пошел, – сообщил Сережка, пока Кузнечик умывался.

========== 3 ==========

Пророчество географички с мрачным удовольствием сбывалось. Кузнечика сторонились всё больше, потому что у большинства уже было новое-яркое-одноразовое, а он донашивал старое-качественное-перелицованное. Новая чужая эпоха окружала со всех сторон: турецкие свитера, китайские спортивные костюмы с безграмотными надписями, лаковые туфли, красивые, но не пишущие ручки, наборы пластилина ярких цветов, среди которых был и белоснежный, турецкие сладости – либо приторные, либо безвкусные.

Мама своих детей защищала доступными ей способами.

– Это всё безвкусица, – говорила она. – Синтетика, мишура. Вы не забывайте, что вы у меня потомки дворян.

Кузнечик не хотел быть голодным дворянином, он хотел затеряться в толпе. И если он страдал молча, становясь изгоем и в общем-то копируя мамины мысли, уверяя себя, что друзья ему не нужны, то Сережка о своих потребностях заявлял громко. Он хотел бананов. И жевательной резинки с красивыми вкладышами-«турбами», которые использовались во множестве игр. И турецкого шоколада. Ну и что, что от него болит живот. Ну и что, что он невкусный. А вдруг?

– А бананы хранят в морге, чтобы они не портились, – говорила мама. – Съешь лучше морковку.

А отец притащил как-то связку бананов, и Сережка с Кузнечиком разрывались от сомнений: вдруг и правда из морга? Но съели, конечно. И правильно сделали. Трупный яд, обещанный мамой, так их и не убил, а бананов потом еще долго не было, одна морковка. Мама по случаю купила целый мешок у соседки.

Но случайные праздники вроде тех бананов не делали из Кузнечика нормального человека, и одноклассники смотрели на него с брезгливой жалостью. Переплюнуть его по непрестижности смогла только Ткачиха, то есть Оля Ткаченко. Но с ней вообще трудно было состязаться, она до пятого класса носила каждый день коричневую советскую форму с черным передником, а потом переоделась в шерстяное платье и хлопчатобумажные красные колготки. Она была не по возрасту маленькая, бледная, с дурацкими двумя хвостиками и огромными голубыми глазами. Жила с бабушкой и семью малолетними братьями и сестрами. И еще она была стукачкой. Когда ее обижали, она рассказывала учительнице. За это Ткачихе объявили бойкот, и Кузнечику было вдвойне неловко, что она так явно хотела с ним дружить. Но спасти репутацию ему все равно не удалось бы, а с Олей можно было хотя бы поговорить. Еще она настойчиво делилась с Кузнечиком крошечными вонючими пирожками, которые ее бабушка готовила из каких-то непонятных мясных отходов и дрожжевого теста. Кузнечик вежливо отказывался, понимая, что Оле самой нужно есть, и врал, что сыт.

Жизнь тянулась своим чередом.

Однажды Сережка заигрался в «турбы», те самые вкладыши. Суть игры была в том, чтобы сложить стопкой вкладыши игроков и по очереди бить по ним ладонью. Выигрышем считались те, что от удара перевернулись. Сам Сережка эту жевательную резинку никогда не пробовал, но один вкладыш получил на день рождения от влюбленной в него Синявки, тут же поставил его, перебил все вкладыши и оказался сказочно богат и популярен. Кузнечик ему даже завидовал немного, но сам играть не хотел, хоть Сережка и обещал поделиться.

Какое-то время Сережке везло, он выигрывал. Но потом удача отвернулась, а азарт остался. Сережка стал играть в долг.

Потом в долг ему давать перестали.

Сережка маялся, тоскуя по своему былому положению. Пытался придумать, где раздобыть вкладышей. Его мотивировали еще и кредиторы, угрожавшие расправой. Димка, один из братьев Ткачихи, щедро подарил Сережке три самых дешевеньких вкладыша, но Сережка их тут же проиграл.

А на следующий день выкупил у Артура, самого крутого игрока, пару десятков вкладышей и раздал долги.

Слухи об этом долетели до Кузнечика через Олю. Оттащив брата в сторону на следующей же перемене, он потребовал объяснений.

– Да никто не заметит, – обиженно бормотал Сережка. – Я же только мелочь взял…

– Где ты ее взял? – не отставал Кузнечик.

– У папы из кармана… Но она на пол просыпалась, – поспешно добавил Сережка. – Когда брюки на стуле висят, из них вечно деньги падают.

Кузнечик только бессильно прикрыл глаза. У отца каждая копейка на счету, разумеется, он заметит пропажу.

– Он тебя убьет.

Сережка, кажется, и сам это понял и теперь смотрел на брата испуганно и умоляюще.

– Что-нибудь осталось? – спросил Кузнечик.

Сережка молча вынул из кармана два вкладыша.

– Верни Артуру.

– А вдруг не возьмет?

– Возьмет. Деньги отдашь мне.

Артур без вопросов выкупил назад свои вкладыши, и Сережка отдал деньги Кузнечику.

– Ты после уроков проводи Синявку домой, ладно? – попросил Кузнечик. – Посидите у нее, телевизор посмотрите. Я маме скажу.

Синявка родителям нравилась: скромная девочка с мягкими карими глазами и тугими косичками, дочь библиотекарши. К ней Сережка мог хоть с ночевкой уйти.

Кузнечик тоже хотел бы пойти домой к кому-нибудь другому, хоть к той же Оле. Она давно его звала. Но – нельзя. Надо поставить точку в истории с «турбами».

Вышло легче, чем думалось Кузнечику. Всё само стремилось к развязке. Мамы дома не было, отец пришел рано и сразу же спросил, пристально глядя Кузнечику в глаза:

– Ты у меня ничего не брал?

Кузнечик сглотнул и ответил, вынимая из кармана мелочь:

– Брал…

========== 4 ==========

Мама уволилась, так и не дождавшись зарплаты, и пошла работать к тете Наташе. Детям было велено никому об этом не говорить, потому что тетя Наташа торговала джинсами. Мама тяжело переживала это падение, но отец не мог вытянуть семью в одиночку, и ей пришлось наступить на горло собственной гордости.

Теперь дома была еда, но не было мамы. Она постоянно моталась за товаром с огромными клетчатыми сумками, лишь изредка появляясь дома. Кузнечик с Сережкой сами готовили ужин себе и отцу, сами стирали, сами прибирали.

Однажды поздно вечером мама рыдала на кухне, рассказывая, как всю дорогу тряслась над деньгами, потому что ехала в одном вагоне с откинувшимися зэками. Детям в это время полагалось спать, но мамины горькие жалобы прорывались сквозь закрытую дверь, и Кузнечик, слишком взвинченный, чтобы уснуть, не мог не подслушать.

Большая часть денег уходила на раздачу долгов, в которые, оказывается, родителям пришлось влезть в самое голодное время, поэтому никаких излишеств все равно не было. Но теперь хотя бы Сережке не приходилось донашивать за Кузнечиком протертую до дыр и трижды перелатанную одежду. А еще мама принесла им обоим по две пары джинсов, и Кузнечик не мог на них нарадоваться. Конечно, в школе почти сразу же объявили войну «уличной» одежде и стали требовать вместо джинсов и спортивных штанов брюки. Пришлось маме добывать еще и черные джинсы, которые издалека вполне походили на обычные брюки.

Наличие новой одежды сделало пребывание в школе более терпимым, но вот дома обстановка совсем испортилась. С тех пор, как Кузнечик взял на себя вину за пропавшие деньги, отец стал придираться к нему еще больше, и отсутствие мамы ситуацию не упрощало. Теперь ремнем прилетало и за тройки, и за плохо вымытую посуду, и за показавшийся слишком дерзким взгляд. Сережку отец почти не трогал, и хотя бы этому Кузнечик был рад.

Когда в школу пришли представители спортивных секций, Кузнечик запретил себе и думать об этом. Но секции были бесплатные, и он не удержался. Долго-долго терзался, придумывая, как подступиться к отцу, надеялся, что мама успеет вернуться, но набор был уже в четверг, а мама должна была приехать не раньше пятницы. И в среду вечером Кузнечик решился. Рассказал про занятия по плаванию, про тренеров, про новый бассейн у соседней школы.

– Там всё бесплатно, только надо плавки и шапочку для бассейна, – неловко заключил он.

– Ну и? – спросил отец.

– Можно?

Отец долго, с сомнением разглядывал Кузнечика, будто бы давая понять, какого он мнения о его спортивных перспективах. Потом коротко ответил:

– Как хочешь.

О шапочке и плавках ничего не сказал, а спрашивать Кузнечик побоялся. Ну, может быть, сходить и записаться, а на выходных помыть машины и заработать. Или у мамы попросить, она уже к тому времени вернется. Раз отец разрешил, протестовать не будет…

Но отец внезапно сунул Кузнечику несколько мятых купюр:

– Хватит?

– Д-да, спасибо, – пробормотал Кузнечик, понятия не имея, сколько ему нужно и сколько дает отец.

Вообще-то какая-то часть его хотела сказать, что отец ему должен за велосипед, что это все равно его деньги, что он даже и просить не должен бы, что всем долги раздали, а ему – нет, но он понимал, что это низко. И поэтому просто сунул деньги в карман.

– Кстати, как в школе дела? – спросил отец.

– Нормально.

– Дневник покажи.

Кузнечик вздохнул. Двоек и троек там не было, зато было замечание: «Очень грязно ведет тетради, вырывает листочки!!!» Конечно, вырывает. Потому что сами вечно просят достать двойные листочки, а откуда их достать, если не из тетради? А потом пересчитывают и за недостачу ругают. А грязно – так это из-за ручки, паста совсем не сохнет.

– Я смотрю, ремень тебя ничему не учит, – сказал отец. – Раздевайся.

Кузнечик неуверенно посмотрел на него, и отец повторил:

– Совсем раздевайся.

Что на этот раз? Кузнечик стиснул зубы, стараясь унять дрожь, и стал раздеваться. Хорошо хоть, Сережка у своей Синявки. Перед соседями-то не стыдно, это отцу пусть стыдно будет, что он его бьет. А вот при Сережке орать не хотелось.

Отец полез в узкое пространство между стеной и шкафом и выудил оттуда Ларискину скакалку. Сама Лариса дома давно не жила, а скакалка вот осталась. Темно-коричневая с оранжевыми ручками. И сейчас отец сложил скакалку вдвое, несколько раз обмотал ее вокруг руки, сжав в кулаке оранжевые ручки, и указал Кузнечику на диван. Кузнечик попятился, но отец свободной рукой ухватил его за плечо и уложил на живот. И сразу же начал хлестать по всему телу, от лопаток до пяток.

Наверное, крики были слышны не только соседям, но и вообще всей улице. Наверное, даже дома у Синявки Сережка слышал брата, получающего несоразмерно строгое наказание. Да что там, наверное, даже инопланетяне, направившие случайно свои радары в сторону Земли, всё слышали.

Когда Кузнечик наконец смог подняться, его сильно качнуло, но он удержался на ногах. Завернулся в черно-красную клетчатую накидушку с кресла, побрел из большой комнаты в ванную. Очень хотелось наполнить ванну холодной водой и лежать в ней вечно – или хотя бы до тех пор, пока тело не остынет до комнатной температуры. Но в ванне громоздились тазики с замоченным бельем, а это значило, что придется нагнуться, чтобы их достать. Да в любом случае пришлось бы нагибаться, чтобы вставить в ванну пробку, а Кузнечику сейчас хотелось шевелиться как можно меньше. И если уж совсем честно, он вряд ли смог бы лежать на спине – даже в воде. Он сбросил накидушку, намочил холодной водой банное полотенце и завернулся в него. Побрел к себе, лег на кровать и каким-то непостижимым образом уснул.

Разумеется, ни на какое плавание разрисованный скакалкой Кузнечик не пошел.

Комментарий к 4

И за то, что вы аж досюда дочитали, нате вам бонус:

https://imgur.com/GNwgRyf

========== 5 ==========

Дедушка жил в деревне. К нему Кузнечика с Сережкой отправляли каждое лето, едва наступали каникулы.

Там, в деревне, было настоящее счастье. Голод никогда не ощущался – кормили огород и лес. Можно было бегать на пруд купаться и ловить смешных длинноногих лягушек, можно было просто валяться на траве, разглядывая облака.

Иногда дедушка возил их на речку на своем зеленом велосипеде, и тогда Сережка сидел на раме, а Кузнечик – на багажнике. На речке водились улитки в тугих пахнущих тиной ракушках и шустрые красноперки, а вокруг росли рогоз, камыш и осока.

Иногда они брали корзинки и шли в лесополосу, и дедушка всё-всё рассказывал про каждую травинку, про каждый гриб. Они набирали шампиньонов, лисичек, боровиков, подберезовиков, подосиновиков и рыжиков, а потом жарили их со свежевыкопанной картошкой.

Однажды нашли и выходили кукушонка. Он полюбил сидеть у дедушки на плече и смотреть телевизор. Дедушка пытался подкинуть его воробьям, живущим под стрехой, но кукушонок вернулся.

Ласточки прилетали каждую весну и лепили гнезда под крышей, а потом из гнезд высовывались толстенькие желторотые птенцы.

Дедушка колол дрова, а Сережка с Кузнечиком помогали их складывать. Под поленницей обнаружилась как-то раз кладка яиц, и дедушка уверял, что они змеиные. Кузнечик пытался их высидеть при помощи курицы, но ничего не получилось. В другой раз он попытался самостоятельно высиживать куриные яйца в корзинке, но через час, так и не дождавшись цыплят, устал и бросил эту затею. Правда, выбраться из корзинки было сложно: ручка не пускала.

На меже водились ужи с желтыми ушками, их дедушка позволял гладить. А гадюк видели исключительно в лесу и учились распознавать не только по расцветке, но и по форме головы.

В одно лето, когда ужей было особенно много, во дворе завелся еж с красивыми рябыми колючками. Сережка пытался его погладить и был укушен за мизинец.

В песочнице давно не было песка, зато водились красивые толстые слизни. А еще там можно было строить из глины и камешков целые города.

Соседка приносила иногда чугунок пончиков, и Кузнечик только диву давался, как простая старушка может печь такие божественные сладости. Мама велела никогда не есть ничего, что приготовлено руками бабы Нины, но дедушка говорил, что можно, если маме не рассказывать. И они не рассказывали.

У дедушки вообще разрешалось многое. Можно не спать допоздна, можно играть в подкидного, можно бегать босиком, можно обливаться водой из любистиковых брызгалок, можно строить крепость из булыжников и глины, можно ночевать в шалаше во дворе. А если бесчинствовать не хочется – рыться на чердаке, откапывая каждый раз новые сокровища, или валяться весь день в гамаке, читая книгу, или сидеть на старой груше, болтая обо всем на свете.

У той же бабы Нины водились индюки и куры с переливчатыми яркими перьями, и перья эти можно было собирать и использовать при изготовке стрел и головных уборов, если хотелось поиграть в индейцев. А если хотелось объедаться, то у бабы Нины была шелковица трех цветов, а у тети Жанны – яблоки в тонкую розовую полоску.

А если душа просила хулиганства, они с дедушкой шли в заброшенный колхозный сад и воровали там терпкие груши, абрикосы, алычу, яблоки, вишню и смородину.